I
"НЕРВНАЯ" ДЕВОЧКА
По просторной, хорошо и со вкусом убранной комнате ходила плотная, среднего роста девушка, одетая в форменное гимназическое платье.
Смеркалось. Небо, покрытое причудливыми, кровавого цвета облаками, -- последним дыханием уже закатившегося солнца, -- бросало свой полуфантастический отблеск в окна и еле-еле освещало как ходящую девушку, так и другую, сидящую фигуру -- ее мать.
-- Ах, мамаши, ах, папаши, не томите дочек ваших! Замуж, замуж поскорей выдавайте дочерей! -- пела вполголоса девушка довольно густым и приятным контральто.
-- Клавдия! как тебе не стыдно, -- заметила ей мать. -- Ты бы лучше занялась уроками... Завтра опять получишь скверный балл по математике... Вспомни, ты в седьмом классе... Идет последняя четверть!.. Скоро май месяц на дворе...
-- Да, май... Весна, -- ответила девушка капризным голосом. -- Грудь ласки жаждет... Дайте, дайте любви... Не говорите вы, пожалуйста, о глупой математике... Не кончу курс -- не беда! Замуж выйду. Я ведь не урод и не синий чулок какой-нибудь и не бесприданница! Могу жениха по своему вкусу купить. "И буду с ним я наслаждаться, -- запела вновь девушка, -- и мир земной, мир скорби и забот, покажется нам раем..." Поживем, пока молоды... Математика от нас не уйдет. Ах, папаши, ах, мамаши, не томите дочек ваших...
-- Господи, что мне с тобой делать?! -- воскликнула с сокрушением мать. -- Кто скажет по твоим речам, что тебе еще 19-ти лет нет? Ты не на девушку, а на какого-то солдата похожа.
-- И на гвардейского, -- добавила дочь. -- Понятно, я не институтка какая-нибудь, а вольная птица-гимназистка. Мы не обожаем, а уважаем и рождаем... У нас недавно одну гимназистку выключили за то, что у нее талия пополнела и не в препорцию стала. Какая несправедливость! Студентам позволяют жениться, а нам нельзя. Мы чисто не люди! Кровь у нас еще горячей... Математики и грамматики ее не охлаждают. Невинность -- отсталое понятие. Мы все невинны от рождения. Как хорошо, как умно было бы, если бы нам показывали в гимназии на практике, как кормить своих собственных детей. А то учат какой-то гили!.. Долго ли гимназию окрестить в пансион для благородных дам... То ли дело на акушерских курсах -- там для практики с красивенькими студентиками на родах присутствуешь, это так чудесно, что поневоле сама подумаешь: не поступить ли мне по примеру рожениц. Как наивен князь Мещерский, громя совместные, общие классы мальчиков и девочек!..
-- Клавдия, Клавдия, перестань! Ты положительно хочешь свести меня с ума. Какие речи! Вот что значит все без разбора читать, да на вечеринки студенческие ходить... Ты какая-то куртизанка по взглядам!
-- Именно, мамаша, куртизанка. Что ж тут дурного? Ничего. Вот, со мной рядом в классе Красавина сидит, дочь известной опереточной артистки. Так она на уроках, внизу, на коленях, все "Гигиену медового месяца" читает. Любопытная и поучительная книжка. Ей "Месяц" сам автор, какой-то писака Сергов, подарил. Шила в мешке не утаишь. В гимназии, что очень хорошо, девушки всех сословий учатся. У нас в классе, например, первая ученица Спотыкалкина; так ее отец, говорят, тайный "веселый" дом содержит. Обязательно, если мне в любви не повезет и я все свое состояние промотаю, к ней за протекцией обращусь...
-- Перестань, перестань, -- плачущим голосом проговорила мать. -- Что ты, шутишь или правду говоришь?.. В кого ты уродилась, скажи?! Возможно ли так с родной матерью говорить! Брат у тебя солидный ученый, а ты...
-- Да, солидный, -- воскликнула девушка сердито. -- Но и родился он тогда, когда вы с папой солидно жили. Все говорят, что я очень умна и развита. Я теорию наследственности знаю... Романы Золя -- яркая иллюстрация. Нашлись люди, меня посвятили в тайну моего рождения... Меня по батюшке величают Михайловна, а на деле я, может быть, Сосипатровна или еще помудренее... Отца вы в могилу вогнали своим поведением... Так молчите... В кого мне "институткой-то" быть? Я вся -- страсть, вся -- порок! Иначе и быть не может... Вы были развратницей, и ваш любовник-красавец -- мой отец и портрет -- тоже, думаю, хорош был: чужую жену любил и пользовался деньгами ее законного мужа!.. Не смейте меня попрекать, что у меня нет чистого сердца и никакой любви к вам. Достаточно того, что вы живете до сих пор на средства моего покойного отца. Отца!.. Ха-ха-ха! И я должна вам, как опекунше, до совершеннолетия повиноваться, хотя отец оставил все мне, несмотря на то, что угадывал, какая я ему дочь!.. Я знаю, что и теперь у вас есть кое-кто... Но я вам прощаю и не мешаю... Вы -- женщина сравнительно молодая... Природа сильна... Я по себе знаю... Я не посмотрю ни на какие математики, если кто мне понравится, и попробуйте мне только помешать... Я не виновата, что кровь у меня сильней моего разума и стыда...
-- Ты права, Клавдия! -- с отчаяньем воскликнула мать. -- Но как ты жестока! Как ты язвишь меня! Как бы то ни было, но я тебе все-таки мать! Ты всю свою необузданность взваливаешь на меня, но, может быть, и мои родители, от которых я осталась пятилетним ребенком, тоже были не без греха... Может быть, наследственность и у меня... Ты так бесцеремонно говоришь о моих... Но прости меня... Прости, что я, как ты поясняешь, живу на твои средства. Но не забудь, что я тоже работаю, все хозяйство на мне... Потом, я охраняю твои капиталы... Мы живем только на проценты. Я даже для экономии одну комнату сдаю...
И мать Клавдии тихо зарыдала.
В это время в комнату вошла тетка девушки, старшая сестра ее покойного отца. Она без ума любила свою племянницу: вынянчила ее и теперь очень тревожилась за ее судьбу, слыша про поступки и вольное поведение девушки. Старушка во всем винила ее мать, которую инстинктивно ненавидела за брата, и свою ненависть передала племяннице, неосторожно рассказывая дочери про проделки ее матери. Как всякий добрый человек, она спохватилась, но было уже поздно. Зерно ненависти упало на подходящую почву и расцвело роскошным цветом...
Вот и теперь, слыша такой необыкновенный разговор, она поспешила прекратить его.
-- Будет вам шуметь, -- укоризненно сказала она. -- Что вы делите, удивляюсь? На весь дом раскричались. Услышит ваши разговоры новый жилец, не поймет: куда попал? Нужно огонь зажечь. При свете вам стыднее будет.
И старушка зажгла лампу-молнию.
Мать Клавдии с нескрываемой неприязнью посмотрела на старуху. Если бы дочь не любила так тетку, она выяснила бы ей сейчас, кто виновник такого оскорбительного отношения дочери к родной матери.
"Придется терпеть молча, -- решила она, -- чтобы не раздувать искры в пожар... Проклятая старуха!.."
На глазах ее появились горькие слезы обиды и злобы, и они потекли по щекам ее полного, хорошо сохранившегося и привлекательного лица.
Ольге Константиновне Льговской нельзя было дать более 30 лет. Но, кто знал, что у нее сын уже кончил университет и дочь -- невеста, положительно удивлялся ее свежести. У нее было очень много общего с дочерью: тот же рост, та же дородность, только не было ее злой и необыкновенной красоты...
-- Тетя, вы говорите, -- спросила Клавдия, -- новый жилец? Интересно, кто такой! Наверняка, опять какой-нибудь теленок из мелких чиновников! -- И она красноречиво посмотрела на мать.
-- Нет, Клаша! Говорит, что художник, в училище живописи и ваяния учится и притом в газетах пишет...
-- Слава Богу, -- воскликнула радостно девушка, -- будет хоть с кем живое слово сказать. А хорош он собой?
-- Вот у кого нашла спросить, -- засмеялась старуха, -- ты ведь знаешь, я слепая совсем!
-- Ну хорошо, сами завтра посмотрим! -- и при этих словах Клавдия села.
Щеки ее раскраснелись. Она то и дело прижимала в какой-то истоме руки к высокой груди, которая свободно билась в просторном бескорсетном платье, как будто желая оттуда вылиться.
Девушка была чудно хороша. Она принадлежала к тем удивительным созданиям, на выработку которых предыдущие поколения потратили много энергии, пока они не дошли до высшей точки проявления красоты -- красоты Клавдии. Ее чудные белокурые волосы были такого нежного цвета, что положительно нельзя было поверить, что может быть такое гармоническое сочетание волос и огромных черных блестящих глаз! Нежный, молочный румянец, тонкие брови и поразительно длинные ресницы дополняли остальное. Ее можно было бы назвать идеально-прекрасной, если бы не животный, чувственный и резко очерченный рот и слегка вздернутый, с тонкими "нервными" ноздрями нос. Особенно бросались в глаза эти недостатки, когда Клавдия улыбалась, показывая ряд крупных, редко поставленных, плотоядных зубов.
-- Я женщина, слишком женщина! -- казалось, так и говорила ее улыбка. -- Если я захочу, каждый побежит за мной, хотя я и подарю ему не ласки, не трепет своего горячего тела, а гибель и смерть...