Я видел немало бумажников фрицев. В одном отделили — голые девки и адреса борделей, в другом (фриц аккуратен, он не спутает) — фотография белокурой немки с круглыми фарфоровыми глазами. Это и есть супруга фрица, фрау Мюллер или фрау Шмидт. Иногда вместо жены у фрица невеста, У этой невесты может быть полдюжины детей, но, поскольку фриц с ней не обвенчался, он ее именует «невестой».
С виду гретхен — безобидная белобрысая дамочка. На деле это подлинная акула. Без гретхен фриц не знал бы, что ему делать в Париже, — гретхен его вдохновляла: «Грабь!» Гретхен — это муза разбоя. Фриц, который «организует» колбасу в Краснодаре, посвящает свою добычу гретхен. Когда Гитлер в мюнхенской пивнушке прославляет грабеж и хвастает тем, что немцы обобрали Украину, его устами говорит белокурая, рыхлая и ненасытная гретхен.
Кто знает, что снится какой-нибудь фрау Квачке в Свинемюнде? Письма немок полны самыми неожиданными просьбами. Одна, дура, проживающая в Котбусе, пишет мужу: «Если можно, достань мне платье русской боярыни с бусами, — я видала в „Иллюстрирте“, я его буду носить вместо капота». Другой понадобился «башлык русского казака для нашего малютки». Они требуют птичьего молока, но они ничем не брезгуют, они восхищенно пишут: «Твоя посылочка была перевязана прекрасной веревкой, пожалуйста, всегда теперь перевязывай посылки хорошей русской веревкой».
Эти голубоглазые мечтательницы обладают сказочным аппетитом. Марта Зиммель пишет жениху: «Шоколад я оставила, для малютки, а сало и мед съела в один присест, даже не заметив». Очаровательная тварь, которая способна, «даже не заметив», сожрать сало с медом!
Фрау Трей наставляет мужа: «Я тоже пережила трудную зиму. Хотя ты пишешь, что у вас тропическая жара, подумай о зиме, обо мне. Поищи для меня что-нибудь шерстяное». Что для такой самки война, кровь, смерть? Ее муж давно убит под Воронежем, а она все еще мечтает о шерстяной кофте. Другая гретхен, фрау Сальпетер, требовала, чтобы муж прислал ей из Сталинграда «изящный купальный костюмчик». Эта особа писала: «Фрау Кученройтер передала мне от тебя большую посылку. Там была резиновая тесьма. Я очень обрадовалась. Хорошо, что ты прислал сахарный песок, можно будет сделать торт. Имей в виду, что мне нужны летние туфли, размер 38. Посылку с серебряным кофейным прибором я получила и спрятала в шкап. Сегодня я надела новое платьице из русского материала и голубенькую соломенную шляпку. Вот перед тобой твоя маленькая женушка, которую ты находил такой прелестной…» Дура — ее муж гниет в русской земле, а она кокетливо пришептывает: платьице, шляпка, женушка. Ведь она еще рассчитывает на «изящный купальный костюмчик».
Они обожают сюсюкать. Гретхен называет фрица «муженек», «муженечек», «мое сокровище», «мое маленькое сокровище», себя она именует не иначе, как «твоя крошка», «твоя женушка», «твоя куколка». За этими сладкими словами скрыта бездушная и жестокая тварь. Фрау Анна Зитер пишет из Прентцлау: «Русских ты можешь убивать без всякого угрызения, да и детей, потому что из каждого русского малыша вырастет зверский большевик».
Немец Фридрих Шмидт в Буденновке терзал невинных людей и торговал одеждой расстрелянных. Жена Фридриха Шмидта, Христина, рассматривала «работу», мужа как доходное дело. Муж ее записывал, сколько девушек он замучил и сколько колбасы съел. Христина — тоже вела счет: «Посылки за номерами 159, 160 и 161 мы получили. Большое за них спасибо, особенно за колбасу… Значит, посылки до № 161 получены, а следующих, до 166, еще нет: Надеемся, что скоро прибудут. Перечисляю номера посылок, которые не дошли: 69, 70, 71, 98, 125, 134, 139, 154, 155… Девочки ужасно рады, что получили ботинки…»
В Германии открылись специальные курсы для подготовки руководительниц в Остланде. На курсах подготовляют немок для расправы с крестьянами Украины и Белоруссии. Официально в программе — невинные предметы: молочное хозяйство, уход за больными, садоводство. Но одна из грядущих «руководительниц», Гильда Гримм, пишет своему жениху: «Итак, через три недели я увижу загадочную Россию. Нам здесь многое объяснили. Всем со слабыми нервами там не место. Я знаю, что я справлюсь с моей задачей. Ничего, что мне двадцать лет и что для тебя я только твоя „бедная крошка“, я хорошо стреляю, и русские, эти бородатые звери будут передо мной трепетать».
Они никого не любят, даже своих фрицев. Герден Ханн пишет мужу: «Конечно, я не хочу тебя упрекать, но имей в виду: то, что я тебе послала, я отняла у себя. Ты, как муж, должен это знать». Нечего сказать — любовь! «Женушка» послала «муженьку», «сокровищу» три лепешки, и она спешит добавить: это я отняла у себя, — чтобы он ел и чувствовал все благородство Фрау Ханн. Элла Мейер докладывает мужу: «Я скрыла от мамы, что получила посылку. Нечего их баловать!» А, вот как гретхен отвечает на жалобы фрица: «Ты пишешь, что у вас настоящий ад. Ты всегда видишь только то, что касается тебя. У нас здесь тоже нелегко». Гитлер говорил, что он вырастил поколение немцев, похожих на молодых зверей, лишенных совести. Каковы фрицы, таковы и гретхен. Для этих себялюбивых, тупых самок не найдешь другого слова — бессовестные.
Конечно, они очень любят петь романсы о «немецкой любви» и «немецкой верности», но они сходятся с первым встречным. Немецкие газеты полны увещеваниями: «Нельзя забывать о чистоте германской расы». Но гретхен воспитали, как породистую корову, а мир еще рожал коровы, которая заботится о чистоте своей расы. Фрейлейн Густель Бопп пишет: «Да мой дорогой, кто же был пригласивший твою Густель в такой поздний час на купание?. Интересный железнодорожник, но не в моем вкусе». Эта гретхен еще привередничает, — но солдат Ганс Клейн, побывавший в отпуску, сообщает своему приятелю: «У нас поспать с женой фронтовика — это самое плевое дело, не приходится даже угощать или уговаривать». Эсэсовец Вильфред Рабе, убитый под Ленинградом, узнал, что такое верность, гретхен; незадолго до смерти он получил письмо от своего коллеги: «Твоя бывшая невеста сошлась с французом. Она заявила мне, что совершенно бессмысленно ждать немца, поскольку имеется лучший выход». Гретхен пишет из Кобленца ефрейтору Раугаусу: «Среди жен фронтовиков я знаю восемь беременных, причем одна сошлась с чиновником, который выдает пособия, а другая ухитрилась спутаться с двумя итальянцами, так что и сама не знает, кто отец».
Они не только блудливы, эти голубоглазые феи, они и трусливы. Они не видали ни вражеской армии, ни партизан, но все же они трясутся — от страха. Кого они боятся? Безоружных пленных, иностранных рабов. Гильгерд, проживающая в Зихельберге, жалуется жениху: «Вчера я натерпелась страху. Ночью проснулась а слышу — кто-то ужасно кричит. Это был поляк… Вечером я никогда больше не буду выходить одна…». Эту Гильгерд даже не утешает, что в Зихельберге немцы повесили поляка. Она пишет, что не успела посмотреть на то, как вешали — «не было времени», и добавляет: «Опасно ходить по улице». Иоганна Рохе тоже боится: эта — не поляков, а русских. Она пишет из Вейсенфельса: «Каждую неделю здесь появляются беглые русские. Боязно даже сходить за сеном. Их поймали, и как их били резиновыми дубинками!.. Кроме того, сбежало двое русских детей восьми лет». И Иоганна повторяет: «Страшно». Да, эта дебелая и злая тварь боится восьмилетних детишек! А Эрика Кратцер вопит: «Сегодня три женщины пошли в лес за ягодами и увидали беглых русских. Женщины — побежали за полицией…. Одна женщина вечером пошла в сад, вдруг высунулась чья-то рука и схватила ее за ногу. Женщина от страха обезумела, бросила все и убежала…» Уж не привидения ли гоняются по ночам за немками, не тени ли замученных, в чье тряпье гретхен — вырядились?
Легко себе представить, как ведут себя немки во время воздушных бомбардировок. Вот письмо вахмистру Гансу Линглингу от его супруги из Кельна: «Мое единственное, любимое, хорошее и верное сокровище! Я тебя прошу, любимый, не пугайся! Это действительно больше чем ужасно! Сокровище, это просто кошмар. Это последняя расплата! Я не могу поверить, что я вообще существую. Ты не поверишь, но, когда я думаю, я могу плакать, плакать и еще раз плакать. Мой дорогой муж, нельзя понять, как твоя женушка еще жива!.. Просто ужас, ты только представь, Ранзи, моя чернобурка стала жертвой войны! Также новый отрез, который находился у портнихи, сгорел… Да, мой дорогой муженек, так у нас обстоят дела! Если ты теперь приедешь, я не смогу тебя даже встретить на вокзале, потому что вокзала больше нет… Ах, сокровище, если ты бы мог быть здесь! Ведь мне приходится одной переживать такой ужас… Кто знает, может быть, ты скоро получишь от меня телеграмму, что я осталась без крова! Тогда ты обязательно приезжай. Да, мое сокровище, с такими вещами нужно считаться! Сейчас я довольна, что я спасла мою жизнь…» Так воет над погибшей чернобуркой среди развалин трусливая и себялюбивая сука.
Мы наконец-то увидели, как немки плачут. Они плачут не от горя — от страха. Немецкое радио молит гретхен: «Женщины должны уметь подавлять слезы, когда они появляются по той или иной причине. Злые языки утверждают, что женщина плачет тем сильнее, чем меньше у нее на то причин. Известно, что — крупные актрисы могут плакать в любой момент. Это говорит, что мы можем управлять нашими слезами. Немецкие женщины не должны плакать».
Дурной комедиант призывает гретхен не кривляться. Но гретхен и не кривляются. Они плачут, потому что никто больше не пришлет сала с медом. Они плачут, потому, что возле дома раздались шаги неизвестного раба. Они скулят над сгоревшими платьями. Они ревут от ужаса, когда раздается рев сирены: своим ревом они покрывают сирены. Они теряют голову. Это не актрисы, это самки, которые кричат, потому что близится час расплаты.
Они смывали кровь с детских вещей. Они не смыли детскую кровь со своих рук — вдохновительницы воров, помощницы палачей, сожительницы гнусных убийц.
Женщина — великое слово. В нем нежность и гордость, в нем чистота девушки, в нем самоотверженность подруги, в нем подвиг матери. Можно ли назвать женщинами этих мерзких самок? Женщина ли фрау Шмидт с ее ста шестьюдесятью посылками? Нет, тварь. Таково возмездие истории: в Германии, создавшей армию палачей, армию грабителей, нет больше той возвышенной, благородной женщины, которая ждет друга, сражающегося за свободу.
Велика чистота русской женщины. Ее жертвенность, ее душевная сила воспеты нашими великими писателями. Таня Ларина, — героини Тургенева, Анна Каренина, Груня — кто не влюблялся в эти возвышенные образы? Мы знаем смелость советской женщины, героизм Зои Косьмодемьянской, боевые дела наших партизанок, самозабвенные труды санитарок и связисток. За женскую честь мы сражаемся против гнусных немцев.
13 ноября 1942 г.