Выйдя из церкви, Монбар отпустил сопровождавших его флибустьеров и, взяв под руку молодого человека, направился к своему дому. Оба Береговых брата шли молча, не обмениваясь ни единым словом; каждый размышлял про себя. Вдруг Монбар остановился и, взглянув прямо в лицо своему спутнику, спросил:
-- О чем вы думаете, Филипп?
-- Я? -- ответил молодой человек, поднимая голову. -- Я думаю, что Гибралтар просто-таки набит богатством.
Монбар расхохотался.
-- Вы этого совсем не думаете, друг мой, -- сказал он.
-- Я?! -- вскричал Филипп.
-- Конечно! Хотите, я вам скажу, о чем или, лучше сказать, о ком вы думаете?
-- О! Вот уж об этом я с вами поспорю.
-- Посмотрим, -- насмешливо ответил Монбар. -- Вот буквально о чем вы думаете.
-- Буквально! Это уж слишком.
-- Нет. Вы говорите себе, идя рядом со мной и держа меня под руку: "Какой странный этот Монбар, честное слово. Он теряет время в Маракайбо, из которого жители все вывезли, между тем как прямо напротив него, по другую сторону озера, находится Гибралтар, город тем более богатый, что жители Маракайбо перевезли туда все свои драгоценности. Ему стоит только, так сказать, протянуть руку, чтобы захватить все это, а он этого не делает. Я не говорю уже о том, что, пользуясь этой экспедицией, я могу похитить женщину, которую люблю, сокровище гораздо более драгоценное для меня, чем все бочки с золотом, находящиеся в Гибралтаре. Почему же он теряет время вместо того, чтобы действовать против врагов, заранее побежденных и деморализованных нашими успехами?" Что, брат, угадал я вашу мысль?
-- А если действительно такова моя мысль, -- сказал Филипп с плохо скрытым раздражением, -- что вы можете мне ответить?
-- Многое, друг мой. Во-первых, наши враги остерегаются; если они укрылись в Гибралтаре, значит, они решились защищаться.
-- Ну и пусть!
-- Для вас это так, я знаю, но для меня это совсем другое дело. Я не хочу безрассудно бросаться в такое опасное предприятие, где мы будем иметь дело с людьми, укрывшимися в последнем убежище, которые дадут убить себя, защищаясь до последнего, но не отступят ни на шаг.
-- Ну, так мы их убьем.
-- Я знаю, что мы их убьем, но какой ценой -- вот в чем вопрос! Кроме того, с минуты на минуту я жду важных известий; я не хочу ничего предпринимать, не узнав прежде о планах испанцев.
-- Но кто доставит вам эти сведения?
-- Тот, кого вы хорошо знаете, -- ваш бывший юнга Шелковинка, которого я позаботился оставить здесь, когда мы уезжали отсюда, чтобы он мог сообщить нам все необходимые сведения.
-- Да, но Шелковинка исчез. Мы здесь уже две недели, а никаких известий о нем не имеем.
-- Он найдется, не беспокойтесь. Шелковинка слишком ловок, чтобы потеряться.
-- Бедняжка! Его, верно, узнали, и он убит.
-- Не так он глуп... и доказательством служит то, что он уже здесь.
-- Шелковинка? -- вскричал Филипп.
-- А то кто же? Разве вы не видите, что он стоит у дверей вашего дома?
-- И правда! -- радостно вскричал молодой человек. -- Эй юнга! -- обратился он к мальчику, неподвижно стоявшему у дверей.
Мальчик осмотрелся вокруг и, узнав приближающихся к нему флибустьеров, вскрикнул от радости и бегом бросился к ним.
-- Откуда ты явился? -- спросил Монбар, дружески похлопывая его по плечу. -- Я думал, что ты умер.
-- Умер! -- вскричал юнга, смеясь. -- С какой стати, адмирал?
-- Не знаю, -- пожал плечами Монбар, -- но так как по приезде сюда мы ничего о тебе не слышали, мы решили, что ты убит или, по крайней мере, взят испанцами в плен.
-- Откуда ты? -- спросил Филипп.
-- Из Гибралтара, на жалкой лодчонке, которую мне удалось украсть.
-- Я узнаю тебя, ты по-прежнему ловок. У тебя есть что сообщить нам?
-- Много чего, но не здесь, если вам все равно.
-- Ты прав; следуй за мной. Честное слово, это преумный мальчик!
-- Благодарю, капитан. Каким комплементом могу я вам отплатить? -- откликнулся Шелковинка, смеясь.
-- Не стоит. Пойдем с нами и поговорим.
Они вошли в дом Филиппа в сопровождении юнги, который щелкал пальцами и строил гримасы, как обезьяна, грызущая орехи.
-- Теперь говори, -- сказал Монбар, когда они вошли в самую дальнюю комнату, -- и особенно не распространяйся.
-- О! Я буду говорить кратко, -- ответил юнга. -- Что вы хотите знать?
-- Куда делись местные жители и что намерен делать губернатор дон Фернандо д'Авила. Насколько я могу судить, это храбрый воин; я удивляюсь, как это он еще не дал о себе знать после нашего захода в озеро.
-- Все очень просто, он вас ждет.
-- Как! Он нас ждет?!
-- Сейчас я все расскажу.
Юнга начал рассказывать о том, что произошло, каким образом губернатор узнал о прибытии флибустьеров на остров Аруба, как, рассудив, что Маракайбо не может сопротивляться нападению, он отдал приказание очистить город и как губернатор уехал последний, удостоверившись, что все жители в полной безопасности на кораблях отправились в Гибралтар, а многие потом, на мулах, -- дальше, в Мериду.
-- Очень хорошо, -- заметил Монбар, -- я очень рад узнать, что обязан этим приятным сюрпризом Агуиру, я сведу с ним счеты после.
-- Неужели вы думаете, что он остался вас ждать? Как бы не так! Когда он высадил войска, которые ему поручили перевезти на Голубиный остров, он не вернулся на озеро, а, напротив, вышел в открытое море.
-- Тем лучше! -- воскликнул Монбар, радостно потирая руки. -- Таким образом я непременно его встречу... Но вернемся к губернатору. Что же он сделал?
-- Он не терял времени даром; вы напрасно так долго оставались здесь.
-- Что я слышу! Господин Шелковинка дает советы, -- засмеялся Филипп.
-- Я повторяю только то, что слышал, капитан, вот и все.
-- К делу, юнга, к делу! -- с нетерпением вскричал Монбар.
-- Вот вам и дело: как я уже вам говорил, -- начал мальчик с серьезностью офицера, отдающего рапорт, -- жители Маракайбо укрылись в Гибралтаре и Мериде; должен прибавить, что они были приняты самым дружелюбным образом и им был оказан прием, которого заслуживало их бедственное положение. Когда все жители разместились, дон Фернандо д'Авила, старый воин, чье имя прославилось в фландрских войнах...
-- Сократи похвалы, -- перебил Монбар, топнув ногой. -- По-моему, этот негодяй насмехается надо мной.
Шелковинка искоса взглянул на Монбара и, увидев, что выбрал не самое удачное время для шуток, продолжил свой рапорт более серьезным тоном.
-- Дон Фернандо д'Авила, -- сказал он, -- взял с собой четыреста солдат, к которым присоединились четыреста хорошо вооруженных жителей Гибралтара. Этот отборный отряд наскоро построил укрепления на берегу моря и сделал непроходимой дорогу к городу, а в лесу проложил другую дорогу -- на случай отступления.
-- Вот это дельный рассказ, мой милый, -- весело произнес Монбар. -- А можешь ты рассказать, как выстроены укрепления?
-- Это очень легко.
-- Рассказывай.
-- Сначала вырыли ров глубиной в десять футов и шириной в пятнадцать футов, насыпав земли откосом со стороны города, потом за этим откосом воткнули колья, чтобы поддерживать его, и сделали амбразуры для пушек.
-- А пушки поставили?
-- Целых двадцать пять штук.
-- Гм! -- сказал Монбар, качая головой. -- Трудновато будет овладеть этими укреплениями.
-- Ба-а! -- весело воскликнул Филипп. -- Разве мы не взяли Голубиный остров?
-- Это правда, но он не был так хорошо защищен. Что делают испанцы, малыш?
-- Ждут вас; они уверены, что потопят нас всех.
-- Ну, это мы еще посмотрим.
-- Да, -- прибавил Филипп, смеясь, -- тем более что мы неплохо плаваем. Что вы решили, адмирал?
-- Отправляйтесь на свой корабль, любезный Филипп, скоро вы получите мои распоряжения.
-- Итак, мы идем туда?
-- Сегодня же, друг мой; вы довольны?
-- Я в восторге!
-- До скорого свидания. Возьмите с собой этого молодого человека.
Филипп вышел вместе с Шелковинкой.
-- Теперь мы с вами остались вдвоем, -- обратился юнга к Филиппу.
-- Что значит вдвоем?
-- Это значит, -- сказал мальчик со добродушной улыбкой, -- что у меня есть к вам письмо.
-- Письмо ко мне? -- вскричал молодой человек, вздрогнув. -- Правда?
-- Вот оно.
Мальчик подал ему запечатанное письмо. Филипп схватил его и прочел с безумной радостью.
-- Добрая, милая Хуана! -- прошептал он, покрывая письмо поцелуями. -- Итак, ты видел ее, Шелковинка?
-- Кого? -- спросил мальчик с лукавым видом.
-- Ту даму, которая мне пишет.
-- Разумеется. Уж как она вас любит, капитан, да какая она прекрасная и добрая! Это она меня прислала.
-- Она ничего тебе не сказала?
-- Извините, она все говорила о вас. Я никогда не закончу, если стану повторять.
-- Но ты знаешь, по крайней мере, где она живет?
-- Еще бы, ведь я жил у нее в доме! Я без труда отыщу ее.
-- Ты останешься со мной. Мы будем говорить о ней; ты мне все расскажешь, не правда ли?
-- Буду очень рад, если это доставит вам удовольствие, капитан.
-- Я позабочусь о тебе, ты славный мальчик.
В тот же день пушечный выстрел с адмиральского фрегата призвал все экипажи на корабли. Флибустьеры запаслись провизией, взяли с собой пленных, и флот снялся с якоря, оставив перед Маракайбо только один корабль, чтобы не допустить возвращения испанцев и обеспечить владение городом.
Донна Клара на бригантине, которой командовал Данник, в сопровождении своего верного Бирбомоно хотела следовать за экспедицией. Флибустьеры приняли это намерение с криками радости и признательности.
Переезд продолжался три дня. Наконец вдали показался город с многочисленными пригородными домами, опоясывавшими его. Монбар умолчал о сведениях, которые сообщил ему Шелковинка, и строго наказал Филиппу никому ничего не говорить, что тот позаботился исполнить. Он прекрасно понимал, как важно хранить молчание в такой серьезной экспедиции, где малейшее затруднение могло привести в уныние его товарищей, как бы храбры они ни были.
При виде мер, принятых испанцами для обороны, -- затопленных водой полей, испорченных дорог, палисадов и батарей, установленных на берегу, -- Береговые братья на несколько минут испытали неизвестное им доколе ощущение просто-таки панического страха, такого сильного, что Монбар понял, что все может погибнуть, если не поправить дела самым скорым образом.
Флаг, поднятый на адмиральском фрегате, тотчас созвал на военный совет всех капитанов флота и самых храбрых флибустьеров, участвовавших в экспедиции.
Когда все собрались в зале совета, Монбар встал и, прежде чем кто-нибудь успел произнести хоть слово, решительно заговорил.
-- Братья, -- произнес он своим звучным голосом, -- я созвал вас на свой корабль, потому что с такими людьми, как вы, надо приступать прямо к делу и говорить все как есть. Я не хочу от вас скрывать, что успеху нашей экспедиции угрожают многочисленные затруднения. Испанцы, узнав о взятии Маракайбо, успели подготовиться к встрече с нами; они удалились сюда, чтобы блистательно отомстить за прошлые поражения. Их солдаты многочисленны и привыкли к войне, начальники опытны и поклялись умереть, но не сдаться. У них много пушек большого калибра и, конечно, полно снарядов. Вы видите, что я не скрываю от вас правды. Но Береговых братьев напугать нельзя, они не робеют перед препятствиями. Если испанцы так решительны, то это потому, что все их богатства спрятаны в Гибралтаре. Надо взять Гибралтар и захватить сокровища, которые нас там ждут, или потерять их вместе с жизнью. Если мы выйдем победителями -- а так и будет, -- посмотрите, какая драгоценная добыча нас ожидает! Почему же фортуна должна отвернуться от нас после стольких милостей? Разве я уже не командир ваш, не человек, которому дали страшное имя -- Губитель? Следуйте моему примеру. Вспомните то время, когда, менее сильные, чем ныне, мы считали своих врагов только тогда, когда повергали их к нашим ногам. Так не будем же хуже, чем о нас говорят! Да, опасность велика, но и добыча достаточно богата, чтобы вознаградить наши усилия.
Эти слова, произнесенные твердо и решительно человеком, которому они доверяли больше всех, произвели на флибустьеров необыкновенное действие: в них вновь пробудились те сильные страсти, увлечение которыми в конечном счете решало их успех. Трепет гнева пробежал по рядам флибустьеров, пыл сражения, надежда на поживу засверкали в их глазах. Монбар понял, что выиграл дело и что власть его над умами товарищей по-прежнему велика.
Не желая дать остыть этой восторженности, которой польза дела требовала воспользоваться как можно скорее, он отдал приказ немедленно браться за оружие.
-- Вперед, братья! -- закричал он громовым голосом. -- Если я паду во время этой битвы, отомстите за мою кровь кровью испанцев. Но тот из вас, кто поколеблется или отступит, пусть знает, что он трус, недостойный жить среди нас, и будет умерщвлен моей рукой. К оружию, братья, к оружию!
-- К оружию! К оружию! -- закричали флибустьеры, размахивая кинжалами.
Эти крики, подхваченные всем флотом, довели до неистовства пыл и восторженность флибустьеров.
На восходе солнца пятьсот человек, каждый вооруженный только короткой саблей, парой пистолетов и тридцатью патронами, высадились на берег. Это были люди, тщательно отобранные среди экипажа флота. Ступив на берег, они обнялись как люди, которым не суждено больше увидеться, после чего решительно пустились в путь.
Вел их бедный испанец, захваченный в Гибралтаре, которого надежда на богатую награду привлекла на сторону флибустьеров. К несчастью, этот человек не знал распоряжений, отданных губернатором, а сведения, доставленные Шелковинкой, были недостаточны. Монбар скоро убедился в этом.
Проводник привел флибустьеров к дороге, проложенной в овраге, но они увидали, что идти по ней невозможно. Дорога эта там и здесь была покрыта широкими ямами с острыми кольями. Они вынуждены были возвратиться и попытаться пройти в обход через лес; но их остановили другие препятствия, воздвигнутые самой природой. Тем не менее им все же удалось приблизиться на ружейный выстрел к окопам испанцев. Внезапно земля начала уходить у них из-под ног и они увязли по колено в вонючей тине; в ту же минуту шесть пушек принялись осыпать их картечью.
Однако ничто не могло остановить их; они продолжали продвигаться вперед с решимостью, способной испугать самых храбрых солдат.
-- Проходите через нас, победа за нами! -- кричали флибустьеры, которые падали, изувеченные, на грязную землю. -- Вперед, братья, вперед!
Наконец флибустьерам удалось пройти это страшное болото, ноги их стали на твердую почву, мужество удвоилось. Они уже думали, что преодолели самое главное препятствие, когда вдруг из глубины чащи, окружавшей их, раздался страшный залп. Батарея в двадцать пять пушек загремела сбоку от них.
Самые храбрые были мгновенно убиты, другие колебались и не смели идти вперед; ужас сообщился всей колонне. Батарея усилила огонь, ветер смерти пронесся над головами флибустьеров, ряды их смешались, и масса нападавших в беспорядке отхлынула к болоту.
Если быстрая помощь не подоспеет к флибустьерам, они погибнут, и победа останется за испанцами.
Но Монбар уже здесь. Он видел все. В сопровождении Филиппа, Мигеля Баска, Тихого Ветерка, Пьера Леграна, Питриана, Олоне и еще сорока своих товарищей, решивших победить или умереть, он сумел пробиться сквозь огонь батареи, не будучи ранен. Прежде чем его успел накрыть залп картечи, он бросился в сторону и добрался до редута.
Но как идти на приступ без лестниц? Он заплатит жизнью за свою смелость. Филипп что-то шепчет ему на ухо, Монбар улыбается. Флибустьеры поворачиваются и бегут назад с громкими криками. Испанцы, уверенные, что имеют дело с испуганными остатками расстроенного отряда, теряют благоразумие, увлеченные азартом битвы, выбегают из своих окопов и со шпагами в руках устремляются на своих ненавистных врагов.
Внезапно картина резко меняется; именно этого и ждал Монбар. Флибустьеры оборачиваются, и начинается ужасная схватка.
Испанцы, столь же храбрые, но не столь искусные, как их противники, в рукопашной битве, где сабля и кинжал -- единственное оружие, хотели вернуться в свои укрытия, тем более что артиллерия не могла бить по этой смешанной массе иначе, как убивая и друзей и врагов.
Никто не ждал пощады; кровь лилась потоками, сражение перешло в бойню.
Франкер заметил, что артиллерийский огонь редута утих. Он собрал вокруг себя Береговых братьев, короткой, но пламенной речью воскресил их мужество и привел на помощь Монбару. С этого момента победа окончательно перешла на сторону флибустьеров, и они ворвались во вражеские укрепления по груде мертвых тел.
Шестьсот солдат и жителей Гибралтара нашли смерть в этой битве, остальные сдались и были безжалостно убиты победителями. [Рассказ об этой битве строго достоверен. (Примеч. автора.)]
Монбар, которому покровительствовала непостижимая удача, не получил ни единой царапины. Но более шестидесяти флибустьеров заплатили жизнью за эту победу; еще сто двадцать человек, получив ужасные раны, также скоро скончались.
Гибралтар был вынужден сдаться.