Послѣдствія двойнаго воспитанія.-- Сложный характеръ Шедлера.-- "Лучшая его часть"...-- Образованіе Шеллера.-- Первая работа въ "Весельчакѣ" за 1869 г.-- "Недоросъ до романа"...-- Перерывъ литературной дѣятельности.-- Возобновленіе ее въ "Современникѣ" за 1863 г.-- Секретарь редакціи.
Трагизмъ двойного воспитанія Шеллера аристократами-родственниками и демократомъ отцомъ описанъ имъ самимъ въ романѣ "Гнилыя болота". Шеллеръ, дѣйствительно, являлся иногда то невыносимымъ аристократомъ, съ требованіемъ первенства, необыкновенной обидчивостью и ѣдкимъ сарказмомъ, то ярымъ демагогомъ, защитникомъ "Пролетаріата", "Анабаптистовъ" и нашихъ собственныхъ Благолѣповыхъ съ яркимъ обвиненіемъ зарождающейся у насъ буржуазіи (ром. "Голь"). Близкихъ друзей Шеллера всегда поражала въ немъ эта двойственность; но корень ея лежитъ въ его раннемъ воспитаніи и національности. Если вспомнить въ дополненіе къ сказанному, что онъ провелъ дѣтство и юность также въ значительной мѣрѣ среди кофейницъ и салопницъ въ комнатѣ матери, при отсутствіи природы и товарищей дѣтскихъ игръ, то сложный характеръ Шеллера найдетъ себѣ надлежащее объясненіе. Книги и литературная среда содѣйствовали развитію его большихъ умственныхъ способностей, но вполнѣ перевоспитать сильный характеръ Шеллера, т. е. прочно сложившіяся привычки, онѣ не могли... Слѣдуетъ также вспомнить, что поклоненіе публики писателю также мѣшаетъ его самокритикѣ. Этими условіями разъясняются многія странности въ Шеллерѣ и примиряютъ насъ съ его отрицательными сторонами. Съ особеннымъ удовольствіемъ мы перейдемъ теперь къ положительнымъ сторонамъ его большого ума, блестящей діалектикѣ, остроумнымъ бесѣдамъ, необыкновенному трудолюбію, солидной образованности и общественнымъ заслугамъ его литературнаго пера. Кто зналъ эту "лучшую его часть", тотъ мирился съ его недостатками, избѣгалъ въ его присутствіи множества раздражающихъ его темъ, щадилъ его привычки и, возвышаясь настроеніемъ въ духовномъ съ нимъ общеніи, любилъ этого богато одареннаго человѣка, всецѣло занятаго въ спокойномъ состояніи духа судьбами исторіи, литературы и искусства. Даже лица, мало симпатизировавшія ему, бывали подавлены и покорены его положительными достоинствами. У меня сохранилось письмо H. С. Лѣскова о Шеллерѣ, которое прекрасно иллюстрируетъ мою собственную въ данномъ случаѣ мысль объ усопшемъ писателѣ. Лѣсковъ писалъ мнѣ: "Обратите, пожалуйста, Анатолій Ивановичъ, ваше вниманіе на "Конецъ Бирюковской дачи" и скажите по совѣсти: много ли вы встрѣчали и встрѣтите въ русской печати такого внимательнаго, умнаго и прямо внушительнаго отношенія къ бытовому горю разореннаго русскаго деревенскаго дворянства. Всѣ мы кое-что знаемъ и всѣ болтаемъ это, а такого умнаго и простого дѣла не говорили. И вотъ этотъ Шеллеръ нашелъ настоящее умное отношеніе къ дѣлу; и это отличаетъ этого человѣка отъ всѣхъ прочихъ говоруновъ и невѣгласовъ, и заставляетъ относиться къ нему съ уваженіемъ и съ любовью. Каковы бы ни были свойства его личнаго характера, это -- его дѣло, а для проясненія общественнаго сознанія онъ служитъ превосходно, обнаруживая здравыя понятія и любовь къ тому, что оскорблено и унижено. Не хорошо играть на пониженіе репутаціи человѣка, который съ такимъ мастерствомъ ведетъ полезную работу въ нынѣшнее преглупое и преподлое время. Всѣхъ, которые занимаются тѣмъ же дѣломъ, какъ и онъ, я съ радостію отдалъ бы за него одного. А подумаемъ лучше вотъ о чемъ: отчего это мы всѣ вѣдь знали то же самое, что и ему извѣстно, а вотъ мы начнемъ говорить и затянемъ "антимонію" чортъ знаетъ про какія не насущныя явленія, а онъ что ни долбанетъ, то прямо въ жилу, и сейчасъ оттуда руда мечется наружу, и хочется плакать" и хочется помогать, и становится стыдно и гадко о себѣ думать? Это и есть несомнѣнный признакъ присутствія ума, чувства и таланта и при томъ въ превосходномъ ихъ, гармоническомъ сочетаніи* И если кто этого въ немъ не видитъ и не чувствуетъ, то я буду думать, что я Шеллера знаю болѣе, чѣмъ другой его знаетъ, хотя лично я съ Шеллеромъ и мало знакомъ, и мнѣ это не нужно: я знаю "лучшую его часть".
Это письмо Лѣскова въ особенности цѣнно тѣмъ, что онъ отлично зналъ неровный характеръ Шеллера, но также зналъ и "лучшую его часть", и преимущественно цѣнилъ ее въ нашемъ писателѣ.
"Лучшая часть" въ Шеллерѣ заключается въ его литературной дѣятельности и большомъ съ нею связанномъ характерѣ. Этотъ большой характеръ сказался у него и въ первыхъ шагахъ его литературной дѣятельности, и въ послѣдующей жизни. Получивъ первоначальное образованіе въ нѣмецкой школѣ (Annen-Schule), онъ поступилъ потомъ вольнослушателемъ въ С.-Петербургскій университеть и оставался тамъ до первой студенческой исторіи 1861 г. Дальнѣйшее образованіе его заключалось въ самостоятельномъ изученіи иностранной литературы о соціальныхъ вопросахъ -- этого общаго источника нашихъ познаній о прогрессѣ.
По выходѣ изъ университета, онъ увлекся педагогіей и основалъ (на имя полковника Костылева, на Вознесенскомъ, около Садовой) школу для бѣдныхъ людей, въ которой дѣти получали первоначальное образованіе за 30--60 коп. въ мѣсяцъ, а по субботамъ шли для взрослыхъ лекціи по географіи, исторіи, и предпринимались прогулки съ дѣтьми по музеямъ и т. д. Учениковъ собралось до 100 человѣкъ, но школа существовала всего до конца 1863 года, когда пришлось противъ желанія повысить плату за обученіе и измѣнить характеръ школы. По закрытіи ея, А. К. Шеллеръ поѣхалъ за границу, подготовляя матеріалъ для книги: "Пролетаріатъ во Франціи" и "Ассоціаціи". Къ этому времени относится и начало его литературной карьеры.
Принято думать, что Шеллеръ выступилъ на литературное поприще въ 1863 г., и самъ онъ справлялъ свой двадцатипятилѣтній юбилей 10 октября 1888 года. Но этотъ годъ не совсѣмъ точно опредѣляетъ начало его писательской дѣятельности. Въ иллюстрированномъ журналѣ А. Плюшара "Весельчакъ" за 1859 г. имѣются статьи Шеллера подъ заглавіемъ: "Мои бесѣды", подписанныя А. Релешъ. Читая подпись наоборотъ, получимъ собственную фамилію писателя. Въ этихъ полусатирическихъ фельетонахъ чрезвычайно остроумно Шеллеръ писалъ обо всемъ: о происхожденіи тогдашняго литературнаго наводненія безсодержательными произведеніями; объ особенной любви пишущей братіи къ скандальнымъ сюжетамъ и воспроизведенію живыхъ людей изъ личной мести... "Какъ разсердятся писатели на кого нибудь, сейчасъ про того и напишутъ повѣсть, только прикрасятъ немного или, лучше сказать, причернятъ. Люди, того не знающіе, говорятъ: "вотъ знатокъ жизни", а того не знаютъ, что онъ своего папеньку да свою маменьку на показъ вывелъ, будто звѣрей какихъ за деньги выставилъ. Нынче, неволите видѣть, денежная взятка дѣло опасное; какъ разъ отхлещутъ въ журналахъ; а литературная месть какого нибудь мерзавца дѣло обыкновенное... Говорятъ: писателю нужны сюжеты! Такіе забавники! во всемъ найдутъ оправданіе". Не менѣе остроумны "бесѣды"
А. Релеша о паденіи искусства въ томъ случаѣ, "когда начинаютъ хвалить поэтовъ за музыкальность", и объ упадкѣ критики, "когда ругаютъ авторовъ И молчатъ про произведенія"; горько упрекаетъ онъ своихъ собратьевъ за неумѣнье "смѣяться" и за распространенное глумленье надъ неудачами ближнихъ или надъ чиновниками, берущими взятки при двѣнадцати-рублевомъ жалованіи... "А дальше ни шагу; будто только изъ этихъ двухъ элементовъ и сложилась русская жизнь... укажите дорогу громкому и разумному смѣху надъ собой, надъ вами, надъ нами, но не надъ наружной стороной, а надъ внутренней, гораздо важнѣйшей". Эти краткія извлеченія изъ первоначальнаго труда г. Шеллера, несомнѣнно, свидѣтельствуютъ, что онъ вполнѣ находился въ курсѣ животрепещущихъ вопросовъ и былъ совершенно подготовленъ къ ихъ разрѣшенію. Однако онъ говорилъ мнѣ неоднократно:
-- "Плюшаръ платилъ мнѣ за "бесѣды" сто рублей въ мѣсяцъ, и, конечно, я легко могъ бы начать свою дѣятельность съ 1859 года въ качествѣ фельетониста, но это-то меня именно и пугало... Мой отецъ также предостерегалъ меня отъ фельетонной работы, говоря, что "по мелочамъ не составишь себѣ имени". Я также и самъ видѣлъ массу даровитыхъ людей, растерявшихъ на фельетонахъ всѣ свои образы и идеи, и сдѣлавшихся совершенно негодными къ крупному труду. Но сознавая, что я могу быть недурнымъ фельетонистомъ, я въ то же время чувствовалъ, что "до романа я не доросъ"... Мы съ отцомъ и матерью тогда очень нуждались въ деньгахъ, но у меня хватило мужества добровольно прекратить сотрудничество у Плюшара и не браться за перо до тѣхъ поръ, пока я не созрѣю до романа. Я рѣшилъ не появляться въ литературѣ, пока не напишу двухъ хорошихъ романовъ, и только тогда позволить себѣ явиться къ Некрасову и Щедрину".
Обстоятельство это въ жизни писателя, скажемъ мы, весьма поучительно. Если бы ему слѣдовало большинство нашихъ писателей, то многіе изъ нихъ давно вышли бы изъ числа такъ называемыхъ все еще "молодыхъ" литераторовъ и были бы менѣе озлоблены на ту же самую литературу.
О своемъ дебютѣ въ литературѣ Александръ Константиновичъ разсказывалъ мнѣ слѣдующее:
-- "Я не хотѣлъ выступать на литературное поприще, не написавъ предварительно двухъ большихъ романовъ. Между тѣмъ, я иногда прочитывалъ своимъ друзьямъ нѣкоторыя свои стихотворенія и главы изъ романа "Гнилыя болота" и "Жизнь Шулова". Чтеніе стиховъ нравилось присутствующимъ, но самъ я не рѣшался нести ихъ на судъ какой либо редакціи. Тогда-то одинъ изъ самыхъ близкихъ ко мнѣ друзей, нѣкто А. Михайловъ, взялъ нѣсколько стихотвореніе и, безъ моего вѣдома, отослалъ ихъ въ "Современникъ", подписавшись подъ ними собственной фамиліей. Долгое время я не зналъ объ этой дружеской услугѣ, но, разумѣется, былъ радъ, увидѣвъ свою музу въ печати. Въ это время романы "Гнилыя болота" и "Жизнь Шупова" уже близились къ концу, и первая часть "Гнилыхъ болотъ" была совершенно приготовлена къ печати. Я пошелъ съ нею въ редакцію "Современникъ", гдѣ меня встрѣтилъ довольно грубо секретарь редакціи А. Ф. Головачевъ, женившійся потомъ на Авд. Яковл. Панаевой. Послѣ, узнавъ хорошо этого человѣка, я могъ убѣдиться, что это человѣкъ не злой, обыкновенно деликатный, хотя и безхарактерный.
-- "Что же вы несете въ редакцію первую часть романа?-- рѣзко спросилъ онъ.-- Кто же будетъ читать неоконченную вещь!
-- "Да вѣдь дурака видно по первой фразѣ,-- спокойно перебилъ я его.-- А я вамъ даю половину романа съ совершенно законченнымъ сюжетомъ.
-- "Я передамъ на просмотръ, но едва ли рукопись безъ конца можетъ быть принята.
"Это было, положимъ, въ пятницу, а въ понедѣльникъ я уже снова явился въ редакцію, узнавъ, что мои стихи напечатаны въ "Современникѣ". Головачевъ, вѣроятно, думалъ, что я пришелъ говорить о романѣ, и уже крикомъ встрѣтилъ меня:
-- "Ваша рукопись передана, и въ свое время вы узнаете отвѣть. Чего вы шляетесь и надоѣдаете преждевременными справками... Не вы одинъ у насъ.
-- "Да я шляюсь къ Некрасову, а не къ его лакею. Мнѣ нужно самого Некрасова и получить гонораръ за стихи...
-- "Какіе стихи?
-- "Стихи А. Михайлова...
-- "Такъ вы бы такъ съ самаго начала и сказали, что вы Михайловъ. Я сейчасъ скажу о васъ Некрасову,-- вдругъ мягко произнесъ онъ".
Некрасовъ вышелъ къ Шеллеру со словами:
-- Батюшка! да что же вы до сихъ поръ не приходили? Мы черезъ публикацію на обложкѣ "Современника" приглашали васъ до напечатанія стиховъ явиться въ редакцію или сообщить свой адресъ, а вы появились и пропали...
-- "Да я и не появлялся... Это мой пріятель послалъ мои стихи подъ псевдонимомъ А. Михайловъ, и я самъ вчера объ этомъ узналъ изъ книжки "Современника". Теперь я принесъ вамъ романъ подъ тѣмъ же псевдонимомъ.
-- "Романъ? Такъ вы и романы пишете? Вотъ отлично. Гдѣ?
-- "Секретарь говоритъ, что передалъ вамъ.
-- "Никакого романа отъ А. Михайлова мнѣ не передавали. Такъ и есть,-- сказалъ онъ, принимая отъ Головачева рукопись.-- Подъ зеленое сукно положили, и лежалъ бы онъ тамъ непрочтеннымъ и возвращенными вамъ такимъ же. Все самому надо въ редакціи дѣлать, а не черезъ другихъ".
Черезъ два дня Шеллеръ получилъ отъ А. Головачева слѣдующую записку:
"Милостивый государь
"Александръ Константиновичъ.
"Некрасовъ просилъ меня извѣстить васъ, что онъ будетъ дома завтра, въ четвергъ, въ 12 часовъ утра, и если вамъ удобенъ этотъ часъ, то онъ ждетъ васъ.
"Готовый къ услугамъ вашимъ
"А. Головачевъ".
28 октября.
"Гнилыя болота" были приняты въ "Современникъ" подъ тѣмъ же псевдонимомъ, подъ которымъ авторъ и ранѣе напечаталъ свои стихотворенія.