Акционерное общество «Меркюр дэ Рюсси»
Часть первая
1
Сначала — ничего. Серая редкая трава. Летом — пыль, зимой — снег. Всё — само собой. Притом ни людей, ни зверей, ни исторических воспоминаний. Хоть бы курганишка захудалый, хоть бы байбак, хоть бы кедровые орешки прошедшего барана — ничего. На севере — далеко цепенеет в чине, в сане Санкт-Петербург. Даже бородавки на подбородках балетоманов и те из державного гранита. На юге — Гурзуф, мускат, кафэ глясэ, супруга бородавки, лежа на веранде, читает книжку «Петербург» — роман, 32 печатных листа. Есть еще восток и запад — Империя. Здесь просто — Халчак, имя и плешивая земля. Как сказано — баран и тот до ветру не ходил.
2
В Петербурге, в Гурзуфе — часы, отрывные, настольные, карманные календари, года, эры. В Халчаке — ничего. И вот внезапно — выпирает год первый, а от Рождества Христова 1912-ый. Из Горбовки пришли, поковыряли. Вылез красный пласт. Драконья кровь, сухой сок земли. Кривой Тарас — тертый — в Юзовке первым забойщиком был, — лизнул, понюхал, пальцем притер и весело, радостно, по божескому плюнул:
— Матушка — землица!.. Мать ее!.. Как баба — любить — запустишь, а потом держи — на тыщу будет…
Перекрестился. И в Горбовке поп служил, сиделец винный выбился из сил. Кадили, поминали всякое, ладошкой сотку, трехперстный — ковырять и спать.
3
Что ж!
Рыли. Тарас лез в землю. Спускали в корзине — имя деликатное — «букет». Но запах не цветочный. Сера густо издавала. Эх, тухлая земля!.. Зато богатство. У Тараса цепочка накладная и висюльки. Бабы падки на висюльки — сами гроздью виснут. Работает — и день и ночь.
4
Приказчик с Торважного Завода приезжал на двуколке. Тараса умучил. Взял кусок земли и завернул в газету. Усмехался. Дал целковый.
5
«Русское Слово», № 218. 1912-ый год. Телеграммы: «В Халчаке, близ Горбовки крестьянами открыты богатейшие залежи киновари». (От собств. корр.)
6
Поэт — проехал где-то. Тик купе, стекло слезится — дым. Чадил трубный лес. Приподнял виевы чудовищные веки. После давней правды, и Непрядвы, после святой цыганщины, Елагина, и вдалеке — средь дыма папирос — встречи с Нею (в Египте? Или в красной ложе, где ботики и с ананасом шоколад) увидел. Екнуло. Но благословил. Глухо, трехдольным:
«Америки новой звезда».
Халчак. Вифлеем. Год первый.
7
Тарас Кривой — тертый — мертв. Дорылся. От жирных баб иссох, от киновари душной задохся. Кашель гуляет по нутру, то вверх у горла, — перхнет, прослезится Тарас. То вниз, на дно, норовит всё темное наружу вывернуть, как бурдюк. Словом — пролетели — сорок лет зряшных, звезда Америки, цепочка, бабы, сера. Лопата у другого в руках. Тарас — уж не «букет»; смолистый, продолговатый ящик — торжественно спускается в иную шахту.
8
Акционерное Общество «Меркюр де Рюсси». Правление 74, Бульвар де Миди, Брюссель. Основной капитал 6 000 000 франков. Вторые рудники в Европе по добыче ртути. Годовая добыча 68 000 метр. центнеров. Годовой оборот во франках: 3 000 000.
9
Колумб умер. Вместо бронзового монумента: пьедестал, «благодарная Европа»… мотыка, гордое чело — в корню сгнивший крест. Зато Халчак живет. Сразу в один день — 14 января 1913 — прибыли: бельгийский инженер m-r Волянс, и двое с севера — «кацапы». Рязанские — отец и сын — Егорыч и Андрюшка. M-r Волянс мерял, считал, в книжке из крокодиловой кожи чертил углы. Егорыч гривенник получил — от сердобольной и каракулевой — по случаю Крещенья, еще в Лозовой, сходил в «казенку», сам выпил и сыну дал. В бараке лег под зубастую кусачую овчину, расчесал всё от пупа до души, всплакнул.
— Эх!..
Но не кончил. Уснул.
10
«Феликс Вандэнмэр и С-вья». Два сына — Эмиль и Франц. Эмиль — толстяк — любит спокойные доходы, легкие рубашки-сетки, коктайль со льдом, мечтательных модисток и — никуда, лежать до краха банка или до Страшного Суда. Зато Франц — порыв: Конго, Того, Баку, цифры, ноли, бар, флип, Форд, прыг, ночь — вот Франц. Отец — синтез, ценит и возбуждающее и прохладительное. 59 лет. Вдов. Молод. Два вечера в неделю (среды и субботы) у артистки Жанны. Два сына. Два вечера. Но двадцать два предприятия:
1. Банк «Колониальный Кредит» (Антверпен — Лондон — Буэнос-Айрес — Калькутта — Иоганнесбург). 2. Либеральная газета «Эхо де Пэпль», с бесплатным приложением «Жена — Мать — Хозяйка» (Брюссель). 3. Оружейный завод «Вандэнмэр и С-вья» (Сэрэн, близ Льежа). 4. «Бюро частного сыска» — Проверка кредитоспособности — Быстрый развод — Париж. 5. Акц. О-во снабжения туземцев предметами религиозного культа (Альбертвиль — Конго). 6. Кафэ «Иносанс» с ночным баром, отдельными кабинетами и пр. (Париж, 9 рю Бланш). 7. Школа живописи по фарфору. Преподавание на английском языке. Брюгге — Ляк д‘Амур. и т. д.
Представлялся королю. Величество, взглянув на шар в жилете, почувствовало бодрость: опора. Почетный легион. Ему представлен социалист Вандермейс — трибун в манжетах. Социалист тряс руку: прогресс, больницы для рабочих, школы. Артистка же на репетициях — в четверг и в понедельник — показывает завистницам: колье, манто, духи «Куку», — был накануне. И, вспоминая с удовольствием, зевает:
— Он подарил, он был, а главное…
Но главного не говорить. Все понимают. Все знают — Вандэнмэр: первый, единственный, гигант, порыв, прогресс, опора и экстаз. Если не знают лица — имя, забыли имя — звучит торжественно для всех, для короля и для шофёра адрес:
17–19, авеню д’Ар.
И в памяти глубоко огнем библейским выжжен телефон. Торжественные цифры.
Париж: Элизэ 4–47–08.
Брюссель: 17–49.
Берлин: Штейнплатц 1–12–00.
Алло! Нет дома. Занят. Завтра. Скоро. Может быть. Навеки. В небе. Всё.
11
Алло! Бэдлан. Для него — дома. — Скорей! Мотор хрипит. Лифт. Наспех две руки столкнулись, чокнулись тяжелым золотом колец. Скорей!
— Вот выгодней всего. 100 %. Бросьте всё. «Меркюр де Рюсси». Где-то в России. Ртуть. А ртути в мире почти что нет. Открыли. Страшный спрос. Устроим понижение. Скупим акции.
Хорошо. Завтра ответ.
Что такое ртуть? Позвал Эмиля:
— Термометр.
Это он сам знает. Стоило учиться — дома два года, семь в коллеже, четыре в высшей школе, и не может отцу помочь.
Взял словарь.
«Ртуть — блестящий жидкий металл» —
Ну, да — термометр! Вспомнил — мальчиком разбил. Без сладкого. Зато чудесно прыгали по полу серебряные мячики, роились, снова сбивались в один. Дальше —
«отвердевает при морозе 39 1 / 2 °» —
Значит в России твердая. Холодно. Поежился и радостно взглянул в окошко — солнце, зеленый клок платана. Ну, туда он не поедет. Ерунда!
«Кипит при 360°» —
Это абстракция. Столько не бывает даже в Конго. Словарь — не лучше Эмиля. Зря заплатил 16 франков в папке. Еще раз — цифры — 39 1 / 2, 360… нет, нет, это градусы, процентов — 100. И шарики. За каждый шарик…
— Алло! Бэдлан! Устройте понижение. Скупите больше половины. Ну да! контрольный пакет.
Алло! 100 на 100! Феликс машину! Живо к Жанне! Весна, любовь и ртуть.
13
Утро. Склизь. Егорыч вышел. Скучно. Хотел зевнуть, раскрыл чуть рот, забыл. Потом — клеть, вниз. Глаз фонаря. Бесстыдно мерзко дышит серой из живота земли. Бьет. Отбивает. Кто-то крикнул: а-а! Но голос заблудился в длинном штреке. Темь. Маята.
14
Тоже утро. В газете «Эко де Пэпль» ворох новостей: в России неспокойно. Особенно на юге. Грозят уничтожить все рудники. Страна погромов и анархистов. Можно ждать всего. Дальше — в Австрии открыты необычайные по богатству залежи киновари. Приступлено к эксплоатации. Дальше — рудники «Нуэвос» в Альдемэне удвоили добычу. В Испании — порядок. Министерский кризис разрешен. Всё — телеграммы и корреспонденции. Строчил их, между прочим, Бэдлан, — ночью наспех в кабинете редактора, и даже гонорара не попросил.
Античные колонны биржи. И святая святых — «Корзина». Взволнованные купы цилиндров. Трости. Треск бумаг. Жрец вопиет:
— Мексикан Игль 208!
— Лианозовские 602!
— Лена 131!
— Египетский Сой 417!
Где-то рудники, прииски, нефть Мексики, хлопок Туркестана, сахар нильских тростников. Где-то пот, удушье, зной, холод, дым, смерть. А здесь — бумаги.
Смятение: «Меркюр де Рюсси» летят. «260!», «244!», «170!» Как камень. Паника. Цилиндры бьются. Трости — крылья. Скорей, скорей перепродать!
Вечер. Рентьер Дубо, мелкий держатель, плачет, горько, нос зарыв в жилет из верблюжьей шерсти — придется отказаться от сливок, перейти на молоко.
А он больше всего на свете, больше Бельгии, больше дочери Аннэт, больше жилета верблюжьего любит кофе со сливками.
А Вандэнмэр-отец, слюну пуская, гладит — не бедра Жанны, ведь сегодня вторник — пачку бумаг. Бэдлан принес. Теперь он обеспечен, и навеки. Шуршат. А ртуть не выдаст. Можно жить хоть до ста — благо есть Виши, грязевые ванны и электрический массаж.
15
И ртуть не выдает. Кривая добычи рвется к небу. Нули доходов сыплятся, как бублики торговки, выронившей из руки корзину. Халчак — почти Нью-Йорк. На пригорке — коттэдж директора. Землю для сада привезли — и дальним синим хрусталем, Ронсаром, бургундским вином, Манон Леско запахли вычурные розы «роз де Франс». Шоссе. Автомобили. Званые обеды. Представитель прессы. Статистика. Высчитывают пуды. Грузят. Вагоны скользят. В больнице наспех выписывают. Еще — хоронят. Еще в Брюссель по проводам летят — тук-туки:
«перевели… текущий счет… два миллиона…»
16
Егорыч харкает. К фельдшеру. Дал склянку — мазать грудь. Мазал. Потом глотнул — развеселился. Эфир. Стал пить. Чуметь. Визжать. Горше плакать. А кашель рвет. Работает в нижнем. Вода по колено. И сразу — будто лопнул нарыв земли — сноп удушья. Событья? — Раз лампу обронил. Штраф. Раз — пьяный — закурил. Сошло. Раз повздорил с десятником Васильевым. Васильев хотел убить, но пожалел — и в штреке мимо проходя — сердечно выбил зуб. Предпоследний — повыпадали. Что ж, можно жить и без зубов! А главное — скучно. Ничего. На волю выйдешь — барак, ругань, пот, вши, сон. Если, что во сне приснится, то дрянь — забойщик Хрюп с загнившим носом, тараканы, пустой орех, бабий зад.
17
Одно — Андрюшка. Разбитной. Сначала наверху — свозил. Теперь спускается. Белобрыс, весел.
Вчера — получка — купил колбаски. Дал отцу. Развеселил.
Еще такое скажет, что сердце дряхлое щенком пойдет возиться, прыгать, лаять. Например:
— А вот их бабушку такую, как возьмут всех этих хранцузов и запустят им в аршин, насквозь, замочатся прохвосты!..
«Хранцузами» зовут далеких владельцев, Олимп, а наместника — небесного на земле, то есть директора — Хрячем.
Андрюшка — храбрый. Хряча увидев, так и крикнул «Хряч». Андрюшка — радость.
18
Выпал. Егорыч знал, но обомлел, и ноги разлезлись вилой. А ночью впервые приснился сон чудной: сидит «Хранцуз», на голове не шапка, а целая машина, вроде как копер, ест рака, рак огромный, с барашка, глотает целиком, с клешнями. Клешня выперла из пуза, прямо через пуп, и зацепила, а кого не знает, не доснилось — разбудили на работу. Побрел шатаясь.
19
Вот кого — Андрюшку, сынка, надежу! Вышли, Десятник считает — нет. Пропал. Обшарили все штреки, перемычки. Шахту запечатали: закон. Но, впрочем, два дня спустя — дав куш — открыли. Андрюшки ж нет. Работа, кубы, эфир. Потом нашли: свалился в бут, разбился. Егорыч — на месте. Утром — фонарь и вниз. Но в голове одно: «Хранцуз»! Съел окаянный. И встает: огромный, копер, клешня, невиданный, чужой. Схватить, убить и бросить в бут, где сера, смерть и мерзость!
20
Кабинет m-r Вандэнмэра. Утренняя почта. Собрание акционеров? — созвать! Не страшно — у него 2/3 акций. Из Халчака отчет. Баланс. Главное — ноли. И перевод. Теперь — культура. Борьба с клерикализмом. Свобода мнений выше всего. Светское образование. Надо поддержать министра либерала. Социалистов пригласить на просветительное утро. Устал от дел. «Лиловый Сон» — выставка. Импрессионисты. Очень приятно. Точки. А зажмуришь глаз и сразу ясно — девушка средь васильков. Купить три штуки — две в гостиную, одну, где девушка, себе в спальню. К ювелиру. Что-нибудь такое… Брошка стиль модерн — змея из бриллиантов, в виде лилии. Жанне — за вчерашний вечер. Она теперь на высоте — сначала испуганная девочка, потом тигрица, а в конце заботливо: «ну отдохни» и кофе с кюрасо и больше — одеколоном растирает, чтоб отдыхали даже поры, то есть, нет, не поры, но тело Вандэнмэра. Обед. Концерт. Средь пудренных плеч и манишек сердце Вандэнмэра сладко бьется в такт грустному Шопену — вот был он молод, теперь старость, жена умерла, жизнь — осень, и бурному Вагнеру — поживем еще, у Жанны ножка — шмыг — восторг. Венец дня — ужин. Стол — алтарь, от всех земель — приношения. Устрицы из Атлантики. Астраханская икра. Бургундское вино. Апельсины из Яффы. Цейлонские бананы. Яванский кофе. Испанский херес. M-r Вандэнмэр не ест, но молится — приемля дары земли, искусство поваров, развитие транспорта, величие культуры. Потом — в снега простынь. В последний миг — великий ноль — добыча растет — ртуть подымается, как в градуснике. Вся спальня — ртуть и Вандэнмэр, счастливый, плавает в прохладном жидком серебре.
21
Егорыч к фельдшеру ходил, долго клянчил — болит, нет сил, сгибает будто камень. Смилостивился, дал. Всю банку выпил. Прояснило. Должен кому нибудь открыть, сказать — выпирает. Пошел в Горбовку, к Арине вдовой.
— Ты чаво? Я не могу — лежу больная.
— Да разве я!.. да разве ты!.. Да ведь Андрюшка в буте. А Хранцуз — копер ей-ей. И с клешней. На то и сказано — придет враг рода человеческого. Для истребления. Землю растревожил. Ртуть? И кому она нужна эта ртуть? Что это — уголь, что ли? или железо! Пакость! Чтоб золото толкать. А золото кому? Андрюшку слопал. Ртутная кишка — не подавился. Ты меня послушай — вот, вот, придет… Все пойдем к нему и за клешню. Близко время. Молись, Арина, час бы не проспать. Я — ему! Гад серный! Господи, помилуй!
И вон. И — бег. И прямо наземь. Халчакская мертвая земля.