"НАНА"
Ровно в 11 часов ночи Клавдия подъехала к театру г. Декольте, освещенному двумя чудовищными глазами-фонарями.
Ее давно уже ожидали.
Сам бенефициант-Декольте высадил знаменитую красавицу города Москвы, благосклонно согласившуюся выступить, в именины "известного антрепренера", в поставленной лично им самим живой картине "Нана", как было возвещено в огромных афишах.
Многоточие и первая буква фамилии Льговской сделали свое дело. Многие захотели посмотреть на сверхчеловеческую красоту Клавдии, не говоря уже об ее знакомых и поклонниках, желающих публично похвастаться близостью к роскошной женщине.
Особенно увивался около Клавдии художник-декоратор и правая рука г. Декольте, Горбоносов. Сметливый и умный молодой человек еще вчера сообразил, когда Льговская приезжала на "генеральную" репетицию, что очень недурственно пристроиться к такой аппетитной, а главное, состоятельной женщине.
Клавдия отнеслась как к "директору", так и к его товарищу очень холодно и властно.
Горбоносов живо понял, что ему здесь ничего не поддует и, оставив в покое Льговскую, живо полетел за кулисы сообщить своим коллегам и таким же ценителям красоты, что она дрянь и что за ней не стоит ухаживать.
-- Наверняка, она тебе, -- заявила какая-то разбитная девица, услыша критику декоратора, -- нос наклеила. Вот ты ее и поносишь. Небось, она не наш брат, и посмотреть на тебя не пожелала!.. Лучше уж ты за мной поухаживай: я с тобой, по крайней мере, трешницу "гостя" завтра разделю!..
В уборной, куда Клавдию попросили пройти, уже находились Наглушевич и светило адвокатуры, Голосистый. Последний, здороваясь с ней, вручил ей конверт со слезным прошением миллионера Полушкина: "Простить и помиловать его, глупого и несчастного".
Льговская прочла "ходатайство" и не уважила его, сделав Голосистому внушение, очень обрадовавшее фельетониста, который недолюбливал адвоката.
-- Сколько вы с него взяли за подачу апелляции, -- ехидно спросила Клавдия "светило", -- если за простую наклейку марки берете с глупцов сто тысяч?
-- Какая вы насмешница! Вам ничего нельзя сказать! -- проговорил, сильно покраснев, адвокат.
-- Я думаю, вы меня хорошо знаете! -- возразила Клавдия.
Живая картина "Нана" удалась на славу. Льговская постояла за себя. Она появилась совсем обнаженной перед публикой, нежась на роскошной кровати. Публика г. Декольте, привыкшая к различным видам, и та была поражена необыкновенной смелостью и красотой позы Клавдии. Театр замер от восторга и преклонения перед "замечательной, божественно сложенной Льговской". Чистота форм ее тела была многим известна по картине Смельского "Вакханка"; но на ней была тогда изображена девочка в сравнении с той, которая теперь лежала живой перед тысячью глаз стариков и юношей... Гробовое молчание продолжалось несколько минут... Руки у всех онемели и не могли аплодировать. Торжество созерцания богини прерывалось только тяжелыми вздохами и похотливым сипением старческих слабых грудей.
Наконец, занавес опустился. Раздался гром рукоплесканий и бешеный, сладострастный вопль: "Бис! бис!" Но в то время произошло что-то необыкновенное. Какой-то посетитель, очевидно, душевнобольной, вскочил в оркестр и начал карабкаться на подмостки...
-- Я ее убью, убью! -- кричал незнакомец и неприлично ругался.
Дюжие руки "молодцов-служителей" схватили его и понесли из зала. На губах бесноватого показалась кровавая пена и он неистово продолжал кричать: "Дайте мне ее, я растерзаю ее белоснежное тело, чтоб она не могла хвалиться им и очаровывать, как змея! Вы бьете меня: я нарушаю ее покой, а она преступает и нарушает все законы!" На помощь служителям явились новые и только тогда удалось "без особенного труда" вынести отчаянного и сильного посетителя...
Этот больной вопль, эти проклятия так подействовали на Клавдию, что она, несмотря на отчаянные просьбы директора "не делать его несчастным и еще раз показаться перед публикой", не могла, даже заполучивши вперед деньги за сегодняшний и завтрашний "спектакль", выйти на бурные требования публики.
-- О, какой ви строгий и безмилосердний! -- упрашивал ее ломанным русским языком "антрепренер-публицист". -- Ви совсом мини позволяйти погубить! Боги вам накажут.
Вместе с директором в уборную Клавдии осмелился появиться Полушкин и еще какой-то малоголовый франт. Подозрительный наперсник миллионера даже позволил себе вставить какую- то пошлость в просьбу директора.
Клавдия вскипела и стала громко кричать: "Пошли, пошли вон".
-- А когда ви так, -- дерзко воскликнул Декольте, -- я вас сам потащил на сцены и велю дать занавес. Не в картинах, так с моим ви будет выбигать к публикам, -- и директор схватил Клавдию.
Настала решительная минута, когда Полушкин, заступившись за Льговскую, мог бы надеяться на ее прощение, но он в то время был уже далеко от уборной. Окрик Клавдии "Вон!" заставил его в один миг "повернуть оглобли". Льговская была совершенно одна, окруженная директором и другими "насильниками".
Самолюбие ее страшно страдало: она первый раз в жизни находилась в таком положении! Все мужчины до сего времени повиновались ее одному взгляду.
Она уже хотела "сдаться", как вдруг на помощь ей явились, услыхав ее протестующий голос, поэт Рекламский и "звезда-баритон" Выскочкин.
Клавдия, задыхаясь от гнева, передала им свой рассказ. Она была почти совершенно обнаженная, но ей было не до приличий.
Великан Рекламский бросился на "именинника" и одной левой рукой выбросил его из уборной. Все остальные, видя участь хозяина, поспешили сами, подобру-поздорову, ретироваться: им всем хорошо были известны нрав и сила г. Рекламского!
Между тем, как декадент очищал уборную, Выскочкин одевал Клавдию или, вернее, мешал ей одеваться...
Клавдии очень льстило публичное внимание знаменитостей, в особенности кумира москвичей -- Выскочкина, и она терпеливо сносила вольности популярного артиста.
А тот, между прочим, действовал "вовсю", совсем забыв о присутствии в уборной поэта.
-- Русалку встретил я, и где ж?.. В уборной Декольтиста! -- напевал он, натягивая чулки на божественные ножки "Наны".
-- Ах вы, шут гороховый, -- говорила уже совсем весело Льговская. -- Ну, едем за это ко мне ужинать, господа; вы его вполне заработали!
-- Как, втроем?! -- разочарованно прошептал певец. -- Благодарю, не ожидал...
-- Я с вами попрощаюсь здесь! -- сказал с поклоном Рекламский. -- Я вас еще не поблагодарил за вчерашнее... Надеюсь, вы не забыли моих убеждений!.. Мне у вас нечего делать!..
-- Я вас не понимаю! -- воскликнула притворно Клавдия. -- Вы, кажется, начали бредить.