Возвратимся, однако, к так давно оставленному нами Транкилю.
Транкиль отошел от своих друзей на некоторое расстояние к лагерю техасцев, готовый в случае надобности прийти на помощь Кармеле. Но необходимости в этом не представлялось -- Ягуар, хотя и против воли, согласился на все, что требовал от него канадец, которому почему-то не хотелось устроить так, чтобы молодые люди увиделись между собой.
Тотчас после своего разговора с молодым предводителем вольных стрелков охотник поднялся и, несмотря на то, что тот стремился удержать его, отправился к своим друзьям.
Сев на лошадь, он пустил ее тихим шагом и погрузился в свои думы. Разговор с молодым предводителем вольных стрелков не вполне удовлетворил его. Таким образом достиг он места, где оставались его друзья. Здесь его ожидали с беспокойством, в особенности волновалась Кармела, томимая неизвестностью.
Удивительно было переплетение чувств, овладевших сердцем этой девушки, понять его могли разве одни женщины. Помимо своей воли она питала и к Ягуару, и к капитану Мелендесу чувства, которые она сама страшилась разобрать. В одинаковой степени она интересовалась судьбою их обоих, и ее пугала сама возможность столкновения между ними, каков бы ни был исход этого столкновения как для того, так и для Другого.
При этом она сама не могла объяснить причины такого раздвоения своих чувств. И если бы ей стали говорить, что она любит того или другого, то она энергично протестовала бы против этого, полагая, что говорит сущую правду.
Как бы то ни было, но, хотя и по различным причинам, она чувствовала непреодолимое влечение и к тому, и к другому. Приближение каждого из них приводило ее в волнение, звук голоса обоих заставлял трепетать от счастья все ее существо. Если долгое время не приходило вестей о том или другом, она становилась печальной, беспокойной, задумчивой; присутствие их возвращало ей ее веселое состояние духа и беззаботность.
Была ли это только дружба? Была ли это любовь?
Транкиль нашел своих товарищей на небольшой поляне, на которой они расположились со всеми возможными в их положении удобствами. Весело пылал громадный костер, на котором варился ужин. Кармела сидела немного поодаль и вопрошающим взором глядела на тропинку, на которой должен был появиться ее отец.
Едва она увидала его, как бросилась навстречу с криком радости, которого не в силах была сдержать. Но тотчас же покраснела, опустила голову и остановилась за толстым стволом мексиканского дуба.
Транкиль спокойно слез с лошади, разнуздал ее, любовно потрепал по шее и пустил пастись с другими лошадьми. Сам же он подошел к костру и сел подле Чистого Сердца.
-- Ух! -- проговорил он. -- Наконец-то я вернулся к вам.
-- Разве вы подвергались опасности? -- с участием спросил Чистое Сердце.
-- Нисколько -- напротив, Ягуар принял меня, как и следовало ожидать, то есть самым дружеским образом, и был со мною в высшей степени любезен и предупредителен. Да, по правде сказать, мы слишком хорошо знакомы друг с другом, чтобы можно было ожидать чего-либо иного.
Кармела неслышно приблизилась к охотнику, наклонила к нему свою красивую головку и подставила лоб, ожидая поцелуя.
-- Здравствуйте, отец, -- сказала она ласковым, немного заискивающим тоном, -- ты уже приехал?
-- Приехал! -- отвечал Транкиль, целуя дочь и смеясь. -- А тебе, дочурка, отсутствие мое не показалось долгим?
-- Простите меня, отец, я вовсе не то хотела сказать, -- в замешательстве пробормотала Кармела.
-- А что же?
-- Так, ничего.
-- Неправда, ты что-то скрываешь от меня, но что бы ты ни делала, ты не проведешь меня. Я, дочурка, старая лисица, и тебе не удастся поймать меня на твои хитрости.
-- Какой вы злой, отец, -- отвечала она, своенравно надувая губки, -- вы всегда толкуете в дурную сторону мои слова.
-- А, так вот как, сеньорита, гневаться изволите, ну так слушайте, я принес вам добрые вести.
-- Правда? -- воскликнула она и от радости захлопала в ладоши.
-- Разве ты сомневаешься в моих слова?
-- О нет, отец.
-- Ну, так ладно, садись теперь рядом со мной и слушай.
-- Говорите, говорите, отец! -- почти закричала она в нетерпении, садясь возле старого охотника.
-- Ты желаешь, конечно, узнать, что случилось с капитаном Мелендесом, дитя мое?
-- Я, отец? -- воскликнула она с удивлением.
-- Конечно, я думаю, что тот, кто решился на такой путь, какой предстоял тебе, должен глубоко интересоваться людьми, из-за которых он был предпринят.
Молодая девушка стала серьезной.
-- Отец, -- сказала она таким решительным тоном, который обличал в ней балованного ребенка, -- я не могу сказать вам почему, клянусь вам, что это совсем против моей воли, это -- безумие, но при одной уже мысли о том, что Ягуар и капитан Мелендес будут биться насмерть друг с другом, похолодело мое сердце. Но я умею владеть собой, уверяю вас. Я не могу объяснить, почему я стала просить вас вмешаться и предотвратить эту встречу.
Охотник покачал головой:
-- Все это непонятно, моя дорогая, -- заметил он, -- неясны мне твои речи. Правда, сердце женщины для меня закрытая книга, в которой я не могу разобрать ни одной строки, но все-таки скажу тебе: остерегайся, не играй оружием, если ты не знаешь силы его, не умеешь управлять им. Легка антилопа, шутя перепрыгивает она через пропасти и скачет на недосягаемой высоте со скалы на скалу, по самому краю кручи, но приходит минута, когда силы изменяют ей, один неверный прыжок -- и она летит в пропасть. Я часто видал подобные случаи в лесах. Остерегайся, дочь моя, поверь словам и опыту старого охотника.
Кармела задумчиво склонилась на плечо отца, щеки ее зарделись, она подняла на него свои прекрасные голубые глаза, полные слез, и тихо, едва слышно печально проговорила:
-- Мне больно, отец, я страдаю.
-- Боже мой! Дитя мое, ты страдаешь и ничего не скажешь мне. Ты больна? -- спросил ее с беспокойством отец. -- Но тогда зачем же такое безумство, пускаться ночью в такой путь, через дикий лес.
-- Вы не понимаете, отец, -- отвечала она со слабой улыбкой. -- Я не больна, дело не в том.
-- Так в чем же?
-- Я не знаю, но сердце мое сжимается, давит грудь. О! Я глубоко несчастна!
И скрыв в ладонях лицо свое, она залилась слезами.
Транкиль глядел на нее с удивлением и ужасом.
-- Несчастна! Ты? -- воскликнул он и в гневе схватился за голову. -- О! Боже мой! Что же сделалось с ней, что она так плачет?
На несколько минут воцарилось молчание. Надо сказать, что еще раньше, когда разговор только начал принимать такой характер, что посторонний человек становится лишним, Чистое Сердце и Ланси поднялись и незаметно удалились в лесную чащу. Отец и дочь остались одни.
Старого охотника охватил один из тех приступов бессильной, тупой тоски, которые именно тем и ужасны, что человек сознает свое бессилие, бесповоротность случившегося и только бесплодно осыпает себя жестокими упреками. Обожая свою дочь, он вообразил, ни минуты не сомневаясь в том, что это он составляет причину ее несчастья из-за своей грубости и неотесанности, и в душе корил себя за то, что не мог сделать жизнь дочери спокойной и тихой, какой он представлял себе ее в мечтах.
-- Прости меня, дитя мое, -- чуть сам не плача, говорил он, -- прости меня, что невольно стал причиной твоих страданий. Видит Бог, я вовсе не желал этого, и не моя вина в том. Всю жизнь я прожил в глуши, где же мне было узнать, как обращаться с такими хрупкими созданиями, как женщины? Но теперь этого не будет: я буду следить за собою, тебе не придется упрекать меня ни в чем, обещаю тебе это, все, что ты хочешь, сделаю. Довольна ты теперь?
Вследствие внезапной реакции чувств, вызванной последними словами отца, слезы молодой девушки прекратились, она рассмеялась, бросилась ему на шею и стала горячо обнимать его:
-- Это мне следует просить прощения у вас, мой милый, дорогой отец, -- вкрадчивым голосом заговорила она, -- потому что я словно потешаюсь, мучая вас, а вы так добры. Я сама не знала, что я говорила сейчас, я вовсе не несчастна, я не страдаю, напротив, я счастлива, я люблю вас, мой дорогой отец, я только вас и люблю, вас одного.
Транкиль смотрел на нее растерянно, он никак не мог понять этих резких переходов настроения.
-- Великий Боже! -- воскликнул он и в ужасе всплеснул руками. -- Дочь моя сошла с ума!
При этом восклицании веселость молодой девушки удвоилась, смех ее полился неудержимыми, звонкими раскатами и наполнил суровое безмолвие темного леса тысячей дробящихся, сверкающих, причудливых звуков.
-- Отец, милый, я не сошла с ума, я сошла с ума только на один миг, пока вы это говорили, но теперь это прошло. Простите меня, не будем говорить об этом.
-- Гм! -- забормотал охотник, подняв глаза вверх и все еще сохраняя на лице следы полнейшего замешательства. -Да я и не хочу спрашивать, но все-таки, честное слово, я так-таки ничего и не понял, что там происходит у тебя в душе.
-- Это все пустяки! Главное, я люблю вас, отец, но все девушки одинаковы и не следует обращать внимание на их капризы.
-- Хорошо, хорошо! Должно быть, так и следует поступать, если уж ты сама так говоришь. Но все равно, я довольно намучился, дитя мое. Твои слова ударили меня прямо в сердце.
Кармела крепко обняла его.
-- А что Ягуар? -- спросила она.
-- Все улажено. Капитану нечего бояться его.
-- Да, я это знала, Ягуар благороден, великодушен. Раз он сказал, можно быть уверенным, что он не изменит своему слову.
-- Он дал мне слово.
-- Благодарю, отец. Отлично! Значит, все устраивается, как мы хотели...
-- Как ты хотела, -- перебил ее охотник.
-- Вы или я, не все ли равно, отец?
-- Это правда, я ошибся, продолжай.
-- Больше ничего, я закончила. Позовите теперь своих товарищей, которые бродят где-то поблизости, и приступим к трапезе, я умираю от голода.
-- Неужели, -- переспросил он совсем шутливым тоном.
-- Честное слово, правда, я не хотела только признаваться вам.
-- О! Ну так это можно сейчас устроить.
Канадец свистнул. Чистое Сердце и Ланси, которые, по-видимому, только и ждали этого сигнала, тотчас же вышли на поляну.
Дичь была вынута из золы, в которой она жарилась, положена на листья, и все принялись подкреплять свои силы.
-- Ах! -- вдруг заговорил Транкиль. -- Где же Квониам?
-- Немного спустя после вашего ухода, -- отвечал Чистое Сердце, -- он ушел от нас, сказав, что отправляется на асиенду дель-Меските.
-- Ну, это хорошо. Я не знал этого. О старом товарище я никогда не беспокоюсь, он знает, где нас найти.
Каждый продолжал затем еду, не беспокоясь об отсутствии негра.
Известно, что люди, которые по роду своих занятий должны постоянно пользоваться своими физическими силами, в каких бы обстоятельствах ни находились, какими бы опасностями ни были окружены, какое бы беспокойство ни испытывали, всегда обладают прекрасным аппетитом и хорошим сном. И то и другое необходимо им для того, чтобы переносить непрестанные превратности их существования, связанного со всевозможного рода случайностями.
Во время отдохновения охотников солнце село и настала ночь.
Кармела, потрясенная всеми событиями истекшего дня, тотчас же забралась в шалаш из сучьев и листвы, устроенный Чистым Сердцем.
Мысли молодой девушки не могли прийти в должный порядок, в течение нескольких часов ей необходим был покой, недостаток которого взвинтил ее нервы и вызвал описанный истерический припадок.
Оставшись одни, охотники набрали хвороста, чтобы поддерживать огонь всю ночь, бросили в костер несколько охапок и уселись рядом по-индейски, то есть спиной к огню, чтобы блеск его не ослеплял глаз и позволял различать в темноте приближение врага, будь то человек или дикий зверь. Приняв эти меры предосторожности и положив рядом с собою заряженные карабины, они закурили трубки, продолжая хранить молчание.
Когда умолкают дневные звуки, прерия одевается величием и наполняется таинственным, неуловимым шепотом, который сообщает душе невыразимо грустное и сладкое настроение.
Освеженный ночной воздух, колеблющий листву, вода, журчащая среди высокого тростника, трещание кузнечиков и все это так ясно ощущаемое дыхание жизни невольно погружают человека в созерцательное состояние, которого не могут представить себе те, кто никогда не жил в непосредственной близости к природе.
Ночь была тихая и ясная. Сначала темно-синее небо было покрыто миллионами звезд, затем выплыла луна и окутала все своим серебристым светом. Воздух был прозрачен, и взор далеко проникал в просветы между деревьями.
Прошло несколько часов, а никто из охотников, очарованных красотой ночи, и не подумал о сне, который был так необходим им, утомленным дневным напряжением сил.
-- Кто будет сторожить сегодня ночью? -- спросил наконец Ланси, засовывая за пояс трубку. Мы окружены людьми, с которыми ухо надо держать востро.
-- Это правда, -- заметил Чистое Сердце, -- спите, я буду сторожить.
-- Одно слово, -- заговорил канадец, -- если только вам не так уж хочется спать, Ланси, то воспользуемся втроем тем, что Кармела спит, и поговорим о делах. Положение, в котором мы находимся, невыносимо для молодой девушки, надо решиться на что-нибудь. К несчастью, я не знаю, что мне делать, да думаю, что и с вами вместе едва ли буду в состоянии придумать что-либо.
-- Я к вашим услугам, Транкиль, -- отвечал Ланси, -- поговорим о делах, я не хочу спать.
-- Говорите, мой друг, -- сказал и Чистое Сердце.
Охотник с минуту собирался с мыслями и потом начал:
-- Жизнь в лесах слишком сурова для слабых людей. Мы -- иное дело; привыкнув к утомлению, закалив себя лишениями всякого рода, мы не только не подозреваем этого, но даже находим в них особую прелесть.
-- Это правда, -- заметил Чистое Сердце, -- но и несправедливо, и жестоко подвергать опасностям, которые для нас игрушка, женщину, девушку, едва вышедшую из детского возраста, жизнь которой текла до сих пор беззаботно, вдали от лишений.
-- Разумеется, -- подтвердил Ланси.
-- Вот в этом-то и вопрос, -- продолжал Транкиль. -- Мне тяжело расставаться с Кармелой, но ей нельзя более быть с нами.
-- Да это ее и убьет, -- сказал Чистое Сердце.
-- Бедное дитя! -- пробормотал Ланси.
-- Конечно, но кому поручить ее в настоящее время, когда вента разрушена?
-- Да, это затруднительно, -- заметил Ланси.
-- Но, -- сказал Чистое Сердце, -- ведь вы тигреро асиенды дель-Меските.
-- Да.
-- Отлично! -- воскликнул метис. -- Мне пришла в голову великолепная мысль!
-- Какая мысль? -- спросил канадец.
-- Управляющий асиенды не откажет, вероятно, приютить Кармелу у себя.
Охотник отрицательно покачал головой.
-- Нет, нет, -- отвечал он, -- если я попрошу его, я убежден, что он согласится, но этого не должно быть.
-- Почему? -- спросил Чистое Сердце.
-- Потому что управляющий дель-Меските не такой человек, чтобы ему поручать защиту молодой девушки, друг мой Чистое Сердце.
-- Гм! -- отвечал на это последний. -- Ну, так наше положение становится затруднительнее, я не могу придумать, кому поручить ее.
-- Да и я также, вот это и печалит меня.
-- Слушайте, -- вдруг воскликнул Чистое Сердце, -- не знаю, где была голова моя, что я не подумал об этом ранее? Не беспокойтесь, я знаю одно средство.
-- Вы?
-- Да!
-- Так говорите же, говорите.
-- А ведь Чистое Сердце прекрасный товарищ, -- заметил в сторону метис, -- у него в голове всегда столько отличных мыслей.
-- По причинам, -- начал молодой человек, -- которые слишком долго было бы теперь объяснять, но о которых я когда-нибудь вам расскажу, я не один в прериях. Моя мать и один старый слуга моего семейства живут в трехстах милях отсюда, среди одного племени команчей, вожди которого несколько лет тому назад усыновили меня. Мать моя -- женщина добрая, меня она обожает, и она будет считать себя счастливой, если с нею будет жить такая чудная девушка, как ваша дочь. Она будет охранять ее и окружит ее материнскими заботами, на которые способны одни только женщины, особенно матери, когда им приходится постоянно дрожать за своих сыновей. Каждый месяц в определенный день я оставляю охоту, сажусь на мустанга, быстрее ветра несусь чрез прерии, чтобы увидеть свою мать и провести с нею несколько дней. Именно теперь настает время, когда я возвращаюсь к своей матери. Если хотите, я буду сопровождать донью Кармелу и вас? Если вы приедете со мной, то индейцы примут вас хорошо, а моя мать будет вам очень благодарна за то, что вы доверяете ей дочь.
-- Чистое Сердце, -- отвечал на это с глубоким чувством охотник, -- то, что вы сказали, мог сказать только открытый и честный человек. Я принимаю ваше предложение с тем же чувством, с каким вы мне сделали его; с вашей матерью дочь моя будет счастлива, ей нечего будет бояться, благодарю.
-- Чистое Сердце, -- сказал в волнении метис, -- не знаю, кто дал вам это имя, но, верно, он хорошо знал вас.
Оба охотника засмеялись словам Ланси.
-- Теперь, -- продолжал он, -- дело решено и я вам больше не нужен, не правда ли? Итак, спокойной ночи, я пойду спать, веки мои слипаются, словно их вымазали медом.
С этими словами он завернулся в свое сарапе, растянулся на земле и через минуту заснул, словно ключ ко дну опустился. Вероятно, он хотел наверстать потерянное время, так как и во время происходившего совещания он никак не мог подбодрить себя и не сказал путного слова.
-- Когда же мы отправимся? -- спросил канадец.
-- Путь долог, -- отвечал Чистое Сердце, -- нам следует пройти триста миль. Донья Кармела страшно утомилась за эти несколько дней, не лучше ли дать ей день-два отдохнуть, чтобы собраться с силами, необходимыми для перенесения трудностей пути.
-- Да, это правда, это путешествие для нас -- пустяки, а для молодой девушки оно ужасно. Останемся здесь дня на два; место выбрано очень хорошо, время терпит. Лучше немного обождать, чем после мучиться поздними сожалениями относительно той, которую мы все так желаем сейчас спасти.
-- Пока мы здесь будем стоять, отдохнут и лошади, а мы воспользуемся этим временем, чтобы запастись дичью.
-- Умные речи приятно и слушать, -- заключил канадец. -- Итак, решено: через два дня мы отправляемся в путь, и я надеюсь, что Господь будет милостив к нам и даст нам благополучно достигнуть цели нашего путешествия.
-- Господь не оставит нас, дорогой друг, в этом вы можете быть уверены.
-- Да я и так уверен в этом, -- отвечал канадец, и в голосе его зазвучала простая, но крепкая вера в Бога. -- Я чувствую себя теперь счастливым. Вы представить себе не можете, как я беспокоился все это время и какую услугу оказываете вы мне.
-- Не будем говорить об этом, разве мы не клялись оставаться друзьями до гроба! Ну вот, это может служить платой за услугу.
-- Я сам так и понимаю это. Ну, да все равно, благодарю еще раз, я так глубоко рад, что мне нужно выразить как-нибудь свою благодарность. Но теперь, однако, когда мы все обсудили, вам следует подумать об отдыхе, идите поспите.
-- Это вам следует, друг мой, пойти поспать -- вы ведь слышали, что я не буду спать?
-- Нет.
-- Но ведь вас шатает от усталости, друг мой!
-- Меня? Вот еще, тело у меня железное, нервы стальные, усталость не берет меня.
-- Но все-таки, друг мой, силы человеческие хотя и очень велики, однако имеют свой предел, далее которого они не могут идти.
-- Все это возможно, друг мой, спорить не буду, скажу только, что радость прогнала от меня сон. Если я теперь даже попытаюсь закрыть глаза, то это будет напрасно. Напротив, мне хотелось бы подумать обо всем, что случилось, что я и сделаю, а вы, так как вас ничто не волнует, поспите.
-- Ну, пусть будет так, друг мой. Вы так настоятельно требуете этого, что я не буду настаивать дальше.
-- Вот так-то лучше! Будьте-ка посговорчивее, слушайте старика, -- сказал улыбаясь Транкиль. -- Спокойной ночи.
-- Спокойной ночи! -- отвечал Чистое Сердце.
Молодой человек счел бесполезным спорить ввиду упорства канадца, тем более что он начинал чувствовать сильное желание поспать. Пожелав ему еще раз спокойной ночи, он растянулся на земле и заснул.
Транкиль сказал правду: ему хотелось остаться на некоторое время одному, чтобы привести в порядок свои мысли, взбудораженные событиями последних дней, так внезапно налетевшими на него и нарушившими мирное течение его жизни, к которому он начал привыкать за несколько лет.
Часы проходили один за другим, старый охотник сидел, погруженный в свои думы, и дремота начала одолевать и его.
Звезды наконец стали гаснуть, на горизонте показались бледные, чуть видные полосы света, ветер стал свежее и разлился бодрящий холод -- все говорило о близком восходе солнца. Вдруг тонкого слуха охотника достиг слабый, сухой звук, как будто хрустнул где-то сучок, и заставил его вздрогнуть.
Не вставая с места, канадец поднял голову и насторожился, рука его сама легла на карабин.