Текли унылые однообразные дни в жизни Гори. Одними и теми же улицами скакал Султан каждое утро с маленьким седоком в гимназию; к трем часам дня Горя видел в гимназическое окошко, как выезжал Нефед в легких санках из-за церкви Зосимы и Савватия. Садился Горя в тюремные санки. И его везли мимо ненавистных домов, колоколен, полицейских будок.
Мама не расставалась с ним, водила его на прогулку, в церковь, в театр или каталась с ним по городу на Султане.
Горе было тошно, скучно. Папа уже отгремел, шутил с ним, называл его карапузом. Горя чуждался его, насильно улыбался и отвечал, глядя в сторону.
"Милый Кенка, -- писал Горя письмо, -- я в плену, а люблю тебя. Меня никуда не пускают. Не забывай Горьку, твоего друга. С Никешкой не дружись, так как люблю я тебя.
Твой несчастный узник Горька".
Кенка хранил письмо на дне сундучка и часто его читал мамке.
-- Он, видишь, меня любит, -- рассуждал Кенка, -- а родители -- злые разлучники. Все отец, черт. Смерти ему не приходит. Мать-то ничего. Как все женщины: она для сына на все пойдет.
Мамка смеялась.
-- На все, говоришь?
Весеннее солнце ворошило городской снег золотыми лопатами, разгребало до земли.
Против гимназии, на пустынной площади вылезал из-под снега бугорок клумбы. Горя щурился из гимназического окна на него и скучал под скучные латинские слова учителя.
Пересекал раз площадь какой-то человек с трубой на плече, все ближе и ближе. Горя узнал Кенсарина, улыбнулся, готов был закричать ему через рамы, а за Кенсарином показался ленивый и толстый Нефед на Султане, обогнул площадь и остановился у парадного.
Урок тянулся медленно, словно время нарочно остановилось и все маятники перестали качаться. Но нет, -- вот сторож позвонил у дверей. Учитель сложил тетради, книги, слез с кафедры, выкинул последние латинские слова. Горя торопился. Он выбежал к Нефеду. Нефед открыл полсть.
-- Нефед? -- спросил мальчик.
-- Что прикажете, барин?
-- Тебе мама ничего не говорила?
-- Про што?
-- Она забыла. Нам надо заехать в одно место.
-- Так что же, заедем! Пожалуйте садиться! Горя суетливо юркнул в санки.
-- Куда?
-- На Дегтярку.
Нефед вдруг оборотился и пристально посмотрел на мальчика. Горя побледнел.
-- К кому там?
Мальчик привскочил, поправил на спине ранец, заволновался.
-- Так к... одному человеку.
-- Я боюсь, барин! Чего бы не вышло! Мне велено вас не слушать, а прямо домой отвозить.
Мальчик покраснел и пробормотал:
-- Мама... мама же велела... Она рассердится. Нефед в нерешительности тронул Султана, еще раз оборотился, быстро оглядел площадь, как будто усмехнулся и пустил Султана.
Султан несся, Горино сердце выколачивало быстрые удары под курточкой.
Стрельнули мимо Богородицы на Нижнем Долу, качнулись в глубоком ухабе -- Султан подскочил к знакомому домику.
-- Стой! -- закричал Горя. -- Я сейчас!
Он юркнул за ворота -- и остолбенел: там Кенка на дворе делал из снега бабу, втыкал угли вместо глаз, а Никешка уминал снег большими валенками.
-- Горька, Горька! Ты как?
-- Я... я на минуточку! Я на Султане! Я, понимаешь, обманом!..
Никешка выбежал к воротам, открыл калитку, глядел на Султана. Кенка с Горей уже кинулись в квартиру.
-- Мамка! -- орал Кенка. -- Горька приехал! Обманом... Посмотри, какая у него лошадь!
Мать оторвалась от работы, радовалась радости Кенки и ласково улыбалась.
Мальчики смотрели друг на друга и ничего не говорили, потом смеялись, держали друг друга за руки.
-- Давно не бывали, -- говорила мамка, -- Кенка соскучился.
-- Ты письмо мое получил?
-- Вот оно!
Кенка бросился к сундучку и бережно достал письмо.
-- Я тебе и еще напишу! Ворвался Никешка с улицы.
-- Горька, тебя кучер зовет!
-- Мне пора... пора, -- лепетал Горя. -- Прощайте, проводите меня, ребята!
Голос у него дрожал, глаза были светлы и влажны, он быстро мазал по ним рукой.
-- Что-то попало!
-- Не иначе, пыль, -- говорила с усмешкой мамка. -- Я тут, старая дура, напылила -- половики прибирала...
Горя помчался в двери -- ребята за ним, -- взглянул на снежную бабу -- и за ворота.
Неловко забрался в сани, стучали в ранце карандаши, ручки, Кенка с Никешкой щупали полсть руками.
-- Обманщики! Обманщики! -- укоризненно говорил Нефед.
И вдруг весело закричал ребятам:
-- А ну, садись, ребята, покатаю! Век вам не езжать на господских лошадях! Один ответ!
Ребята -- грудой. Султан бросился, снежное облако сыпалось фонтаном на маленьких седоков. Горя шептал в уши ребятам:
-- Милый, милый Нефед.
Еще сильнее обратно гнал Нефед Султана. На углу остановил -- и мрачно скомандовал ребятам:
-- Ну, марш! Влопался теперь с вами!
-- Приезжай еще! -- кричал Кенка.
Скрылись из глаз. Горя схватился за кушак Нефеда, тот приостановил лошадь и недовольно бурчал:
-- Чего вам еще?
Горя обнял его и дрожал:
-- Как я люблю тебя, Нефед! Ты не говори маме! Никто не узнает! Какой ты добрый и славный!
-- Ладно уж, садитесь! Сами помалкивайте -- наказанье с вами! Большая просрочка во времени вышла.
-- Что не случилось ли? -- тревожно спрашивала мама. -- Ты запоздал?
Мальчик весело и бойко отвечал:
-- Латинист задержал: спряжение проходили. Кенка с Никешкой не доделали сегодня снежную бабу.
-- Ну и катнули, мамка, -- сиял Кенка. -- Нефед посадил. Хороший мужик. А лошадь -- как и не знаю што. Пуля, а не лошадь, Султаном прозывается.
Рассказывая мамке, как они катнули, Кенка нетерпеливо ждал тятьку, братьев, чтобы рассказать им о своем счастье.
-- Горька шельма: он теперь повадится! Он приедет!
-- Конешно, приедет, -- поддакивала мамка. Каждый день теперь Горя выходил из гимназии с
трепетом и вопросительно глядел на Нефеда. Тот откидывал равнодушно полсть.
-- Нефед? Не поедем туда?
-- Садитесь, садитесь! -- сердился Нефед. -- Однова побаловались -- и будет. Не приказано!
-- Мы не скажем!
-- Пожалуйте садиться!
Снова тюремные санки везли его только домой. Шла весна. Нефед выезжал за Горей уже в коляске. Горя неустанно просил:
-- Нефед!
-- Дудки! Дудки! Кенка напрасно ожидал..
В городе иногда Кенка видел, как белый Султан стоял у магазинов, у клуба, ожидая Горькиных родителей; он тогда гордо похвалялся ребятишкам:
-- Это Султан. Я на нем ездил. Знатная лошадь! А кучер -- Нефед.