Въ тотъ же вечеръ, ложась спать, Сильвіо сказалъ себѣ, что любовь дѣвочки ничѣмъ не можетъ льстить самолюбію взрослаго человѣка, и рѣшилъ предпринять излеченіе своей "маленькой больной". Онъ еще не избралъ метода, но ему казалось, что, усиливъ серьезность своихъ рѣчей и поступковъ, онъ достигнетъ цѣли.
Онъ лежалъ съ открытыми глазами, изслѣдуя рану, которую, не желая, нанесъ сердцу бѣдной дѣвочки, и думая, что рана не безнадежна. Онъ не обманывалъ себя. Дѣвочка не хотѣла терять времени... Если она предпочла его, годнаго ей почти въ отцы, лицеистамъ, что гуляли столько разъ подъ ея окнами, то именно ради его возраста. Когда Анджела играла еще въ куклы, она всегда любила куклу большую и чтобъ нарядовъ у нея было много, какъ у царицы.
Сильвіо задулъ свѣчку. Въ темной глубинѣ комнаты показался лучъ свѣта и протянулся до окна. Свѣтъ шелъ изъ комнаты Анджелы. Влюбленная дѣвочка не спала. У Сильвіо не достало духу заснуть, когда она страдаетъ, быть можетъ, изъ-за него. Онъ рѣшилъ не засыпать, покуда не исчезнетъ эта свѣтлая полоска.
Былъ ли онъ вполнѣ равнодушенъ къ любви, которую зажегъ въ сердцѣ милаго ребенка? Нѣтъ. Можетъ быть, ему было непріятно? Вѣдь, онъ невредимо вырвался изъ оковъ истинной страсти, которая могла стать роковою, и вдругъ на пути стала дѣвочка! Время ли снисходить до ребячьей игры? Но точно ли онъ это чувствовалъ? Можетъ быть, то было нѣжное состраданіе, жалость. Онъ хотѣлъ быть врачемъ молодой души, только что познавшей любовь. Онъ не уклонялся отъ обѣщанія умирающему брату, но чтобъ сдѣлать счастливою дорогую малютку, необходимо запретить ей эту любовь. "Я старъ", покорно сознавался онъ. Не легко было овладѣть собой!
Сильвіо заснулъ, прежде чѣмъ Анджела погасила свѣчу. Утромъ ему захотѣлось первому увидѣть дѣвочку у окна и узнать отъ нея, что она дѣлала такъ поздно ночью, при огнѣ. Изъ комнаты ея не слышно было даже шороха; можетъ быть, она спитъ; придется долго ждать! Сильвіо обрился, причесался и, замѣтивъ сѣдой волосъ, хотѣлъ его выдернуть отъ нечего дѣлать. Но ихъ оказалось столько, что, сконфузившись, онъ невольно сказалъ: "Какая пропасть!"
Въ комнатѣ Анджелы все было тихо. Сильвіо пригладилъ спутанные волосы; сѣдые скрылись такъ, что могли обмануть даже подозрительный взоръ. Наконецъ, онъ подошелъ къ окну, посмотрѣлъ... Анджела стояла внизу, у розъ, облитыхъ росою, сама прекраснѣе розъ, свѣжѣе росы. На стукъ отворявшагося окна дѣвочка не подняла головы, а еще наклонилась, сорвала полураскрытый бутонъ, воткнула въ волосы и тихо пошла въ цвѣтнику.
Стоя у окна, Сильвіо слѣдилъ за "раненой птичкой" и уже не чувствовалъ прилива жалости; онъ улыбался; сердце его раскрылось для состраданія. Пусть только она взглянетъ, онъ скажетъ ей: "иду и изцѣлю тебя". Но она не оглянулась, предоставляя равнодушному дядѣ смотрѣть на нее съ головы до ногъ, замѣчать, что въ длинномъ платьѣ она кажется въ самомъ дѣлѣ взрослою, что она стройна и полна, ея ручки круглы и бѣлы.
Она была уже далеко, а профессоръ, забывшись, все стоялъ у окна, размышляя, что въ этомъ возрастѣ сердечныя раны заживаютъ быстро, и что она, можетъ быть, уже выздоровѣла. "Тѣмъ лучше!" -- сказалъ онъ. Но ему бы хотѣлось вылечить ее самому, по своимъ рецептамъ.
Во весь день онъ напрасно старался подмѣтить во взглядѣ, блѣдности, движеніяхъ Анджелы хоть какой-нибудь признакъ любви. Казалось, она угадала опасность своего положенія и не давала захватить себя врасплохъ. Сильвіо въ этотъ вечеръ могъ въ себѣ прослѣдить первыя проявленія безпокойства, которое происходитъ отъ неувѣренности въ любви. Онъ посмѣялся, ожидая, что будетъ завтра. Но и завтра она не перемѣнила обращенія, только, казалось, еще похорошѣла. Онъ ничего не понималъ. Вѣдь, чтобъ понять что-нибудь, нужно было бы читать въ ея сердцѣ... то-есть въ ея дневникѣ. Тамъ, довольная ролью жертвы, она заявляла, что готова выпить горькую чашу не только до дна, но и до смерти. Умереть отъ любви -- вотъ все, чего она молила. Она хотѣла страдать и смѣяться до конца, и по утрамъ распѣвала, какъ жаворонокъ. Она могла бы обмануть всякаго.
Онъ рѣшился спросить Беатриче. Ему уже казалось, не подшутила ли она надъ нимъ. Разспросы издали ни къ чему не повели. Онъ перешелъ къ дѣлу,-- племянница, кажется, все чѣмъ-то смущена...
-- Я же вамъ сказала, что она влюблена,-- лукаво отвѣчала Беатриче.-- Малютка узнала, что она помолвлена за одного человѣка... который о ней и не думаетъ. Она ро немъ съ ума сходитъ.
-- Узнала?-- выговорилъ Сильвіо.-- Отъ кого?
-- Вы все хотите знать. Отъ отца Эммануила. Пожалуйста, не сердитесь.
Онъ не сердился. "Считаетъ меня своимъ женихомъ и ждетъ",-- подумалъ Сильвіо, и эта мысль подняла въ немъ сладостное, неизвѣданное смущеніе. Любитъ такая прелестная дѣвочка! Передъ этимъ искушеніемъ не устоять никакому профессору... Сильвіо сдался. Первое лѣкарство, которое врачъ долженъ дать больной, влюбленной въ него, конечно, позволеніе любить его. Онъ не такъ старъ, какъ выставлялъ себя. Волосы у него чудесные, и сѣдыхъ немного; молодость его была чиста, и ей легко снова разцвѣсти... Не бѣда, если Анджелѣ только тринадцать лѣтъ; природа къ ней щедра, время довершитъ остальное, а два года -- ждать не долго.
Онъ смотрѣлъ на Беатриче; она улыбалась, будто читая его мысли. Онъ удивлялся, какъ могъ когда-нибудь... Любовь уже являлась разъ на его пути, какъ обманчивый отблескъ блаженства Ожидаемаго... или минувшаго. Вѣроятно, прежде, въ Беатриче, онъ провидѣлъ Анджелу... должно быть, такъ. Та же Беатриче стояла передъ нимъ, смотрѣла огромными глазами, блѣдно улыбалась, но никакъ не могла даже напомнить ему прежній идеалъ.
Сильвіо еще не разрѣшилъ себѣ полюбить во второй разъ, но былъ готовъ воспылать по первому знаку, и если медлилъ, то потому, что таинственность Анджелы сводила его съ ума. Она уже не ходила за нимъ слѣдомъ, какъ прежде, не вперяла въ него яркихъ глазъ. Ея наружная холодность удалась не хуже кокетства. Сильвіо изучилъ искусство разнообразно повязывать галстухъ, брился ежедневно; наконецъ, насталъ такой день или, вѣрнѣе, ночь, когда его силъ не стало, и онъ пожелалъ кончить.
-- Анджела!-- кликнулъ онъ, отворяя свое окно.
-- Что угодно, дядя Сильвіо?-- отозвалась она изъ своего окна.
-- Покуда ничего... а завтра напомни: мнѣ надо кое-что тебѣ сказать.
-- Хорошо,-- отвѣчала она чуть слышно. Профессору почудилось, что она заплакала.
Было поздно; въ Надеждѣ всѣ спали; дѣвочка старалась удерживаться, но ея слезы раздавались въ тишинѣ. Сильвіо опять подошелъ къ окну и окликнулъ ее. Но Анджела не показалась.
Профессоръ оглянулся, точно отыскивая какую-нибудь идею, и нашелъ самую ребяческую. Позволительно сдѣлаться ребенкомъ на четверть часа въ осеннюю ночь. Онъ взялъ лоскутокъ бумаги и написалъ: "Не плачь, Анджела. Твой отецъ, умирая, поручилъ мнѣ осушать твои слезы. Если хочешь, я буду исполнять это до послѣдняго дня моей жизни". Онъ стукнулъ два раза, сложилъ бумагу и подсунулъ ее подъ дверь.
Дѣвочка отерла слезы и отвѣчала тѣмъ же путемъ: "Не плачу, не буду плакать. Я слишкомъ счастлива!"