В марте я снова увидела Луизу на площади Обсерватории. Она толкала коляску с грудным ребенком и вела за руку маленькую девочку.
Ей не повезло. Старик, у которого она раньше служила, умер. Наследство досталось не ей. Нашлись какие-то родственники, которые вдобавок хотели ее засудить, утверждая, что она обворовывала хозяина.
Теперь Луиза служит в семье, где двое детей. Ей приходится трудно. Она должна убирать, готовить и ухаживать за детьми. Хозяева имеют лабораторию. Они изготовляют искусственные зубы. Луиза целый день занята, но платят ей мало. С мужчинами гулять некогда. Иногда удается завести знакомство, когда ходишь с детьми в сад, но это не то.
— Я все еще надеюсь, что я буду счастлива, мадемуазель. Только бы мне не удавить одного из этих змеенышей. Я их ненавижу.
Мне Луиза показалась подавленной, выглядела она изможденной, у нее испортилась кожа, но она еще очень красива.
Она мечтает о браке. Пожалуй, она бы вышла замуж за рабочего. Вы знаете, мадемуазель, так легко потерять красоту. У меня уже начались какие-то болезни. И надоело слоняться по чужим семействам.
— Я хорошо готовлю и шью. Вы понимаете, какой я клад для мужчины. Но я никому не достанусь. Пусть грызут себе локти.
Она была со мной менее откровенна, чем обычно. У нее был раздраженный голос.
— Конечно, у вас есть какие-то планы. Вы кончаете школу. Ну, посмотрим, что из вас выйдет.
Разговор не клеился. Я пожелала Луизе хорошего мужа.
На этом мы расстались.
Вечером я рассказала об этой встрече Габи. Она очень заинтересовалась.
— Ах, ты знаешь, я очень жалею этих женщин. Ты видела кинокартину «Предместье». Они не могут жить в своей среде. Там ужасно. Дома из фанеры. И старьевщики там устраивают свои склады. И голодные дети. И хулиганы хватают женщин, идущих на рассвете на работу. И вот они стараются устроить свое счастье. Но это невозможно. Ты понимаешь, женщина, которая бедствует и у которой нет туалетов, не может рассчитывать на серьезное отношение. Ах, я так счастлива, что не родилась в «предместьи». Ты увидишь, как я развернусь, когда мы кончим школу. Я уже теперь стала совсем другой.
И Габи, растрогавшись, дала мне тетради своего нового дневника.