Через несколько часов после происшествий, описанных в предыдущей главе, долина опустела. Арауканцы и чилийцы удалились.
Настала ночь. Валентин и его товарищи продолжали путь не останавливаясь. Как скоро была оставлена крепость на скале, парижанин не только распорядился, в какую сторону направиться, но стал полновластным начальником отряда. Это совершилось само собой: все как-то молча признали его превосходство. Действительно, Валентин более других подходил на роль руководителя, он был опытен, распорядителен и тверд. Все, кто имел с ним дело, невольно попадали под его влияние. Луи первый испытал это. Сначала он думал было сопротивляться, но вскоре понял, что это бесполезно. Конечно, дон Тадео не уступал в энергии Валентину, но теперь ему, убитому горем, было не до того.
Арауканцы честно соблюдали условия договора. Чилийцы спокойно отступили, без малейшего преследования, и направились по дороге в Вальдивию.
Мы уже сказали, что настала ночь. Тьма была ужасной. Усталые лошади и люди едва передвигали ноги и спотыкались на каждом шагу. Валентин не без причины боялся заблудиться. Достигнув реки, на берегу которой несколько дней тому назад был праздник и совершилось похищение девушки, он приказал остановиться на ночлег. Он не рисковал переправляться через реку в такой темноте, тем более что вода сильно прибыла из-за дождей в горах, и этот, обычно светлый и прозрачный, ручей превратился теперь в желтый и шумный поток. Холодный ветер шумел в бледной листве ив. Месяц исчез в облаках, и небо приняло свинцовый отлив, мрачный и угрожающий. В воздухе чувствовалась близость бури.
Благоразумие требовало остановиться и укрыться от возможной беды. Страшно было сделать шаг в этом мраке, который сгущался все больше и больше. Приказ остановиться был принят всеми с радостью. Стали поспешно устраиваться на ночь. Арауканцы, привычные к бродячей жизни, чаще спят под открытым небом, чем под крышей. Тотчас были разведены два костра, чтобы защититься от холода и отпугнуть диких зверей. Кое-где построили шалашики из ветвей. Затем каждый достал из своего альфорхаса запасы съестного. Ужин людей, истомленных продолжительной дорогой, не бывает долог. Главное для них -- поскорее уснуть. Через час все солдаты, кроме часовых, спали крепким сном.
Только семь человек сидели около костра посреди стана и разговаривали, покуривая сигары и трубки. Читатель, наверно, угадал, кто они.
-- Друзья мои, -- сказал Валентин, -- мы недалеко от Вальдивии?
-- Не больше двух лье [ верст пять-шесть ], -- отвечал Жоан.
-- Мне кажется, -- продолжал Валентин, -- что раньше, чем улечься спать, мы должны решить, что делать дальше. Мне не нужно напоминать вам, что заставило нас несколько дней тому назад оставить Вальдивию. Дело это не терпит отсрочки. Нам надо условиться хорошенько и действовать как можно поспешнее.
-- Об этом нечего и уславливаться, -- с живостью сказал дон Тадео, -- завтра с рассветом мы направимся в горы, а солдаты пойдут в Вальдивию под начальством дона Рамона. Дорога в город теперь совершенно безопасна.
-- Отлично, -- сказал сенатор, -- мы хорошо вооружены, до города близко и дорога безопасна. Завтра на рассвете мы разделимся; вы отправитесь по своему делу, а мы по своему, поблагодарив вас за оказанные услуги.
-- Теперь, -- продолжал Валентин, -- я спрашиваю наших друзей-предводителей, имеют ли они намерение следовать за нами, или думают воротиться в свою тольдерию?
-- Зачем наш брат спрашивает нас об этом? -- сказал Трантоиль Ланек. -- Или он желает, чтоб мы ушли?
-- Я был бы в отчаянии, если бы мои друзья так поняли мои слова, -- отвечал Валентин. -- Напротив, я хотел бы, чтобы вы остались с нами.
-- Пусть наш брат скажет яснее, чтоб мы его поняли.
-- Пусть мои братья слушают. Уже давно наши братья ушли из своей тольдерии, может быть, им хочется воротиться к своим женам и детям. Притом мы должны драться с их земляками, и я понимаю, как им это прискорбно. Спрашивая, я просто хотел предоставить моим братьям действовать, как им вздумается, идти туда, куда влечет их сердце.
В ответ на это Трантоиль Ланек сказал:
-- Мой брат хорошо говорит. Он честная душа, у него всегда что на сердце, то и на языке. Его голос раздается, как звучная песня, я счастлив, когда слышу его, Трантоиль ульмен в своем народе, он мудр, что он делает -- хорошо. Антинагуэль не из его друзей. Трантоиль Ланек повсюду пойдет за своим бледнолицым братом, куда тому будет угодно. Я сказал.
-- Спасибо, предводитель. Я ждал, что вы ответите именно так, но мне казалось, что я должен был предложить вам этот вопрос.
-- Ладно, -- сказал Курумила, -- мой брат не будет больше говорить об этом.
-- Будьте покойны, -- весело сказал Валентин, -- я очень рад, что дело так закончилось, оно томило мое сердце. Теперь, кажется, мы можем соснуть.
Все встали, чтоб идти спать. Вдруг Цезарь, смирно сидевший на задних лапах у огня, зарычал.
-- Эге! -- сказал Валентин. -- Что там такое?
Все с беспокойством стали всматриваться в темноту. Сильный шум послышался невдалеке.
-- К оружию! -- скомандовал Валентин. -- Надо приготовиться. Бог знает, с кем придется иметь дело.
Через несколько секунд все солдаты были на ногах, готовые встретить незваных гостей. Шум все приближался. Черные фигуры начинали вырисовываться во тьме ночи.
-- Кто идет? -- закричал часовой.
-- Чили, -- отвечал кто-то сильным голосом.
-- Что за народ? -- продолжал солдат.
-- Люди мирные, -- отвечал тот же голос и тотчас же прибавил: -- Дон Грегорио Перальта.
При этом имени все солдаты отдали честь.
-- Добро пожаловать, дон Грегорио! -- вскричал Валентин.
-- Вот нечаянная встреча, кавалеры! -- сказал дон Грегорио, пожимая дружеские руки, протянутые к нему со всех сторон. -- Я не ждал найти вас так скоро.
Следом за доном Грегорио въехало в стан человек тридцать всадников.
-- Так скоро? -- спросил дон Тадео. -- Вы разве искали нас?
-- Э, искал ли я вас, дон Тадео! Я нарочно для этого выехал из Вальдивии несколько часов тому назад.
-- Я не понимаю вас, -- сказал дон Тадео.
Дон Грегорио словно не расслышал этих слов. Сделав знак дону Тадео и двум французам, он удалился на несколько шагов, чтоб другие не могли услышать их разговора.
-- Вы спрашиваете, зачем я искал вас, дон Тадео? -- сказал он. -- Извольте: я послан от имени всех патриотов, которых вы предводитель. Мне велено сказать вам: отечество в опасности, только вы можете спасти его. Ужели вы откажетесь?
Дон Тадео не отвечал ни слова. Он склонил свое бледное чело, и, казалось, сильное горе овладело им.
-- Слушайте дальше: генерал Бустаменте бежал.
-- Я знаю, -- тихо прошептал он.
-- Хорошо, но вот чего вы не знаете: этот изменник соединился с арауканцами. Через неделю, не позже, сильное войско вторгнется через наши границы под предводительством Антинагуэля и Бустаменте, неся с собою убийство и разрушение.
-- Но эти вести... -- хотел возразить дон Тадео.
-- Из верного источника, -- живо перебил его дон Грегорио. -- Нам принес их испытанный лазутчик.
-- Я передал вам начальство над войском, -- сказал дон Тадео и прибавил с величайшей тоскою: -- Моя дочь в плену, я должен спасти ее.
-- О, -- сказал горячо дон Грегорио, -- что значит семейное несчастие, когда вся страна в опасности? Вас зовет отечество! Чили зовет вас! Или вы останетесь глухи к голосу родной земли?
-- Боже мой! -- вскричал дон Тадео прерывающимся голосом. -- Вспомните, я отец, у меня одна только дочь, одна радость! Неужто вы хотите и ее отнять у меня?
-- Гм, -- желчно сказал дон Грегорио, делая шаг назад, -- прощайте, дон Тадео, счастливо оставаться! Десять лет мы трудились для славы отечества, и теперь вы изменяете ему! Великодушно! Живите счастливо! Что за дело, что народ погибнет, что страна будет опустошена, лишь бы вы были счастливы! Прощайте! И пусть проклятия сограждан падут на вас!
-- Стойте! -- вскричал дон Тадео, тронутый до глубины сердца этими словами. -- Хорошо! Я согласен. Я иду с вами! Я жертвую... О, дочь, дочь моя! -- прибавил он дрогнувшим голосом. -- Прости, прости меня!
-- Слава Богу! Чили спасена! -- вскричал дон Грегорио, обнимая своего друга.
-- Дон Тадео, -- сказал Валентин, -- идите, куда вас призывает долг. Клянусь Богом, я возвращу вам дочь.
-- Да, -- прибавил граф, пожимая ему руку, -- мы скорей погибнем, чем не исполним клятвы.
Дон Грегорио не хотел медлить. Каждый из его отряда посадил сзади себя по освобожденному из плена солдату, и через час они поскакали по направлению к Вальдивии.
-- Дочь моя! дочь моя! -- послышался в последний раз голос дона Тадео.
-- Мы спасем ее! -- крикнули вслед ему французы. Скоро чилийский отряд исчез во мраке. Остались на берегу только Валентин, Луи, Курумила, Жоан и Трантоиль Ланек. Валентин тогда сказал своим товарищам:
-- Отдохнем немного. Завтра у нас будет дел много.
Они завернулись в пончо, легли у костра и заснули. Цезарь остался на часах.
Дон Тадео против воли принял управление делами в такое смутное время. Печальный и угрюмый, ехал он во главе отряда, который скорей сопровождал государственного преступника, чем был почетной охраной человека, призванного спасти отечество. Началась страшная буря. Всадники молча продолжали свой путь. Завернувшись в плащи, надвинув шляпы на брови, они старались защититься от урагана. Дон Тадео, казалось, ожил, заслышав свист бури. Он сбросил шляпу, чтоб дождь освежил его воспаленную голову. С развевающимися волосами, с блестящим взором, пришпорив коня, который заржал от боли, бросился он вперед, крича громким голосом:
-- Вперед, друзья, вперед! Ура! За благо отечества, вперед!
Его спутники, увидя при блеске молнии перед собою эту величественную фигуру, скакавшую во всю мочь, словно наэлектризованные, бросились вперед с восторженными криками. И понесся этот полуфантастический поезд по равнине, залитой потоками дождя, посреди свирепства урагана, ломавшего ветви деревьев, и дон Тадео, сердце которого переполнилось горечью, был в припадке безумства, угрожавшем сумасшествием. Чем быстрее он скакал, тем более свирепствовала буря, тем сильнее становился припадок. Время от времени он поворачивал лошадь, страшно вскрикивал и, дав шпоры коню, пускался стрелой, словно преследуя невидимого врага.
Испуганные солдаты, не понимая, что это значит, с испугом глядя на своего предводителя, неслись за ним. Но топот их лошадей, их мрачный вид, может быть, еще больше усиливали припадок несчастного отца. Между тем Вальдивия была уже недалеко, и странная вещь: в такой поздний час светились бесчисленные огни, обрисовывали темную массу города. Дон Грегорио был в отчаянии, видя, в каком положении его искренний друг. Тщетно он придумывал, чем бы помочь, как возвратить ему разум, который тот, кажется, все более и более терял. Еще немного времени -- и будет поздно. Вдруг он точно что-то вспомнил.
Дон Грегорио, видя, что шпоры не действуют, выхватил кинжал и стал колоть свою лошадь. Бедное животное опустило голову, фыркнуло и пустилось как стрела. Проскакав несколько минут самым безумным образом, дон Грегорио поднял свою лошадь на дыбы, быстро поворотил ее и понесся назад. Он скакал как раз навстречу дону Тадео, и они неминуемо должны были столкнуться. Подскакав, он железной рукой схватил под уздцы лошадь Тадео, и она остановилась. Дон Тадео вздрогнул и вперил свои воспаленные глаза в того, кто так внезапно прервал его бешеную скачку. Солдаты с беспокойством остановили коней.
-- Дон Тадео де Леон, -- воскликнул дон Грегорио решительным тоном, -- или вы забыли о вашей дочери, донье Розарио?
При имени своей дочери по всему телу дона Тадео прошла судорога. Он поднес руку к своему горевшему лбу и, остановив блуждающий взгляд на том, кто обратился к нему с вопросом, вскричал раздирающим голосом:
-- Дочь моя! Спасите мою дочь!
Вдруг смертная бледность покрыла его лицо, он закрыл глаза, выпустил из рук поводья и упал навзничь. Но друг его быстрее мысли соскочил на землю и поддержал его. Дон Тадео лишился чувств. Дон Грегорио с нежностью поглядел на него, взял как ребенка на руки и уложил на разостланные солдатами плащи.
-- Он спасен, -- сказал дон Грегорио.
И все эти грубые люди, которые не вздрогнут ни при какой опасности, вздохнули свободнее при этих словах надежды, которую они начинали уже терять. Они натянули попоны и плащи на ветвях того дерева, под которым лежал их начальник, чтоб защитить его от дождя. И молча, неподвижные, держа лошадей в поводу, стояли, почтительно склонив головы, на дожде и ветре и с нетерпением ждали, скоро ли очнется их отец. Так прошел час -- целая вечность. Все это время не было слышно ни слова, ни вздоха.
Дон Грегорио, наклонясь над своим другом, следил при трепетном свете факела за ходом кризиса. Мало-помалу судорожная дрожь утихла, и больной совершенно успокоился. Тогда дон Грегорио распорол рукав у дона Тадео, обнажил правую руку и кинжалом проколол вену. Сначала крови не было. Но через несколько минут показалось черное пятно с булавочную головку. Оно все увеличивалось, наконец покатилась капля крови, за ней другая, третья, и через две минуты брызнула черная и пенистая струя.
Все присутствующие, вытянув головы, внимательно следили за больным. Так прошло довольно долгое время. Кровь текла все сильнее и сильнее. Дон Тадео лежал как мертвый. Наконец он сделал движение. Его зубы, до тех пор стиснутые, разжались, он вздохнул. Кровь стала красной. Дон Тадео открыл глаза и спокойно, но с удивлением осмотрелся вокруг.
-- Где я? -- прошептал он слабым голосом. -- Что случилось?
-- Слава Богу, наконец-то вы пришли в себя, -- сказал дон Грегорио, зажимая рану пальцем и перевязывая ее своим носовым платком. -- Как мы боялись за вас!
Дон Тадео сел и провел рукою по лбу, на котором выступил пот.
-- Но что все это значит? -- спросил он твердым голосом, стараясь припомнить бывшее. -- Скажите мне, что случилось? Я весь точно разбитый и чувствую слабость во всем теле. Расскажите мне все по порядку.
-- Еще бы! Вы упали сильно с лошади, -- говорил дон Грегорио, не желая вспоминать о нравственных причинах припадка. -- Спросите этих кавалеров! Мы думали, что вы ушиблись до смерти. Бог спас вас для блага отечества!
-- Странно! Я ничего этого не помню. Я помню только, как мы расстались с друзьями, и вдруг налетела буря...
-- Так, так! -- поспешно перебил дон Грегорио. -- Видите, вы все помните. Ваша лошадь испугалась и понесла. Мы бросились за вами. Когда подскакали, то видим, вы лежите в канаве. Лошадь, верно, не могла перескочить ее и упала. Мы вас подняли, и я пустил вам кровь.
-- Да? Должно быть, так. Хорошо, что вы догадались бросить мне кровь. Мне теперь легко, голова не горит и на душе спокойно. Благодарю вас, теперь я чувствую себя совсем спокойно, и, кажется, мы можем продолжать путь.
Дон Грегорио видел, что его хитрость удалась только наполовину. Но он и виду не показал, что понял это.
-- Быть может, вы еще не в силах держаться на лошади? -- сказал он дону Тадео.
-- О нет! Я чувствую, что силы возвратились ко мне. Время не терпит, нам надо спешить в Вальдивию.
Сказав это, дон Тадео встал и велел подвести лошадь. Солдат держал ее под уздцы. Дон Тадео внимательно поглядел на нее. Бедное животное все было в грязи. Дон Тадео наморщил брови: он ничего не понимал. Дон Грегорио незаметно улыбнулся, лошадь вываляли в грязи по его приказу. Он желал, чтобы дон Тадео и не подозревал никогда, что с ним в продолжение двух часов был припадок безумия, и совершенно успел в этом. Дон Тадео был вынужден поверить, что действительно упал в канаву, печально покачал головою и сел на лошадь.
-- Смотря на это бедное животное, -- сказал он, -- я удивляюсь, как мы оба остались в живых.
-- Не правда ли? -- спросил дон Грегорио уверенным тоном. -- Я говорил, что Бог спас вас.
-- Далеко ли до города?
-- Не больше лье.
-- Так поспешим.
Весь отряд пустился рысью. Дон Тадео и дон Грегорио ехали друг подле друга и тихо разговаривали между собою о мерах, которые надо предпринять для окончательного низложения генерала Бустаменте. Дон Тадео рассуждал спокойно, мысли его были совершенно ясны.
Один только человек из всего отряда не знал ничего о случившемся. Это дон Рамон. Когда началась буря, лошадь его, закусив удила, понесла. Дон Рамон и не пытался ее сдерживать, он думал только о том, как бы самому удержаться в седле. Очнулся он только у ворот Вальдивии. Таким образом, нечаянно сенатор стал вестником скорого возвращения дона Тадео.