Когда Валентин Гиллуа узнал о непостижимом исчезновении донны Розарио, им овладело странное отчаяние.
Бенито Рамирес, казалось, был близок к помешательству вследствие этой неудачи.
Даже Блю-Девиль, человек вообще холодный и, по-видимому, невозмутимый, находился в сильно возбужденном состоянии; он никак не мог простить себе непредусмотрительности, с которой он положился на человека, в честности которого никогда не имел случая убедиться, поэтому вследствие этой оплошности он некоторым образом был причиной ужасной катастрофы.
Блю-Девиль знал, что если Браун успел возвратить несчастную девушку в руки капитана Кильда, то он, Блю-Девиль, ничем не сможет загладить свою вину. Следовало не теряя ни минуты преследовать похитителей молодой девушки.
К несчастью, Валентин Гиллуа слишком был занят делами, относящимися к его обязанности властелина, чтобы принять участие в розысках, а потому он возложил это поручение на людей, ему преданных.
Бальюмер, Блю-Девиль, Бенито Рамирес и Навая бросились во все стороны и с неутомимой энергией старались напасть на след.
Валентин Гиллуа заметил с удивлением, что Курумилла не выказывал ни малейшего желания отправиться на розыски молодой девушки.
Между тем, когда вождь индейцев узнал об исчезновении донны Розарио, он внимательно осмотрел следы, оставленные похитителями у входа в пещеру, и исчез в чаше леса, но через полчаса он снова показался у опушки леса.
-- Ну что, вождь? -- спросил его Валентин.
-- Все хорошо! -- отвечал Курумилла, не останавливаясь и направляясь к лагерю.
Валентин не расспрашивал его более; он слишком давно знал вождя индейцев, чтобы сомневаться в верности его наблюдений; он также был уверен в том, что Курумилла безгранично предан несчастным детям дона Луиса.
Искатель следов догадался, что в голове вождя индейцев созрел какой-то план.
Они оба вошли в лагерь.
Борьба прекратилась; кроу, как голодные волки, рыскали по неприятельскому лагерю и грабили все, что попадалось им под руки.
Валентин Гиллуа не мешал им.
Анимики свято выполнил условие, заключенное им с Искателем следов: ни один из его подчиненных не нападал на женщин и не оскорблял их ни словом, ни действием; они были собраны в одном из углов лагеря под надзором двух охотников.
Несчастные дрожали от страха и холода, их жалкий вид невольно возбуждал сострадание.
Валентин отозвал вождя Воронов в сторону; переговорив несколько слов вполголоса и пожав друг другу руку, они расстались.
Валентин просил Анимики позволить женщинам и детям взять свою одежду.
Вождь Воронов считал себя слишком одолженным помощью охотников, чтобы отказать в такой незначительной просьбе их начальнику, который притом не мешал ему воспользоваться добычей.
Анимики хорошо понимал, как было для него полезно жить в ладу со своим могущественным союзником, а также, что, полагаясь на собственные силы, он никогда не успел бы овладеть лагерем.
Вследствие таких соображений он поспешил отдать приказание возвратить в целости женщинам и детям все их вещи.
Это распоряжение тотчас же было исполнено в точности.
Валентин Гиллуа собрал охотников, велел навьючить вещи невольниц на нескольких мулов; потом, простившись с вождем Воронов, он удалился со своим отрядом, в середине которого находились женщины и дети.
Охотники направились к Воладеро.
Несчастные невольницы не знали, в какие руки они попали; они думали только о том, что у них теперь другие хозяева, и со страхом ожидали неведомого своего будущего.
Во все время перехода они плакали и горевали так что их невозможно было утешить.
Охотники мало заботились о них, потому что должны были с трудом отыскивать в темноте дорогу и с большим вниманием следить за тем, чтобы их мулы не свалились в пропасть, которая тянулась вдоль всего берега реки Журдан.
Наконец к семи часам утра они достигли Воладеро.
Валентин должен был сделать несколько поворотов, чтобы наконец отыскать вход, которым женщины могли, хотя с большим затруднением, войти в подземелья.
Охотники зажгли огни в нескольких пещерах, соединенных между собою узкими проходами; женщины и дети были помещены в отдельной пещере.
Постели им были устроены из сухой травы, а сложенная в этой пещере одежда была предоставлена в их полное распоряжение.
Затем Валентин приказал охотникам удалиться, предоставив несчастным невольницам свободно предаться сну, в котором они так нуждались.
Охотники расположились в гроте, уже знакомом читателю.
Четверть часа спустя все обитатели Воладеро были погружены в глубокий сон, за исключением одного только Искателя следов, который сидел перед огнем, опустив голову на руку и предавшись размышлениям.
Около десяти часов утра вошел Бальюмер.
Валентин поднял голову.
Охотник приблизился и сел возле него.
-- Что нового? -- спросил его Валентин после некоторого молчания.
-- Ничего особенного, только одно верное известие.
-- Какое?
-- Что донна Розарио и те, которые сопровождали ее, не попали в руки капитана Кильда.
-- Отчего вы так думаете, мой друг? -- быстро спросил Валентин.
-- Я не только думаю, но и убежден в этом,
-- Но откуда же вы получили такие сведения?
-- Я напал на следы бандитов, которые ясно отпечатались вокруг пещеры, где была скрыта донна Розарио; эти следы привели меня в лес, где я тотчас же и потерял их. Потом я снова напал на следы, по которым пришел к новому лагерю, устроенному капитаном в великолепной позиции, так что этот лагерь кажется недоступным.
-- Как, капитан успел устроить новый лагерь? -- спросил Валентин с изумлением, -- но, вероятно, у него очень мало людей в нем!
-- Вы ошибаетесь, мой друг; заметьте, что бандитов очень мало было убито; после первых выстрелов они разбежались во все стороны; как только опасность миновала, жадность возвратилась к ним, и они собрались снова, чтобы вознаградить себя за все потерянное; кроме того, чувство самосохранения заставило их позаботиться о сооружении нового лагеря. Притом же их капитан успел спасти все предметы большей важности.
-- Сколько, вы думаете, осталось у него людей?
-- От сорока пяти до пятидесяти человек.
-- Не более?
-- Как раз половина того, что у него было.
-- Это правда; уверены ли в том, что донны Розарио нет в этом новом лагере?
-- Совершенно уверен; там нет ни одной женщины.
-- Однако вы не проникли в лагерь?
-- Не мог же я добровольно подвергать себя такой очевидной опасности.
-- Как же вы после этого можете быть уверены, что там нет ни одной женщины?
-- А вот как: капитан послал нескольких человек прорубить засеку, чтобы сделать таким образом свободный проезд к своему лагерю. Я внезапно овладел одним из этих работников и, приставив нож к горлу, стал допрашивать. Мошенник начал было сопротивляться и спорить, но, когда увидел, что я не шучу, счел более благоразумным повиноваться. Он сознался мне, что индейцы увели всех женщин, и когда я, не поверив этому, сильно уколол его концом своего ножа, он мне сказал: "Посмотрите сами, в нашем лагере нет еще ни одной палатки, где же мы могли бы скрыть женщин, если бы они были с нами?" Замечание было совершенно справедливо, и я был вынужден отпустить его; я даже воздержался от того, чтобы дать ему несколько пинков в дорогу. После того я возвратился прямо к вам с известием, что старому плуту капитану Кильду не удалось захватить добычу. Нет ли у вас каких-нибудь приятных новостей?
-- Благодарю вас, Бальюмер, -- сказал задумчиво Валентин, -- эта весть все-таки приятная; но увы! Что сталось с бедным ребенком в продолжение этой ужасной ночи?
-- Она же была не одна, мой друг!
-- Я это знаю, ее сопровождала другая молодая девушка, с ней был еще молодой человек, почти ребенок.
-- Блю-Девиль утверждает, что этот мальчик необыкновенно храбр, благоразумен, превосходно знает местность и, главное, очень предан донне Розарио.
-- Все это я допускаю, мой друг, но все-таки не думаю, чтобы ребенок мог защитить ее.
В это время вошел Кастор.
-- Откуда вы идете, мой друг? -- спросил его Валентин.
-- Я шлялся по окрестностям и думаю, что недаром.
-- Объяснитесь же.
-- Гуляя по окрестности довольно долго, мне вдруг пришла в голову мысль взойти на возвышение, называемое, не знаю почему, Чертово Седалище, с которого можно обозревать окрестности, насколько хватит глаз.
-- Ну что же далее?
-- Далее я увидел в ущелье Красного Бизона целый ряд всадников, которые подвигались по четыре в ряд и следовали в строгом военном порядке; это меня сильно обеспокоило. К несчастью, густой туман, покрывавший низменные равнины, поднялся вверх и помешал мне лучше рассмотреть этих людей; но, как мне кажется, это должны быть Сожженные леса; судя по их направлению, они непременно должны были проезжать не более в ста шагах от того места, где мы находимся.
-- О, это известие довольно серьезное! -- сказал Валентин, нахмурив брови.
Курумилла встал.
-- Нечего беспокоиться, -- сказал он, -- начальник этих всадников называется донна Розарио; пусть мой брат не беспокоится, он скоро все узнает.
-- Вы знаете что-нибудь, вождь? -- вскричал Валентин с волнением.
-- Отчего Курумилла не знает, разве у него глаз нет? Курумилла все знает. Валентин предполагает, что Курумилла оставался бы здесь, если бы ничего не знал? Пусть мой брать не боится Сожженных лесов; скоро он будет очень обрадован.
Тщательно осмотрев свое ружье, Курумилла направился к выходу из пещеры.
-- Куда идет брат мой? -- спросил Валентин.
-- У Курумиллы глаза хороши, -- отвечал тот. -- Курумилла идет посмотреть на всадников, которых видел Кастор.
-- Хорошо, -- сказал Валентин с улыбкой, -- пусть мой брат не забудет ничего.
-- Pardieu! У вас превосходная мысль, вождь, -- сказал ему Кастор.
Индеец молча вышел.
-- А теперь, -- сказал Валентин, вставая, -- я думаю, что пора позаботиться об этих несчастных женщинах, которых нам удалось освободить в эту ночь.
-- Да, -- сказал Бальюмер, -- они сильно напуганы своим новым положением, так как они не знают, в какие руки попали.
-- Я думаю, -- возразил Валентин, -- что прежде всего следует утолить их голод; к несчастью, я так занят своими делами, что совершенно забыл позаботиться о них.
-- Не беспокойтесь об этом, Валентин, -- сказал Кастор, -- вы слишком заняты более серьезными делами, чтобы помнить о таких мелочах. Я уже приготовил для них сухари, вареный маис, холодную дичь и печеный картофель; этого, кажется, будет достаточно для их первого завтрака. Надеюсь, что вы, Бальюмер, не откажетесь пойти со мной, чтобы вместе раздать им все это.
-- О, конечно! -- отвечал Бальюмер.
-- Благодарю вас, Кастор, -- сказал Валентин, -- за то, что вы хотите заменить меня; признаюсь, что после этой ужасной ночи я совершенно потерял голову.
-- О, мой друг, я вполне понимаю это, но слова вождя должны бы вас успокоить.
-- Это правда, -- отвечал Валентин, -- его спокойствие много ободрило меня; я знаю, что Курумилла никогда не лжет, и потому решился терпеливо ожидать пока сбудутся его предсказания.
-- Бог никогда не оставляет уповающих на Него, -- заметил Бальюмер. -- Я твердо уверен, что с донной Розарио ничего дурного не случилось.
-- Мы сделали все, что от нас зависело, -- сказал Валентин, -- остается возложить все свои упования на Господа Бога, да будет Его святая воля! Однако, -- продолжал он после некоторого молчания, вставая, -- пойдемте успокоим несчастных пленниц.
-- А главное, накормим их.
-- Пойдемте, Бальюмер, -- сказал Кастор.
Бальюмер и Кастор вышли, а Валентин направился к пещере, в которой помещались женщины и дети.
При входе охотника на лицах невольниц выразилось беспокойство, но добродушная физиономия Искателя следов тотчас же их успокоила.
-- Не бойтесь меня, mesdames, -- сказал Валентин по-французски, так как этот язык был понятен для всех молодых девушек. -- Не думайте, что вы попали в руки бандитов или людей, торгующих невольниками; нападая в эту ночь на лагерь капитана Кильда, мы не имели другой цели, как только возвратить всех вас родителям вашим, которые, без сомнения, оплакивают вас и потеряли всякую надежду когда-нибудь снова увидеть вас.
Плач и рыдания заглушили слова Валентина; он должен был подождать, пока утихнет этот взрыв внезапной радости.
-- Вы свободны, -- продолжал Искатель следов, -- и я хотел сегодня же отправить вас к вашим родным, но некоторые важные причины вынудили меня отложить ваш отъезд еще на несколько дней; успокойтесь и будьте веселы, если это возможно; вооружитесь терпением и думайте только о том, что через несколько дней вы будете в объятиях ваших близких. Даю вам честное слово охотника, что вам нечего теперь страшиться ваших ненавистных похитителей, так как вы находитесь среди ваших друзей и защитников. Никто и никогда во всей пустыне, ни из краснокожих, ни из бледнолицых, не решится сомневаться в слове Валентина Гиллуа.
-- Валентин Гиллуа! -- радостно вскрикнули все женщины, -- так вы Валентин Гиллуа!
-- Да, -- отвечал он, -- и повторяю вам, что вы можете положиться на мое слово.
-- О, милостивый государь, -- отвечала молодая девушка от имени всех прочих, -- мы безгранично верим вам! Ваше имя знакомо нам! Мы часто слышали его, и каждый раз нам говорили о вас, как о честнейшем человеке; мы вполне полагаемся на ваше слово и никогда не забудем оказанной нам услуги; в сердцах своих мы сохраним к вам вечную признательность.
-- Итак, -- сказал он с улыбкой, -- дождитесь терпеливо, пока наступит час отъезда, который я постараюсь ускорить, насколько это будет возможно.
-- Нас охраняет ваша честь, милостивый государь, и этого совершенно достаточно, чтобы мы спокойно и с терпением ожидали минуты нашего отъезда; мы знаем, что вы исполните свое обещание в точности.
-- Очень рад, что вы успокоились, -- сказал он весело, -- и чтобы видеть доказательство вашего ко мне доверия, предлагаю вам позавтракать, так как вы, вероятно, очень голодны.
-- Сознание, что мы находимся в руках честных людей, возвратило нам аппетит, -- отвечала с улыбкой молодая девушка, которая все время говорила от имени всех остальных.
-- Вот и товарищи мои, которые принесли вам завтрак, -- сказал Валентин, указывая на вошедших двух охотников.
-- Подходите, подходите, mesdames, -- сказал Бальюмер, смеясь.
-- Еще минуту, -- сказал Валентин, -- эти два охотника каждый день будут доставлять вам продовольствие и занимать вас разговором, чтобы сократить время до вашего отъезда. Вы можете прогуливаться по этим пещерам, но я не советую вам выходить из них, так как это не совсем безопасно для вас. Я оставил здесь вашу одежду, -- продолжал он, указывая на груду платьев различных фасонов и величины, которыми был завален весь угол пещеры, -- для того чтобы каждая из вас могла найти во всякое время то, что ей нужно. Никто из людей моего отряда не будет беспокоить вас, и только я иногда приду узнать, в каком состоянии вы находитесь, да эти два мои товарища, которые взяли на себя труд снабжать вас продовольствием, дровами, водою, освещением и всем необходимым. Помещение ваше, правда, далеко не комфортабельное, оно даже печально, но зато безопасно; повторяю вам, что через несколько дней вы оставите его и возвратитесь к своим семействам. Итак, вы будете с терпением ожидать, не правда ли?
-- О да, милостивый государь!
-- Мы совершенно счастливы!
-- Благодарим вас от всего сердца!
-- Наша признательность к вам будет беспредельна!
-- Бог наградит вас!
Выражения признательности невольно вырвались у этих несчастных, измученных душевной скорбью созданий, сердца которых так внезапно переполнились радостью.
-- Хорошо, хорошо! -- прервал их Валентин. -- Теперь желаю вам хорошего аппетита! Пейте, ешьте и не думайте ни о чем! Скоро ваши заветные желания исполнятся!
Поклонившись бедным невольницам, которым он принес надежду и счастье и которые теперь толпились вокруг него с выражением радости и упования, Искатель следов удалился, оставив Кастора и Бальюмера раздавать завтрак.
Охотники между тем уже проснулись и были прилежно заняты своими утренними работами: одни чистили лошадей, помещенных в отдельной пещере, другие отправились искать воды и сухих дров, наконец, третья деятельно хлопотали о приготовлении завтрака.
Когда вошел Валентин Гиллуа, все с еще большим усердием занялись каждый своим делом.
Появление Искателя следов было встречено единодушным восклицанием; каждый спешил пожать ему руку и пожелать доброго утра.
Валентин отвечал каждому из них радушным приветствием.
К полудню приготовления окончились и все собрались к обеду.
Охотники расположились группами по восемь или по десять человек; они весело разговаривали, смеялись и шутили.
Валентин Гиллуа, Бальюмер и Кастор поместились отдельно у огня; между ними царствовало мертвое молчание.
Наконец, Бальюмер прервал его.
-- Между нами недостает еще многих, -- сказал он, -- не говоря уже о вожде, причина отсутствия которого мне известна, я не вижу ни Навая, ни экс-лейтенанта капитана Кильда... как вы его называете, Валентин?
-- Блю-Девиль, -- отвечал охотник.
-- Ни Блю-Девиля, ни Бенито Рамиреса; разве они еще не возвратились?
-- Нет еще.
-- Странно! -- заметил Бальюмер.
-- А! О волке помолвка, а он на порог, -- сказал Кастор. -- Вот и Рамирес!
И действительно, в эту минуту на пороге показался молодой человек.
Он молча подошел к присутствующим и сел между Бальюмером и Кастором.
Рамирес был чрезвычайно задумчив и печален.
-- Вы ничего не открыли? -- спросил его Валентин.
-- Ничего, -- уныло отвечал молодой человек.
-- Дорогой мой Октавио, -- сказал охотник, тихо положив руку на его плечо, -- не падайте духом, вооружитесь терпением!
-- О, если бы вы знали, как я страдаю, -- пробормотал он с выражением полного отчаяния, -- мое сердце разбито!
-- Не унывайте, мой друг, донна Розарио находится в безопасности, с ней ничего дурного не случилось!
-- Вы в этом уверены? -- быстро спросил Рамирес, поднимая голову.
-- Совершенно уверен.
-- Как же вы узнали об этом? Разве вы получили какие-нибудь известия?
-- Я не сам узнал об этом, но мне говорили...
-- Кто?
-- Курумилла.
-- Вождь, наш друг?
-- Да.
-- Он видел донну Розарио?
-- Не думаю.
-- Но в таком случае как же он мог узнать, что она находится в безопасности?
-- Не знаю, но вам известно, что Курумилла никогда не лжет, что он не был бы так спокоен, если бы не был убежден в том, что он высказал.
-- Это правда, -- сказал Рамирес. -- Я сам заметил, что он, сверх обыкновения, слишком мало принимает участия в этом деле, поднявшем всех нас на ноги.
-- Вот видите!
-- Но, быть может, он ненавидит донну Розарио!
-- Вы с ума сошли, мой друг! Он любит ее больше, чем я себя.
-- Вы правы, мой друг, я положительно потерял голову; но как же он мог узнать?
-- Это всегда было для меня загадкой, я живу с ним почти неразлучно около двадцати пяти лет, в продолжение которых не раз бывали подобные случаи, но Курумилла никогда не ошибался. Я совершенно убежден в том, что все то, что сегодня он сообщил мне, сбудется с математической точностью.
-- Но что же, наконец, он сообщил вам?
-- Он сказал мне час тому назад, когда мы сидели вместе: не беспокойтесь, Курумилла хорошо видел; донна Розарио в безопасности; сегодня брат мой получит приятные известия и узнает все.
-- Он так сказал вам?
-- Слово в слово, как я передал вам; эти господа были при этом.
-- Это правда, -- подтвердили два охотника.
-- Отчего же он выразился так неясно?
-- Курумилла человек осторожный, он никогда не выскажет того, что, по его мнению, не следует говорить.
-- И вы поверили всему этому?
-- Вполне. Я знаю, что Курумилла никогда не решился бы обманывать меня; его уста никогда не осквернялись ложью. Неужели вы думаете, что я был бы так спокоен, если бы не полагался на слова вождя?
-- Это правда; простите мне мое недоверие.
-- Берите пример с меня, мой друг, вооружитесь терпением и спокойно ожидайте, пока сбудутся предсказания вождя; будьте благоразумны.
-- Вы совершенно правы; мне совестно за свое малодушие.
-- Ну, вот и давно бы так! Я вижу, что вы наконец успокоились.
-- О да! Вы не говорили бы таким тоном, если бы ожидали какого-нибудь несчастья; ваше спокойствие внушило мне надежду на счастье, дало мне жизнь!
-- Браво! Вот это мне нравится! За ваше здоровье!
-- И за ваше также! -- воскликнул весело молодой человек. -- Вы превосходный доктор и неоценимый товарищ, Валентин; в несколько минут вы вылечили меня от тяжкого душевного недуга.
-- От сумасшествия, -- подсказал охотник.
Так печально начавшийся завтрак окончился шумными, веселыми тостами и шутками.
Все присутствующие закурили трубки и продолжали оживленный разговор.
В это время в пещеру вошли три человека: Блю-Девиль, гамбусино Навая и Пелон.
-- Пелон! -- вскрикнул Рамирес, роняя изо рта зажженную сигару.
Навая казался полупомешанным; от радости он не знал что делать: он смеялся и плакал в одно и то же время и каждую секунду душил сына в своих объятиях, повторяя восторженным голосом:
-- Сын мой со мною! Мой сын Пелон, мой дорогой сын! Храбрый мальчик, он убил Шакала! Обними меня, дитя мое, еще! еще! как долго мы были в разлуке! Бедный Пелон, он много перенес! он убил Шакала, бандита, немца! Молодец Пелон! Это мой сын, сеньор Валентин! Не правда ли -- он вырос, сделался прекрасен и возмужал? Обними своего отца, малютка! твоего отца, который так долго тебя оплакивал!
Потом мало-помалу эти восторженные порывы утихли; гамбусино сел, подпер голову руками, и устремил на сына взоры с выражением безграничной любви, между тем как по его лицу катились крупные слезы, которых он и не думал вытирать.
-- Этот молодой человек Пелон сопровождал донну Розарио, -- сказал Рамирес, обращаясь к Валентину, -- он должен знать, где она находится, не спросить ли его?
-- Ему известно, где она теперь находится, -- сказал тогда Блю-Девиль, -- он не оставлял ее ни на одну минуту. Славный мальчик! Он приехал прямо от донны Розарио, на дороге он встретил Шакала, одного из самых свирепых бандитов капитана Кильда, и, не долго думая, размозжил ему череп выстрелом из своего ружья.
-- Он очень рассудительный и красивый молодой человек, -- заметил Валентин, который в продолжение нескольких минут молча наблюдал за Пелоном. -- Он мне очень нравится и должен быть честный малый.
-- Да, -- подтвердил Блю-Девиль, -- несмотря на свои лета, он заслуживает совершенного доверия.
-- Спросите же его, -- настаивал Рамирес с раздражением.
-- Вы правы, мой друг, я сейчас же расспрошу его, так как нам не следует терять времени. Пойдите сюда, молодой человек, -- прибавил он, обращаясь к сыну гамбусино.
-- К вашим услугам, милостивый государь, -- отвечал молодой человек, подходя и вежливо кланяясь.
-- Мне сказали, что вы желаете говорить со мною от имени особы, пославшей вас ко мне?
-- Да, милостивый государь, если только вы Валентин Гиллуа.
-- Я Валентин Гиллуа, друг мой, говорите.
-- Моя госпожа, донна Розарио де Пребуа-Крансе поручила мне вручить вам письмо.
-- Как здоровье вашей госпожи, как вы называете ее? -- спросил с улыбкой Валентин.
-- Ее здоровье превосходно; но не угодно ли вам, милостивый государь, прочесть ее письмо, из которого вы, вероятно, узнаете все, что с ней случилось.
Он вынул письмо из-за пояса, где оно было спрятано, и передал его Валентину.
Искатель следов взял письмо; рука его немного дрожала от волнения, когда он знаком пригласил Пелона следовать за собою к широкому отверстию, которое служило в пещере окном; там он распечатал письмо и начал читать его.
Валентин два раза прочел это письмо; он, казалось, взвешивал каждое слово, изучал каждую фразу; его вечно спокойное и невозмутимое лицо меняло теперь свое выражение каждую секунду.
Его друзья не решались спрашивать, но тем не менее ожидали новостей в каком-то напряженном состоянии.
Наконец, Валентин сложил письмо и, тщательно спрятав его на груди, посмотрел прямо в глаза молодому человеку.
-- Скажете ли вы мне правду? -- спросил он его.
-- Я никогда не лгу, -- отвечал молодой человек с достоинством.
-- Хорошо, -- сказал Валентин, -- я вам верю. Правда ли все то, что пишет мне донна Розарио?
-- Я не знаю, о чем пишет вам моя госпожа, милостивый государь, но если она сообщает вам в этом письме, что Браун в плену, что она непременно бы погибла без помощи капитана Грифитса, с которой последний подоспел как раз вовремя; что он, по просьбе госпожи моей, постарался снабдить меня всеми средствами, чтобы доставить вам это письмо; что капитан Грифитс человек в высшей степени великодушный и честный охотник и что он обходится с госпожой моей с надлежащим почтением и вежливостью; если моя госпожа писала вам обо всем этом, то я могу поручиться за справедливость этих известий.
Валентин Гиллуа слушал молодого человека с большим вниманием. Когда Пелон окончил, он на минуту задумался, потом положил руку на плечо молодого человека и снова устремил на него свой проницательный взгляд.
-- Верю, -- сказал он, -- что вы не обманываете меня. Вы вместе со мною отправитесь к вашей госпоже.
-- Вы доставите ей этим большое удовольствие, -- отвечал Пелон с радостью, -- ее единственное желание -- как можно скорее вас видеть.
-- Хорошо; не говорите никому ни слова о том, что знаете относительно вашей госпожи.
Молодой человек поклонился.
Валентин подошел к огню.
-- Господа, -- сказал он, -- донна Розарио находится в безопасности, и я отправляюсь к ней; я надеюсь, что она скоро будет между нами.
Позвольте мне не говорить теперь вам ничего более, потому что я не могу этого сделать. Дон Октавио, друг мой, еще несколько часов терпения, прошу вас об этом во имя нашей дружбы.
-- Я повинуюсь, -- отвечал грустно молодой человек.
-- Всего важнее, чтобы меня никто не сопровождал. Пойдемте, Пелон!
-- Вы уводите моего сына! -- вскрикнул гамбусино.
-- Да, мой друг, -- отвечал Валентин, -- а разве вы мне не доверяете его?
-- Вам? О, сеньор! И отец, и сын всецело принадлежат вам.
Пелон обнял своего отца и последовал за Валентином.
Через пять минут оба отправились полной рысью по направлению лагеря Сожженных лесов.
-- Что бы это значило? -- пробормотал Рамирес.
-- Терпение, -- отвечал со смехом Блю-Девиль, который его подслушал.