ЖИЛЕЦ -- ПОЭТ И ХУДОЖНИК
Николай Павлович Смельский, новый жилец Льговских, был в последнем классе училища живописи и ваяния. Сын бедного учителя рисования в одном из глухих городков Саратовской губернии, он, по окончании 4-классной прогимназии, почти мальчиком прибыл в Москву. Средств у него не было никаких. Отец не благословлял его поездку в столицу, а всеми силами старался пристроить его писцом в какую-нибудь канцелярию, где можно было бы, получая гроши, кормиться и помогать громадной, бившейся, как рыба об лед, семье. Но развитой не по летам мальчик не хотел и слышать советов отца. Он всеми силами стремился в "высь", и эта высь занесла его в Москву. Коля Смельский безусловно бы погиб в чужом, громадном городе, если бы не его счастливая наружность, а также и необыкновенные способности. Он сразу, что называется, попал в точку, заинтересовав одного знаменитого художника сначала как "натура", а потом уже как хорошо умеющий рисовать. Массу эскизов набросала с него "знаменитость", прежде чем пристроить его в училище. Коля очень хорошо учился и все свободное время посвящал чтению. Из "штудирования" газет он скоро понял, что пишут в них такие грамотеи, которых он очень легко может заткнуть за пояс, в особенности в своей сфере, в художественной критике. Он попробовал свои силы, и написанная им статья по поводу последней выставки была с удовольствием помещена в одной из бойких газет, и Смельского даже попросили быть ее постоянным сотрудником. С самого детства Коля писал потихоньку стихи. Обласканный редактором газеты, он попытал снова запрячь Пегаса и составить злободневные стишки, и что же: стихи очень понравились, и Смельский стал ежедневно заполнять своими рифмами газетный лист! Таким образом, заработок, небольшой, но все же заработок, позволил ему отказаться от помощи "знаменитости" и начать самостоятельную жизнь.
Смельский был скромный молодой человек. Ему было двадцать четыре года, но он еще не знал физически ни одной женщины. Его целомудрие было предметом постоянных насмешек товарищей, бродивших по притонам, посещавших заведение г. Декольте. С двумя своими товарищами Смельский перессорился из-за "женского вопроса" и переехал от них ночью в первый попавшийся номер. Ему в этот вечер готовили полное падение, так как товарищи нарочно пригласили к себе трех "дам", причем ассигнованная на его долю "красавица" была действительно привлекательна и крайне нахальна. Она даже почти разделась, чтоб соблазнить прекрасного Иосифа, но он благополучно, собрав свои пожитки, удрал.
"Дама" пустила вдогонку Смельскому крепкое слово и попросила послать за другим "умным". "Умный" не заставил себя долго ждать и дорого поплатился: через несколько дней после ночи наслаждений, он опасно заболел.
Смельский, узнав про это, еще более убедился в "верности" своего целомудрия. Будучи очень красивым юношей, он не раз подвергался натискам женской нации, но всегда благополучно. Женщины, как и товарищи, близко знавшие его, удивлялись, как можно с такой страстной наружностью, да еще специализировавшись в рисовании исключительно голого женского тела, чуждаться прелестей физической любви!
-- Просто он притворяется, -- решали все. -- В тихом омуте черти водятся. Обязательно какая-нибудь прекрасная натурщица "живет" с ним.
Но все жестоко ошибались. Он любил тело как красоту, как божество и боялся осквернить его, войдя с ним в более реальное сношение.
Иногда он положительно изнывал от страсти, глядя на роскошные формы какой-либо натурщицы. Казалось, и хозяйка этих форм чувствовала эту страсть красавца- художника и не прочь была отдаться ему... Но проходили мгновения, художественная страсть одерживала победу над страстью земною, и Смельский снова обращался в холодный мрамор...
Весь излишек заработанных денег Смельский употреблял на покупку художественных изданий и на более красивую "натуру". Жил он всегда очень скромно, в одной большой, светлой комнате, и работал, работал.
Комнату у Льговских Смельский снял не сразу. Масляные глаза матери Клавдии не понравились ему.
"Еще вздумает ухаживать за мной, -- предположил художник. -- Знаю я подобного сорта женщин!"
С такими мыслями он вошел вместе с Ольгой Константиновной в гостиную и, увидав большой последний портрет Клавдии, остолбенел: красота девушки поразила его.
-- Настоящая вакханка, -- подумал он про себя. -- Где я ее видел?.. Вот если бы она согласилась позировать для моей картины! Золотая медаль была бы обеспечена...
-- Скажите, кто это? -- спросил Льговскую Смельский. -- Извините за нескромный вопрос, но я -- художник...
-- Моя дочь Клавдия, гимназистка, -- бросила небрежно Льговская. -- Очень испорченная девчонка! -- добавила она кокетливо.
Смельскому очень не понравилась такая откровенность.
"Сама-то ты испорченная! -- подумал про себя художник. -- Молодится, сразу видно!.."
-- Тридцать рублей я согласен заплатить за комнату, -- сказал он. -- Комната светлая, в ней очень удобно работать... На дачу я не езжу и прошу вас определенно сказать мне: уезжаете ли вы из Москвы и оставляете ли за собой квартиру?
-- Никогда не переселяемся на дачи, -- ответила Ольга Константиновна. -- Рядом с нами Екатерининский парк. К чему! Клавдия московских дач не любит. Ей давайте Кавказ или Крым. Вот, она теперь в Алжир с богатой подругой собирается. Просто беда! Мы же уже пять лет никуда с этой квартиры не трогаемся.
-- Отлично, -- воскликнул Смельский. -- Я ваш жилец. Прошу из комнаты все вынести, за исключением дивана. У меня своя "художественная" обстановка, -- добавил он, смеясь. -- Я вечером к вам перееду. Пока до свиданья.
Подавая руку Льговской, художник неприятно поморщился: слишком крепко и долго жала ее его новая квартирная хозяйка.