"ХОДАТАЙ" ПОЛУСОВ
На следующий день "дебюта" Клавдия проснулась очень рано. До четырех часов ночи ей не давал спать "баритон", и она прогнала его домой.
-- Я устала... Уходи, -- заявила откровенно "звезде" новоиспеченная "Нана". -- Мне завтра нужно рано вставать!
Как ни не хотелось Выскочкину уходить из тепла на свежий весенний воздух, а пришлось: Клавдия не любила повторять свои приказания два раза!
После ухода певца Клавдия забылась, но ненадолго, тяжелым, беспокойным, похожим на кошмар сном.
В восемь часов она уже была на ногах... Гнев, досада сосали ее оскорбленное сердце... Она не могла без содрогания вспомнить вчерашний вечер.
"Но кто же в этом виноват? -- уясняла она себе. -- Никто! Печальное стечение обстоятельств!"
Чтобы чем-нибудь отвлечь себя от грустных дум, Клавдия стала подсчитывать свои приходы и расходы. Пока все было вполне благополучно, а потом, пожалуй, будет несколько трудненько без Полушкина.
"Кстати, как он скоро вчера исчез из моей уборной! -- продолжала Клавдия размышлять. -- Послушный стал зверек! -- Далее Льговская вспомнила, что праздники не за горами, а там и переезд на дачу. -- Придется, пожалуй, с Полушкиным помириться: я так привыкла к его "пустынной" даче в вековом парке, недалеко от Кунцева и Москвы-реки!"
Льговская могла "мыслить" до бесконечности. Размышление было одним из ее любимых занятий... Но поклонники постоянно отвлекали ее от философии... Так было и теперь...
Раздался звонок, другой. Горничная то и дело извещала о прибытии совершенно незнакомых личностей, явившихся к Клавдии, как к новой великой артистке, засвидетельствовать свое почтение.
-- Никого из незнакомых не принимать! -- строго приказала Клавдия. Она так боялась, что в числе их придет и вчерашний сумасшедший крикун и ругатель.
Но вот горничная подала карточку Полусова. На обороте ее было предупредительно вписано довольно малограмотно: "Родственник Полушкина. Желаю видеть по делу".
-- Проси! -- сказала Клавдия. -- Полусов, Полусов! -- говорила она про себя. -- Где я слышала эту фамилию? Ба! да не с его ли дочерью я училась в гимназии?
-- Мо-о-жно? -- заикающимся голосом спросил входящий к Клавдии седой, среднего роста господин с козлиной бородкой.
-- Пожалуйста! -- приветливо сказала Клавдия. -- Прошу покорно садиться.
-- Я к вам от всей семьи-и Полу-у-у-шки-ных, -- начал он. -- Пожалейте вы нас. Наш Коко совсем без вас с ума сходит. Простите его, дурачка.
-- Я на него и не сержусь, -- ответила нежно Клавдия. -- Он просто мне надоел... Пусть немного обождет и полечится от нахальства.
-- Он и так лечится! -- воскликнул гость. -- Но лекарства от любви не помогают. Простите его, умоля-а-аю вас.
-- Дайте срок, я подумаю. Кстати, ваша дочь не училась со мной вместе в гимназии? -- и Клавдия назвала Полусову свою гимназию. -- Потом, не родня ли вам Надя Мушки-па?
-- Родня! -- удивленно и вместе с тем тревожно ответил Полусов на второй вопрос. -- По-о-чему это вас интересует?
-- Вы не были ее опекуном? -- не отвечая прямо на его вопрос, спросила Клавдия.
-- Бы-ыл.
-- А зачем вы ее опекли?
-- Я вас не понимаю. Она разве та-ара-а-кан, чтоб ее опечь или запечь...
-- Не притворяйтесь и не острите... Я все прекрасно знаю. Сознайтесь, что вы обидели сирот, и я возвращу к себе вашего Коко! Согласны?..
-- Напрасно вы, суда-арыня, меня обижаете! -- воскликнул жалобно Полусов. -- У Нади еще были опекуны, кроме меня, -- ее мачеха и купеческий брат Верхнеудинцев... Последний ее и опек... Я человек богатый и бездетный, а у него восемь дочерей, и всем приданое подавай!..
-- Почему же вы, -- не отставала Клавдия, -- видя грабеж, не вступились, как опекун, за интересы сирот? Вы тоже, я думаю, от незаконной дележки чужого добра не отказались... Я хочу знать, правду ли мне говорила про вас Надя Мушкина? Я ведь никому, даже ей, не скажу. Сознайтесь, это мой каприз, и я прощу вашего глупого Коко...
Полусов побледнел. Желание угодить Полушкиным боролось с нежеланием сказать правду. Он, как и все старинные купцы, жил чисто внешней жизнью и гордился только своей показной честностью: внутренней для него не существовало, как не существовало и жизни без прописных, обыденных истин, т. е. без того фанфаронства, которое заклеймил еще покойный Островский.
-- Врет Надька! -- уже сердито сказал Полусов. -- Я ее единственный благодетель: и приданое богатое сделал, и деньги ассигновал, только в ней бес сидит: не хочет выходить, за кого мы, старшие, хотим, а за какого-то своего музыканта голопятого. Нет, шалишь, знаем мы этих стрекулистов... Деньги возьмут, протранжирят, а потом к тебе: дай еще, а не дашь -- давай отчет по опеке!
Клавдия терпеливо выслушала эту гневную тираду и по окончании ее вновь сказала с улыбкою Полусову:
-- Так вы не сознаетесь?
-- Не могу же я на себя преступления возводить! -- уже досадливо ответил Полусов. -- Хотя и очень хочется помочь Коко и утешить его родителей, но...
-- Если нет, так до свиданья. Нам говорить с вами больше нечего... Я сама могу помириться!..