На другой день после описанной нами сцены между Дианой и графом дю Люком, проснувшись в десятом часу утра, красавица позвала своих горничных, велела отворить окна спальни и, лениво потягиваясь в постели, улыбаясь солнцу, обливавшему золотыми лучами ее лицо и нежно ласкавшему белую грудь, спросила, зевая, вышел ли граф из своих комнат.
Узнав, что он уже давно уехал в замок Вири, девушка сверкнула глазами и, быстро вскочив, мигом очутилась посреди комнаты, к величайшему изумлению горничных, не понимавших, что это значит. Она, однако, сейчас же спохватилась, накинула капот и подбитые мехом туфли и стала причесываться и умываться.
-- Я выеду со двора, -- объявила она.
Ей подали чудесный костюм для верховой езды.
Никогда еще девушка так не спешила.
Она оделась меньше чем в полчаса, приведя этим в восхищение горничных, но не разговаривала с ними, как делала обычно, и, велев послать к себе в будуар Магома, прошла туда сама.
Магом, как видно, был недалеко, потому что почти тотчас явился и, поклонившись, скрестил руки на груди, ожидая приказаний.
Магом был двадцатишестилетний высокий, стройный мужчина, с красновато-смуглым лицом, слегка горбатым носом, хитрыми, быстрыми, черными глазами, большим ртом с чудесными зубами, редкой бородой и иссиня-черными густыми волосами, которые, беспорядочно падая на широкие плечи, придавали ему дикий вид. Лицо можно было бы назвать красивым, если бы его не портило выражение злости и алчности.
Он был одет, как все слуги хороших домов. За кожаным поясом были заткнуты прямая короткая сабля и длинный нож в роговой оправе.
-- Здравствуй, Магом! -- сказала Диана, протянув ему руку.
-- Здравствуйте, госпожа, -- отвечал он, поклонившись и почтительно поцеловав белую аристократическую ручку девушки.
Глаза его при этом сверкнули радостью.
-- Слушай, -- проговорила она, -- через десять минут мы едем в Париж. Оседлай мула.
-- Я оседлаю Мышонка; этот лучше всех.
-- Хорошо! Если мажордом станет спрашивать, скажи, что я велела; только не говори ему, куда я еду, слышишь!
-- Он ничего не узнает, госпожа.
-- Ну, ступай же скорей!
-- Через десять минут мул будет у крыльца. Он поклонился и ушел.
Девушка завернулась в плащ, надела шляпку с большими полями, защищавшими от солнца, маску, как тогда все делали, еще раз взглянула на себя в зеркало, тихонько произнеся:
-- Начнем! -- и вышла из комнаты.
В передней две горничные ждали ее приказаний.
-- Я поеду покататься, -- объяснила она, -- не ждите меня раньше обеда.
Но, вместо того, чтобы спуститься вниз, она прошла в комнату графини и отперла стоявшую на тумбочке шкатулку, от которой у нее был свой ключ.
Тут Жанна держала деньги, которые муж давал ей на булавки; она требовала, чтоб Диана брала тоже, когда вздумается, и та широко пользовалась этим, но подруга никогда не делала ей ни малейшего замечания за немножко крупные иногда издержки для молодой девушки, которой даже в прихотях никогда не отказывалось.
-- Не надо забывать существенного, -- промолвила Диана, положив в кошелек несколько горстей золота. -- Бедный Жак! Давно я ему ничего не давала; он, наверное, нуждается.
Заперев шкатулку, она опустила кошелек в карман и ушла.
Магом дожидался у крыльца; по знаку госпожи он вскочил в седло. Диана встала на приготовленный для этого табурет, села позади Магома, и они поехали.
В то время в экипажах ездили только принцы и самые знатные вельможи королевства; всякая поездка совершалась так, как мы сейчас описали. Даже члены парламента так ездили, и самые знатные придворные дамы, отправляясь в гости к знакомым, садились на лошадь позади конюха.
Выехав из ворот, Магом повернул направо.
-- Что же ты делаешь? -- спросила девушка.
-- Вы ведь не хотите, госпожа, чтобы знали, куда мы едем? А мажордом хитер и любопытен, он подсматривает; но я хитрее его; я его проведу.
-- А! Ну хорошо, понимаю! -- согласилась Диана, засмеявшись.
Скрывшись за деревьями, цыган, зная, что теперь уже никто их не увидит, повернул на одну из поперечных тропинок и через несколько минут выехал на Парижскую дорогу.
-- Провели, госпожа! -- воскликнул он.
-- Ну, теперь в галоп! Нам до двенадцати надо быть у брата.
-- Будем, госпожа, -- заверил Магом и как-то особенно свистнул.
Мул насторожил уши и помчался, как стрела. Не больше часа спустя они миновали ворота Сен-Марсель.
Граф де Сент-Ирем жил на углу улиц Претер и Сен-Дени, в доме, к которому приделано было искусственное дерево с двенадцатью ветками; на каждой в чашечке цветка стояло по апостолу, а на вершине -- Божья Матерь. Дом с этим деревом существует и до сих пор.
Квартира графа, состоявшая из четырех комнат окнами на обе улицы, была убрана с редкой в то время изысканностью, но везде носила следы оргий: мебель была поломана, изорвана, в пятнах.
Жак де Сент-Ирем был одним из самых страшных утонченных; его дуэлям и ссорам конца не было; но, несмотря на скверную репутацию, его окружало множество друзей или льстецов; немногие решались косо посмотреть на него.
Это был красивый мужчина лет около тридцати двух, с надменным взглядом, презрительным выражением рта и аристократическими манерами; женщины его любили, мужчины боялись. В ту минуту как на соседней церкви пробило десять, у дверей графа постучались.
Молодой, здоровенный слуга, видимо исполнявший все должности в доме, лениво поднялся с подушек, на которых лежал, растянувшись во весь рост, и пошел отворить.
Вошел граф. Молча пройдя через все комнаты в спальню, он бросил на один стул шляпу, на другой -- шпагу и плащ и, самодовольно крякнув, опустился в кресло.
Спальня была немножко попригляднее остальных комнат; главное, тут бросалось в глаза множество всевозможного рода оружия, развешанного по стенам; вид был престранный, но оригинальный, сразу характеризовавший хозяина.
-- Никто не приходил? -- спросил граф почтительно согнувшегося перед ним слугу.
-- Нет, очень много народу, господин граф.
-- А! Кто же!
-- Целая толпа кредиторов; точно сговорившись, так гуськом и тянулись.
-- Э! Да разве я о них спрашивал, дуралей! Ведь для того ты и здесь, чтобы их выгонять!
-- Точно так; но осмелюсь доложить, что их становится уж слишком много; через несколько дней мне будет не под силу справляться.
-- Ба! -- сказал граф, указывая на развешанное оружие. -- А разве у тебя тут мало под рукой, чем прогнать их?
-- Мне это не пришло в голову, -- с восторгом ответил слуга.
-- Тебе ничего в голову не приходит; ну, да это в сторону... кто еще у меня был?
-- Никого.
-- Как никого? Де Местра разве не приходил?
-- Я не имел чести видеть господина шевалье.
-- Странно. Уж не имел ли он глупость попасть в руки дозорных? -- произнес граф, как бы говоря с самим собой.
-- Господину графу пришлось, верно, участвовать в каком-нибудь деле?
-- Ты меня, кажется, спрашиваешь, плут?
-- Простите, господин граф. Моя преданность...
-- Да, а главное -- твое любопытство. Ну, да я добрый человек, расскажу тебе, что случилось.
-- Так много чести, господин граф...
-- Вчера после кутежа нам с несколькими из знатных особ вздумалось пойти из "Клинка шпаги", где мы ужинали, на Новый мост посрывать плащи. И де Местра был с нами. Отправились. Дело шло, как по маслу; тьма была такая, что хоть глаз выколи; черт бы себе на хвост наступил. Напугали мы нескольких зевак, не ожидавших такой благодати. К несчастью, подвернулся тут какой-то буржуа, величественно выступавший под руку с женой; впереди с фонарем шла служанка. Презабавная это была пара, брат Лабрюйер! Де Местра хотел сдернуть плащ с буржуа, а я обнял служанку, потому что она была хорошенькая и молоденькая; она защищалась только для виду, но буржуа и его жена орали, как сумасшедшие; подоспели дозорные в ту минуту, когда мы их меньше всего ожидали. Завязалась драка; буржуа, воспользовавшись этим, убежали; нам помогли tire -- laine, и мы прогнали дозорных, наградив их порядочными тумаками. После драки я стал искать де Местра, но его не было, и никто не мог мне сказать, куда он девался. Однако нет худа без добра: я вдруг наступил на кошелек; поднял его, гляжу -- полный золота.
-- Ого! -- воскликнул Лабрюйер, потирая руки. -- Славно!
-- Не правда ли? А между тем чуть не случилось скверно.
-- Господин граф шутит!
-- Нисколько. Возвратясь в "Клинок шпаги", мы стали играть. Я вынул кошелек, чтобы сделать ставку; вдруг маркиз де Валэ заявляет, что это его кошелек, и требует, чтобы я ему отдал. Можешь себе представить! Я, разумеется, сейчас же рассказываю, каким образом нашел его, и говорю, что это теперь моя законная собственность. Со мной не согласились.
-- Неужели, господин граф!.. О! -- озадаченно протянул Лабрюйер.
-- Да; все стали против меня.
-- Какой недостойный поступок; и еще господа!..
-- Я, однако, не уступал; так как маркиз де Валэ кричал громче всех, я сказал ему, что кошелек привязан к рукоятке моей рапиры.
-- Ага!
-- Он понял, спор прекратился, и мы весело продолжали пить и играть всю ночь. На рассвете мы вышли из "Клинка шпаги" и дрались; славная была драка! Маркиз любил дуэли.
-- Любил, господин граф?
-- Да, я убил его, -- небрежно произнес Жак. -- Но, падая, он сознался, что кошелек принадлежал вовсе не ему.
-- Он хотел украсть его у вас!
-- Ну да! Эта скверная мысль дорого ему стоила. Однако де Местра я так и не видал; боюсь, что он попался дозорным.
-- Но господин шевалье ведь очень ловок.
-- Это правда, и я решительно не понимаю, куда он пропал; меня это очень беспокоит, он может каждую минуту быть мне нужен. Без него не знаю, как и вывернусь из лап этого проклятого Дефонкти. Черт бы взял это дело!
-- Господин граф... напрасно беспокоитесь... господин шевалье слишком ловок, чтобы попасться... господин граф... забываете, верно...
-- Ах, sang Dieu! [ Кровь Господня! -- фр.] Ты мне напомнил! -- вскричал, рассмеявшись, Жак. -- Нет, конечно, его не взяли! Я вспоминаю, что мы ведь до прихода дозорных отдали ему на сохранение сдернутые плащи.
-- А господин шевалье, -- продолжал слуга, -- очень аккуратный господин; он же в суматохе, наверное, думал только о том, как бы понадежнее спрятать их.
-- И снести сегодня утром к торговцу старым платьем, на улицу Тиршап, -- сказал граф -- так, так, parbleu!
-- Приятель господина графа, наверное, вскоре придет сюда.
-- Хотелось бы мне этого. Признаюсь, Лабрюйер, мне очень было бы жаль, если бы он не оправдал моего хорошего мнения о нем. Он хоть и не из знати, но все-таки дворянин, и в нем есть несколько капель хорошей крови.
В эту минуту у дверей постучались.
-- Вот и господин шевалье! -- объявил слуга. -- Я узнаю его по стуку.
-- Отвори скорей! Лабрюйер ушел.
Это действительно был де Местра, тот самый человек, который тихо разговаривал с графом де Сент-Иремом перед балаганом Мондора.
-- Господин дома, дуралей? -- спросил он слугу, покручивая усы.
-- Господин граф ждет господина шевалье у себя в спальне.
Шевалье пошел туда.
-- Parbleu! -- вскричал, увидев его, граф. -- Наконец-то ты пришел! Откуда? Я думал, что тебя схватили, и уже собирался служить за тебя молебны.
-- Спасибо за внимание, любезный друг, но пока это еще совершенно лишние издержки, -- отвечал он, усаживаясь поудобнее в кресло.
-- Да говори же, что с тобой такое было! Куда ты пропал?.. Ах, Боже мой! Да ты весь в новом! Только от тебя можно ждать таких чудес. Что это значит?
-- Угадай! -- воскликнул де Местра, вытягивая ноги и лукаво улыбаясь.
-- Не могу! Лучше уж буду верить в чудо.
-- Ну, так я тебе скажу: я принес тебе денег!
-- Ты? Что это? Конец мира наступил?
-- Нет еще, надеюсь.
-- И кругленькая сумма?
-- Сорок пистолей.
-- Черт возьми! Стоит труда! Не взял ли ты приступом особняк испанского посланника?
-- Нет, уверяю тебя, эти деньги твои по праву!
-- Что ж, наследство, что ли, я получил, сам того не зная?
-- Именно. Ты получил половину сдернутых сегодня ночью плащей.
-- Sang Dieu! Я почти догадывался. Сорок пистолей! Гм! Славная сумма!
-- Плащи были чудесные; по крайней мере, двести пистолей стоили; но я торопился сбыть их и отдал за девяносто, да вот и это новое платье, что ты видишь на мне; мое старое уже давно вон просилось.
-- Ну и отлично! И платье очень хорошо на тебе сидит.
-- Не правда ли? Вот, возьми деньги.
-- Спасибо, -- поблагодарил его граф, опустив деньги в кошелек.
-- Заметили, что меня не было?
-- Parbleu! Оплакивают тебя.
-- Ну, мы их утешим. А главное, ничего не рассказывай о нашем деле.
-- Конечно.
-- Что нового?
-- Да почти ничего; сегодня утром я убил маркиза де Валэ.
-- Ба! Бедный маркиз! Его брат будет этим очень доволен. За что вы дрались?
-- Да и сам не знаю; так себе, только чтобы подраться.
-- A propos [ Кстати -- лат.], не пойдем ли вместе завтракать?
-- С удовольствием.
-- Представь себе, я обнаружил чудесное заведение в двух шагах отсюда, на Тиктонской улице.
-- А! Знаю! Это "Единорог". Там хорошо.
-- Да ты все хорошие места знаешь, кажется?
-- Dame! Это ведь немножко моя специальность. Ну, идем!
Они встали, взяли шляпы и надели плащи, как вдруг вошел Лабрюйер и сказал шепотом несколько слов графу. Тот вздрогнул и не мог сдержать удивленного восклицания.
-- Что такое? -- спросил де Местра.
-- Ничего, или, вернее, очень много; я должен остаться. Завтракай один.
-- А! Понимаю; до свидания, сегодня вечером в "Клинке шпаги"!
-- Хорошо.
Шевалье ушел, заглядывая по дороге в каждый темный угол комнат, по которым проходил. Но Лабрюйер был слишком осторожен. Шевалье ничего не увидел.
-- Наверное, женщина, -- подумал он, спускаясь с лестницы. -- Но которая?.. Ба! Вечером он мне скажет.
Не успел шевалье де Местра уйти, как в стене что-то слегка щелкнуло, отворилась тихонько потайная дверь, и вошла дама. В одну минуту скинув маску и плащ, она бросилась в объятия графа.
Это была Диана де Сент-Ирем.
Брат и сестра нежно любили друг друга. Они были сироты и не имели ни семьи, ни родных.
-- Ах, Диана! Моя добрая Диана! -- вскричал граф, прижимая ее к груди и отвечая горячими ласками на ее ласки. -- Какой прелестный сюрприз! Как я рад тебя видеть! Мы так давно не виделись!
-- Так ты доволен?..
-- В восхищении. Тебе удалось вырваться из этого вороньего гнезда?
-- Не говори о них дурно, Жак; это ведь будет источник нашего богатства.
-- Дай-то Бог! Впрочем, я знаю, они к тебе очень хороши. Долго ты у меня посидишь?
-- Часа три-четыре; я спешу -- к обеду надо быть дома.
-- Мало!
-- Что делать! Нельзя больше; но я тебя, кажется, стесняю?
-- Меня? Нисколько.
-- Ты собирался куда-то?
-- Да, завтракать; но -- sang Dieu! -- ты ко мне приехала, сестрица, и я остаюсь; мы позавтракаем здесь вдвоем.
-- Хорошо, тем более что мне надо с тобой поговорить.
-- Отлично. Лабрюйер!
Слуга был, вероятно, недалеко, потому что сейчас же явился.
-- Самый лучший легкий завтрак и тонкие вина! У меня в гостях сестра! -- приказал граф, бросив ему несколько пистолей.
Слуга подхватил их налету и быстро выбежал из комнаты.
-- Ого! Да ты богат? -- заметила, улыбаясь, девушка.
-- Счастливый случай, милая, в карты выиграл.
-- Тем лучше! А вот тебе еще на разные разности.
Она положила ему в руку кошелек с деньгами, которые взяла у графини.
-- Э! Что это такое? -- весело воскликнул он. -- Никогда у меня не было столько денег. О! Да тут по крайней мере пятьсот пистолей?
-- Не знаю, братец, я не считала.
-- Скажи, пожалуйста! Милая, да ты клад, что ли, нашла? Ты ведь откроешь, где, а?
-- Это от тебя зависит, братец.
-- Так дело в шляпе, Диана!
-- Тебе очень хочется быть богатым?
-- Душу бы отдал за это!
-- Ну, хорошо! Значит, мы с тобой сговоримся.
-- Да ведь между нами разногласия никогда, кажется, не бывает.
-- Правда; однако идет Лабрюйер, спрячь кошелек.
-- Да, ему не надо знать, что я богат.
Заперев деньги в комод, он положил ключ к себе в карман.
-- Ну, а что Магом? Ты им по-прежнему довольна?
-- Да, он очень предан мне.
-- Прекрасно.
Вошел Лабрюйер, а за ним два мальчика с блюдами и бутылками.
Стол был живо накрыт.
-- Остались еще у тебя деньги? -- спросил граф.
-- Нет, господин граф, я все издержал, -- поспешно отвечал Лабрюйер.
-- Вот тебе два пистоля. Там внизу Магом; ступайте завтракать в трактир напротив, да сядьте так, чтоб я мог видеть вас из окна и позвать, если понадобится.
-- Слушаю, господин граф, -- сказал слуга, с радостью положив деньги в карман.
-- Вот еще два пистоля, -- добавила Диана, -- выпейте за мое здоровье; а главное, скажите Магому, что бы он покормил мула.
-- Графиня, можете быть спокойны, -- заверил ее, почтительно кланяясь, слуга.
-- Ну, проваливай, дуралей, с глаз долой!
-- Сию минуту! -- воскликнул Лабрюйер и веселым прыжком очутился за дверью.
-- А мы, сестрица, за стол! Sang Dieu! Я умираю с голоду, а ты?
-- И я тоже; дорога придала мне аппетита.
Они весело принялись за завтрак. Лабрюйер добросовестно исполнил поручение: он истратил почти все деньги; завтрак был отличный, вина превосходные.
Сначала Диана и Жак больше молчали, изредка только похваливая блюда и вина; но когда они немножко утолили голод, разговор сделался оживленнее.
Граф слишком хорошо знал сестру, чтобы подумать, будто она, несмотря на всю свою дружбу к нему, проехала больше трех миль единственно ради удовольствия позавтракать с ним; поэтому он нетерпеливо ждал, что она скажет.
И девушке не меньше хотелось скорей приступить к цели визита.
-- Ну, Жак, -- обратилась Диана к брату, отодвигая тарелку, -- ты говорил, что душу бы отдал за богатство?
-- Да, сестрица; а ты сказала, что это от меня зависит.
-- И опять то же скажу.
-- Объясни, пожалуйста, каким образом?
-- Жак, занимаешься ты иногда политикой?
-- Я! А ты, сестричка?
-- На досуге.
-- Ну, а я так ни капли.
-- Говори совершенно откровенно; я ведь предложу тебе союз.
-- Говори по чистой совести, Диана, я принимаю заранее твои условия. Все, что ты скажешь, я сделаю беспрекословно.
-- Не будешь ни минуты колебаться?
-- Не буду!
-- Клянешься?
-- Клянусь своим именем и нашей дружбой, Диана!
-- Вот моя рука.
-- Вот моя.
-- Хорошо, я верю. Теперь я тебе клянусь, брат, что дело или удастся нам, или мы, проиграв его, лишимся жизни.
-- Лишимся жизни -- пустяки, а удача -- все! Но что же это нам может удаться?
-- Быть богатыми, осыпанными почестями, возбуждать общую зависть.
-- Отлично сказано, продолжай, сестрица, ты напоминаешь героиню древности.
-- И мне, признаюсь, надоела жалкая жизнь, которую я веду; мне во что бы то ни стало хочется покончить с ней.
-- Я тебе помогу всеми силами, будь спокойна.
-- Хорошо! Ты за кого -- за короля или за королеву?
-- Я за графа Жака де Сент-Ирема и его сестру; а ты?
-- И я тоже. Так ты не сочувствуешь ни одной партии?
-- Ни одной.
-- Отлично! А относительно религии ты за кого, за протестантов или за католиков?
-- И до тех и до других мне нет никакого дела. У меня один Бог -- золото!
-- Превосходно! Слушай же теперь внимательно; я дошла до главного. Политическое положение у нас следующее. Король, стоящий всей душой за Люиня, который терпеть не может королеву-мать, всеми силами старается вырваться из-под ее опеки и удалить ее от управления государством. Королева, в свою очередь, терпеть не может Люиня, презирает сына и всячески хочет сохранить власть. Следовательно, между партиями идет ожесточенная борьба, которая могла бы продлиться еще долго, если бы королева-мать не заручилась уже несколько месяцев тому назад сильным помощником.
-- О ком ты говоришь?
-- О епископе Люсонском, Армане Ришелье, которого она сделала членом совета.
-- Да, да, я слышал об этом человеке, о нем говорят мало хорошего; он из мелких дворян, интриган и очень честолюбив.
-- Да, но все судят о нем ошибочно. Помни, Жак, что я тебе скажу: этот человек -- гигант; все, кто будет за него, неизмеримо высоко поднимутся; те же, которые попробуют загородить ему дорогу, неминуемо погибнут!
-- Sang Dieu! Это серьезно, сестрица; но откуда ты знаешь такие вещи?
-- Что тебе за дело, если я их знаю и говорю правду? -- с лукавой улыбкой сказала она.
-- Конечно; виноват, продолжай, Диана.
-- Арман Ришелье, который через полгода будет кардиналом, не стоит ни за Люиня, ни за короля, ни за королеву.
-- Ба! А за кого же?
-- Да как и мы -- за себя самого.
-- За себя самого?
-- Впрочем, я не так говорю: он за Францию; ему хочется сделать ее богатой, великой, грозной, такой, какой она была при Генрихе Четвертом; он хочет осуществить все проекты покойного короля, с пренебрежением отвергнутые людьми, захватившими в настоящее время власть в свои руки; его цель -- унизить дворянство, поднять народ и, главное, навсегда уничтожить протестантов, которые точно из-под земли вырастают и беспрестанно подвергают государство гибели.
-- Это широкие, благородные планы, сестра, но они невозможны или, по крайней мере, очень трудновыполнимы.
-- Может быть, все-таки ему будет принадлежать честь попытки.
-- Конечно, но его раздавит такое бремя.
-- Вот увидим. Теперь скажи, за кого ты?
-- А ты?
-- За Ришелье.
-- Ну, и я тоже. Ведь я тебе дал слово!
-- Конечно; но, признаюсь, я была раньше уверена в твоем согласии и обещала за тебя, еще не переговорив с тобой.
-- Хорошо сделала. Теперь скажи, в чем же состоит твой план? Ведь он у тебя наверняка имеется.
-- Разумеется!
-- У меня, правду сказать, от всего этого голова не на месте, и я действую ощупью.
-- Сейчас все поймешь. План мой так же прост, как все, что я тебе до сих пор говорила.
-- Peste! [ Тьфу, пропасть! -- фр.] Вот увидим-то мы славные штуки, госпожа дипломатка! Еще немножко, мой ангел, и ты, право, будешь ловчее даже твоего хваленого Ришелье.
-- Ты надо мной смеешься, милый братец, но напрасно, мне так мало дела до политики...
-- Это и видно; что же было бы -- sang Dieu! -- если бы ты ею начала серьезно заниматься?
-- Опять!
-- Не буду, дорогая. Продолжай, я не шучу больше.
-- Слушай, вот наш план. Поссорить короля с королевой, самим внешне оставаясь в хороших отношениях с обеими партиями; ничего самим не вызывать и бить наверняка; поднять при этом войну с гугенотами, чтобы сделаться необходимыми; до такой степени подзадорить их, чтобы вожди перессорились между собой и солдаты не знали, кого слушаться.
-- Все это прекрасно, сестрица, но мы-то, ничтожные, что можем сделать?
-- Братец Жак, друг мой, -- произнесла девушка, от души рассмеявшись, -- ты простодушно сказал самое главное слово!.. Да, мы ничтожны, но потому-то и страшны. Ну, кто нас станет остерегаться, не так ли?
-- Никто, конечно.
-- А в этом-то и заключается наша сила; наша работа никому не заметна и не слышна и от этого опасна.
-- Диана, честное слово, ты пугаешь меня!
-- Ребенок! -- воскликнула она, презрительно улыбнувшись. -- И ты еще называешься мужчиной? Да ты ничего еще не знаешь.
-- Как ничего не знаю?
-- Конечно!
-- Пощади, сестрица, я не привык к таким головоломным задачам; у меня голова трещит. Sang Dieu! Это-то называется политикой?
-- Напрасно пугаешься, милый Жак; я не злая женщина: если хочешь, можешь еще отступить.
-- Нет, ни за что! Я дал честное слово; но я ведь буду богат, да, голубчик?
-- Или умрешь... да, братец.
-- Что смерть! Богатство -- вот главное. Я весь в твоем распоряжении: дело слишком соблазнительно.
-- Ну, вот теперь я тебя узнаю: как всегда, любишь опасность.
-- И золото, дорогая, золото, не забудь!
-- Видишь ли: кроме главы партии, герцога де Рогана, есть еще другие, которые если и пользуются только второстепенным влиянием, так зато играют большую роль своим именем, знатностью, а главное -- богатством.
-- Да, я многих из них знаю.
-- Не о тех речь.
-- Да я еще их и не назвал.
-- Дай договорить, пожалуйста.
-- Слушаюсь, господин президент!
-- Гадкий шутник! Замолчишь ли ты? -- она погрозила ему пальцем.
-- Ну, говори, говори!
-- Между этими второстепенными вождями есть один, играющий значительную роль, хотя и против своего желания. Это граф дю Люк.
-- Граф дю Люк! -- с удивлением вскричал Жак. -- Влюбленный в свою жену и скрывшийся в своем замке, поклявшись не вмешиваться в политику!
-- Да.
-- Странно!
-- Теперь вокруг нас много странного делается, братец.
-- Это правда, sang Dieu! Я и сам начинаю так думать.
-- Граф дю Люк выбран гугенотами идти с депутацией представить объяснения королеве-матери.
-- Те-те-те! Он хорошо начинает, как кажется?
-- Это тебя удивляет, брат? Граф дю Люк, как горячая лошадь, если уж примется за что-нибудь, так бьется не на жизнь, а на смерть, не щадя ни себя, ни других.
-- Ну, хорошо, что же дальше? Я тут кое-что начинаю смекать.
-- Что такое?
-- Сказать?
-- Если я сама тебя спрашиваю!
-- Его надо сделать шпионом Ришелье?
-- Не совсем, но врагом де Рогана; я берусь за это с твоей помощью.
-- В чем дело? Оно, кажется, нелегко.
-- Легче, нежели ты думаешь.
-- Да? Де Роган -- кумир этих гугенотов.
-- Да, но ведь всякий удар можно парировать.
-- Конечно, только тут, не понимаю, каким образом.
-- Ты глупец, Жак.
-- Согласен, мой ангел, но это ведь не ответ.
-- Для парирования послужит Жанна дю Люк.
-- Не понимаю!
-- Ты сегодня очень непонятлив!
-- Что делать! Плохо спал.
-- Оливье дю Люк до безумия влюблен в свою жену.
-- Sang Dieu! Она стоит того!
-- Приторная блондинка!
-- Ты говоришь, потому что сама -- роскошная брюнетка. Ревность, мой ангел!
-- Ты с ума сошел! Наконец, граф ревнив, как тигр.
-- Скажите! Бедняга! Но чего ему бояться?
-- Всего.
-- Полно! У него неприступный замок.
-- Не такой неприступный, как ты думаешь. Несколько дней тому назад, когда графа не было дома, явился какой-то господин, по всей вероятности бежавший от преследования, и просил убежища в замке Мовер. Его приняли.
-- А как его фамилия?
-- Какой-то барон де Серак.
-- Совершенно незнакомое имя.
-- Может быть, но дело вот в чем: барон передал графине письмо -- рекомендательное, как он говорил; прочтя его, графиня, до тех пор холодная и сдержанная, вдруг сделалась мила и любезна до такой степени, что барон де Серак вместо одной ночи провел в замке пять дней.
-- Ого!
-- И уж не знаю, какими только любезностями его в это время не осыпали.
-- Они знакомы?
-- Я подумала это.
-- Что-то похоже на любовника.
-- Да, как будто.
-- Одним словом...
-- Одним словом, барон де Серак отлично может помочь нам поссорить графа с женой.
-- Что же нам из этого?
-- Ну, и с протестантской партией вместе с тем.
-- Опять теряюсь.
-- Ах, какой ты бестолковый! Да ведь барон де Серак -- один из главных вождей партии, если не самый главный.
-- А! Как же его настоящее имя?
-- Это тебя пока не касается.
-- Ну, все равно, с меня и без того довольно, моя дорогая. Итак, когда граф поссорится со своей партией...
-- Он будет наш.
-- Да, но я думал, что ты его любила?
-- Это, Жак, опять другое дело.
-- А!
-- Да, и касается меня одной.
-- Как хочешь. Но как же довести до ссоры?
-- Очень легко. Через несколько дней граф будет в Париже.
-- Ты знаешь, где останавливаются приезжие в городе?
-- На Тиктонской улице, в гостинице "Единорог".
-- Знаю.
-- Впрочем, он там не станет долго сидеть.
-- Очень может быть.
-- Есть такие места, где бы часто собиралась знать?
-- Очень много; "Клинок шпаги", например.
-- Ну, так твое дело встретиться с ним и строить все.
-- Не беспокойся, милочка, не пройдет десяти минут после того, как мы с ним увидимся, и граф так поссорится с женой, что никогда больше не сойдется, клянусь тебе!
-- Как же ты сделаешь?
-- Это уж мое дело.
-- Ну, хорошо! Даю тебе карт-бланш.
-- Sang Dieu, я ею широко воспользуюсь.
-- Сколько душе угодно!
-- Но ведь каждая война требует капитала. Когда разрыв совершится, кто будет платить?
-- Епископ Люсонский.
-- Сколько?
-- Семь тысяч экю даст в задаток.
-- Sang Dieu! Вот почтенный человек! Но чем же я докажу свое право на получение?
-- Покажи вот эту половинку венецианского цехина и скажи свое имя.
-- И достаточно будет?
-- Совершенно.
-- Благодарю. Дело теперь в шляпе, будь спокойна; семь тысяч экю, sang Dieu! Этот Ришелье положительно великий человек!
-- Ты скоро убедишься в этом на деле.
-- Надеюсь.
-- А теперь прощай!
-- Уже уезжаешь?
-- Надо.
-- Когда я тебя опять увижу?
-- Не знаю, будет зависеть от обстоятельств.
-- Ну! Что Бог даст! Поцелуй меня, голубчик, и не забывай, что мы неизменны друг к другу, что бы ни случилось.
-- Конечно, братец, прощай!
-- Прощай, моя дорогая Диана!
Пять минут спустя Диана де Сент-Ирем ехала, сидя за спиной Магома, обратно в замок Мовер. Было три часа пополудни.