Дон Фернандо д'Авила по прибытии в Гибралтар снял очаровательный загородный домик на расстоянии нескольких ружейных выстрелов от города, но до такой степени скрытый в лесу, что нельзя было найти его, не зная, где он находится. Он запасся всевозможной провизией, роскошно меблировал дом, так как хотел, чтобы в случае нападения флибустьеров у его питомицы было надежное убежище.
Как только показался флибустьерский флот, губернатор поспешил под конвоем преданных слуг отвезти донью Хуану и ее кормилицу в этот дом, где они могли на время быть в безопасности, после чего возвратился на место сражения, на пост, выбранный им для себя, который, разумеется, был самым опасным, приказав, однако, своим доверенным слугам держать наготове оседланных лошадей -- для того, чтобы в случае поражения обе женщины могли бежать в Мериду, куда он хотел отвезти их сам, если ему посчастливиться выйти из сражения целым и невредимым.
Итак, обе женщины остались одни в страшном беспокойстве, которое увеличивалось от пушечных и ружейных выстрелов, звук которых отчетливо долетал до них.
Донья Хуана со страхом, смешанным с надеждой, слушала этот шум битвы, не смея желать успеха ни той ни другой стороне, потому что в одном из враждующих станов находился ее опекун, а в другом -- человек, которого она любила. Не будучи в состоянии оставаться на месте, она беспрестанно переходила из одной комнаты в другую, выходила в сад, во двор, стараясь таким образом обмануть свое беспокойство. Наконец, не имея возможности справиться с ужасным волнением, не раздумывая о последствиях своего поступка или, лучше сказать, просчитав их с тем коварством любви, которая оправдывает все, она решила выставить на крыше дома знак, о котором просил ее Филипп.
"Если испанцы победят, -- говорила она себе, -- это не будет иметь никаких последствий и у меня сыщется масса предлогов, чтобы объяснить этот сигнал; если же сюда явятся флибустьеры и увидят это знамя, оно будет мне защитой, потому что это знамя одного из их главных предводителей".
Успокоенная этим рассуждением, донья Хуана взяла шарф, который всегда носила с собой в шкатулке, схватила копье, которое нашла вместе с другими копьями у стены в передней, и решительно отправилась на крышу дома.
В испанских колониях по причине прекрасного климата крыши всегда сделаны в виде террас; по вечерам они служат местом отдохновения. Во многих американских городах крыши делают в виде висячих садов и убирают цветами и растениями.
Крыша дома, в котором поселилась донья Хуана, была сделана именно таким образом. Кроме того, на крыше имелся даже боскет из померанцевых и лимонных деревьев, в котором молодая девушка иногда уединялась, чтобы без помех предаваться своим мыслям, устремив глаза на море, которое было прекрасно видно с этого высокого места.
Когда девушка дошла до террасы, она отчетливо услышала шум ожесточенной битвы, происходившей недалеко в глубине леса. Легко было различить место битвы, увенчанное облаком дыма, сгущавшимся над деревьями.
-- Боже мой! -- прошептала она, набожно сложив руки и падая на колени. -- Боже мой! Спаси дона Фернандо! Боже мой! Спаси моего возлюбленного Филиппа!
В эту минуту грохот орудий усилился; девушка приподнялась, перекрестилась и решительно направилась к боскету, на вершине которого прикрепила шарф над копьем, которое служило древком знамени.
Потом, боязливо оглянувшись вокруг, чтобы удостовериться, что ее никто не видел, она тихо сошла вниз и уединилась в своих комнатах.
Шум битвы мало-помалу затихал и наконец совсем прекратился.
В полной тишине прошло несколько часов, в течение которых донья Хуана и ее кормилица, ничего не зная о случившемся, находились в ужасном беспокойстве.
Наконец солнце опустилось за горизонт, темнота сменила свет, наступила ночь, а сон не смыкал век доньи Хуаны. Беспокойство девушки становилось все сильнее особенно из-за того, что она пребывала в полном неведении о том, что случилось в прошлое утро. Дон Фернандо, оставляя ее, обещал, если не может приехать сам, прислать к ней гонца, который сообщит ей о результате атаки флибустьеров. Прошли почти сутки, а гонец все не являлся.
К восьми часам утра беспокойство доньи Хуаны сделалось таким сильным, что она не могла устоять и решила во что бы то ни стало узнать, в чем дело. Не слушая возражений кормилицы и почтительных просьб слуг, со слезами на глазах заклинавших ее подождать еще немного, она оделась в мужское платье, заткнула за пояс кинжал и пару пистолетов и приказала приготовить лошадь. Донья Хуана не знала о том, что у дома стояло несколько готовых оседланных лошадей: дон Фернандо отдал это приказание в ее отсутствие. Слуги не хотели говорить этого девушке и, чтобы выиграть время, пошли за лошадью в конюшню.
Прошло несколько минут, во время которых донья Хуана ходила быстрыми шагами по двору, прислушиваясь к малейшему шуму и чувствуя, что ее беспокойство увеличивается с каждой секундой.
Вдруг она услышала со стороны леса довольно громкий шум, и увидела, что к дому приближаются человек десять, среди которых узнала дона Фернандо д'Авила.
Донья Хуана бросилась к калитке и поспешно отворила ее. Беглецы -- в них легко было узнать беглецов по разорванной и окровавленной одежде, по их бледным лицам -- устремились на двор, быстро затворив за собой калитку. Дон Фернандо д'Авила был ранен; он шел с трудом, поддерживаемый одним из спутников. Увидев донью Хуану, он радостно вскрикнул:
-- Я поспел вовремя! Благодарю тебя, Господи Боже мой! Лошадей, ради Бога! Немедленно лошадей!
Но произнеся эти слова, он без чувств упал на землю. Силы изменили дону Фернандо. Донья Хуана бросилась к нему на помощь.
Кровь хлестала из двух страшных ран дона Фернандо; о побеге в эту минуту не могло быть и речи. Девушка приказала перенести своего опекуна в дом и принялась оказывать ему срочную помощь, поручив его спутников нье Чиале.
Эти бедные люди страдали не меньше своего командира; все они были ранены более или менее тяжело, каждый их шаг оставлял на земле кровавый след. Было чудом, что они сумели добраться до дома, так были они слабы и изнурены.
Сомневаться больше не приходилось, один вид этих людей говорил красноречивее самого подробного рассказа. Это были беглецы, спасшиеся от смерти. Победу флибустьеров можно было прочесть по их лицам, искаженным испугом, по их диким взорам.
По распоряжению ньи Чиалы их уложили под навесом на соломе и перевязали их раны.
Обморок дона Фернандо был связан со слабостью вследствие сильной потери крови и усталости от поспешного бегства по непроходимому лесу. Вскоре он пришел в себя. Поблагодарив донью Хуану, он попытался было встать, но девушка удержала его.
-- Вы слишком слабы, -- сказала она кротко, -- подождите несколько часов.
-- Ни одного часа, ни одной секунды! -- горячо вскричал дон Фернандо. -- Нас преследуют, я в этом уверен. Надо бежать, бежать сейчас же. Если я слишком ослаб, чтобы держаться в седле, пусть меня привяжут, но повторяю вам, дитя мое, надо бежать немедленно; считайте, что каждая минута, потерянная вами, вычеркнута из вашей жизни.
-- Хорошо. Если вы требуете, я повинуюсь.
-- Да, да, повинуйтесь. Где мои спутники?
-- Лежат под навесом.
-- Хорошо. Велите слугам взять оружие... Спешите, спешите!
Вдруг он приподнялся на диване, на котором лежал, прислушался и вскричал с выражением неописуемого отчаяния:
-- Слишком поздно, Боже мой! Слишком поздно! Вот они! Вот они! Заприте двери! Загородите все -- или вы погибли!
Несмотря на все усилия доньи Хуаны удержать его, он бросился к двери, призывая слуг к оружию. Отрывистый лай слышался под листвой и быстро приближался к дому.
Скоро из-за деревьев показалась огромная собака с взъерошенной шерстью и высунутым языком; уткнув нос в землю, она как будто отыскивала след, и несколько раз слышался голос еще невидимого человека, который кричал по-французски:
-- Ищи, Монако! Ищи, моя верная собака!
Добежав до калитки, собака остановилась и залаяла еще сильнее.
-- Проклятый зверь! -- вскричал дон Фернандо с бешенством. -- Он напал на наш след и выдает нас врагам!
Он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил в собаку, но выстрел, направленный неверной рукой, не попал в нее.
-- Что вы сделали? -- воскликнула донья Хуана. -- Вы погубили нас!
Дон Фернандо с отчаянием опустил голову на грудь.
-- Подожди, Монако, -- продолжал голос, -- держись, собачка, держись!
Нападение на дом было неизбежно. Испанцы думали только о том, как бы храбро умереть, защищаясь. Мысль о сдаче даже не приходила им в голову. Они слишком хорошо знали нрав своих свирепых врагов.
Первой заботой Филиппа по прибытии в Гибралтар было, как и в Маракайбо, бегом отправиться с Шелковинкой, служившим ему проводником, в тот дом, где жила донья Хуана. Но и здесь его ожидало разочарование: дом был пуст.
Напрасно молодой человек ходил из комнаты в комнату. Очевидные следы поспешного отъезда виднелись на каждом шагу; девушки не было. Филипп нашел платок, забытый на стуле, еще влажный от слез, без сомнения пролитых доньей Хуаной перед ее отъездом. Молодой человек несколько раз поцеловал этот платок и вышел в полном отчаянии, не зная, в какую сторону направить шаги.
-- Я знаю, -- сказал Шелковинка, -- что у дона Фернандо есть дом недалеко от города, но где он находится, мне не известно, так как никогда там не был.
-- Что же делать? -- прошептал Филипп, прижимая платок к губам, как будто надеясь, что эта легкая ткань откроет ему убежище его возлюбленной.
-- Подождите, еще не все погибло! -- внезапно вскричал Шелковинка.
-- Что ты хочешь сказать? -- с беспокойством спросил Филипп.
-- Предоставьте это дело мне; может быть, еще есть надежда.
Юнга заметил Данника, который в сопровождении своей собаки Монако гнался за испанцами.
-- Эй, Данник! -- крикнул юнга. Работник повернул голову.
-- Что тебе? -- спросил он.
-- Мне ничего, -- ответил Шелковинка, -- а воткапитан д'Ожерон хочет тебе кое-что сказать.
-- Я здесь, -- ответил слуга. -- Сюда, Монако!
Он подбежал к Филиппу, к которому был дружески расположен, особенно после одной услуги, которую тот ему оказал.
-- Что вы хотели, капитан?
-- Я? -- с удивлением переспросил молодой человек.
-- Капитан хочет знать, -- поспешно сказал Шелковинка, -- так ли хорошо отыскивает Монако следы, как ты уверяешь?
-- Стоит только испытать, -- ответил работник, ласково поглаживая свою собаку. -- Пусть ему покажут любой след -- человека или зверя, -- и он найдет его.
-- Сейчас мы увидим, старичок; пойдем с нами. Если он найдет след, который ему покажут, ты получишь тысячу франков; хочешь?
-- Еще бы! Можешь считать, что они уже у меня в кармане.
-- Ба-а! По-моему, ты льстишь своей собачке.
-- Монако хорошая собака, -- серьезно ответил слуга, -- я ей не льщу.
-- Хорошо, пошли... Эта собака откроет нам то, что мы ищем, -- тихо сказал Шелковинка Филиппу.
-- О! -- вскричал молодой человек. -- Но это невозможно!
-- Что нам мешает попробовать?
-- Ты прав, -- поспешно согласился Филипп, -- попробуем.
-- Ступайте за мной, -- продолжал юнга.
Они отправились за город. По дороге Филипп собрал еще человек тридцать флибустьеров, которые были очень рады следовать за ними.
Выйдя за город, они остановились.
-- В какую сторону поворачивать? -- спросил Данник.
-- Это зависит от твоей собаки, -- сказал Филипп Даннику, передавая ему платок.
-- Смотри, старичок, -- прибавил юнга, -- речь идет о тысяче франков.
-- Не беспокойся, -- заметил слуга, -- я же сказал тебе, что они у меня уже в кармане.
Он взял собаку за ошейник и дал ей как следует понюхать платок.
-- Ищи, Монако, -- приказал он, -- ищи, моя добрая собака, ищи!
Монако несколько раз обнюхал платок, уткнув нос в складки, потом поднял голову и устремил на своего хозяина глаза, в которых светился почти человеческий разум. Данник пустил Монако. Собака тотчас уткнула нос в землю и начала бегать, описывая все более сужающиеся круги.
Вдруг она остановилась, подняла голову, отрывисто залаяла и, взглянув на своего хозяина, помчалась вперед с быстротой стрелы.
-- След найден, -- сказал Данник.
-- В погоню! В погоню! -- вскричал Филипп. Флибустьеры бросились вслед за собакой.
Было около семи часов вечера, когда юнга увидел Данника и когда ему пришла в голову мысль использовать в своих интересах понятливость Монако. Солнце закатывалось. Несмотря на поздний час, флибустьеры решительно бросились вперед.
К двум часам утра собака, которую, из опасения потерять ее из виду ночью, вели на длинной веревке, проявила беспокойство и несколько раз возвращалась назад.
-- Здесь следы пересекаются, -- сказал Данник, -- было бы лучше остаться здесь до восхода солнца.
Никто не возражал; этот безумный бег в продолжение нескольких часов по почти непроходимым дорогам ослабил если не мужество, то, по крайней мере, их силы; сам Филипп был изнурен усталостью.
На том и порешив, остановились. Разместились на ночлег кто как мог, и скоро все заснули.
На рассвете флибустьеры проснулись; им достаточно было нескольких часов сна, чтобы полностью восстановить свои силы. Собаку снова пустили по следу, дав ей понюхать носовой платок. Через две минуты она нашла след и пустились бегом, как и накануне, в сопровождении флибустьеров, во главе которых мчался Данник, беспрестанно крича:
-- Ищи, Монако! Ищи, моя добрая собака!
Так они бежали довольно долго. К восьми часам утра собака, которую флибустьеры на некоторое время потеряли из виду, начала бешено лаять.
-- Что-то есть, -- проговорил Данник, -- Монако остановился.
-- Поспешим! -- вскричал Филипп, задыхаясь. Данник вновь принялся подгонять собаку. Вдруг раздался пистолетный выстрел.
-- Черт побери! -- закричал Данник, прыгнув как тигр. -- Мою собаку убивают! Держись, Монако, мы здесь, мы здесь!
Собака продолжала бешено лаять. Вдруг флибустьеры очутились прямо перед домом, у которого остановился Монако.
-- Кажется, мы нашли то, что искали, -- сказал Данник.
-- Славная собака! -- вскричал Шелковинка. -- И какая счастливая мысль пришла мне в голову!
-- Остановитесь, -- произнес Филипп.
Он подошел ближе и осмотрел дом. Скоро лицо его просияло: он увидел знамя над боскетом.
-- Наконец-то, -- вскричал он с восторгом, -- я нашел ее! Не размышляя о неблагоразумии своего поступка, он направился прямо к дому.
-- Кто идет? -- закричал грубый голос.
-- Друг, -- ответил он тотчас.
-- У меня нет друзей среди разбойников. Прочь -- или я выстрелю!
Флибустьеры, предвидя битву, приготовили оружие. Но, против всеобщего ожидания, после этих резких слов наступило довольно продолжительное молчание, потом вдруг калитка распахнулась и в дверях показались два человека: дон Фернандо д'Авила и донья Хуана в мужском костюме. Филипп хотел броситься к ней, но молодая девушка удержала его движением руки.
-- Что вам нужно? -- спросил дон Фернандо мрачным голосом.
-- Чтобы вы сдали этот дом, которого не можете защищать, -- ответил Филипп.
-- Сдаться вам? -- произнес губернатор с горькой улыбкой. -- Лучше умереть с оружием в руках!
-- Ваша жизнь и ваше имущество будут сохранены.
-- Да, как вы сохранили жизнь и имущество жителей Маракайбо и Гибралтара. Чем вы можете поручиться в этом?
-- Моим словом, сеньор кабальеро, словом Филиппа д'Ожерона.
Наступило минутное молчание. Дон Фернандо с трудом сделал несколько шагов вперед, опираясь на свою шпагу.
-- Выслушайте меня, -- сказал он. Молодой человек подошел.
-- Я опекун этой девушки, -- с трудом продолжал дон Фернандо. -- Только что она призналась мне в своей любви к вам... Я не буду сейчас расспрашивать, как родилась эта любовь... Она говорит, что вы честный человек и настоящий дворянин. Клянетесь ли вы мне уважать ее и защищать?
-- Клянусь.
-- Я принимаю ваше слово... Умирающим не лгут, а я умру.
-- Сеньор! -- вскричала девушка.
-- Молчите, донья Хуана, время не ждет, дайте мне кончить... Эта девушка была мне поручена в детстве герцогом Пеньяфлором. В этом бумажнике находятся доказательства моих слов, возьмите его.
Он вынул из кармана бумажник и подал его молодому человеку.
-- Вы клянетесь, что честно сдержите ваше слово?
-- Не только относительно доньи Хуаны, но и относительно вас и ваших товарищей, клянусь вам.
-- О! Я сам сумею позаботиться о себе, -- произнес дон Фернандо со зловещей улыбкой. -- Бог свидетель, при своей жизни я старался исполнять обязанности христианина и солдата как честный человек. Я умру, не упрекая себя ни в чем... Донья Хуана, отворите дверь.
Молодая девушка поспешила повиноваться.
-- Выходите все, -- сказал дон Фернандо твердым голосом. -- Бросайте оружие: вы пленники.
-- Нет, -- с живостью обратился Филипп к солдатам, которые стали за спиной своего командира, -- оставьте себе ваше оружие, храбрецы. Вы свободны, ступайте.
-- Ступайте, ребята, -- сказал губернатор, делая им рукой прощальный знак, -- пользуйтесь дозволением, так любезно дарованным вам, и поскорее укройтесь в безопасное место.
Видя, что солдаты колеблются из привязанности к своему командиру, дон Фернандо прибавил тоном, не допускавшим возражения:
-- Уходите. Я так хочу.
Бедняги бросились в чащу деревьев, среди которых немедленно исчезли; флибустьеры даже не повернули головы.
-- Благодарю вас за ваш благородный поступок, -- обратился губернатор к Филиппу. -- Донья Хуана, будьте счастливы и сохраните воспоминание обо мне в вашем сердце; я любил вас, как отец.
-- О, мы не расстанемся! -- вскричала молодая девушка, бросаясь к нему на шею.
Он печально улыбнулся.
-- Мы расстанемся скорее, чем вы думаете, бедное мое дитя, -- прошептал он, целуя ее, -- я благословляю вас!
Он отстранил ее рукой и обернулся к Филиппу, который неподвижно и внимательно стоял перед ним.
-- Такой старый солдат, как я, пощады не принимает и не отдает своей шпаги никому, даже такому храброму дворянину, как вы, -- сказал он. -- Прощай все, что я любил! Да здравствует Испания!
Прежде чем можно было догадаться о его намерении, он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил себе в голову.
Донья Хуана отчаянно вскрикнула и бросилась к нему. Филипп подхватил бесчувственную девушку на руки.
-- Ни слова обо всем, что здесь произошло, братья, -- сказал молодой человек флибустьерам.
-- Клянемся! -- ответили они, невольно взволнованные этой трагической и неожиданной сценой.
-- Ей-богу, жаль, что он убил себя! -- воскликнул Данник. -- Храбрый был солдат, клянусь своей душой!