Поплакав, камергер успокоился и вдруг почувствовал аппетит. Приказал подать завтрак, вспомнив наставление Ростопчина, и даже затем посвистал на флейте от скуки, пока граф, наконец, покончил с самонужнейшими делами и сел с ним в карету У канцлера они проведены были немедленно в богатейшую галерею картин, антиков и разных художественных, редкостных и драгоценных вещей.
Там канцлер князь Безбородко занят был в кругу близких приятелей, высоких ценителей искусства -- развенчанного польского короля Станислава-Августа Понятовского и художника Тончи рассматриванием планов нового своего дома, предполагаемого к постройке в Москве, представленных на одобрение князя архитектором итальянцем Джиакомо Гваренги.
Огромная голова князя на огромном туловище поражала лепкой черепа и широкого лба. Он сидел, положив толстую ногу в чулках на толстое колено другой ноги. Жирный, огромный мопс, имевший некоторое сходство с хозяином и тоже с чрезвычайно умным выражением безобразной своей морды, неподвижно сидел у подножки кресла.
-- Здоров будь, граф, -- приветствовал канцлер низко кланявшегося Ростопчина. -- А шо-с за птица с тобой? -- продолжал он со своим малороссийским акцентом.
Ростопчин представил камергера, доложив канцлеру, что государю благоугодно отправить его кавалером нашего посольства в Вену, и что он почел долгом явиться, дабы получить руководящие для себя указания.
Князь уставил широкий лоб и огромные глаза свои на мальчика, сохраняя глубочайшую серьезность, и как бы оценивал будущее стоявшего" перед ним кавалера.
-- Да, да, то як же, слышав про хлопца, слышав! Подождите, одначе, тут архитектор рассказывает. Новый дом задумал строить в Москве.
-- И нынешний московский ваш дворец -- несравненное произведение вкуса, -- сказал Понятовский.
Польский король был известнейший любитель и лучший знаток изящного своего времени.
-- Да, граф, -- обращаясь к Ростопчину, продолжал король, -- во всей Европе не найдется другого подобного ему в пышности и убранстве. Особенно прекрасны бронзы, ковры и стулья. Если взять на сравнение Сен-Клу, то смело скажу, в московском дворце князя и более пышности, и более вкуса. Золотая резьба работана в Вене -- верх совершенства! Лучшие бронзы куплены у французских эмигрантов. Не могу забыть особенно парадный буфет в обеденной зале и множество прекрасных сосудов, золотых и коралловых, на уступах оного. Обои чрезвычайно богаты! Китайские мебели прекрасны!
И старый король принялся описывать обед, которым угостил его канцлер, перечисляя все кушанья, с подробностью останавливаясь на их достоинствах и на совершенствах сервировки.
-- Чрезвычайная пышность! -- восклицал король. -- Воображение повара, который, между прочим, приготовил и славную Сарданапалову бомбу с эпикуровым соусом, изобретенную кухмистером Фридриха Великого, истощило все свое богатство! Везде курились драгоценнейшие благовония и все десертные блюда покрыты были хрустальными колоколами с прекрасными фигурами!
Безбородко наклонил огромное ухо и толстую щеку в сторону Понятовского, но лицо его сохраняло то же величавое глубокомыслие и невозможно было угадать, доставляют ли ему удовольствие похвалы короля.
-- Сарданапалова бомба с эпикуровым соусом! -- сказал художник Тончи. -- Я предпочитаю печеный картофель с солью.
-- А я -- цыбулю печеную, -- вдруг вымолвил Безбородко и обратился к Гваренги.
Архитектор стал продолжать объяснение планов, огромные свитки которых лежали перед канцлером на малахитовом круглом столе.
Он рассказывал на странном французском языке об устройстве садов и парков при доме и, увлекаясь, с итальянской живостью и пафосом живописал необыкновенные красоты своего создания.
-- Главной достопримечательностью садов будут развалины, -- объяснял Гваренги, произнося французские слова по-итальянски.
-- Гроты и колоннады? -- спросил Ростопчин.
-- Что гроты! -- с презрением сказал Гваренги. -- В нашем саду будут настоящие классические руины в греческом и римском стиле. Акрополь и Капитолий! Акрополь и Капитолий! -- восклицал архитектор.
Он пустился в подробные описания грандиозного плана перенести в Москву руины античной древности, обелиски, колонны, храмы, термы, амфитеатры и все это сочетать с таким вкусом, так утопить в зелени садов и парков, чтобы в самом деле здесь казалась погребенной и восстающей из гроба вся древность!
Все уже были истомлены грандиозностью фантазии, выполнение которой требовало бесчисленных рук и миллионов и казалось под силу только фараону, но никак не обитателю сермяжной и лапотной Руси, хотя бы и канцлеру, а увлекающийся архитектор, блистая глазами, исполненный вдохновения, все продолжал итальянско-французские объяснения. При этом он так махал руками и подскакивал, чертя на воздухе и как бы осязая формы своих грядущих творений, что несколько раз толкнул огромного мопса, сидевшего у ног Безбородки.
Мопс, наконец, недовольно зарычал. Канцлер сейчас остановил объяснения Гваренги, сказав, что он дослушает в другой раз. Итальянец, огорченный и обиженный, умолк, собрал свитки и вышел.
-- Вот счастливейший и богатейший в мире человек! -- сказал Тончи. -- Еще вашему сиятельству предстоят многие затраты на осуществление сих планов, а при том всякие неудовольствия и затруднения. Между тем, его фантазия все в минуту произвела в действие и превратила в обладателя невиданных дворцов, садов и развалин. Но что такое вся жизнь наша? Сон. Все вещи нам только кажутся, мечтаются. И сны воображения нашего не менее действительны, чем все нас окружающее. Но в них больше совершенства, того вечного совершенства, которое дает истинное блаженство.
-- Я знаком с философией вашей хорошо, -- сказал король Станислав-Август. -- Ею вы нас с королем Людовиком XVIII и благородной дщерью мученика Капета Елизаветой Французской в Митаве утешали.
-- Ваше величество говорите истину, -- подтвердил Тончи. -- Моя система дает высшее утешение человеку и, кроме того, сближает его с самим Творцом -- le met nez á nez avec Dieu! Но в Митаве, если ваше величество изволите припомнить, я еще вас утешал чтением "Divina Comedia" Данте!
-- Да! да! -- улыбаясь, подтвердил Станислав-Август.
И ему представилось, как страдали они от нестерпимой сырости, холода и угара, от дымивших, неисправных печей в деревянном длинном одноэтажном дворце Анны Иоанновны в Митаве. Два лишенные трона короля и дочь Людовика XVI, пережившая казнь родителей, ужасы заключения в Тампле под присмотром санкюлотов, найдя убежище у могущественного русского императора, вели скучную, однообразную, по внешности парадную, но исполненную всевозможных лишений жизнь в скучном немецком городке.
Тончи действительно помогал им забывать свои горести, развивая возвышенную платоническую и пантеистическую философию и читая с ними терцины Данте.
-- Могу доставить удовольствие вашему величеству, -- сказал Безбородко, -- приехали две медные группы славного Жирардена, которые Кольбером были представлены Людовику XIV.
Он приказал принести группы.
Одна изображала похищение Плутоном Прозерпины, другая же Оретия -- Бореем.
Понятовский принялся изучать дивные произведения, пускаясь в подробные исчисления их художественных достоинств.
-- Ну, а теперь поговорим и с молодым кавалером, едущим в Вену! -- обращаясь к Рибопьеру, сказал Безбородко. -- В чем вас наставить, юноша? Вена город отличный. Много там народа.
И Безбородко стал рассказывать, будто читая по книге, родословную всех венских вельмож, все тонкости отношений, скандальную хронику, описывал их обстановку, быт, особенности и недостатки, определяя, кому какие подарки должно подносить, если придется хлопотать по важному делу. Все это он пересыпал хохлацким юмором, сохраняя неизменное глубокомыслие.
Все заслушались картинных описаний канцлера, и, в самом деле, Рибопьер в час времени получил полное и всестороннее представление о высшем венском обществе, куда бросали его судьба и воля императора Павла.
-- Ваше сиятельство являете лучшее подтверждение моей системы о могуществе воображения человеческого, -- сказал Тончи, когда канцлер умолк и стал нюхать из осыпанной бриллиантами табакерки. -- Вы населили свою библиотеку двором и аристократией венской, и мы все видели сие избранное общество во плоти перед собою. Так и все дворы Европы в вашем воображении содержите и приводите в движение политику всего света. А между тем никогда не выезжали из России.