На следующий день с восходом солнца исчезли все следы этой ужасной трагедии.
Погода была превосходная.
Валентин Гиллуа перед отъездом велел приготовить великолепный завтрак, на который пригласил вождей мормонов и Сожженных лесов.
Во время завтрака Ионафан Моберт передал Валентину письмо от Бриггама Юнга, в котором последний, выражая свою искреннюю благодарность Искателю следов за оказанные им услуги, приглашал его к себе в Дезере и сообщал Валентину, что он может беспрепятственно проходить со своими охотниками во всякое время по территории мормонов.
Джон Грифитс, со своей стороны, вручил Валентину письмо, в котором союзники Красной реки старались выразить ему глубокую признательность за помощь, оказанную Искателем следов их союзникам, Сожженным лесам.
Полчаса спустя мормоны и Сожженные леса разошлись по двум различным направлениям.
Отдав распоряжение сделать необходимые приготовления к отъезду, Валентин зашел в хижину, где находились: Курумилла, дон Грегорио Перальта, Октавио Варгас, Луис и Джон Естор.
-- Попросите сюда, дитя мое, сестру вашу, -- сказал он, обращаясь к своему названому сыну.
-- Теперь, дорогой мой дон Грегорио, -- продолжал он, когда молодой человек вышел, -- я попрошу вас передать мне письмо моего дорогого брата Луиса де Пребуа-Крансе; мне кажется, что теперь наконец настала минута, когда я могу прочесть его.
Дон Грегорио молча передал письмо Искателю следов.
-- Вам, без сомнения, известно содержание этого письма, -- сказал Валентин, рассматривая печать, которая была неприкосновенна.
-- Я вам говорил уж об этом, мой друг, в Новом Орлеане, -- отвечал дон Грегорио и продолжал слегка дрожащим голосом: -- Я только выполнил буквально последнее желание вашего брата...
-- Я и не думаю в чем-нибудь упрекать вас, мой друг, -- перебил его тихо Искатель следов. -- Я знаю, какой тесной дружбой вы были связаны с Луисом и какое живое участие вы принимаете в его детях.
В эту минуту вошли дон Луис и его сестра.
Донна Розарио была бледная и взволнованная.
-- Дорогие дети мои, -- сказал Валентин, -- ваши родители должны быть очень счастливы, если могут с высоты неба видеть нас в настоящую минуту, когда нам удалось, наконец, побороть все препятствия и оградить по возможности от опасностей ваше будущее. Но я считал бы свой долг невыполненным, если бы не позаботился о вашем будущем счастье. Вот письмо вашего отца; я не знаю еще его содержания, потому что хотел узнать его волю в вашем присутствии. Теперь же, когда мы все трое можем услышать его последнее желание, я приступлю к чтению этого письма.
-- Я знаю волю отца моего, -- отвечала донна Розарио дрожащим от волнения голосом, -- дон Грегорио передал мне содержание этого письма, и я готова повиноваться вам, мой друг...
-- Дорогая моя Розарио, -- перебил ее Валентин, -- ваш отец завещал мне вас, вы теперь моя дочь. Отчего же вы не хотите называть меня именем, которое вы еще недавно произносили с такою радостью?
-- Мой... отец! -- сказала молодая девушка с глазами полными слез.
-- Да, ваш отец, дорогое дитя мое; мой брат завещал мне вас, и я свято выполню мой долг...
Говоря это, Валентин дрожащей рукой сломал печать, вынул письмо и приступил к чтению.
Содержание письма было следующее:
"Дорогой друг мой и брат Валентин.
Пишу тебе эти строки под впечатлением тяжелого предчувствия. Враги мои окружают меня все теснее и теснее своими сетями. Я чувствую, что мне угрожает большое несчастье. К сожалению, тебя здесь нет, чтобы защитить меня, -- тебя, которому я обязан жизнью жены моей и счастьем, которым я наслаждался в течение двадцати пяти лет.
Со дня твоего отъезда за мной постоянно следят. Я знал, где ты находился, что ты делал, и это было для меня единственным утешением. Часто я намеревался отыскать тебя, чтобы обнять, но меня всегда удерживала боязнь растравить рану твоего сердца. Сегодня, ввиду грозящей мне опасности, я решился писать тебе; письмо это -- мое духовное завещание. Когда ты его получишь, Розарио, моя дорогая Розарио и я, мы не будем уже существовать, и двое детей моих останутся сиротами, одними, слабыми, беззащитными, среди неумолимых врагов наших.
Единственный мой друг, на которого я могу вполне положиться, передавая тебе это письмо, сообщит тебе, без сомнения, все подробности ужасной катастрофы, которая прекратит мою жизнь и осиротит моих детей. Я не прошу тебя мстить моим врагам, а только заменить меня детям моим, которых я завещаю тебе; теперь они твои; от тебя одного зависит их счастье или несчастье. Ты не чужой им, потому что с тех пор как они начали понимать, мы много говорили им о тебе и старались внушить им любовь к тебе такую же сильную, как они чувствуют к нам. Луис, мой сын, -- это честный и добрый мальчик, которого ты, наверно, полюбишь с первой минуты. Моя дочь Розарио -- скромная, грациозная и прекрасная, как ее мать, она тебя любит. Расставаясь с жизнью, мы утешаем себя надеждой, что ты не откажешься исполнить наше последнее желание -- женившись на ней.
Прощай, дорогой брат мой. Молю небо, чтобы заветная мечта моя осуществилась, и повторяю, что счастье детей моих в твоих руках.
27 августа 1856 года.
Луис, граф де Пребуа-Крансе".
Окончив это длинное послание, Валентин обнял детей своих и крепко прижал их к своему сердцу.
Все присутствующие казались сильно взволнованными.
-- О отец, отец! -- воскликнула донна Розарио, поднимая к небу глаза полные слез, -- я исполню волю твою!
-- Тише, дитя мое! -- остановил ее Валентин. -- Вы не поняли воли отца вашего: он завещал мне вас, как другу, как брату своему; он возложил на меня священный долг, который я выполню. Пойдите сюда, Октавио. Дорогие дети мои, -- продолжал он, взяв за руку донну Розарио и Октавио Варгаса, -- вы любите друг друга святой и чистой любовью. Исполняя последнюю волю брата моего, который вверил мне счастье детей своих, благословляю союз ваш.
Молодые люди бросились в его объятия.
Два часа спустя охотники оставили Прыжок Лося.
Прошло два месяца.
Охотники прибыли в Санта-Розу, асиенду дона Октавио Варгаса, которая считалась одним из самых обширных и самых богатых поместий в Мексике.
Однажды вечером, через несколько дней после свадьбы донны Розарио и дона Октавио, Валентин объявил, что на следующий день намерен оставить их.
-- Как, вы хотите уехать от нас! -- воскликнули почти в одно время молодые люди.
-- Да, дети мои, вы любите друг друга, вы счастливы, теперь я не нужен вам; пора мне заняться своими делами. Кроме того, я так привык к скитальческой жизни, что не могу оставаться долго на одном месте.
-- О! Неужели у вас, отец мой, достает духу оставить нас, которые вас так любят и которых единственное теперь желание -- не расставаться с вами ни на минуту? -- сказала донна Розарио.
-- Я знаю, дети мои, что вы очень добры и любите меня, но не удерживайте меня, потому что это бесполезно. Мне будет тесно у вас, потому что я привык к простору, сроднился с жизнью, исполненной тревог и всевозможных приключений, словом -- с жизнью пустыни.
-- Но могу ли я быть счастлива, зная, что никогда более не увижу вас!..
-- Вы ошибаетесь, дитя мое: я слишком люблю вас, чтобы решиться оставить вас навсегда. Напротив, я даю вам слово часто приезжать к вам.
-- Но вы были бы гораздо счастливее, оставаясь с нами; мы посвятили бы себя всецело попечениям о вас...
-- Все это я знаю, дитя мое, но решение мое непоколебимо.
-- Не настаивайте, донна Розарио, -- сказал дон Грегорио, -- потому что это бесполезно; отец ваш старался удержать его в продолжение двадцати пяти лет и не успел в этом. Он может быть счастлив только при полной свободе. Свобода -- это его жизнь. Притом же он дает слово часто навещать вас и, конечно, исполнит его.
-- Вы правы, мой друг: свобода -- это жизнь моя, -- отвечал Валентин, пожав ему руку. -- Надеюсь, что вы теперь не станете удерживать меня, дети мои. Итак, прощайте, друзья мои!
-- Я вижу, что необходимо повиноваться вам, отец мой, -- сказала донна Розарио со слезами на глазах.
Она едва могла сдерживать рыдания.
Прощанье было довольно продолжительно; наконец Валентин удалился в свою комнату.
На следующий день с восходом солнца Искатель следов и Курумилла оставили асиенду.
Тишина царствовала вокруг; казалось, все еще спали; между тем, когда они оглянулись назад еще в последний раз, две прекрасные женские головки показались в одном из окон асиенды и печально следили глазами за их удалением.
Искатель следов был печален и задумчив; он никак не мог объяснить себе поведения Луиса, который, присутствуя при прощанье, оставался к нему совершенно холоден; молодой человек ни одним словом не постарался выразить ему свое расположение или удержать его; он обнял своего названого отца так же равнодушно, как и каждый вечер, и утром, в минуту отъезда, он даже не вышел проводить его.
Холодность молодого человека глубоко оскорбила Валентина.
-- Боже! Неужели я заслужил такую неблагодарность!
И он снова предавался размышлениям.
Около одиннадцати часов сделалось довольно жарко и пора было остановиться на несколько часов, чтобы дать отдохнуть лошадям и переждать жару.
-- Избрали ли вы место для отдыха? -- спросил Валентин, который в продолжение всей дороги не сказал ни одного слова.
-- Да, -- лаконически отвечал Курумилла.
-- Далеко ли отсюда?
-- Мы уже приехали.
Валентин поднял голову и радостно вскрикнул.
Перед разложенным огнем сидел Луис и усердно был занят приготовлением завтрака.
Молодой человек быстро вскочил на ноги и бросился к своему названому отцу.
-- Вы здесь, в лесу, и так далеко от асиенды?
-- Да, отец мой, -- весело отвечал молодой человек. -- Неужели вы думали, что я мог бы быть так спокоен вчера при прощании, если бы не имел твердого намерения последовать за вами?
-- Хорошо, дитя мое, я очень рад вас видеть, а еще более рад, что ошибся в своем заключении... признаюсь, я считал вас неблагодарным.
-- Неблагодарным... меня -- который вас так любит! О, как вы могли допустить эту мысль!
Между тем Валентин встал с лошади и сел под тенистым деревом.
-- Дитя мое, -- сказал он, обращаясь к молодому человеку, -- ваше внезапное отсутствие очень обеспокоит сестру вашу, а потому вам необходимо тотчас же возвратиться в асиенду. Для меня достаточно, что я вас видел; теперь я знаю, что вы меня любите. Обнимите меня и поезжайте.
-- Я вас обниму, но не поеду.
-- Отчего?
-- Выслушайте меня, отец мой: я один, ничем не занят; моя сестра, которую я очень люблю, слишком счастлива теперь, чтобы долго горевать о моем отсутствии. В продолжение трех месяцев, проведенных мною вместе с вами, я чувствовал, что был счастлив и что другая жизнь была бы мне в тягость. Вы, конечно, заметили, с каким вниманием я слушал ваши уроки. Отец мой завещал вам заботиться о моем счастье, и вы обещали исполнить его волю; если вы не переменили этого намерения, то вы не оставите меня и постараетесь сделать из меня человека; мое место возле вас, и вы сделаете меня несчастным, если не возьмете с собой.
-- Но ваша сестра, дитя мое? -- возразил Валентин с волнением.
-- Благодаря вам моя сестра теперь счастлива и не нуждается во мне; кроме того, она знает мой план и одобряет его; согласны ли вы теперь взять меня с собой?
Валентин на минуту задумался, потом он обнял молодого человека и сказал взволнованным голосом:
-- Пусть будет так; оставайтесь, дитя мое.
Луис, вне себя от восторга, бросился к нему на шею.
-- Ну, теперь будем завтракать, -- сказал Валентин.
-- Хорошо, будем завтракать, -- отвечал молодой человек, -- я все уж приготовил. Куда мы теперь отправимся, отец мой?
-- В пустыню, -- отвечал Валентин.
-- Наконец-то осуществилась моя заветная мечта! -- воскликнул Луис с восторгом.
Первое издание перевода: Вождь сожженных лесов . Роман / Густав Эмар; Пер. с фр. Н. Мерцалова. - - Москва: тип. Ф.К. Иогансон, 1876. - - 354,; 20 см .