Несмотря на предыдущую сцену, Монбар не испытывал никакого враждебного чувства к своему собеседнику; сам себе удивляясь, он был не рассержен и абсолютно спокоен. Облокотившись о ручку кресла и подперев подбородок рукой, с грустью и состраданием смотрел он на этого молодого человека с красивыми и благородными чертами лица и гордым взглядом, к которому с первой минуты, как увидел его, он почувствовал непреодолимую симпатию и которого, может быть, через несколько минут по странной и роковой судьбе он вынужден будет убить, если не хочет быть безжалостно убитым им. Невеселые мысли роились в его голове, он спрашивал себя, неужели действительно у него достанет печального мужества пресечь эту юную жизнь и не лучше ли ему самому пасть на дуэли.
Помолчав несколько минут, как бы собираясь с мыслями, молодой человек наконец заговорил чуть дрожащим голосом, который мало-помалу звучал все увереннее и скоро сделался твердым и слегка звенящим от волнения.
-- Милостивый государь, -- начал он, -- судьба непременно хочет сделать нас врагами, между тем как мне, напротив, было бы так приятно быть любимым вами, потому что, должен вам признаться, несмотря на все мои усилия, чтобы возненавидеть вас, меня влечет к вам некая непреодолимая сила. Пускай кто хочет объясняет это чувство; я не стараюсь его анализировать, но оно существует во мне, преодолевает меня и до настоящей минуты заставляло откладывать объяснение, которое неминуемо должно закончиться смертью одного из нас.
-- Я также чувствую, что мог бы полюбить вас, -- мягко ответил Монбар, -- даже в эту минуту я не могу вас ненавидеть.
-- К несчастью, мы должны подавить в нашем сердце это благородное чувство, -- продолжал молодой человек, -- и слушаться только голоса долга, голоса неумолимого, который приказывает мне потребовать от вас страшного отчета Я не француз, милостивый государь, как вы, вероятно, пред полагали по той легкости, с какой я говорю на вашем языке я испанец или, по крайней мере, считаю себя испанцем.
-- Вы испанец? -- с горестью воскликнул Монбар.
-- Да. Простите, но я вынужден рассказать вам о своей жизни, -- это необходимо для того, чтобы вы поняли меня до конца. Я буду краток и расскажу только то, что вам необходимо знать... Я никогда не знал ни отца, ни матери.
-- Бедный юноша! -- прошептал Монбар.
-- Я был воспитан дядей, братом моей матери, -- продолжал молодой человек. -- Этот родственник тщательно опекал меня; он внимательно наблюдал за моим воспитанием и отдал меня во флот.
-- И вы сделались превосходным моряком, клянусь вам, несмотря на вашу молодость!
-- Я имею честь служить офицером во флоте Его Католического Величества, короля Испании.
-- Но каким же образом, позвольте вас спросить...
-- Имейте терпение, -- перебил Франкер, -- ведь я вам сказал, что вы все узнаете.
-- Это правда, продолжайте же и простите, что я перебил вас так некстати.
-- Около шести месяцев тому назад я находился в Веракрусе, где отдыхал от продолжительного путешествия в Европу. Однажды дядя позвал меня, говоря, что хочет открыть мне нечто важное. Я явился по его приказанию. При разговоре присутствовал только его сын. Тут я услышал страшную историю моей фамилии.
Молодой человек остановился; рыдание вырвалось из его груди, он опустил голову на руки и заплакал. Монбар невольно проникся жалостью к этому юноше, горесть которого тронула его, быть может, несколько больше, чем он желал бы.
Наконец после нескольких минут, печальное безмолвие которых нарушалось только подавляемыми всхлипываниями Франкера, тот вдруг поднял голову и, устремив на флибустьера глаза, горевшие лихорадкой, с выражением смертельной ненависти и гнева сказал:
-- К чему продолжать эту страшную историю? Разве вы не знаете ее так же хорошо, как и я? Вы обольститель моей матери, которая умерла от отчаяния, проклиная вас! Вы -- низкий убийца моего отца!
При этом страшном, ужасном обвинении Монбар вдруг вскочил, как будто змея ужалила его в сердце, лицо его покрылось смертельной бледностью, кровавая пелена застелила глаза, рев хищного зверя сорвался с его яростно сжатых губ. Как тигр прыгнул он на молодого человека и с силой, удвоившейся от гнева, опрокинул его на пол. Став коленом на его грудь, он левой рукой сжал горло своего врага, а правой со свирепым хохотом занес кинжал над его головой.
-- Ты умрешь, злодей! -- вскричал он хриплым голосом.
Молодой человек, удивленный этим внезапным нападением, которого он вовсе не ожидал, не старался избавиться от сильной руки, державшей его. Он понял, что все его усилия будут бесполезны. С невыразимым презрением и насмешкой устремил он свой взгляд на врага, презрительная Улыбка скривила его губы, побледневшие от волнения; твердым голосом он трижды бросил Монбару в лицо одно только слово:
-- Злодей! Злодей! Злодей!
Несчастный молодой человек должен был погибнуть. Зловещий блеск стали ослепил его глаза; ничто уже не могло бы его спасти. Вдруг тонкая и нежная рука, рука женщины, схватила Монбара за руку, и нежный голос вскричал с мольбой и горестью:
-- Неужели Монбар убьет ребенка, беззащитно лежащего у его ног?!
Флибустьер обернулся, не снимая, однако, колена с груди врага. Возле него стояла хозяйка гостиницы, бледная, дрожащая, испуганная, как статуя Горести, прекрасная в своих слезах, как древняя Ниобея [Ниобея (Ниоба) -- в греч. мифологии жена царя Фив Амфиона. Семеро сыновей и семеро дочерей Ниобеи были убиты Аполлоном и Артемидой. От горя Ниобея окаменела и была превращена Зевсом в скалу, источающую слезы.], и смотрела на него с таким выражением мольбы, нежности и покорности, которого не сумел бы передать ни один живописец. Флибустьер потупил глаза под полным магнетической силы взглядом этой женщины.
-- О-о! -- прошептал он тихим прерывистым голосом.
Как бы подчиняясь неведомой силе, он медленно приподнялся, заткнул кинжал за пояс, отступил на два шага, чтобы дать своему врагу возможность приподняться, и, скрестив на широкой груди руки, высоко подняв голову, нахмурив брови, с мрачным взором, с влажным от выступившего пота лбом, молча ждал -- спокойно и с достоинством, как отдыхающий лев.
Почувствовав себя свободным, молодой человек вскочил и в одну секунду очутился на ногах; однако, подчиняясь величественному виду этой женщины, он остался неподвижен и лишь дрожал от гнева, но не делал ни малейшего движения, чтобы обнажить свою шпагу или выхватить кинжал.
Женщина, так кстати вмешавшаяся и предотвратившая готовое вот-вот свершиться убийство, с минуту рассматривала обоих с чрезвычайным вниманием, потом, сделав два шага вперед, стала между ними, как бы желая помешать новой схватке.
-- Милостивый государь, -- обратилась она к Монбару, -- ваша безумная ярость чуть не заставила вас совершить ужасное преступление.
-- Это правда, -- ответил флибустьер с кротостью, которая изумила его врага, -- и мне пришлось бы сожалеть об этом вечно, поэтому я благодарю вас за ваше вмешательство.
-- После вы будете благодарить меня еще больше, -- сказала женщина тихим, едва внятным голосом.
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Пока ничего, -- ответила она. -- Милостивый государь, -- обратилась она к молодому человеку, -- оскорбления гораздо больше бесславят того, кто их произносит, чем того, к кому они обращены. Вместо того чтобы увлекаться гневом, который вы считаете справедливым, продолжайте спокойно, тоном, достойным вас и того, кто вас слушает, начатый вами рассказ, и тогда, быть может, эта таинственная история разъяснится и вы узнаете, что вы не жертва, а орудие чужой ненависти.
Слова эти, произнесенные очень сдержанно, заставили молодого человека призадуматься, тем более что в этот же день его родственник уже говорил ему то же самое. Однако он был страшно уязвлен полученным им уроком; он чувствовал жестокое унижение и старался удовлетворить свою гордость.
-- Милостивая государыня, -- ответил он с необыкновенной вежливостью, однако с чуть приметным оттенком насмешки, -- по милости вашего великодушного вмешательства этот человек не убил меня; следовательно, я обязан вам жизнью. Смиренно благодарю вас -- не потому, что я дорожу жизнью, но потому, что задача, возложенная на меня, мной не выполнена: моя мать и мой отец еще не отомщены. Однако услуга, за которую я буду вам признателен вечно, не дает вам права, я полагаю, вмешиваться в дела, которые, позвольте вам заметить, касаются меня одного.
Холодная, презрительная улыбка сжала губы трактирщицы.
-- Откуда вы знаете? -- сказала она. -- Взгляните на этого человека, как вы его называете, -- он меня узнал, я в этом убеждена, и право, которое вы у меня оспариваете, он признает и считает вполне законным.
-- Это правда, хотя прошло немало долгих и печальных лет после нашей последней встречи, -- ответил Монбар. -- Я узнал вас и убежден, что ваше вмешательство правильно и необходимо.
-- Пусть так, я не стану оспаривать этого, -- холодно ответил молодой человек, -- да и что мне за дело, сохранится или нет эта тайна. Конечно, по долгу вежливости, остатки которой я еще сохранил по отношению к этому человеку, мне не хотелось бы разглашать его бесчестье, но вы требуете -- и я буду говорить.
-- Да, говорите, и, как сказала сейчас сеньора, мы, может быть, узнаем, на кого должно пасть бесчестье, о котором вы заявляете так уверенно.
-- Когда ваш мнимый дядя кончил свой страшный рассказ, -- продолжала трактирщица, -- что приказал он вам сделать?
-- Мнимый, сеньора?! -- запальчиво вскричал молодой человек.
-- Да-да, мнимый, по крайней мере до окончательного установления обратного.
-- Но каким образом можете вы знать эту историю, когда я ни разу ни словом не обмолвился о ней?
-- Только что я подслушивала вас за дверью.
-- О! Но это шпионство...
-- Оно спасло вам жизнь.
Он опустил голову; в очередной раз он был побежден и признавал бесполезность дальнейшей борьбы.
-- Как я вам уже сказал, я был офицером испанского флота, -- продолжал Франкер свой рассказ. -- По приказанию дяди я подал в отставку и в качестве матроса нанялся на флибустьерский корабль.
Монбар вздрогнул.
-- С какой целью? -- тихо спросил он.
-- С целью узнать все о ваших силах, ваших средствах, вашей организации, оценить силу вашего могущества, для того, чтобы вас победить и навсегда разорить ваши разбойничьи гнезда, служащие оскорблением человечеству.
-- Словом, -- заметил Монбар с едкой насмешкой, -- ваш дядя под благовидным предлогом некоего мщения сделал из вас шпиона. Нечего сказать, достойная роль для кастильского дворянина!
-- Милостивый государь! -- вскричал Франкер запальчиво, но, тотчас преодолев себя, продолжал: -- Пусть так, шпион, но, по крайней мере, цель, которую я задал себе, облагораживала в моих глазах эту роль.
-- Ваш софизм не ответ, -- сухо произнес Монбар. -- Но цель, о которой вы говорите, насколько я понял, была не единственной вашей целью.
-- Нет, у меня была цель еще более священная -- узнать обольстителя моей матери, убийцу моего отца, и отмстить ему.
-- Без сомнения, убив его? -- иронически поинтересовался Монбар.
-- Нет, захватив его и заставив его повесить как вора и убийцу.
-- Негодяй! -- вскричал Монбар. -- Итак, ты признаешься в вероломстве?
-- Я признаюсь в том, что я сделал, и горжусь этим.
-- Так это ты уже несколько месяцев передаешь планы наших экспедиций испанцам?
-- Да, я.
-- Да знаешь ли ты, несчастный, что ожидающие тебя наказания ужасны?
-- Знаю, -- просто ответил Франкер.
-- И ты не дрожишь?
-- Зачем мне дрожать? Приняв данное мне поручение, я знал, на что иду и чему подвергнусь, если меня узнают, я заранее рассчитал все шансы за и против. Я начал против вас страшную партию, поставив на кон свою голову. Я надеялся, что Господь будет со мной, потому что защищаемое мною дело справедливо. Господь оставил меня, я покоряюсь Его всемогущей воле без ропота и без слабости. Я в ваших руках; делайте со мной все что хотите. Я проиграл, я сумею достойно заплатить.
-- Да, -- сказал Монбар с холодным гневом, -- сегодня же вы получите заслуженное вами наказание.
-- Молчите! -- внезапно произнесла трактирщица, протянув руку как бы для того, чтобы остановить Монбара. -- Молчите и подождите еще несколько минут. Этот человек не все сказал.
-- Как! Это еще не все?!
-- Нет, он забыл назвать нам свое имя. Мы должны знать, действительно ли он дворянин, как хвалится, или, напротив, ничтожный шпион, негодяй низкого сорта, состоящий на жалованье у наших врагов.
Произнося эти слова, трактирщица обменялась с Монбаром взглядом, имевшим странное выражение; флибустьер молча кивнул головой в знак согласия.
-- Ага! -- торжествующе воскликнул молодой человек. -- Я ожидал этого. Однако ваше ожидание будет обмануто; я умру, но вы не узнаете, кого убили!
Монбар сделал движение, выражавшее досаду.
-- Вы ошибаетесь, -- возразила трактирщица. -- Если мы и не знаем вашего имени, то ничего нет легче его узнать.
-- Сомневаюсь, -- насмешливо ответил Франкер.
-- Дитя, -- промолвила она с нежным состраданием, -- ребенок, считающий себя сильным, потому что вы решительны и честны, а между тем вы только игрушка в руках окружающих.
-- Милостивая государыня! -- вскричал он.
-- Как! -- продолжала она, не обращая внимания на его слова. -- Мой слуга Бирбомоно передал вам письмо, назначающее свидание. Сегодня утром вы отправляетесь на это свидание. На берегу Аргонито в трех лье отсюда человек в костюме буканьера больше часа беседует с вами, обнимает вас, называет родственником, а вы предполагаете, будто мы, имеющие такой сильный интерес узнать обо всем происходящем, не знаем этого человека!
-- Нет, потому что если бы вы его знали, он был бы немедленно задержан или, по крайней мере, вы постарались бы его захватить.
-- Вы ошибаетесь; мы очень хорошо знаем этого человека, однако он свободен, потому что этот человек, хоть и испанец, не желает нам зла, а иногда даже оказывает нам некоторые услуги.
-- Скажите же, как его зовут!
-- Как его зовут? Если вы непременно хотите, чтобы я назвала вам его имя, извольте: его зовут дон Санчо Пеньяфлор, он губернатор острова Эспаньола.
-- Дон Санчо Пеньяфлор! -- вскричал Монбар с изумлением. -- О, теперь все понятно!
-- Может быть, -- сказала трактирщица, -- начинает показываться свет; подождем, пока он засияет ярче, прежде чем будем радоваться.
Молодой человек смутился.
-- Ах, Боже мой! -- огорченно воскликнул он.
-- Дон Санчо здесь... -- сказал Монбар. -- Вы это знали, донна Клара?
-- Как же мне не знать? -- ответила она просто.
-- Это правда, -- заметил Монбар. -- Каковы бы ни были для меня последствия, я увижусь с ним.
Донна Клара приблизилась к молодому человеку.
-- Вы любите дона Санчо, -- сказала она ему, -- он тоже любит вас; может быть, если бы вы последовали его советам, вы не оказались бы теперь в таком положении. Но что сделано, то сделано, и возвращаться к этому бесполезно. Выслушайте меня: герцог Пеньяфлор сказал вам, не правда ли, что Монбар обольстил вашу мать и убил вашего отца?
-- Да, -- прошептал Франкер, разбитый волнением.
-- О, я узнаю этого неумолимого человека! -- вскричал Монбар. -- Как ваше имя, молодой человек? -- повелительно спросил он.
-- Дон Гусман де Тудела, -- ответил Франкер, больше не сопротивляясь.
-- Ну, дон Гусман де Тудела, дайте мне ваше честное слово, что вы не будете стараться бежать.
-- Даю, -- ответил Франкер откровенно.
-- Хорошо. Бирбомоно поедет с вами в Санто-Доминго... У вас, должно быть, есть способы безопасно проникнуть в столицу испанской колонии?
-- Есть.
-- Хорошо. Расскажите дону Санчо о страшной сцене, что произошла между нами.
-- Расскажу.
-- Заклинайте дона Санчо именем всего святого ответить вам, действительно ли я виновен в преступлении, в котором его отец герцог Пеньяфлор обвинил меня перед вами. Если он ответит вам утвердительно, вы найдете меня здесь готовым дать вам любое удовлетворение, какое вы потребуете от меня.
-- Вы сделаете это? -- с радостным изумлением вскричал Франкер.
-- Клянусь честью, -- торжественно ответил Монбар. -- Но если, напротив, он скажет вам, что я не только невиновен в этих преступлениях, но еще и более двадцати лет подвергаюсь преследованию неумолимой и несправедливой ненависти, что сделаете тогда вы? Отвечайте!
-- Что я сделаю?
-- Да, я спрашиваю вас.
-- Я в свою очередь даю вам слово, если он скажет мне это, передать себя в ваши руки, чтобы вы располагали мною, как захотите.
-- Я принимаю ваше слово. Ступайте, друг мой, -- позвольте, мне назвать вас таким образом, -- теперь только три часа; отправившись немедленно, на рассвете вы сможете быть в Санто-Доминго. Этого вы хотели? -- обратился он к донне Кларе, и в голосе его послышалась невыразимая доброта.
-- О, вы великодушны и благородны, как всегда! -- вскричала она, падая на колени и заливаясь слезами.
Монбар приподнял ее с кроткой улыбкой.
-- Надейтесь, бедная женщина, бедная мать, -- сказал он с нежностью.
Через час дон Гусман в сопровождении Бирбомоно мчался галопом по дороге, ведущей в Санто-Доминго.