Не преследуя в настоящей работе задачи исчерпать весь биографический и историко-литературный материал, характеризирующий отношения Тургенева и Некрасова, все же не лишнее будет сказать несколько слов о том, как и в какую сторону эволюционировали взгляды Тургенева на поэзию Некрасова. Отзывы Тургенева о произведениях Некрасова, содержащиеся в письмах его к Некрасову, дают достаточно оснований для вывода, что в период дружбы с Некрасовым Тургенев признавал за его стихами высокие поэтические достоинства.
Вскоре после разрыва с Некрасовым мнение Тургенева о поэтических вдохновениях "Музы мести и печали" изменилось в сторону резко отрицательного к ним отношения. Нигде это отношение не сказалось так явственно, как в письмах к Полонскому конца 60-х и начала 70-х гг. Так, в письме от 13 января 1868 г. Тургенев заявляет: "Г-н Некрасов -- поэт с натугой и шуточками; пробовал я на-днях перечесть его собрание стихотворений... нет! Поэзия и не ночевала тут -- бросил я в угол это жеванное папье-маше с поливкой из острой водки".
В письме от 29 января 1870 г., совершенно забыв, по-видимому, о содержании своих отзывов о поэзии Некрасова, относящихся к 40-м и 50-м гг., Тургенев говорит: "Я всегда был одного мнения о его сочинениях, и он это знает: даже когда находились в приятельских отношениях, он редко читал мне свои стихи, а когда читал их, то всегда с оговоркой: "я, мол, знаю, что ты их не любишь". Я к ним чувствую нечто вроде положительного отвращения: их arrière goût,-- не знаю, как сказать по-русски, -- особенно противен: от них отзывается тиной, как от леща или карпа".
Наконец, в письме от 22 марта 1873 г. Тургенев отозвался о поэме "Княгиня Волконская" как о "противнейшей, слащаво-либеральной".
Приблизительно к этому же времени относится и печатный отзыв Тургенева о поэзии Некрасова, совершенно беспощадный по своему содержанию. В помещенной в "С.-Петербургских Ведомостях" (1870 г., No 8) рецензии на стихотворения Полонского, которого только что выбранили "Отеч. Зап.", Тургенев, не только категорически заявлял о полном отсутствии поэзии "в белыми нитками сшитых, всякими пряностями приправленных, мучительно высиженных измышлениях "скорбной" музы г. Некрасова", но и сделал резкий выпад против личности Некрасова, заметив, что Некрасов "не имеет ничего общего" со "всеми уважаемым и почтенным" А. С. Хомяковым. Любопытно, что Полонский поспешил заверить Некрасова в отсутствии какой бы то ни было солидарности в данном случае между ним и Тургеневым. Он сделал это в особом письме к Некрасову (оно напечатано в нашей статье в "Современнике" 1915 г., No 3: "Поэзия Некрасова в оценке его современников").
Чем же объяснить перемену, происшедшую в 60-х и 70-х гг. во взглядах Тургенева на Некрасова как поэта? Неужели возможно допустить, что решающую роль здесь сыграли личные отношения: покамест Тургенев дружил с Некрасовым, он расхваливал его стихи, а перестал дружить, и стихи Некрасова ему разнравились? Само собой разумеется, что, признав такое упрощенное разъяснение справедливым, мы должны были бы прийти к заключению, что Тургенев был крайне мелочным и пристрастным человеком. Однако возможен и иной взгляд на вопрос. Высокая оценка Тургеневым Некрасова, как поэта, имеет в виду почти исключительно стихотворения, написанные в конце 40-х и в течение первых 6-7 лет 50-х гг. Нельзя сказать, что в это время Некрасов, как поэт, не определился, но, во всяком случае, если и определился, то далеко не всеми сторонами своего поэтического творчества. Не забудем, что из крупных поэм до 1859 г. Некрасовым были написаны только две -- "Саша" и "Несчастные". Ни "Коробейников", ни "Мороза-Красного Носа", ни "Медвежьей охоты", ни "Дедушки", ни "Русских женщин", ни "Современников", ни "Кому на Руси жить хорошо" еще не существовало, как ее существовало и таких стихотворений, как "Рыцарь на час", "В полном разгаре", "Орина -- мать солдатская", "Неизвестному другу", "Железная дорога" и мн. др. Между тем названные произведения более, чем какие-либо другие, определили собой основной идеологический тон песен "музы мести и печали". К ним, следовательно, и относятся те глубоко-отрицательные общие суждения Тургенева, которые мы только что приводили.
Чем же руководствовался Тургенев, произнося их да еще облекая в исключающую всякую условность, совершенно категорическую форму? Не отрицая того, что крайняя враждебность, проявляемая Тургеневым в отношении всего, что так или иначе было связано с личностью Некрасова, не могла не оставить известного следа в его отзывах о поэзии Некрасова, мы все же думаем, что решающее значение здесь сыграло опять-таки не что иное, как органическое восприятие Тургенева, восприятие типичного представителя 40-х гг. Многое в поэзии Некрасова должно было его коробить, многое оставалось ему совершенно чуждым, и отнюдь не потому, что Некрасов был плохой поэт, а потому, что произведения его, в значительном своем большинстве, не затрагивала тех струн, которые получили преимущественное развитие в психике людей 40-х годов. Зато они удивительно гармонировали с настроениями разночинной интеллигенции, -- и вот, в то время как Тургенев и Толстой в один голос утверждали, что истинная поэзия совершенно отсутствует в стихах Некрасова, писатели-разночинцы, сначала Белинский, потом Добролюбов и Чернышевский, буквально не находили слов, чтобы выразить свой восторг по адресу Некрасова как поэта (см. об этом ниже в работах "Некрасов и Чернышевский", "Некрасов и Добролюбов"). Если с точки зрения современного исследователя в суждениях разночинцев о Некрасове заключаются несомненные преувеличения, -- Чернышевский, например, утверждал, что у Некрасова "больше таланта, чем у Тургенева и Толстого",-- то не менее ошибочным следует признать и огульно-отрицательный взгляд на Некрасова, которого держались Тургенев и Толстой. Поэтическое реноме Некрасова в наше время совершенно восстановлено, и это восстановление явилось результатом не субъективных оценок, а серьезного анализа тех художественных приемов {Анализ поэтики Некрасова читатель найдет в брошюре К. Чуковского "Некрасов как художник" (1922 г.), а также в книге того же автора "Некрасов. Статьи и материалы" (1926 г.), в статье Б. Эйхенбаума "Некрасов" (первоначально напечатана в журнале "Начала" 1922 г., No 2; впоследствии пер впечатывалась в книгах того же автора "Сквозь литературу" и "Литература"), в статье Ю. Тынянова "Стихотворные формы Некрасова" ("Летопись дома литераторов". 1921 г. No 4; перепечатана в книге того же автора "Архаисты и новаторы"); в статье Л. Слонимского "Некрасов и Маяковский ("Книга и революция" 1921 г., No 2), в статье С. Шувалова "К поэтике Некрасова. Сравнения" ("Свиток". 1922 г., No 1); в статье Шимкевича "Пушкин и Некрасов" (в сборнике "Пушкин в мировой литературе") и, наконец, в нашей книге "Некрасов, как человек, журналист и поэт", в главе "Некрасов как художник".}, которыми он пользовался. Не лишнее будет отметить, что и Тургенев с конца 70-х гг., а к этому как раз времени относится некоторая перемена во взглядах его на общественную роль русской радикальной молодежи,-- начинает несколько иными глазами смотреть на поэзию Некрасова. В письме к Стасюлевичу от 16-4 февраля 1878 г. (см. "Стасюлевич и его современники", т. III) Тургенев о своем только что умершем друге-враге говорит следующее: "Сегодня пришел февральский номер "В. Е.". Я немедленно (прочел вашу статейку о Некрасове и нахожу, что определение самой сущности и свойства его таланта -- совершенно правдиво и верно: я готов "обеими руками подписаться под вашими строками". Стасюлевич же в своей в общем довольно сдержанной статье писал: "Она (муза Некрасова) будила совесть общества; благодаря таланту поэта, она успевала глубоко проникнуть в душу даже тех, кого (подчас корила... Мы не колеблемся признать его (Н-ва) замечательным художником" и т. д.
Отношение Некрасова к творчеству Тургенева, по-видимому, не претерпело столь резких изменений после того, как дружеские узы, связывавшие обоих писателей, оказались порванными: оно осталось более или менее благоприятным. Вот тому весьма любопытный пример. В 1867 г., вскоре после закрытия "Современника", Некрасов вознамерился издать литературный сборник. В качестве одного из сотрудников он пригласил Д. И. Писарева, причем сговорился с ним, что он напишет для сборника несколько статей, в том числе и статью о только что, появившемся в печати романе Тургенева "Дым". Проходит несколько времени. Некрасов успел уже ознакомиться с содержанием "Дыма" и, под впечатлением этого знакомства, поспешил написать Писареву следующее (в письме от 20 июля 1867 г., впервые оно было опубликовано нами в конце ноября 1916 г, в одной из петербургских газет):
"Многоуважаемый Дмитрий Иванович!
Наши условия о двух статьях для сборника остаются во всей силе. Что касается до третьей (о "Дыме"), то спешу сказать следующее. Я только теперь прочел эту повесть и, находя художественную ее часть безусловно прелестною, думаю, что едва ли мы с вами сойдемся во взглядах на другую ее часть -- полемическую, или так сказать политическую. Тронутые в ней вопросы так важны для русского человека и тронуты они так решительно, что обязываться напечатать статью о "Дыме", не зная, в чем будет заключаться ее содержание,-- напечатать в книге, где будет много моих статей и о которой все-таки неизбежно пройдет слух, что. я был ее составителем,-- представляется для меня делом рискованным. Итак, если будете писать статью об этой повести, то не имейте в виду помещение ее в сборнике".
Отрывок этот не нуждается в особо пространных комментариях. Ясно, что Некрасов боялся, что Писарев, всего несколько месяцев назад выпущенный из Алексеевского равелина, где ему пришлось отсидеть пять лучших лет своей жизни по обвинению в составлении противоправительственной статьи-прокламации, не сумеет с достаточной объективностью отнестись к политической идеологии "Дыма". А между тем, так как сборник -- не журнал, и, кроме того, в задуманном Некрасовым сборнике имелось в виду помещение нескольких его собственных статей, то ответственность за содержание статьи Писарева о "Дыме", буде она появится в сборнике, полностью упадет на Некрасова. В данном случае у Некрасова было сугубое основание избегать такой ответственности. Дело в том, что на страницах "Дыма" содержался резкий выпад против него лично в словах Потугина о "сочинителе", который "весь свой век и стихами и прозой бранил пьянство, откуп, укорял... да вдруг сам взял да два винных завода купил и (снял сотню кабаков"). Для человека, менее разборчивого в средствах, чем Некрасов, подобное обвинение могло послужить стимулом предпринять энергичную контр-атаку путем помещения "разносительной" "критической статьи, а большего мастера "разносить", чем Писарев, в то время в рядах русских критиков, конечно, не было. На Некрасова же нападки на него в "Дыме" оказали, повидимому, обратное действие: он получил лишнее побуждение отказаться от помещения уже заказанной Писареву статьи. Здесь нельзя не усмотреть проявления свойственной Некрасову нелюбви к каким бы то ни было выступлениям в защиту своего доброго имени. Нам уже приходилось касаться этой своеобразной черты его психики, говоря об опубликовании Тургеневым в 1869 г. дискредитирующих Некрасова отрывков из писем Белинского. Хотя у Некрасова и был достаточный материал для оправданий, но он им не воспользовался. Мало того, даже письма к Салтыкову с этими оправданиями, за которое принимался четыре раза, он не закончил. Характерно, что и в отношении тех художественных произведений Тургенева, которые по тем или другим причинам не удовлетворяли его или же содержали уколы по его адресу, он применял ту же систему молчания. Его стихотворение то поводу "Отцов и детей" увидело свет лишь через сорок лет после смерти поэта. О "Дыме" же Некрасов не только не высказался сам, но воспрепятствовал, как мы только что видели, высказаться Писареву. То же самое приходится сказать и об отношении его к последнему роману Тургенева "Новь": Некрасов промолчал о нем, хотя весьма и весьма не одобрял его содержания. В дневнике Пыпина (см. "Современник" 1913 г., No 1) под 15 января 1877 г. рассказывается об одной из, бесед его с больным Некрасовым: "Он (Некрасов) говорил о романе Тургенева. Первая часть понравилась -- выводимые лица нарисованы хорошо; но 2-я часть плоха. Тургенев не достиг свой цели. Если он хотел показать нам, что направление юношей неудовлетворительно, -- он не доказал. Если хотел примирить с ними других -- не успел; если хотел нарисовать объективную картину -- она не удалась. Все-таки люди были крупнее (первые), да и хождение в народ -- недосказано, оно было не так глупо. Вообще скажу, не говорите только приятелям Тургенева, я их не хочу огорчать, -- паскудный роман, -- хотя и до сих пор люблю Тургенева". Удивляться отношению Некрасова к "Нови", разумеется, не приходится, зная, какие чувства любви, восторга, преклонения возбуждало в его душе народническое движение (см. об этом соответствующие главы в нашей книге 1914 г. о Некрасове и нашу же статью "Революционная идея в поэзии Некрасова" в Некрасовском сборнике 1918 г.); тургеневский же взгляд на это движение и его участников был, мягко выражаясь, очень и очень скептический.