Для того, кто хотел бы поспорить с Львом Шестовым и отчетливо разобраться в увлекательном субъективизме его воззрений, его последняя статья О Вячеславе Великолепном ("Русская мысль", октябрь 1916) -- истинная находка. Ну как не порадоваться, в самом деле, редчайшему случаю, когда представляется возможность сосредоточить спор на одной пылающей точке и рассмотреть как бы в увеличительное стекло сущность рассуждений и литературных приемов такого своеобразного мыслителя и тонкого писателя, как Шестов. Разве можно пройти спокойно мимо яркого и решающего experimentum crucis1, в коем осторожный и скептический адогматик неосторожно и категорически пытается дать "объективную" характеристику сложного и даже сложнейшего писателя, причем лик и произведения последнего у всех перед глазами, так что каждый имеет возможность нарисованный Шестовым портрет сравнить с оригиналом и судить о сходстве или несходстве портрета на основании действительных черт того самого предмета, который Шестов изображает испытанными приемами своей словесной "живописи"?
В других произведениях Шестов говорит о людях и явлениях чрезвычайно от нас отдаленных. И если он провозглашает Сократа "творцом морали", или сводит Платона к одному опыту смерти, или навешивает на Августина potestas clavium2, то ведь в каждом из этих абсолютных его суждений можно более или менее убедительно разобраться лишь при помощи целых исследований, а ведь в наше время исследования не в чести (они заменены "учеными" работами), да и кому охота ломать копья из-за того, что лица деятелей и лики событий бесконечно давнего времени слегка или не слегка "перекошены" в изображениях того или иного писателя нашего времени. Ведь у каждого исторического дня есть сомнительное право "заботиться о себе" и "злобу" свою проецировать в прошлое, узнавая в себе ее и в ней себя. К историческим картинам большинство очень снисходительно и готово простить многое живописцу. Но в живописи портретной, т. е. той, которая хочет быть нарочитым воспроизведением данного лица в его единственности и в его индивидуальном своеобразии и притом воспроизведением с "натуры", есть свои неумолимые требования, невыполнение коих может привести к принципиальной отмене заповеди: "не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна". Девятая заповедь.