…Части Красной Армии движутся в сторону Каменска. По улице одна за другой проходят машины. Пыль не успевает садиться и висит в воздухе, точно дымовая завеса. Красная Армия уходит…
На сердце становится тоскливо и больно. Кажется, как будто от тебя отрывают что-то родное, любимое, и всего этого жаль до слез. Но я не плачу, а только с грустью смотрю вслед уходящим и со страхом думаю о будущем.
20 июля я проснулась на рассвете. Издалека доносился глухой шум моторов. В город вошли немцы. Не успели они обосноваться в городе, как начали «охотиться»: забирали у населения все, что им только нравилось. Затем начались массовые расстрелы коммунистов и евреев. Я боялась за отца. А тут еще мы узнали, что на нас сделано два доноса в полицию. И мы решили, что папа должен уйти.
Через несколько дней он, измученный, полуслепой, пошел, куда глаза глядят. А я стояла и глядела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся. Страшно тяжело было на душе. Вереницей проносились мысли в голове:
«Еще сегодня этот человек имел семью, дом, детей, а теперь, как бездомная собака, должен скитаться по земле, кишащей врагом. А сколько замучено, повешено, растерзано ни в чем не повинных советских людей!»
От этих мыслей ненависть во мне забила ключом. Захотелось беспощадно мстить врагам, разрушившим нашу счастливую жизнь. И когда, через несколько дней, Степан Сафонов познакомил меня с Сергеем Тюлениным, рассказал об Олеге Кошевом и его прекрасном замысле создания подпольной антифашистской организации, я с большой радостью приняла предложение вступить в «Молодую гвардию».
Вскоре началась мобилизация молодежи в Германию. Немцы ложью и лестью пытались склонить молодежь к отъезду в Германию. Перед нами встала задача — разбить все уловки врага. Мы решили написать листовки и рассказать в них всю правду о подлых замыслах фашистов. И мы написали от имени штаба подпольной организации (ШПО) такую листовку:
«Смерть немецким оккупантам!
Прочти и передай товарищу!
Т о в а р и щ и!
Не верьте той лживой агитации которую проводят шуцманы и полиция. Каждое их слово наполнено ложью. Они хотят вас завербовать для каторжных работ на рудниках, заводах. Не попадайтесь на удочки немецких подпевал и не верьте их лживой агитации. Становитесь в ряды защитников своих прав, своих интересов. Бейте, громите, уничтожайте фашистов в тылу!
ШПО».
Вслед за первыми листовками последовали другие. Затем мы начали записывать сводки Совинформбюро. Жители Краснодона, читая эти сводки, стали еще тверже верить, что Красная Армия скоро придет и освободит их от фашистов.
Однажды я видела, как по улице гнали толпу военнопленных — грязных, оборванных, голодных людей. Жители выносили хлеб и бросали прямо в толпу. Конвоиры кричали, стреляли, а толпа все шла, и ничем ее нельзя было остановить. Когда пленные проходили через переезд, один мужчина из толпы крикнул:
— Товарищи, крепитесь! Час расплаты близок, скоро солнце взойдет и над Краснодоном.
Все это было очень похоже на демонстрацию. В это время я тоже стояла возле переезда. Сердце было переполнено ненавистью к поработителям. Я с нетерпением ждала заданий от организации…
События нарастали. Далеко, за Краснодоном уже сверкали зарницы наших мощных артиллерийских залпов. Мы же наносили врагу всё новые и новые удары изнутри.
Накануне 7 ноября 1942 года штаб «Молодой гвардии» принял решение водрузить красные флаги па зданиях города. Вечером в клубе ко мне подошел Сергей Тюленин и сказал:
— Валя! Есть задание. Пойдешь?
— Безусловно, — ответила я.
В половине десятого мы подошли к шахте № 1-бис. Был сильный дождь, грязь шлепала под ногами. Я, Дадыщев и Остапенко остановились и стали наблюдать за пустынным переулком, а Сергей полез на крышу вешать флаг. Вдруг я разглядела в темною фигуру полицейского, тихо свистнула. Все притаились. Полицейский прошел мимо, ничего не заметив. Сергей укрепил флаг, и мы пошли домой радостные, возбужденные.
Немцы усиленно распространяли слухи, что Красной Армии, дескать, больше не существует, что Москва уже занята, а вместо Красной Армии сражаются монголы и калмыки под руководством англичан. Фашистские газетенки также распространяли всевозможные небылицы. Мы стали ожесточенно разбивать всю эту ложь. Беседовали с людьми, приводили тексты советских листовок, сообщали сводки Совинформбюро, докатывали населению, что фашистам выгодно сеять такие бредни. Обращали внимание на то, что немецкая армия разлагается, а среди румынских и итальянских солдат царит недовольство, что немцы пачками расстреливают румын, бросающих фронт…
Однажды мы увидели, как на машину, подъехавшую к одному дому, фашисты стали грузить какие-то мешки и ящики. Воспользовавшись моментом, когда возле машины никого не было, я, Сергей Тюленин и еще несколько ребят, влезли в машину и увидели среди оружия мешки с новогодними подарками фрицам.
— Так этим гадам еще подарки? Не будет этого! — сказала я. — Сгружай, ребята!
Едва мы принялись за работу, как увидели полицейского. Из кузова Сергей вынул бак из-под бензина. Мгновенно приняли решение: «Если заметит, ударим его по голове баком и побежим». Но полицейский прошел мимо, ничего не заметив. Мы быстро разгрузили машину и спрятали всё в надежном месте. Наутро под руководством Мошкова и Земнухова все это мы перетащили в разрушенное здание городской бани, которое приспособили под склады оружия и продовольствия, похищенного у немцев.
Вскоре гестаповцы арестовали Мошкова. Через несколько дней мы убедились в предательстве. Оставаться в городе уже было рискованно, и Олег Кошевой, Сережа Тюленин, Боря Гловань, Нина и Оля Иванцовы и я решили немедленно уйти и пробраться в Митякинский партизанский отряд. Но на известном нам месте отряда не оказалось, и мы пошли к линии фронта, чтобы перейти ее.
В одной из перепалок, недалеко от Фокино, я отбилась от товарищей. Жить было трудно. В кармане ни гроша, с собой никаких вещей. Кусок хлеба приходилось доставать с большим трудом. Я переходила из села в село. Затем пошла по направлению, где могли находиться части Красной Армии, но из-за сильного артиллерийского огня не смогла перейти линию фронта. Явилась к немецкому коменданту и сказала, что я эвакуирована из Сталинграда, и спросила, можно ли пройти в село, находящееся в шести километрах. Он ответил:,
— Когда возьмем его обратно, тогда пойдете.
«Ура, значит там наши!» подумала я и, выйдя от коменданта, быстро направилась в Фокино.
По дороге я встретилась с Сергеем. Ночью мы перешли линию фронта и направились к Тарасовке. За околицей хутора встретили немца. Сергей поднял наган (он забрал его у одного убитого им немца) и крикнул: «Хэнде хох!» Немец поспешно схватился за автомат. Сергей выстрелил. С протяжным стоном немец повалился на снег. Едва мы успели снять с гитлеровца автомат, как в селе началась сильная пальба. К месту происшествия приближалась, стреляя на ходу, группа немцев. Мы снова разошлись с Сергеем.
Потянулись однообразные, тоскливые дни. Безумно хотелось узнать о родных, товарищах. Несмотря на грозившую мне опасность, я направилась в Краснодон. По дороге дважды попадала в полицию. Дома чуть-чуть не угодила в засаду. Не застав никого из товарищей в Краснодоне, я распрощалась с матерью и сестренкой и пошла в Ворошиловград, где и скрывалась до освобождения города Красной Армией.
Валерия Борц