Въ первый день Пасхи въ Леріи стало извѣстно, что священникъ мѣстнаго собора Жозе Мигейшъ внезапно скончался утромъ отъ удара. Это былъ полнокровный и сильно упитанный человѣкъ, прозванный приходскимъ духовенствомъ обжорою изъ обжоръ. Про его жадность къ ѣдѣ разсказывались самыя невѣроятныя исторіи. Аптекарь Карлосъ, ненавидѣвшій его, говорилъ обыкновенно, когда тотъ выходилъ изъ дому послѣ обѣда, наѣвшись до отвалу, съ краснымъ отъ прилива крови лицомъ:
-- Вонъ удавъ перевариваетъ пищу. Скоро, навѣрно, лопнетъ.
Онъ и дѣйствительно лопнулъ въ одинъ прекрасный день, плотно поужинавъ рыбою. Никто не пожалѣлъ о немъ, и похороны его привлекли очень мало народу. Вообще онъ не пользовался въ приходѣ большимъ уваженіемъ, такъ какъ былъ крестьяниномъ и сохранилъ грубыя манеры и неряшливую внѣшность.
Дамы изъ его прихода не любили его. Онъ икалъ, исповѣдуя ихъ, и, прослуживъ почти всю жизнь въ деревенскихъ приходахъ, не могъ понять нѣкоторыхъ утонченныхъ и сантиментальныхъ привычекъ. Вслѣдствіе этого онъ лишился почти, всѣхъ своихъ исповѣдницъ, которыя перешли къ отцу Гусмао, отличавшемуся: самымъ изысканнымъ обращеніемъ.
Жозе Мигейшъ былъ мигелистомъ по убѣжденіямъ, и либеральныя партіи, ихъ мнѣнія и періодическія изданія приводили его всегда въ бѣшенство:
-- Драть надо этихъ негодяевъ, драть ихъ!-- бранился онъ, потрясая своимъ огромнымъ краснымъ зонтикомъ.
Въ послѣдніе годы онъ сдѣлался домосѣдомъ и жилъ одинъ, со старой прислугой и собакой. Единственнымъ другомъ его былъ, настоятель Валладаресъ, управлявшій въ то время епископскимъ приходомъ, по болѣзни епископа, удалившагося для поправленія здоровья въ свою виллу. Жозе Мигейшъ очень уважалъ настоятеля; это былъ сухой, близорукій человѣкъ съ огромнымъ носомъ, поклонникъ Овидія, любившій шуточки и ссылки на миѳологію.
Настоятель называлъ своего друга Братомъ Геркулесомъ.
-- Геркулесомъ за силу, а Братомъ за- обжорство,-- пояснялъ онъ.
На похоронахъ священника настоятель самъ окропилъ святою водою могилу друга. И, бросая на гробъ первую пригоршню земли, онъ сказалъ шопотомъ остальнымъ священникамъ, намекая на свою привычку предлагать другу каждый день табаку изъ своей золотой табакерки:
-- Это моя послѣдняя щепотка ему.
Черезъ нѣсколько дней послѣ похоронъ на площади города появилась собака, священника. Прислуга заболѣла и слегла въ больницу. Домъ заперли, а собака выла съ голоду у всѣхъ дверей. Это былъ маленькій, невѣроятно толстый пудель, отчасти напоминавшій фигурою своего хозяина. Привыкши къ рясамъ, онъ бросался къ каждому встрѣчному священнику и шелъ за нимъ съ жалобнымъ воемъ. Но никто не нуждался въ несчастномъ животномъ; его били и прогоняли зонтиками. Бѣдная собака, гонимая, словно претендентъ на престолъ, выла цѣлыя ночи напролетъ. Однажды утромъ ее нашли мертвою около церкви и увезли на телѣгѣ для нечистотъ. Больше она уже не показывалась на площади, и священникъ Жозе Мигейшъ былъ окончательно забытъ.
По прошествіи двухъ мѣсяцевъ въ Леріи разнеслась вѣсть, что въ приходъ назначенъ другой священникъ. Говорили, что это очень молодой человѣкъ, только-что окончившій семинарію. Звали его Амаро Віера. Назначеніе его объяснялось протекціей, и мѣстная оппозиціонная газета "Областной Голосъ " помѣстила на своихъ страницахъ статью возмущеннаго тона о фаворитизмѣ при дворѣ и о клерикальной реакціи. Нѣкоторые священники пришли въ ужасъ отъ этой статьи.
-- Ну, что тамъ разговаривать!-- сказалъ на это настоятель.-- Какая тамъ протекція! Просто у человѣка хорошіе крестные. Мнѣ написалъ объ этомъ назначеніи министръ юстиціи Брито Коррена, Онъ пишетъ, между прочимъ, что новый священникъ -- красивый мужчина. Такимъ образомъ,-- добавилъ онъ съ довольною улыбкою,-- на смѣну Брату Геркулесу явится, пожалуй, Братъ Аполлонъ.
Во всей Леріи былъ только одинъ человѣкъ, знавшій новаго священника. Это былъ каноникъ Діасъ, преподававшій въ прежніе годы въ семинаріи, гдѣ Амаро Віера былъ его ученикомъ по классу морали. Въ то время, по словамъ Діаса, Амаро былъ худымъ и застѣнчивымъ молодымъ человѣкомъ.
-- Я какъ сейчасъ вижу его передъ собою въ потертой рясѣ и съ такимъ лицомъ, точно у него глисты. Но въ общемъ это славный малый и очень смѣтливый.
Каноникъ Діасъ пользовался въ Леріи большою извѣстностью. За послѣднее время онъ очень располнѣлъ, и животъ его такъ торчалъ, что выпиралъ рясу. Головою съ просѣдью, мѣшками подъ глазами и толстыми губами онъ напоминалъ сладострастныхъ монаховъ-обжоръ изъ старыхъ анекдотовъ.
Діасъ жилъ со старухою-сестрою, сеньорою доною Жозефою Діасъ, и прислугою, которую тоже всѣ знали въ Леріи. Каноникъ слылъ богачемъ: въ окрестностяхъ Леріи у него были земли, сдававшіяся въ аренду; на его званыхъ обѣдахъ подавалась на жаркое индѣйка, и вино его 1815 года пользовалось заслуженною славою. Но самымъ выдающимся явленіемъ въ его жизни (явленіемъ, вызывавшимъ немало толковъ и сплетенъ) была его давнишняя дружба съ сеньорою Августою Каминьа, которую называли обыкновенно сеньорою Жоаннера, такъ какъ она была родомъ изъ Санъ-Жоана-да-Фосъ. Сеньора Жоаннера жила на улицѣ Милосердія и сдавала комнаты. У нея была дочь Амелія, двадцати трехъ лѣтъ, хорошенькая, здоровая дѣвушка, пользовавшаяся большимъ успѣхомъ у молодежи.
Каноникъ Діасъ былъ очень доволенъ назначеніемъ Амаро Віера въ Лерію. Всюду -- въ аптекѣ, на улицѣ, въ ризницѣ собора -- онъ расхваливалъ его за успѣхи въ семинаріи, за скромность и послушаніе. Даже голосъ у молодого священника былъ, по словамъ Діаса, "одна прелесть".
Наконецъ, однажды онъ съ удовольствіемъ показалъ прислужнику собора, подобострастному и молчаливому, человѣку, письмо, полученное имъ отъ Амаро Віера.
Это было въ августѣ. Они гуляли вечеромъ вмѣстѣ у Новаго моста. Отсюда открывался широкій и красивый видъ. Вверхъ по рѣкѣ тянулись низкіе холмы, покрытые темно-зелеными сосновыми рощами. У подножья ихъ были разбросаны бѣлые, привѣтливые домики, оживлявшіе пейзажъ. По направленію къ морю, куда рѣка несла свои воды среди двухъ рядовъ блѣдныхъ ивъ, разстилались широкія плодородныя, залитыя солнцемъ поля. Города почти не было видно съ моста. Только одинъ уголъ мрачнаго зданія іезуитскаго собора и часть кладбищенской стѣны съ темными, остроконечными кипарисами открывались изъ за крутой горы, поросшей густою растительностью, среди которой виднѣлись развалины стараго замка.
Отъ моста тянулся вдоль рѣки Старый Бульваръ. Это было тихое, тѣнистое мѣсто. Діасъ и прислужникъ медленно прогуливались здѣсь, и каноникъ спрашивалъ у прислужника совѣта относительно письма Амаро Віера. Дѣло въ томъ, что ему пришла въ голову блестящая мысль. Амаро просилъ его въ письмѣ пріискать для него помѣщеніе въ центрѣ города, недорогое и по возможности съ мебелью; а главное, чтобы хозяева были почтенные люди. "Вы, навѣрно, понимаете, дорогой отецъ-наставникъ" -- писалъ Амаро,-- что именно мнѣ нужно. Мнѣ не надо роскоши; спальни и маленькой пріемной вполнѣ достаточно. Хозяева должны быть тихіе, приличные люди, чтобы не было скандаловъ и непомѣрныхъ претензій. Я вполнѣ полагаюсь на вашу опытность и буду глубоко признателенъ за всѣ ваши хлопоты и труды".
-- И вотъ, другъ мой Мендесъ, планъ мой таковъ: поселить его на квартирѣ у сеньоры Жоаннеры,-- закончилъ каноникъ съ самодовольнымъ видомъ.-- Блестящая идея, неправда-ли?
-- Поистинѣ блестящая!-- согласился прислужникъ подобострастнымъ тономъ.
-- У нея свободна комната внизу, смежная съ нею гостиная и еще одна комнатка, которая можетъ служить кабинетомъ. Мебель прекрасная, постельное бѣлье тоже... И дѣло это для сеньоры Жоаннеры выгодное. За комнаты, бѣлье, столъ и прислугу она смѣло можетъ спросить шестьсотъ рейсъ {600 рейсъ -- около 1 рубля 20 коп. Прим. пер. } въ день. Кромѣ того, пріятно, что въ домѣ будетъ священникъ.
-- Видите-ли, я не знаю, хорошо-ли это будетъ изъ-за Амеліи,-- робко замѣтилъ прислужникъ.-- Пойдутъ, пожалуй, сплетни. Дѣвушка, вѣдь, молодая. Новый священникъ, говорятъ, тоже молодъ...
Діасъ остановился.
-- Все это ерунда! А развѣ отецъ Іоакимъ не живетъ подъ одною крышею съ крестницею матери? А у священника Педрозо не живутъ развѣ невѣстка и ея сестра, девятнадцатилѣтняя дѣвушка? Я не вижу въ этомъ никакой бѣды. Сеньора Жоаннера сдаетъ комнаты, какъ всякая квартирная хозяйка. Вѣдь жилъ же у нея одинъ чиновникъ нѣсколько мѣсяцевъ.
-- Да, но это не священникъ,-- возразилъ Мендесъ.
-- Тѣмъ болѣе, тѣмъ болѣе!-- воскликнулъ каноникъ. И, остановившись, онъ добавилъ конфиденціальнымъ тономъ:-- Кромѣ того, это дѣло было-бы очень удобно для меня. Мнѣ это выгодно, другъ мой.
Наступило краткое молчаніе. Прислужникъ сказалъ, понизивъ голосъ:
-- Конечно, вы дѣлаете много добра сеньорѣ Жоаннерѣ...
-- Я дѣлаю, что могу, дорогой мой,-- возразилъ каноникъ и, помолчавъ немного, продолжалъ нѣжнымъ, добродушно-веселымъ тономъ:-- Она стоитъ этого, вполнѣ стоитъ. Это воплощенная доброта. Если я не явлюсь къ ней утромъ ровно въ девять часовъ, она уже мнѣ себя отъ безпокойства. А когда я былъ боленъ въ прошломъ году, она даже похудѣла отъ горя. И какъ она внимательна ко мнѣ! Когда у нея рѣжутъ свинью, то лучшіе куски идутъ мнѣ -- святому отцу, какъ она меня называетъ.
И глаза его засверкали глупымъ довольствомъ.
-- Притомъ это очень красивая женщина,-- сказалъ Мендесъ.
-- Еще-бы!-- воскликнулъ каноникъ, снова останавливаясь.-- И какъ хорошо она сохранилась. Вѣдь она -- не дѣвочка, а на головѣ ни одного сѣдого волоса. А кожа, какая!-- И, понизивъ голосъ, онъ прошепталъ со сладострастною улыбкою, указывая на верхнюю часть груди и медленно проводя рукою по этому мѣсту.-- Это одно очарованіе! Притомъ она опрятна необычайно и такъ внимательна ко мнѣ! Дня не проходитъ безъ того, чтобы она не прислала мнѣ какого-нибудь подарочка -- то вазочку желе, то тарелочку сладкаго риса. Вчера она прислала мнѣ яблочный тортъ, да такой вкусный, что даже сестра Жозефа сказала: "Яблоки таютъ во рту, точно они сварены въ святой водѣ". Такое вниманіе трогаетъ до глубины души, Мендесъ.
Прислужникъ слушалъ, угрюмо насупившись отъ зависти.
-- Я прекрасно знаю,-- сказалъ каноникъ, растягивая слова:-- что здѣсь ходятъ про меня разныя сплетни. Но это все клевета. Вѣрно только то, что я очень привязанъ къ этой семьѣ. Но это началось еще при жизни мужа сеньоры Жоаннеры. Она честная женщина, вполнѣ честная.
-- Извѣстное дѣло, злые языки никого не пожалѣютъ, падре -- замѣтилъ прислужникъ плаксивымъ голосомъ и, помолчавъ немного, добавилъ:-- А въ общемъ вамъ должно-быть дорого обходится эта дружба.
-- И какъ еще! Подумайте только, съ отъѣзда чиновника комнаты стояли пустыя, и мнѣ приходилось давать ей на хозяйство.
-- Но вѣдь у нея, кажется, есть имѣньице,-- замѣтилъ Мендесъ.
-- Ну, это крошечный клочокъ земли, мой дорогой. Да и повинности и налоги очень велики. Потому-то я и говорю, что Амаро Віера -- золотое дно. Получая съ него по шестьсотъ рейсъ въ день, да при моей помощи и маленькомъ доходѣ съ имѣнія отъ продажи овощей, она будетъ сводить концы съ концами. Мнѣ будетъ много легче тогда,
-- Конечно, легче, конечно, падре,-- согласился прислужникъ.
Они замолчали. Вечеръ былъ тихій и ясный, воздухъ неподвиженъ. На сильно обмелѣвшей рѣкѣ блестѣлъ сухой песокъ; вода, сладко журча, медленно текла по мелкимъ камнямъ. На холмы спускался полумракъ,-- а красныя и оранжевыя облака надъ моремъ сплетались въ причудливую декорацію.
-- Какой славный вечеръ!-- сказалъ Мендесъ.
Когда черезъ нѣсколько минутъ они поднимались по лѣстницѣ собора, каноникъ остановился и обратился къ спутнику:
-- Итакъ рѣшено, другъ Мендесъ, я поселю Амаро на квартирѣ у сеньоры Жоаннеры. Это выгодно для всѣхъ.
-- Очень выгодно,-- почтительно согласился прислужникъ.-- Безусловно очень выгодно.
И они вошли въ соборъ, творя крестное знаменіе.