Пока происходило все описанное нами в предыдущей главе, солнце закатилось, и как это всегда бывает в этих широтах, ночь немедленно спустилась на землю.
Закрыв западню, Ягуар направился было по потайному ходу к своим товарищам, но шум шагов снаружи заставил его переменить свое намерение. Он затворил дверь и вновь оперся на камин в ожидании нового посетителя.
Последний не замедлил появиться. Хотя ночная темнота и не позволяла разглядеть его лица, но по обильному золотому шитью и по бряцанию шпор и позвякиванию сабли можно было заключить, что вновь прибывший занимал высокое положение в мексиканской армии.
Тем не менее минуту спустя глаза Ягуара, обладавшие, кажется, кошачьей способностью видеть в темноте, узнали незнакомца, но это заставило его лишь нахмуриться и сделать недовольный жест.
-- Кто здесь? -- спросил вошедший офицер, останавливаясь на пороге и из вполне понятной осторожности не решаясь проникнуть далее.
-- А кто вы сами и что вам угодно, -- отвечал Ягуар, изменив голос.
-- Странный вопрос, -- вновь начал офицер и положил руку на эфес сабли, -- сначала зажгите огонь, а то эта комната словно какая-то проклятая нора. При свете нам будет удобнее разговаривать.
-- К чему, что вы хотите сообщить мне? Вы можете, наконец, оставить свою саблю в покое. Здесь хотя и темно, но это вовсе не проклятая нора, как вы думаете.
-- Что случилось с генералом Рубио и его офицерами?
-- Разве вы мне поручили стеречь их, полковник Мелендес? -- ядовито проговорил Ягуар.
-- Кто же вы такой, что знаете меня и отвечаете так дерзко?
-- Быть может, друг ваш, который очень опечалился, увидев вас здесь. Лучше, если бы вы были в другом месте.
-- Друг не станет так прятаться, как это делаете вы.
-- Почему же не станет, если этого требуют обстоятельства?
-- Оставим эту детскую перепалку... Желаете вы прямо ответить на мой вопрос?
-- На какой?
-- На вопрос, который я предложил вам относительно генерала.
-- А если я скажу, что не желаю?
-- Так я поищу средства принудить вас к этому.
-- Пустые слова, полковник.
-- Но я докажу вам, что они далеко не пустые.
-- Не думаю. Я не сомневаюсь в вашей храбрости, сохрани Бог, она мне известна уже давно.
-- Так за чем же может стать дело?
-- За средствами для приведения в исполнение слов.
-- Их легко найти.
-- Попробуйте.
Во время разговора полковник машинально сделал один или два шага внутрь комнаты.
-- А вот сейчас, -- и сказав это, он обернулся к двери, которую хотел отворить.
Ягуар ответил резким смехом. Дверь была заперта и, несмотря на все усилия полковника, не отворялась.
-- Значит, -- сказал он наконец, обращаясь к своему невидимому собеседнику, -- я -- ваш пленник.
-- Быть может -- это будет зависеть от вас.
-- Стало быть, вы желаете и меня засадить в ту же мышеловку, где, вероятно, сидит уже генерал со своими адъютантами. Что ж, попробуйте, только предупреждаю, что я дешево не дамся и буду защищаться.
-- Очень печально, полковник. Вы совершенно напрасно угрожаете человеку, к которому вы до сих пор не должны бы питать ни малейшего чувства неприязни, и если бы вы узнали, кто говорит с вами, то пожалели бы о своих угрозах.
-- Говорите же, что именно постигло моих товарищей и что ожидает меня.
-- Мои намерения лучше ваших, так как, если бы я находился в вашей власти, подобно тому, как вы сейчас находитесь в моей, то ваш генерал дорого бы заставил меня заплатить за мою опрометчивость. Но оставим это, время идет. Генерал Рубио и его офицеры -- у меня в плену. Вы сами признаетесь, что и вы также находитесь в моем распоряжении. Удалите солдат от моего дома, дайте мне честное слово, что в течение суток мексиканское правительство через своих агентов ничего не предпримет против меня -- на этих условиях, и только на этих, я немедленно возвращу всем вам свободу.
-- Я не знаю, кто вы, senor caballero. Вы налагаете условия, как победитель на обессиленного врага.
-- А кто же вы, как не обессиленные враги наши в настоящую минуту? -- резко перебил его Ягуар.
-- Пусть так. Но я не могу взять на себя ответственность принять или отвергнуть ваши условия -- это может сделать лишь один генерал, если только он в состоянии сейчас сказать свое слово!
-- Спросите у него самого, что он думает делать, он вам ответит.
-- Разве он здесь? -- с живостью воскликнул полковник, делая еще шаг вперед.
-- Это неважно, где именно он сейчас находится. Он только может слышать вас и отвечать. Не пытайтесь и вы узнать, где находитесь; еще шаг -- и вы мертвы. Так на что же вы решаетесь?
-- Я принимаю ваши условия.
-- Говорите же с генералом!
Ягуар нажал пружину и тихо открылось подземелье, куда так неожиданно были брошены мексиканские офицеры. Тьма была такая глубокая, что, несмотря на все усилия, полковник решительно ничего не мог различить. Он уловил только легкий шум, происшедший от движения открываемого люка.
Полковник понял, что приходится сдаться на милость врага и постараться выйти во что бы то ни стало из скверного положения, в которое попал весь штаб мексиканской армии.
-- Генерал, вы слышите меня? -- начал он.
-- Кто зовет меня? -- немедленно отозвался генерал.
-- Это я, полковник Мелендес де Гонгора.
-- Слава Богу! -- воскликнул генерал. -- Значит, все идет хорошо.
-- Напротив, все идет очень скверно.
-- Что вы говорите?
-- А то, что и я также в руках этих проклятых инсургентов, как и вы.
-- Con mil demonios! -- с гневом воскликнул старый воин.
-- Вы целы и невредимы?
-- Телом -- да: ни я, ни мои адъютанты не получили ни малейшей царапины. Должен сказать, что этот дьявол, который упрятал нас сюда, принял кое-какие меры.
-- Благодарю вас, генерал, -- вдруг послышался голос Ягуара.
-- А-а! Разбойник! -- закричал генерал вне себя от раздражения. -- Клянусь всеми святыми, что мы еще с вами как-нибудь сосчитаемся.
-- Я сам рассчитываю на это, генерал, но в настоящее время, поверьте мне, вам следует выслушать, что говорит полковник Мелендес.
-- Что делать, приходится терпеть, -- тихо пробурчал в подземелье главнокомандующий мексиканской армией и затем вслух прибавил: -- Говорите, полковник, я слушаю.
-- Генерал, нам предлагают свободу на том условии, что вы дадите честное слово ничего не предпринимать против человека, который держит нас в плену.
-- Ни против всех его приверженцев, кто бы они ни были, -- дополнил Ягуар.
-- Пусть будет так: и ни против всех его приверженцев в течение двадцати четырех часов с момента, когда будет снята осада его дома.
-- Гм! -- проговорил генерал. -- Об этом следует подумать.
-- Даю вам пять минут.
-- Caspita! Это очень мало, вы вовсе не щедры на время.
-- Более я не могу.
-- А если я откажусь принять эти условия?
-- Вы не откажетесь.
-- Почему?
-- Потому что вы питаете против меня сильнейшее раздражение и думаете, что вам когда-нибудь удастся отомстить мне.
-- Правильно сказано. Но представьте, что я все-таки откажусь принять их.
-- Тогда я поступлю с вами и с вашими офицерами так же, как вы поступили бы со мной и с моими друзьями.
-- То есть?
-- То есть все вы будете расстреляны через четверть часа.
Наступила могильная тишина. Слышалось только монотонное тиканье часов. Все эти люди находились в такой непроницаемой тьме, так близко друг от друга, и в то же время не могли подать даже один другому руки. Они дрожали от бессильной злобы, сердце у каждого из них готово было выпрыгнуть из груди, все чувствовали, что они попали в руки неумолимого врага, борьба с которым была если и не невозможна, то, во всяком случае, бесцельна.
-- Всесильный Боже! -- воскликнул полковник. -- Лучше умереть, чем сдаться таким образом.
И он бросился вперед с обнаженною саблей. Но тут же чья-то железная рука схватила его, повергла на пол, и он почувствовал, как острие его собственной сабли коснулось его горла.
-- Сдавайся -- или смерть! -- произнес над самым его ухом чей-то грубый голос.
-- Нет, con mil demonios! -- в ярости кричал полковник. -- Я не сдамся разбойнику, убей меня.
-- Стойте, -- закричал Ягуар, -- я приказываю.
Человек, повергнувший полковника и готовившийся его заколоть, отпустил его. Полковник поднялся; стыд и горе душили его.
-- Ну так, -- продолжал Ягуар, -- любезный генерал, принимаете вы мои условия?
-- Да, дьяволово отродье! -- послышался из глубины разгневанный голос генерала. -- Но я не прощу вам этого, я отомщу.
-- Так вы даете мне честное слово старого воина, что все условия, которые я вам поставил, будут свято выполнены вами?
-- Я даю честное слово, но кто поручится мне, что и вы со своими разбойниками поступите с нами так же честно?
-- Моя честь, генерал, -- гордо заметил Ягуар, -- моя честь -- она, как вы знаете, так же незапятнана, как и ваша.
-- Ну хорошо! Я доверяюсь вам, как вы доверяетесь мне. Быть может, вы потребуете от нас наше оружие?
-- Генерал, -- с достоинством отвечал Ягуар, -- храбрый воин никогда не расстается со своим оружием. Я покраснел бы, если бы мне пришлось лишить вас оружия. Ваши товарищи также могут сохранить при себе свои шпаги.
-- Благодарю вас, senor caballero. Я понимаю, что это не пустая любезность, это -- знак того, что вы истинно благородный человек. Но теперь я надеюсь, что вы предоставите нам возможность вылезти из этой мышеловки, в которую вы так ловко нас упрятали.
-- Сейчас я исполню ваше желание, господин главнокомандующий. Что же касается вас, полковник, то вы можете удалиться, если угодно: дверь открыта.
-- Ни шагу не сделаю прежде, чем не увижу, кто вы? -- отвечал дон Хуан.
-- К чему, разве вы меня не узнали еще? -- проговорил Ягуар своим естественным голосом.
-- Ягуар? -- с удивлением воскликнул полковник. -- О-о! Ну так мне следует остаться, теперь я ни за что не уйду, -- прибавил он со странной интонацией в голосе.
-- Ну так оставайтесь, -- отвечал вождь техасцев.
Он хлопнул несколько раз в ладоши. Четыре пеона вошли в комнату с зажженными канделябрами. Как только комната осветилась, дон Хуан Мелендес увидел на дне подземелья генерала и его офицеров.
-- Теперь мне все равно, -- заметил, смеясь, Ягуар, -- если вы даже и узнаете некоторые тайны моего жилища: когда вы вернетесь сюда, я уже покину его навсегда.
Слуга подошел и опустил в подземелье лестницу, по которой поднялись мексиканские офицеры. Удовлетворение от минувшей опасности мешалось на их лицах с выражением крайнего смущения.
-- Senores caballeros, -- продолжал вождь восставших техасцев, -- вы свободны. Каждый другой воспользовался бы на моем месте вашим безвыходным положением иначе и наложил бы на вас другие, более жестокие условия. Но я понимаю только открытую, честную борьбу, лицом к лицу, оружием против равного оружия. Идите с миром, но берегитесь, так как военные действия начались -- и война будет жестока и сурова.
-- Одно слово, прежде чем расстаться, -- сказал генерал.
-- Я слушаю вас.
-- В какие бы обстоятельства ни поставила нас судьба друг против друга впоследствии, я никогда не забуду сегодняшнего дня.
-- Я освобождаю вас от всякого обязательства в этом отношении, тем более что я действовал сегодня так, как вы видели это, по причинам, совершенно особым и к вам не относящимся.
-- Каковы бы ни были руководившие вами мотивы, честь моя заставляет меня считать себя в долгу перед вами.
-- Ну, как вам угодно, прошу только помнить наши условия.
-- Они будут свято выполнены.
Ягуар почтительно поклонился генералу, генерал ответил на приветствие, дал своим офицерам знак следовать за ним и удалился.
Молодой вождь техасцев прислушивался некоторое время к звукам быстро удалявшихся шагов, затем он обернулся.
-- Как, ты еще здесь? -- с изумлением воскликнул он, заметив полковника. Еще на асиенде дель-Меските, после похищения Кармелы, они незаметно перешли в разговорах наедине на ты, сближенные общим горем.
-- Да, брат мой, я еще здесь, -- отвечал тот печально.
Ягуар быстро подошел к нему и пожал руку.
-- Что ты хочешь сказать мне, друг мой? Не о новой ли какой беде принес ты мне весть?
-- Увы! Друг мой, о какой еще большей беде могу я принести весть тебе, кроме той, которая разрушила наши самые дорогие надежды и повергла нас в отчаяние.
-- Получил ты известие о наших друзьях?
-- Никаких.
-- Транкиль?
-- Не знаю, что сталось с ним.
-- Чистое Сердце?
-- Исчез тоже.
-- Слушай, брат мой, это не может долее продолжаться так, это надо прекратить во что бы то ни стало. У меня нет сейчас времени, чтобы объяснить тебе некоторые обстоятельства, которые ты должен знать, но завтра мы увидимся.
-- Где и когда?
-- У Сальто-дель-Фрайле, в четыре часа пополудни.
-- Почему так поздно и далеко?
-- Потому что здесь за это время произойдет нечто, о чем я сейчас не могу тебе сказать ни слова, но что заставит меня, вероятно, переплыть на тот берег залива.
-- Я не имею права требовать у тебя объяснения твоих слов, брат мой, но берегись: что бы ни затеял ты, тебе придется иметь дело с беспощадным врагом. Генерал вне себя от гнева и раздражения против тебя, и весь свой талант и опыт он употребит на то, чтобы отомстить тебе, и уж не упустит случая, если только ты попадешься ему.
-- Я это знаю, но alea jacta est [Жребий брошен (лат.).]. К несчастью, пути наши расходятся. Но Господь на стороне правого. Еще раз твою руку -- и прощай.
-- Прощай, до завтра, брат мой. Так значит, у Сальто-дель-Фрайле?
-- Разве только смерть помешает мне прийти на свидание, мною же назначенное.
Оба врага по политическим убеждениям, связанные вместе такой глубокой, нежной дружбой, пожали друг другу руки и расстались.
Полковник завернулся в свой плащ, вышел из дома, и скоро до слуха Ягуара долетел стук захлопнувшейся калитки.
Еще ранее того генерал, уходя, велел одному из своих офицеров снять окруживший дом Ягуара отряд солдат и увести его в казармы. Улица была совершенно пуста.
Ягуар был так уверен, что генерал Рубио исполнит принятые условия, что не стал даже проверять это.
Как только он остался один, он закрыл подземелье, нажал пружину потайной двери и вошел в тот самый коридор, куда скрылись перед приходом генерала его друзья и сообщники вслед за Джоном Дэвисом.
Этот коридор после нескольких поворотов приводил в довольно большую залу, где, молчаливые и сумрачные, сидели все заговорщики, держа наготове оружие и чутко прислушиваясь, не потребуется ли вождю их вмешательство. Ланси караулил у дверей, дабы предупредить о каком-либо неожиданном осложнении. Ягуар взял у него и надел свою маску, засунул за пояс пистолеты и вошел в залу. Когда заговорщики увидали его, между ними пробежал радостный шепот, но молодой вождь сделал знак, что желает говорить, и все умолкли.
-- Друзья, -- начал он печальным голосом, -- я принес вам нерадостную весть. Если бы я не принял надлежащих мер, всех нас теперь захватили бы. Между нами затесался предатель, он передал главнокомандующему самые точные и подробные сведения о наших планах. Чудо спасло нас.
Ропот негодования пробежал среди собравшихся, инстинктивным движением все они отодвинулись друг от друга, круг расширился, загорелись дикие, подозрительные взгляды, руки стали хвататься за оружие. Воцарилось глубокое молчание, у каждого мелькали вопросы: не тот ли? не этот ли? -- и в то же время каждый чувствовал, что и о нем так же могут думать другие. Большая зала освещена была всего одной лампой, бросавшей красноватый свет, колебавшийся при каждом порыве ветра, врывавшемся в раскрытые окна. Суровые лица заговорщиков, омраченные обуревавшими их сомнениями, казались совсем дикими при этом странном освещении, при этих бегающих тенях.
После минутного молчания Ягуар вновь начал твердым голосом, ясно произнося каждое слово:
-- Но, друзья, теперь уже не так важно, что подлый изменник проник в нашу среду -- прошло время боязливых начинаний, непрестанных колебаний, мы вступаем теперь в открытую борьбу. Прочь эти тайные сборища, прочь маски, -- прибавил он, сорвав и отбросив свою, -- пусть враги наконец узнают нас в лицо, пусть убедятся они, что мы провозвестники свободы, которая маяком, путеводной звездой горит впереди и манит к себе нашу родину.
-- Ягуар! -- воскликнули заговорщики и радостно бросились к нему.
-- Да, я Ягуар, -- продолжал вождь вольных стрелков, и в голосе его послышалось дрожь от охватившего его вдохновения, -- я тот, кто первым в Техасе осмелился подняться против поработителей, я тот, кто поклялся сделать вас свободными и кто сдержит клятву, если только Богу не будет угодно отозвать его раньше к Себе. Но теперь пусть предатель, продавший нас, кончает свое дело, пусть пойдет и заявит главнокомандующему, кто такой я на самом деле. Генерал почти догадывается об истине и рад будет приобрести уверенность. Это последнее сведение будет оплачено, без сомнения, самым щедрым образом! Но пусть он спешит -- завтра будет уже поздно.
В этот момент один из собравшихся проложил себе дорогу, раздвинув направо и налево теснившихся к Ягуару людей, и стал лицом к лицу перед своим молодым вожаком.
-- Слушайте, -- сказал он, обратившись к остальным, -- и то, что вы услышите, пусть послужит вам уроком. Тот, кто открыл правительству тайну ваших собраний, человек, выдавший вас, изменник, который хотел предать всех вас, мне известен.
-- Как его зовут, кто он? -- кричали заговорщики, в ярости потрясая оружием.
-- Молчание! -- остановил Ягуар взволнованное собрание. -- Пусть говорит наш товарищ.
-- Не называй меня так, Ягуар. Я не товарищ ваш и никогда им не был. Я -- враг ваш. Я не враг лично кого-либо из вас, так как я никого из вас не знаю, но я враг каждого, кто желает оторвать от Мексики эту техасскую землю, где я родился и которую я считаю самым благоухающим цветком во всей республике. Это я, я один предал вас, я -- Лопес Идальго д'Авила, но я не подло продал вас, как вы полагаете. Я поклялся открыться перед вами, когда наступит час. Этот час наступил -- я сдержал свою клятву. Вы знаете теперь все, я в ваших руках. Вот мое оружие, -- прибавил он и швырнул свое оружие на пол, -- я не сопротивляюсь, делайте со мной что хотите.
Произнеся эти слова с труднопередаваемым воодушевлением, дон Лопес Идальго скрестил на груди руки, гордо поднял голову и стал ждать.
Собравшиеся выслушали это признание с таким все взраставшим негодованием, ярость их к концу речи дошла до таких пределов, что, когда дон Лопес замолчал, они оставались несколько времени недвижимыми, сильное волнение парализовало их волю. Но вдруг они все сразу пришли в себя и со скрежетом зубов, с диким воем, обнажив кинжалы, бросились на предателя. Поднялся невообразимый шум.
-- Стойте, назад! -- загремел Ягуар, защищая собою дона Лопеса против двадцати направленных в него кинжалов. -- Стойте, товарищи, братья! Этот человек признался, он в нашей власти, он не ускользнет от нас. Он изменник, предатель, это -- правда, но не запятнаем себя убийством, будем судить его.
-- Да, да! -- шумели заговорщики. -- Судить, судить его!
-- Молчание! -- остановил их опять Ягуар и, обратившись к Лопесу Идальго, который все это время стоял спокойно и улыбаясь, как будто дело вовсе его не касалось, спросил его: -- Согласен ли ты откровенно отвечать на вопросы, которые я предложу тебе?
-- Да, -- отвечал кратко Идальго.
-- Чистая ли любовь к отечеству, как ты его понимаешь, заставила тебя принять личину нашего сообщника, чтобы тем удобнее предать нас, или надежда на щедрое вознаграждение толкнула тебя на это гнусное деяние, в котором ты сам признал себя виновным?
Мексиканец презрительно вздернул плечами.
-- Я богаче, чем все вы вместе взятые, -- отвечал он. -- Кто не знает богача-золотопромышленника дона Лопеса Идальго д'Авила?
-- Правда, -- сказал один из заговорщиков, -- я знаю этого человека давно, он сказал верно: богатство его непомерно.
Чело Ягуара нахмурилось под наплывам горьких мыслей.
-- Так что это благородное чувство любви к родине, вместо того чтобы возвысить дух твой, взрастить в нем мысль о великом, о доблестном, подвигнуло тебя совершить низкое предательство. Вместо того, чтобы открыто и честно биться с нами, ты пошел по кривой и грязной тропе шпионства, чтобы предать нас. Ехидна! Ты надел маску друга, чтобы изменить нам!
-- Я сражался с вами вашим же оружием. Разве вы сами открыто бились? Не сходились ли вы исподтишка, во мраке глубокой тайны. Как жабы, вы под землей рыли нам яму, которая должна была поглотить нас, -- я рыл такую же против вас. Но что мы будем попусту спорить, вы не захотите понять моего поступка -- я не желаю судить ваших. Покончим сразу так или иначе, это лучший исход, поверьте мне.
-- Еще одно слово, дон Лопес. Объясни нам, что заставило тебя, когда никакого подозрения не могло и лежать на тебе и никто и не думал спрашивать у тебя отчета в твоих действиях, самому добровольно открыться и отдаться в наши руки.
-- Я присутствовал при всем том, что произошло сейчас между тобой и генералом, хотя ты и не видал меня, -- отвечал мексиканец. -- Я видел, как ускользнул ты из той ловушки, которую я успел расставить для тебя, я понял, что все потеряно, и теперь не хочу пережить наше поражение.
-- Так что тебе известны условия, предложенные генералу Рубио...
-- И которые он вынужден был принять. Да, я знаю их; я знаю также, что ты очень хитрый человек, чтобы не суметь выжать из этих двадцати четырех часов перемирия, которые ты так ловко выиграл, всей выгоды, какую они могут тебе дать, и тогда-то я и отчаялся за то дело, которое я защищаю.
-- Хорошо, дон Лопес, вот все, что я хотел знать. Когда ты вступал в наше сообщество, ты клялся подчиняться всем нашим решениям?
-- Да, я клялся.
-- Ты знаешь, что заслуживаешь смерти?
-- Я знаю это и жажду ее.
Ягуар обернулся после этого к заговорщикам, которые, сгорая от ярости и нетерпения, внимательно прислушивались к разговору.
-- Братья, -- сказал он, -- слышали вы, что было сказано между мною и доном Лопесом.
-- Да, слышали.
-- Виновен ли этот человек? Судите, как говорит вам совесть ваша.
-- Виновен, -- подхватили заговорщики в один голос.
-- Какой кары достоин он?
-- Смерти.
-- Слышишь, дон Лопес, братья твои осуждают тебя на смерть.
-- Благодарю их, как милости жду я ее и хочу принять ее от рук их.
Вновь настала гробовая тишина, все взоры были устремлены на Ягуара, который опустил голову на грудь, нахмурил брови и погрузился в глубокую думу.
Вдруг он поднял голову -- словно молния сверкнула в его взоре, странная улыбка пробежала по губам его, и он начал нервным, прерывающимся голосом, тоном горькой иронии.
-- Братья твои приговорили тебя к смерти, пусть так, а я, их вождь, приговариваю тебя к жизни.
Дон Лопес, несмотря на все свое самообладание, почувствовал, что при этих словах он побледнел. Они словно уязвили его в самое сердце, нанесли удар, тем более жестокий, что в самой холодности, с которой они были сказаны, он почувствовал, что говоривший понимает все их значение. Он инстинктивно наклонился поэтому, чтобы подобрать свое оружие. Ягуар угадал его намерение и приказал схватить его, что и было исполнено Джоном Дэвисом и двумя -- тремя другими заговорщиками.
Несмотря на отчаянное сопротивление дона Лопеса, он был скоро лишен возможности защищаться.
-- Связать его, -- распорядился Ягуар.
Это также было немедленно исполнено.
-- Теперь выслушайте меня, братья, -- начал дрожащим от волнения голосом Ягуар. -- Труд, который мы берем на себя, безмерно велик, он сопряжен с опасностями и препятствиями всякого рода. Мы уже более не люди, мы -- львы пустыни, и все, кто попадает к нам во власть, должны носить отпечаток наших могучих когтей. То, что этот человек сделал, имея в виду достижение высокой в глазах его цели, другой совершил бы в расчете на удовлетворение низменной страсти к богатству. Смертью не кончается жизнь, смерть -- это только миг перехода в жизнь иную, хотя многие ищут в ней убежища от отчаяния, пресыщения, тоски. Дон Лопес сам сказал, что он хочет дать нам полезный урок. Он не обманул нас: данный им урок послужит нам на пользу. Умертвив его, мы исполним его самое горячее желание, как он сам в том нам признался. Так пусть же он живет, если мы хотим покарать его, но пусть эта жизнь станет для него такой тягостной, такой жалкой, что он постоянно будет жалеть: зачем в первом порыве гнева кто-нибудь из вас не нанес ему нечаянно смертельной раны. Он молод, богат, красив, пользуется уважением среди своих сограждан -- так лишим же его не богатства -- это не в нашей пока власти, -- но вот этой красоты, этого расцвета юности, которой он так гордился, и сделаем его самой жалкой, презренной тварью. Этим самым месть наша исполнится -- мы достигнем того, что поселим страх в сердцах тех, кто бы решился последовать его примеру впоследствии.
Заговорщики, несмотря на всю свою закаленность и храбрость, невольно почувствовали тайный страх, внимая жестоким словам своего вождя, лицо которого пылало неумолимой суровостью.
-- Дон Лопес Идальго д'Авила, -- продолжал он глухим, подавленным голосом, -- предатель братьев своих, твой иудин язык будет вырван, уши обрезаны. Так говорю я, вождь вольных стрелков. Но чтобы каждый знал, что ты предатель, на лбу у тебя между бровями будет вырезана буква Т [От испанского traidor - предатель.].
Этот приговор изумил собравшихся, но вскоре изо всех глоток единодушно вылетел вой, подобный завыванию тигров, и все с диким радостным трепетом стали готовиться привести в исполнение бесчеловечный приказ своего вождя.
Пленник тщетно пытался освободиться, тщетно он громко требовал себе смерти. Как верно сравнил Ягуар, заговорщики превратились в диких львов, они были неумолимы и в точности исполнили приговор.
Час спустя дон Лопес Идальго д'Авила, окровавленный и измученный, был положен у дверей дома, занимаемого генералом Рубио. На груди его висела доска, на которой его же кровью были написаны два слова: Cobarde Traidor [Подлый изменник (исп.).].
После этой ужасной казни заговорщики собрались в той же зале, и собрание продолжалось, как будто ничего необычного не случилось [Чтобы нас не обвиняли в том, что мы для бесцельного возбуждения острых ощущений выводим такие ужасы, спешим прибавить, что рассказанное в этой главе - исторический факт (Примеч. автора.).].
Нужно сказать, однако, что месть Ягуара не достигла цели: когда на другой день подняли его несчастную жертву, то она была мертва.
Дон Лопес нашел в себе достаточно сил и присутствия духа, чтобы размозжить себе голову об острый камень, случайно оказавшийся в том месте, где его кинули как проклятую тварь.