Застольная беседа приняла шутливый характер милой непоследовательности. Крупная соль светской злости пересыпала сообщаемые сплетни всех дворов и аристократии Европы, но речи точили прямо яд, когда касались ненавистного Бонапарта и его родственников. И, хотя принц отвлекал собеседников от политики в область театра, искусств, граций и амуров, как удар сверкающего кинжала, прозвучало восклицание графа Поццо ди Борго:
-- Клянусь непорочным зачатием Богоматери, что настанет день и я убью политически Бонапарта! И этого мало -- я брошу своей рукой последнюю горсть земли на его голову!
-- Ваши слова, милый граф, -- заметила "несравненная" София Замойская, -- дышат истой корсиканской вендеттой! Но Бонапарт военный и политический гений. Похороны его будут еще не скоро.
-- О, графиня, у нас на острове отлично знают всю семью Бонапартов, -- возразил граф Поццо, -- и никто не придавал им такого чрезмерного значения, как это произошло, когда лучшие фамилии Франции были гильотинированы или стали эмигрантами. Среди ничтожеств и наш Бонапарт прослыл гением. Поверьте, графиня, на нашем острове все так умеют душить своих врагов и прокрадываться в их дома незримыми тропинками!
-- Нет пророка в его отечестве, -- сказала Замойская.
Она все время тихо беседовала с Сашей Рибопьером, расспрашивая о Петербурге, о Кракове.
Она желала знать, хороша ли княжна Лопухина и как далеко пошли ее отношения к императору?
-- Княжна мила черными кудрями и очами, черными, как ночь, -- отвечал Рибопьер, -- так мне это казалось в Петербурге. Но теперь, в соседстве яркого солнца, отдаленная звезда померкла.
-- Вы так еще юны, а уже научились льстить. Но мы получили здесь достоверные сведения, что княжна прекрасна и приковала к своим прелестям императора Поля прочнейшими цепями.
-- Видясь ежедневно с Анной Петровной, -- сказал юный дипломат, -- император почитает ее своим другом и привык в ее обществе отдыхать от своих занятий.
Замойская поднесла белый пальчик к алым, как лепесток розы, устам и улыбаясь покачала прелестной головкой.
-- Я узнаю сына мудрого Dieu du Silence! Ваш ответ прекрасен безупречной тактичностью!
-- Благодарю вас, графиня.
-- Но мы знаем, что отношения, существующие между монархом московитов и чернокудрой княжной, превышают простую дружбу! О, мы знаем здесь много, знаем все! -- продолжала красавица. -- Мы знаем, что княжна особенно увлекается вальсом, и, начиная день реверансами перед императором, вечер проводила в объятиях юного рыцаря, кружась в вихре любимого танца! Да, да, не краснейте, не краснейте так! Боже мой, он краснеет, как невинная девица!
-- Графиня, вы неправы! -- вспыхнул и дрогнувшим голосом, в котором звенело негодование, сказал Саша Рибопьер. -- Имя княжны не имеет пятна. Самая чистая дружба связывает ее со мной и с императором.
-- Пусть так. Отчего же, однако, император Поль не перенес этого раздела дружбы между ним и вами? Он не удовольствовался одной своей половиной и не захотел иметь соперника даже в таком невинном чувстве! Дорогой граф, мы ведь знаем, что ваш приезд в Вену кавалером посольства есть на самом деле почетная ссылка!
-- Клянусь вам, графиня, -- пылко ответил кавалер, -- клянусь, что вы совершенно ошибаетесь! Я всегда рад был посещать милое семейство, в котором обычно появлялась княжна. Я тоже люблю вальс. Я готов был проводить с ней приятные часы невинных забав. Я, наконец, танцевал с ней вальс охотно. Однако на это имелся особливый приказ императора.
-- Приказ императора танцевать с княжной вальс? -- удивилась Замойская. -- Может ли быть такой приказ издан?
-- Приказ словесный. Императору было угодно высказаться, что он желает, чтобы княжна всегда танцевала вальс именно со мной. Вы знаете, графиня, слепую преданность русских их государям. Слово самодержца -- закон для подданного.
-- Боже мой, так вы танцевали с княжной единственно только из верноподданнической преданности? Бедная княжна! Но я не верю. Черные очи и черные кудри волшебно действуют на мужское воображение.
Замойская была так сильно напудрена, что цвет ее волос было трудно определить.
-- Спор о преимуществах блондинок и брюнеток -- старый спор, который каждый решает по своему темпераменту, -- с видом искушенного в науке страсти нежной петиметра, важно сказал мальчик. -- Но, если бы вы все, знали, то никогда не настаивали на ваших подозрениях... Откуда, однако, вы все знаете?
-- Сестра Марианна обыкновенно читает мне все письма царевны Селаниры! -- подавая кисть винограда Рибопьеру, шепнула ему Замойская.
-- О, если так, то как же вы можете, графиня, подозревать, что я... -- что мои отношения к Анне Петровне... Ну, что я ею растрепан! Ужели вы это прочли в письмах той особы, перед которой благоговею, образ которой есть мое священнейшее достояние! -- касаясь кружевного жабо, скрывающего медальон Селаниры, сказал пылкий мальчик.
Замойская не отвечала на его вопрос с жестоким коварством.
-- Приказ всегда танцевать вальс! -- качая головкой, говорила она. -- Да это прямо сцена из Данте, где тени преступно влюбленных парочек несутся в кружении вечного вихря! Если вы поступали, в точности исполняя повеление вашего монарха, то почему же он вас выслал из пределов своей империи? Очевидно, тут что-то не так, если такой могущественный автократ принужден был отдалить вас, юношу шестнадцати лет.
-- Семнадцати, графиня, -- пискнул кавалер.
-- Пусть так, но все же юношу, очень... юного юношу! Если государь положил между собой и вами тысячи верст расстояния, явно, что вы покусились на что-то особенно ему дорогое и что мог похитить именно такой юный юноша!
-- Я вам скажу все, графиня, -- измученным голосом сказал мальчик. -- Государь выслал меня за то, что я в самом деле нарушил его повеление. Я танцевал, держа Лопухину за талию. А этот способ танцевать государь почитает нескромным. Вот за что я выслан, если только можно назвать ссылкой доставленную мне государем возможность быть в Вене, столице вкуса и обитания прелестнейших женщин.
-- Так вот истинная вина! Вот страшное деяние ваше! Ах, вы в самом деле государственный преступник! И, очевидно, император выслал вас к нам, в Вену, чтобы вы здесь усовершенствовались в хороших манерах. Но... ведь и об этой вашей тайне мы здесь осведомлены и все из тех же писем! -- сверкнув лукавыми глазами, шепнула мальчику полька.
Лицо юного кавалера приняло трагическое выражение. И он не мог сказать ни единого слова..
-- Да, в письмах было подробно сказано, как вы держали княжну обеими руками за талию, а она бросила ручки вам на плечи, и как вы до того засмотрелись друг другу в глаза, что даже не заметили наблюдавшего из-за ширмы императора! Мы все знаем здесь, мы все знаем, -- шептала безжалостная полька. -- Мы знаем, например, что вы прибыли сюда не один, а вместе с вашим "другом" Дитрихом...
Холодный пот выступил у кавалера при этих словах красавицы. Ему даже показалось, что из сада в балконную дверь заглянула и улыбнулась изрытая оспой щучья морда ротмистра, и понесло знакомой вонью отвратительного кнастера... Саша молчал, и глаза его наполнились слезами. Взглянув на него украдкой, Замойская сжалилась и поспешила шепнуть ему:
-- Успокойтесь, милый граф! Царевна Селанира не осуждает вас за увлечение вальсом с московской красавицей. Тем более, что благодаря ему она получила преданного посла. Завтра же вы будете приняты сестрой Марианной! А теперь придайте более беспечное выражение вашему лицу. О, как юна еще ваша дипломатия! Но потому-то вас и выбрали курьером для исполнения важного поручения.
-- Если меня выбрали для исполнения важного, как вы, графиня, говорите, поручения, -- сказал, оправляясь и боязливо оглядываясь на окружающих, не заметили ли они его волнения, кавалер посольства и камергер двора его величества императора всероссийского, -- то из сего следует обратное тому заключение, которое вы изволили дать Значит юность лет моих не препятствует доверию к моей дипломатии, которая, надо думать, старее моих лет.
-- Милый граф, вы ошибаетесь, -- сказала безжалостная красавица. -- Вам потому и вверили важнейшее поручение, что никому и в голову не могло придти нечто подобное доверить такому младенцу. Оставайтесь же как можно дольше таким чистым и нежным младенцем, и вам еще долго будут вверять важнейшие тайны. Помните, что сказано о младенцах в писании? Таковых есть царствие небесное И Замойская так сладко заглянула в глаза мальчику, что у него захватило дыхание, невыразимо блаженное, до боли, до страдания, -- чувство, смешанное с непостижимой грустью, наполнило все его существо и ему опять захотелось плакать, но уже от восторга!
Увы, далекий, царственный образ, предмет его платонического обожания, померк перед живой красавицей, сидевшей так близко к нему, оправдывая собственное его поэтическое сравнение, что в соседстве яркого солнца отдаленная звезда меркнет. Юноша безумно влюбился в Замойскую и с этого вечера стал ее рабом и пажом.