Окончательная побѣда.
Дѣло было въ январѣ мѣсяцѣ, вскорѣ послѣ того, какъ открылась судебная сессія. Маркъ съ легкимъ сердцемъ поднимался по лѣстницѣ въ свое новое помѣщеніе. Сегодня былъ его дебютъ, и онъ чувствовалъ, что съ честью вышелъ изъ испытанія. Его тесть присутствовалъ случайно къ томъ засѣданіи, гдѣ говорилъ Маркъ, и, по тону его голоса и измѣнившейся манерѣ, Маркъ вывелъ заключеніе, что онъ остался доволенъ. Теперь, думалъ Маркъ, онъ отправится прямо къ Мабель и сообщитъ ей, что фортуна снова ему улыбнулась. Но, войдя въ свою квартиру, онъ нашелъ въ ней посѣтителя, съ нетерпѣніемъ дожидавшагося его. То былъ Колинъ. Маркъ не особенно удивился его приходу. Въ послѣднее время м-ръ Лангтонъ, желавшій, какъ можно дальше запрятать семейный секретъ, просилъ Марка быть репетиторомъ Колина, готовившагося въ экзаменамъ.
-- Какъ вы долго не приходили,-- сказалъ Колинъ.
-- Но сегодня не вашъ день,-- отвѣчалъ Маркъ,-- я не могу съ вами заниматься, дружище.
-- Я знаю, я пришелъ не за этимъ.
-- Вы опять попали въ бѣду, должно быть, шалунъ вы этакій! и хотите, чтобы я васъ выругалъ?-- засмѣялся Маркъ.
-- Нѣтъ, не то,-- отвѣчалъ Колинъ и затѣмъ съ отсутствіемъ всякой дипломатіи, какъ и подобаетъ подростку, выпалилъ:-- зачѣмъ вы заставляете Мабель обижать бѣднаго Винцента?
Маркъ только-что было началъ снимать сюртукъ пріостановился:
-- Еслибы даже я это я сдѣлалъ, то все-таки это не ваше дѣло; но кто сказалъ вамъ, что я это дѣлаю?
-- Никто. Я самъ вижу. Мабель сказала мамашѣ, что не будетъ пріѣзжать обѣдать, когда у насъ обѣдаетъ Винцентъ, а разъ, когда съ нимъ встрѣтилась, почти ни слова съ нимъ не сказала. А теперь, когда онъ такъ боленъ, она не хочетъ его навѣстить. Онъ самъ мнѣ сказалъ, что безполезно ее просить, что она ни за что не согласится! Она прежде любила его; это, должно быть, вы ее сбили съ толку, и это просто срамъ. Мнѣ все равно, хоть сердитесь, хоть нѣтъ! Винцентъ можетъ умереть! И Мабель навѣрное тогда пожалѣетъ о своемъ поведеніи.
Все это было совершенно ново для Марка. Мабель старательно избѣгала всякихъ намековъ на Винцента, и Марку совсѣмъ въ голову не приходило размышлять о томъ, въ какомъ свѣтѣ представились Мабель объясненія Гольройда. Поэтому каждое слово Колина было ему ножемъ вострымъ... онъ никогда не совѣтывалъ Мабель избѣгать Винцента, и рѣшилъ узнать, почему она это дѣлала.
-- Дайте мнѣ его адресъ,-- сказалъ онъ, потому что даже не зналъ, гдѣ живетъ Гольройдъ, и тотчасъ послѣ ухода Колина отправился къ нему.
Онъ не вѣрилъ, чтобы Винцентъ былъ такъ боленъ; вѣроятно, все это преувеличено, но все же онъ не могъ бы успокоиться, лично въ томъ не удостовѣрившись. Его мучила совѣсть за его продолжительное невниманіе.
Карета Лангтона стояла у двери, когда онъ пріѣхалъ, и входя въ гостиную второго этажа, онъ услышалъ ясный голосъ Долли и пріостановился за ширмой, закрывавшей дверь. Она читала Винценту, лежавшему въ креслѣ, сказку Андерсена "Тѣнь"; выборъ палъ на нее совсѣмъ случайно.
Маркъ услышалъ не то печальное, не то циничное заключеніе, стоя невидимый за ширмами:
"Принцесса и Тѣнь вышли на балконъ, чтобы показаться народу и выслушать его привѣтствія. Но ученый не слышалъ всѣхъ этихъ радостныхъ кликовъ. Онъ былъ уже камнемъ".
-- Какъ гадко поступила эта скверная Тѣнь!-- съ негодованіемъ сказала Долли, дочитавъ скажу.-- О, Винцентъ, неужели вамъ не жаль бѣднаго ученаго?
-- Мнѣ гораздо болѣе жаль Тѣнь, Долли,-- отвѣчалъ онъ.
Долли конечно потребовала бы объясненія, еслибы не появился Маркъ.
Онъ пробормоталъ сконфуженно что-то такое, долженствовавшее объяснить его приходъ.
-- Я уже думалъ, что никогда васъ больше же увижу,-- сказалъ Винцентъ.-- Долли, тебѣ пора домой, моя милочка, уже поздно. Ты пріѣдешь по мнѣ завтра и прочитаешь мнѣ еще сказку?
-- Если мамаша позволитъ,-- отвѣчала Долли:-- и знаете, что я вамъ скажу, я привезу съ собой Фрикса. Я знаю, вамъ надо развлеченіе, а это такая забавная собачка.
Когда Маркъ вернулся, усадивъ Долли въ карету, Винцентъ сказалъ:
-- Вамъ вѣрно что-нибудь отъ меня нужно, Ашбёрнъ?
-- Да,-- отвѣчалъ Маркъ,-- я знаю, что не имѣю права безпокоить васъ. Я знаю, что вы не можете простить меня.
-- Я самъ когда-то думалъ такъ, но ошибся. Я давно простилъ васъ. Чѣмъ могу служить вамъ?
-- Я впервые услышалъ, что моя жена дурно къ вамъ относится въ послѣднее время. Я пріѣхалъ узнать въ чемъ дѣло.
Винцентъ вспыхнулъ и тяжело задышалъ:
-- Къ чему снова поднимать эти тяжелые вопросы. Оставимъ ихъ.
-- Простите, что я васъ потревожилъ. Я спрошу у самой Мабель.
-- Не дѣлайте этого,-- энергично возсталъ Винцентъ:-- вы могли бы пощадить меня. Неужели вы не догадываетесь, въ чемъ дѣло. Ну, такъ я вамъ скажу -- это можетъ быть вамъ полезно. Да, вы всему причиной, Ашбёрнъ; ложь, которую я сказалъ въ тотъ вечеръ, принесла свои плоды, какъ всякая ложь, и плоды эти оказались для меня очень, горьки. Спросите самого себя: какого мнѣнія должна быть ваша жена о человѣкѣ, какимъ я себя выставилъ въ ея глазахъ?
-- Великій Боже!-- проговорилъ Маркъ, впервые сообразившій все.
-- Видите ли, теперь я умираю съ сознаніемъ, что никогда больше не увижу ее, и что когда меня не будетъ, она ни разу не пожалѣетъ обо мнѣ и даже постарается поскорѣй выкинуть изъ головы воспоминаніе обо мнѣ. Я не жалуюсь, это для ея же пользы, и я доволенъ. Не думайте, что я говорю это вамъ въ упрекъ. Нѣтъ, но вы можете опять какъ-нибудь скомпрометировать ея спокойствіе или поколебать довѣріе къ себѣ, и вы вспомните тогда, чего стоило другому человѣку выручить васъ, и воздержитесь отъ соблазна.
-- Винцентъ! это не можетъ быть,-- вскричалъ Маркъ прерывистымъ голосомъ,-- неужели вы въ опасности.
-- Такъ мнѣ сказалъ мой докторъ. Я готовъ... Но довольно объ этомъ. Не выводите заключенія изъ того, что и вамъ сказалъ, что я потерялъ къ вамъ всякое довѣріе; напротивъ того, вы скоро убѣдитесь въ противномъ... Вы уже уходите!-- прибавилъ онъ, видя, что Маркъ поспѣшно всталъ.-- Пріѣзжайте еще, если можно; и... если мы больше не увидимся, то вы не забудьте то, что я вамъ сказалъ.
-- Нѣтъ, не забуду,-- вотъ все, что могъ сказать Маркъ, уходя. Онъ не могъ долѣе выносить выраженіе довѣрія и уваженія, съ какимъ снова смотрѣлъ на него другъ.
Идя домой, онъ былъ преслѣдуемъ тѣмъ, что видѣлъ и слышалъ. Винцентъ умираетъ, и послѣднія минуты его отравлены холодностью Мабель. Маркъ не можетъ допустить этого... она, должна увидѣться съ нимъ... должна исправить свою несправедливость... онъ убѣдитъ ее смягчиться!..
И однако какимъ образомъ она исправитъ это, если не открыть ей глаза? Мало-по-малу онъ пришелъ въ заключенію, что въ жизни его наступилъ окончательный кризисъ, какъ разъ тогда, когда онъ думалъ, что теперь все улажено. "Миръ, миръ!" твердилъ онъ себѣ. А это было только перемиріе. Неужели послѣдствія его позорнаго поступка будутъ вѣчно преслѣдовать его? Что ему теперь дѣлать?
До сихъ поръ онъ настолько стыдился и раскаявался въ своемъ прошломъ поведеніи, насколько это было совмѣстно съ его характеромъ, но его успокаивала мысль, что все заглажено, и и что въ сущности онъ одинъ отъ всего этого пострадалъ и наказанъ.
Теперь этого утѣшенія больше не существовало: онъ зналъ, чѣмъ была Мабель для Винцента, и каково ему умирать непонятымъ ею. Долженъ ли Маркъ принимать эту послѣднюю жертву? Все сильнѣе и сильнѣе убѣждался онъ, что стоитъ теперь на распутьи двухъ дорогъ: онъ можетъ умолчать и предоставить пріятелю сойти въ могилу непонятымъ, но вся его прошлая низость поблѣднѣетъ передъ этой послѣдней низостью; если онъ на этотъ разъ свихнется и пойдетъ по болѣе торной дорожкѣ, то, конечно, будетъ безопасенъ отъ всякихъ изобличеній, но за то душа его покроется такимъ позоромъ, котораго уже ничѣмъ не смыть; онъ навѣки потеряетъ и уваженіе къ самому себѣ, и спокойствіе духа. И однако, если онъ выберетъ противоположный путь, путь правый,-- куда онъ его приведетъ?
И въ такой борьбѣ съ самимъ собой пришелъ онъ домой и засталъ Мабель одну у камина.
Долго убѣждалъ онъ ее примириться съ Винцентомъ и съѣздить навѣстить его, и на ея рѣшительный отказъ сознался ей во всемъ; безсвязно, съ перерывами, съ нервной дрожью разсказалъ онъ ей всю исторію собственнаго позора и самоотверженія Гольройда. Онъ не щадилъ себя, даже не пытался оправдываться. Если его покаяніе было позднее, за то безусловное.
Она молча выслушала его, безъ звука, безъ слезъ, и когда онъ кончилъ, продолжала сидѣть, какъ каменная. Это всего болѣе испугало Марка, и онъ не выдержалъ ея неподвижности.
-- Скажи мнѣ что-нибудь, Мабель!-- въ отчаяніи закричать онъ;-- ради Бога, скажи мнѣ что-нибудь.
Она встала, опираясь на кресло дрожащей рукой, и даже при неясномъ свѣтѣ горящихъ дровъ въ каминѣ можно было разглядѣть ея смертельную блѣдность.
-- Свези меня сначала къ нему, а потомъ я поговорю съ тобою,-- сказала она, и голосъ ея звучалъ чуждо, точно голосъ какой-то другой женщины.
-- Въ Винценту?-- переспросилъ онъ, совсѣмъ оглушенный внутренней болью, какую испытывалъ.-- Не сегодня вечеромъ, Мабель. Подожди до завтра!
-- Сейчасъ, сію минуту, и если ты не повезешь меня, я одна поѣду.
Онъ пошелъ нанять кэбъ, и когда вернулся, Мабель уже стояла въ мѣховомъ пальто у раскрытыхъ дверей.
-- Вели ему ѣхать какъ можно скорѣй,-- лихорадочно проговорила она, когда онъ ее усаживалъ въ экипажъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Винцентъ полудремалъ, когда его пробудилъ шумъ шаговъ во лѣстницѣ, и зачѣмъ онъ услышалъ легкій стукъ въ дверь.
-- Я не сплю,-- сказалъ онъ, думая, что это сидѣлка.
-- Винцентъ,-- произнесъ тихій, дрожащій голосъ,-- это я -- Мабель!
Хотя онъ и не былъ подготовленъ къ ея посѣщенію, но не удивился ему.
-- Итанъ, вы пришли,-- сказалъ онъ:-- я очень радъ, вы значитъ не такъ худо обо мнѣ думаете, какъ прежде думали.
Она подошла къ нему, и опустясь на колѣни, взяла его обѣ руки въ свои:
-- Винцентъ,-- съ рыданіемъ проговорила она,-- не говорите такъ... я все знаю, все, что вы выстрадали... онъ все мнѣ разсказалъ, наконецъ.
Винцентъ съ безконечнымъ состраданіемъ взглянулъ въ ея опечаленное личико:
-- Бѣдное дитя, значитъ вы все узнали,-- я тщетно старался спасти васъ отъ этого. Что же теперь вамъ сказать?
-- Скажите,-- что прощаете меня.
-- Неужели вы не знаете, что своимъ приходомъ вы все загладили, Мабель! Но не въ томъ дѣло, Мабель! что вы намѣрены теперь дѣлать?
-- Ахъ! оставимъ это,-- устало махнула она рукой.
-- Мабель, умирающіе имѣютъ свои привилегіи; я долженъ спросить васъ, что вы сказали Марку?
-- Ничего; что же я могла ему сказать? Онъ долженъ самъ знать, что у него больше нѣтъ жены.
-- Мабель, вы не бросили его!
-- Нѣтъ еще... онъ привезъ меня сюда... онъ здѣсь, кажется.... Вы меня сердите этими вопросами.
-- Отвѣчайте мнѣ: мы намѣрены его бросить?
Она встала съ колѣнъ.
-- Что же мнѣ дѣлать,-- спросила она,-- теперь, когда я все знаю. Маркъ, котораго я любила, больше не существуетъ, да и никогда не существовалъ. У меня есть мужъ только по имени. Онъ низокъ, фальшивъ и лживъ, а я считала его честнымъ, благороднымъ и великодушнымъ.
-- Вы слишкомъ строги,-- перебилъ Винцентъ,-- онъ вовсе не такъ дуренъ, какъ вы говорите, онъ слабъ... а не безчестенъ. Еслибы онъ былъ безчестенъ, онъ бы никогда не сознался вамъ. Подумайте, Мабель, вѣдь это было и благородно, и великодушно съ его стороны. Я прошу васъ, умоляю васъ простить его. Помните, что его судьба въ вашихъ рукахъ...
Она молчала, но лицо ея показывало, что она не убѣждена.
-- Вы думаете, что вы больше его не любите,-- продолжалъ онъ:-- но вы ошибаетесь, Мабель. Вы не изъ тѣхъ, которымъ легко разлюбить. Не бросайте его, не покрывайте его позоромъ передъ людьми! простите, простите, ради меня. Обѣщайте мнѣ это.
Она открыла лицо, которое было закрыла руками:
-- Ради васъ, да, обѣщаю простить,-- ради васъ.
-- Благодарю васъ,-- сказалъ Винцентъ слабымъ голосомъ.-- Вы меня сдѣлали счастливѣе. Я бы желалъ повидать Марка, но усталъ. Теперь я засну.
Марксъ ждалъ ее въ маленькой темной гостиной.
-- Поѣдемъ домой,-- сказала она ему, и они такъ же молча уѣхали, какъ и пріѣхали. Но не доѣзжая до дому, Маркъ спросилъ дрожащимъ голосомъ:
-- Мабель, неужели ты мнѣ ничего не скажешь?
Она встрѣтила его умоляющій взглядъ взоромъ, гдѣ не было упрека, а лишь глубокая и безнадежная печаль.
-- Да,-- сказала она:-- не будемъ больше никогда говорить объ этомъ... о томъ, что ты мнѣ разсказалъ сегодня вечеромъ, и постарайся, если можешь, заставить меня забыть.
-----
Люди, знающіе Марка теперь, склонны завидовать его счастію. Его литературныя неудачи начинаютъ забываться; эта тѣнь скандала разсѣялась, когда по смерти Винцента Гольройда стало извѣстно, что въ своемъ завѣщаніи онъ поручалъ Марку Ашбёрну изданіе своего посмертнаго сочиненія. Порученіе это было принято Маркомъ со смиреніемъ и выполнено съ полной добросовѣстностью.
Имя его начинаетъ дѣлаться извѣстнымъ въ юридическихъ кружкахъ. Его не считаютъ глубокимъ законовѣдомъ, но онъ -- солидный адвокатъ, имѣющій даръ убѣждать и очаровывать присяжныхъ.
Общество почти простило аффронтъ, понесенный имъ, и снова готово заключить его въ свои объятія, а домашняя жизнь Марка всѣмъ представляется идеаломъ благополучія. У него прелестная жена и только одинъ ребенокъ, которому мать посѣщаетъ всю свою жизнь.
Еслибы его исторія была лучше извѣстна людямъ, то они, конечно, сказали бы, что онъ отдѣлался гораздо легче, чемъ того заслуживалъ.
И совсѣмъ тѣмъ наказаніе все еще тяготѣетъ надъ нимъ и вовсе не легкое. Справедливо, что внѣшнее благосостояніе завоевано имъ; справедливо, что извнѣ ничто ему больше не угрожаетъ; про Гарольда Каффина что-то не слыхать въ послѣднее время, да притомъ, живой или мертвый, онъ не можетъ больше стать между Маркомъ и его женой, потому что она знаетъ худшее, что онъ могъ бы ей сказать.
Но существуютъ тайныя кары, которыя врядъ ли предпочтительнѣе открытому униженію. Любовь Марка къ женѣ, вслѣдствіе самой своей силы, обрекаетъ его на вѣчное мученіе. Пропасть, раскрывшаяся между ними, все еще не сравнялась; порой ему кажется даже, что никогда и не сравняется, хотя ничто въ обращеніи Мабель не даетъ ему поводовъ къ отчаянію. Но его постоянно мучить мысль, что ея мягкость не что иное, какъ снисходительность, ея ласковость -- одно состраданіе, а преданность -- одно лишь исполненіе долга... Это мучительныя мысли, которыхъ не можетъ заглушить ни упорная работа, ни постоянное возбужденіе.
Займетъ ли онъ когда снова прежнее мѣсто къ сердцѣ свое! жены -- вопросъ, который можетъ рѣшить только время. "Le dénigrement de ceux que nous aimons,-- говоритъ авторъ "Madame Bovary",-- toujours nous en détache quelque peu. Il ne faut pas toucher aux idoles: la dorure en reste aux mains {Уваженіе тѣхъ, кого мы любимъ, всегда насъ отъ нихъ болѣе или менѣе отталкиваетъ. Не слѣдуетъ трогать идоловъ: позолота пристаетъ къ рукамъ.}. А идолъ Мабели потерялъ не только свою позолоту, но даже и свой божественный характеръ.
И, однако, она любитъ его, хотя иною уже любовью: любить больше даже, чѣмъ онъ смѣетъ надѣяться. Пустоту въ ея душѣ наполнилъ сынъ, ея маленькій Винцентъ, котораго она постарается охранить противъ соблазновъ, оказавшихся непреоборимыми для его отца.
Вторая книга Винцента Гольройда была встрѣчена съ искреннимъ восхищеніемъ, но не произвела такого необыкновеннаго фурора, какъ "Иллюзія". Въ ней нѣтъ той силы и той свѣжести, какъ въ "Иллюзіи", и мѣстами ощущается упадокъ энергіи и болѣзненное состояніе ея автора. Но, конечно, она не уронила его славы, и многими, компетентными судьями въ этого рода дѣлахъ даже предпочитается первому его произведенію.
Во всякомъ случаѣ, есть одно существо, которое не можетъ читать эту книгу, безъ чувства страстной жалости въ человѣку, въ произведеніи котораго каждая страница говоритъ о натурѣ, способной въ безкорыстной и рыцарской любви, до конца оставшейся невознагражденной.
А. Э.
"Вѣстникъ Европы", NoNo 9--12, 1885