В наше время много говорят о правах женщин и о влиянии, которое они могут оказать в сфере общественной деятельности. Христианство уделило женщинам обширную сферу плодотворной деятельности в домашнем кругу, если только они обладают даром проявить своё влияние в этом кругу толково и с полным самоотвержением. Конфуций весьма верно определил эту деятельность женщин словами: «Если кто разумно выполняет свой долг относительно семьи, то нет надобности ходить далеко для жертвоприношений.» Возможно, что некоторые эмансипированные женщины прочтут эти строки с усмешкой; тем не менее, однако, я так далёк от мнения, что заботы в домашнем быту составляют слишком ограниченное поле деятельности, что считаю эти заботы по их обширности равными с полем деятельности всей человеческой расы. Женщина может стремиться к расширению горизонта своего миросозерцания и в то же время не пренебрегать своими домашними обязанностями. Без сомнения, обязанности каждой женщины начинаются у домашнего очага, и если она нерадиво относится к этим обязанностям, то все её попытки к расширению поля своей деятельности потерпят рано или поздно крушение.
Женщина может обладать обширными познаниями, может быть в высшей степени религиозной, примерной филантропкой, и в то же время и примерной женой.
В подтверждение этой истины достаточно привести пример из современной жизни, доказывающий, что женщина, обладавшая такими научными познаниями, которым могли бы позавидовать многие мужчины, в то же время была безупречна в исполнении своих домашних обязанностей; мы говорим об известной учёной — Мери Соммервиль. Её научные исследования были так блестящи, что современная пресса признала её первый научный трактат «одним из наиболее замечательных трудов, совершённом женщиной в каком-либо веке и в какой-либо стране света.» Даже на восемьдесят девятом году жизни она трудилась над разрешением сложных математических проблем; при этом, однако, как её муж, так и дети в самых задушевных выражениях засвидетельствовали факт, что она никогда не пренебрегала своими, подчас мелочными и скромными, домашними обязанностями, какие выпадают на долю каждой хозяйки дома.
Некоторые полагают, что женщины, всецело поглощённые исполнением религиозных обязанностей, до того бывают отвлечены от всего мирского, что уже не в состоянии исполнять требования обыденной жизни. Чтобы опровергнуть это мнение достаточно указать на пример Св. Франциски. Она была знатной римлянкой, родившейся в 1384 году; в 1396 г. она вышла замуж за своего соотечественника дворянина Лаврения Понцани. По свидетельству Бутлера, «она отличалась необычайной кротостью и снисходительностью в своей семейной жизни; между ней и её мужем существовало такое согласие и такая искренняя привязанность, что за все сорок лет их супружества между ними никогда не происходило никаких недоразумений или несогласий; вся цель жизни супругов состояла в том, чтобы превзойти друг друга во взаимном угождении и уважении.» Она обыкновенно говорила, что замужняя женщина «обязана, когда это необходимо, прервать свои молитвы у алтаря, чтобы заняться домашними делами.»
Прелестная легенда из её жизни служит подтверждением истины, что отправление религиозных обязанностей не должно отвлекать женщин от их забот о благосостоянии семьи. Эта благочестивая римлянка посвящала ежедневно ранний утренний час молитвам и чтению Св. Писания. Случилось, однажды, что как только она села за своё обычное чтение, её отвлекли какими-то хозяйственными делами, касавшимися её слуг или детей и требовавшими её вмешательства. Помня золотое правило: «делай сперва то, что ближе всего тебя касается» и готовая всегда пожертвовать своими личными желаниями ради долга, она встала с своего места, исполнила то, что требовалось и вернулась к своему чтению. Не успела она, однако, присесть, как снова её оторвали от чтения, она опять поднялась с места, и, не теряя самообладания, распорядилась по хозяйству и вновь принялась за чтение; опять её оторвали от чтения и опять она исполнила требуемое, так продолжалось последовательно до семи раз и она, ни минуты не мешкая и не ропща на перерывы, исполняла свои домашние обязанности. Когда же она в седьмой раз вернулась к чтению, то на странице раскрытой Библии она увидела что стих Псалма, на котором прервали её чтение, был отпечатан блестящими золотыми буквами; это сделали ангелы в знак высокого одобрения её безропотного исполнения обязанности матери и хозяйки дома.
Филанропия, по какой-то неведомой причине, часто считается несовместимой с обязанностями жены и матери. Диккенс, например, питал особенно сильную антипатию к женщинам-филантропкам и осмеял их в своих едких карикатурных образах; так, он описывает неурядицу домашнего быта м-с Джеллибе, которая направляла весь запас своей энергии на заботы об обучении дикарей острова Борриобулага искусству делать ножки к фортепьянам.
Многие женщины, однако, обессмертившие своё имя благотворительностью и добрыми делами, были не девственницы, как, например, Св. Екатерина Севильская или Св. Терезия Авильская, а замужние женщины, которым занятия делом благотворительности не служили препятствием при отправлении законных обязанностей хозяйки и матери.
Возьмём ещё пример из жизни Св. Елизаветы Венгерской, жены Людовика, ландграфа тюрингенского. Она жила во время управления страною Конрада Марбургского, известного своими фанатическими религиозными воззрениями и стремлениями к введению инквизиции в Германии. В течение ранней поры своего замужества, прежде нежели своими превратными понятиями о жизни, посвящённой религии, Конрад Марбургский принудил её принести себя в жертву этим понятиям, Св. Елизавета была любящей и преданной женой своего благородного супруга. Существует множество легенд, относящихся к её жизни, которые подтверждают факт, что она ни в чём не уклонялась от семейных обязанностей. Так, например, одна легенда гласит, что, однажды, когда Св. Елизавета огорчила мужа своим отказом от всяких излишеств и решением питаться только хлебом и водой, то совершилось чудо: хлеб и вода, когда её муж хотел их отведать, превратились в изысканные яства и драгоценные вина. Другая легенда повествует, что когда Св. Елизавета, увлёкшись состраданием к одному несчастному прокажённому, уложила его в постель своего мужа, чем она, весьма естественно, навлекла на себя гнев мужа, то оказалось, что прокажённый мгновенно исчез. Это чудо было объяснено тем, что Сам Спаситель являлся к Св. Елизавете под видом прокажённого. Она умерла в 1231 году.
Упомянем здесь о практической мудрости Св. Франциска Ассизского; хотя он, очевидно, придерживался мнения, что для тех, которые чувствуют призвание к отшельнической жизни, лучше всего, последовав примеру Св. Клары, удалиться от мира под сень монастырской кельи, он тем не менее основал монашеский орден, так называемый «Средний орден францисканцев», в который вступали светские лица обоего пола, согласившись следовать некоторым правилам францисканцев, не оставляя света; при этих условиях мужчинам и женщинам представлялась возможность проводить в жизни правила религии, не нарушая своей обычной семейной и светской жизни.
Так как могут справедливо заметить, что пример Св. Елизаветы Венгерской неприменим к условиям современной жизни, то укажем на примеры некоторых современных нам женщин и на живших в нашем же столетии. Так, в 1830 году жена одного английского офицера — м-с Чизгольм вышедши замуж молодой девушкой двадцати лет, сопровождала своего мужа в Индию, где посвятила себя его нравственной поддержке среди всевозможных лишений, сопряженных с его тяжёлыми обязанностями. Она основала в Индии школу для круглых сирот и для дочерей английских солдат; когда же расстроенное здоровье капитана Чизгольма вынудило их покинуть Индию и уехать в Сидней, то она занялась в новом месте жительства судьбой эмигрантов и спасла многих молодых девушек от позора и отчаяния своими попечениями об их горькой участи. Она сумела соединить попечения о собственной семье с самоотверженным служением страждущему человечеству и вполне заслужила благородные строки, посвящённые ей поэтом Вальтером Ландором: «Ты удивила свет своими святыми стремлениями, своей небесной добротой! Порок бежит при одном твоём появлении и вся Австралия, просвещённая тобою, уже не служит сборищем отбросов рода человеческого, направляемых со всех концов Европы на её отдалённый берег, как бы с целью загрязнить единственный ещё не тронутый пороком край!»
Приведём ещё в пример Елиавету Фрай. Она тоже вышла замуж двадцати лет от роду и сделалась матерью многочисленного семейства. Будучи свидетелем её филантропической деятельности в Лондонской Ньюгэнской тюрьме, писатель Сидней Смит не мог удержаться от слёз умиления; её окружали несчастные заключённые, прикасаясь к краю её одежды и вознося свои мольбы к Богу; она как ангел среди этих отверженных людей, утешала их, поучала слову Божиему и увещевала их своим кротким голосом; это было такое зрелище, перед которым побледнели бы многие суетные мирские торжества! Труды м-с Фрай на пользу человечества, труды, которыми Англия справедливо гордится, причисляя эту замечательную женщину к «благодетелям рода человеческого», нисколько не умаляли её любви к её детям и чувства преданности мужу.
Существует мнение, что женщины, предающиеся литературным занятиям, не отличаются семейными добродетелями. Но я полагаю, что такое мнение совершенно ошибочно. Известно, впрочем, что и мужчин упрекали в том же; так, жена Карлейля утверждала, что мужчины-писатели весьма несносны в семейной жизни; она предостерегала своих знакомых молодых девушек от вступления в брак с писателем и, в особенности, с литературной знаменитостью. С другой стороны, муж английской поэтессы — м-с Гиманс жаловался на то, что ему в качестве мужа литературной знаменитости постоянно приходится носить рубашки без пуговиц. В этом, однако, он сам был более виноват, нежели его жена. Во всяком же случае мы можем указать на счастливейший брак двух современных нам первоклассных поэта и поэтессы — Роберта Браунинга и его жены. По смерти м-с Браунинг, её муж посвятил ей следующие стихи, которые он сам никогда не мог читать без слёз о своей утрате:
«О! ты, моя любовь! Как ангел, как пташка Божья ты была прелестна! В тебе всё было восхитительно, всё возбуждало самое выспреннее чувство! Ты бодро переносила свои страдания, закалив своё сердце мужеством; душа же твоя парила до небес и там, в безоблачной синеве, скрывалась от всего мирского. На своих лёгких крыльях ты увлекла за собой и мою родственную тебе душу… Но как ни высоко ты парила над землёй, ничто человеческое не было чуждо твоему чуткому, любвеобильному сердцу… И вот, теперь, когда тебя не стало, я в своей поэзии — даром Божиим вызванным тобою, коленопреклоненный перед Творцом молю Его воодушевить меня, сквозь отделяющий нас с тобою мрак, хотя бы одним лучом света, как некогда ты меня воодушевляла лучом светлой мысли — своей благодатью, которая некогда отражалась в твоей улыбке!»
Этими стихами Браунинг выразил свою безграничную любовь и благоговение к умершей жене. Может быть, нет поэта в мире, который лучше его мог бы нам разъяснить идеал женщины как жены. Он изучил супружеские отношения так же тщательно и с таким же знанием человеческих побуждений, какими отличаются все его наблюдения над явлениями жизни и людскими отношениями. В его поэмах мы можем проследить страстные зачатки любви (Blot on the Scutcheon), охлаждение любви, происшедшее вследствие преобладания низменных страстей (Fifine at the Fair), мелочные пререкания между любящими супругами, окончившиеся примирением, в полной глубокого лиризма поэме: «A Woman's last word»: «Прекратим наши распри, милый друг! Не будем больше плакать! Пусть между нами всё будет по-старому! Будем только любить друг друга!.. Будь моим богом! Чаруй меня, как в былые годы! Будь мужчиной — поддержи меня в твоих сильных объятиях! Научи меня только чем я могу заслужить твою любовь! Я буду говорить твоим языком; буду думать твоими мыслями; я хочу, чтобы нас соединяли не только плотские, но и духовные узы!»
Едва ли какой-либо другой поэт сумел так верно указать на те житейские мелочи, которые неприметными градациями превращают пламенную любовь в глубокую ненависть. В поэме «Один лишь год спустя», он описывает тот трагизм, которым проникается семейная жизнь, как только-что угасает прежняя страстная любовь супругов: «Никогда, о! никогда больше, пока только я жива, не видать мне больше его таким, каким я его прежде знала! Он меня разлюбил и, как бы я теперь ни старалась, мне не разжечь уже больше его прежние чувства ко мне! Он обнимает меня молча, но мы уже отделены целой пропастью и каждый из нас уже живёт своей отдельной жизнью! Но отчего же это так случилось? Разве я в чём-либо провинилась? Может быть, я что-нибудь сказала оскорбительное для него? Может быть, что-нибудь в моём взгляде не понравилось ему? Но в прежние годы ему всё во мне казалось столь привлекательным и эти же самые мелочи, которые теперь его так раздражают, казались ему прежде столь очаровательными во мне, что именно они и покорили мне его сердце!»
Поэмы Браунинга, может быть, более нежели какие-либо научные трактаты, могут служить материалом для изучения женского вопроса. Но мы не должны умолчать о заслугах Теннисона, который столь много содействовал распространению высшего образования среди женщин. Так, например, мысли, выраженные им в его поэме «Принцесса», хотя и облечены в лёгкую поэтическую форму, весьма многим способствовали стремлению женщин к университетскому образованию, столь успешно укоренившемуся в наше время, когда мы постоянно слышим о получении женщинами учёных степеней. В заключительных же строфах своей поэмы Теннисон изобразил такой идеал супружеской жизни, равный которому едва ли найдётся в литературе:
«Нельзя считать женщину за недоразвитого мужчину — она представляет собой совершенно отличный от мужчины законченный тип, обладающий своими своеобразными свойствами. Если бы могли её преобразовать в мужчину, то пришлось бы уничтожить и всю святость любовных отношений, так как любовь именно только тем и держится, что женщина во многом представляет совершенную противоположность мужчине. С годами супруги, правда, меняются ролями: мужчина заимствует у женщины долю её кротости и нравственного совершенства, не теряя при этом той духовной силы, которая делает его властелином вселенной; жена же заимствует у мужа его умственное совершенство, не утрачивая всей прелести женственности. При этих условиях жену можно сравнить только с музыкой, положенной на благородную тему кантаты, музыкой, дополняющей смысл текста и увеличивающей его достоинства.»
Мы не должны, однако, забывать, что если, с одной стороны, влияние женщин на мужчин столь благотворно, то, с другой стороны, оно может быть и самого пагубного свойства. Джордж Элиот в своём романе «Мидльмарш» рисует возбуждающую ужас картину тлетворного влияния жены на мужа. В этом романе мы видим, что усилия эгоиста и педанта м-ра Казобона сдвинуть свою жену Доротею с её нравственной высоты потерпели полнейшее крушение, тогда как Розамунда Винси со своим узким взглядом на жизнь, со своей фальшью и слабохарактерностью является отравляющим элементом в жизни своего мужа, которому она омрачила всю жизнь и которого принудила отказаться от его выспренних предначертаний. Невольно содрагаешься при чтении следующих строк этого романа: «Лидгэт (муж Розамунды) так и не дожил до седых волос: он умер, когда ему едва минуло пятьдесят лет… Он сам к себе относился как к неудачнику в жизни; он сознавал как далёк он был от выполнения своей сокровенной жизненной задачи. Все знакомые, однако, завидовали ему, хвалили его красавицу-жену и ничто не поколебало их уверенности в его семейном счастье. Розамунда ничем не компрометировала ни его, ни себя; она отличалась необычайно невозмутимым характером и имела обо всём определённые и непоколебимые суждения. Она часто читала нотации своему мужу и всегда силою своих тонких стратегических мер ухитрялась поставить на своём и во всём поступать по своему усмотрению. К концу своей жизни Лидгэту случалось с горьким сожалением говорить о своей бесполезно проведённой, загубленной жизни; однажды он загадочно назвал свою жену «Базиликой»; когда же она потребовала объяснения этого слова, то он отвечал, что «Базилика — растение, которое, по преданию, роскошно выросло и расцвело на мозгу человека, умершего насильственной смертью.» У Розамунды, однако, на все его горькие речи был всегда готов ответ; она спокойно возражала, что «никто не принуждал его жениться на ней, и что он сам во всём кругом виноват».»
Растлевающее влияние некоторых жён на мужей следует приписать дурно направленным их лучшим качества и инстинктам. Они зачастую до того погружены в свои семейные дела, их любовь к мужу и детям доходит иногда до таких крайних пределов, что в их сердцах уже нет места для других интересов. Подобная фанатическая любовь у женщин переходит уже в ненормальное чувство эгоизма — эгоизма сосредоточенного не на своей особе, но распространяющегося на семью. Ради мужа и детей женщины становятся несправедливыми и скаредными. В конце-концов, в этом явлении можно усмотреть тот же эгоизм, хотя и не себялюбивый в строгом смысле этого слова. Подобный эгоизм весьма часто проявляется именно у женщин и потому весьма нелишне, в виде предостережения от него, припомнить слова тонкого наблюдателя человеческих слабостей и политического мыслителя — Александра де Токвилля: «В политике, говорит он, как и во всех случаях жизни, мы должны стремиться к тому, чтобы прививать строго определённые принципы, внушать строго определённые чувства. Я не хочу сказать, чтобы духовенство, например, стремилось к развитию среди своих прихожан республиканских ли или роялистических чувств, но я посоветовал бы чаще проповедовать о тех узах, которые должны существовать между членами великой человеческой общины, сплочённой Самим Создателем вселенной; духовные пастыри должны стремиться проникать в самую глубь человеческой души и чаще внушать людям, что каждый из них принадлежит прежде всего — Человечеству, а не самому себе; служит единичным звеном, сплачивающим воедино всё Человечество. Подобные проповеди составляют важнейшую задачу проповедников по отношению ко всем их слушателям, но по преимуществу по отношению к женщинам. В течение долгой опытности, приобретённой мною при отправлении моих общественных обязанностей, я убедился в том, что влияние женщин в вопросах о распространении понятий о человеколюбии поистине поразительное, тем более, что в сущности оно обнаруживается не прямым, но косвенным путём. Без преувеличения можно утверждать, что от женщин зависит нравственный строй каждой нации, строй, который, в свою очередь, влияет и на политический дух каждой нации. Сотни раз в течении своей жизни я наблюдал как слабохарактерные мужчины становились выдающимися политическими деятелями, исключительно благодаря тому, что ими руководили женщины и не столько своими советами, сколько тем, что они укрепляли их в их убеждениях и направляли их честолюбие на истинный путь. К сожалению, однако, я должен признаться, что мне чаще случалось наблюдать, что условия семейной жизни пагубно влияли на людей по природе благородных, великодушных, готовых на самопожертвование ради правого дела, и что эти условия превращали этих людей постепенно в трусов, в людей, готовых пожертвовать своими убеждениями ради мирских почестей, ради положения в свете; в людей, относившихся к своим общественным обязанностям только как к средству обеспечения своей жизни; и всё благодаря только тому, что такие люди приходили в ежедневное столкновение с женщинами, может быть и безукоризненными в качестве жён и матерей, но вовсе лишёнными высокого понятия об их общественных обязанностях по отношению к человечеству».
О подобном же влиянии женщины упоминает и Браунинг в своей поэме «Андеа Дель Сарто», основанной в главных своих чертах на исторических данных. Андреа Дель Сарто, прозванный «безукоризненным художником», так искусно владел кистью, что был в состоянии даже исправлять ошибки Рафаэля; его можно по таланту поставить почти на ряду с гениальными живописцами: Миккель Анджело и Рафаэлем; но оба эти знаменитые художника были неженаты, тогда как Дель Сарто имел несчастье жениться на горделивой и корыстолюбивой красавице, Лукреции Феде, которая не сочувствовала мужу и не ценила его таланта; она единственно заботилась лишь о том, чтобы получать от мужа как можно больше денег на драгоценности и наряды. Дель Сарто был приглашён ко двору короля Франциска I-го и, будучи поощряем этим великим и гуманным монархом, мог мечтать о достижении высшей славы в искусстве. Но когда король вручил ему крупную сумму денег на покупку картин в Италии, то, по настоянию своей жены, Дель Сарто присвоил себе этот капитал для постройки дома. Этой растратой он опозорил своё честное имя и от него отшатнулись лучшие его друзья. Он сознавал, что вся его карьера испорчена и что впереди ему предстоит только горе и нищета и что этому несчастью он обязан своей жене, которую он всё же обожал за её красоту, хотя и понимал до какой степени она была легкомысленна и себялюбива. Он как бы увековечил свои горькие разочарования и нравственные страдания, изобразив на полотне себя самого с поражающим безотрадным выражением грусти рядом со своей цветущей красотою и молодостью женой. Браунинг истолковывает значение этой картины следующими словами:
«О! если бы только ты, обладая этим чудным челом, этими лучезарными глазами и этими божественными чертами лица, о! если бы ты владела бы ещё и душою! Существуют же на свете женщины, которые одарены и душевными качествами наряду с телесным совершенством! Тогда ты сказала бы мне: «Вперёд! Господь ведёт тебя к славе! Вырви из своего сердца все корыстолюбивые мечтания; неужели ожидающее тебя бессмертие не стоит всех скоропреходящих земных благ? Живи ради славы как Миккель Анджело; Рафаэль ожидает тебя, чтобы вместе с тобой вознестись к Творцу». Да, если бы ты сказала мне это, то ради одной любви к тебе, я стал бы великим художником, подобно этим обессмертившим своё имя людям».
Соломон обрисовал нижеследующий прекрасный тип добродетельной женщины, исполняющей свои многочисленные обязанности у семейного очага, в последней главе своих Притч, озаглавленной: «Похвала добродетельной женщине и качества её».
«Кто найдёт добродетельную жену? цена её выше жемчугов; уверено в ней сердце мужа её, и он не останется без прибытка; она воздаёт ему добром, а не злом, во все дни жизни своей. Добывает шерсть и лён, и с охотою работает своими руками. Она, как купеческие корабли, издалека добывает хлеб свой. Она встаёт ещё ночью и раздаёт пищу в доме своём и урочное служанкам своим. Задумает она о поле, и приобретает его; от плодов рук своих насаждает виноградник. Препоясывает силою чресла свои и укрепляет мышцы свои. Она чувствует, что занятие её хорошо, и — светильник её не гаснет и ночью. Протягивает руки свои к прялке, и персты её берутся за веретено. Длань свою она открывает бедному и руку свою подаёт нуждающемуся. Не боится стужи для семьи своей, потому что вся семья её одета в двойные одежды. Она делает ковры: виссон и пурпур — одежда её. Муж её известен у ворот, когда сидит со старейшинами земли.»
«Она делает покрывала и продаёт, и поясы доставляет купцам Финикийским. Крепость и красота — одежда её, и весело смотрит она на будущее. Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке её. Она наблюдает за хозяйством в доме своём и не ест хлеба в праздности. Встают дети и ублажают её, — муж, и хвалит её: «много было жён добродетельных, но ты превзошла всех их».»
В «Песне Песней» Соломона мы читаем проникнутую глубоким чувством идиллию самоотверженной любви сельской девушки к молодому простолюдину. Девушка эта отвергает соблазны великолепного и сластолюбивого двора, находя более привлекательным зрелище распускающихся цветов гранатовых деревьев и нежных виноградных кистей, пение птиц и журчание быстро-несущихся горных потоков её родных полей: «Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле, побудет в сёлах; поутру пойдём в виноградники, посмотрим раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблони. Мандрагоры уже пустили благовоние и у дверей наших всякие превосходные плоды, новые и старые; это сберегла я для тебя, мой возлюбленный».
Поэты в своих творениях изобразили множество очаровательных картин семейного счастья. Шекспир даёт нам идеальную картину супружеской любви в типах Порции, Кальпурнии, Миранды, Геры, Дездемоны, Лэди Перси, Имогены и в других симпатичных типах его героинь.
Мильтон, который был столь несчастлив в браке с первой женой, но наслаждался хотя и кратковременным счастьем со своей второй женой и спокойствием, которым он так дорожил, в браке с третьей, описывает блаженство супружеской любви в следующих стихах: «Приветствую тебя, супружеская любовь — таинственный источник всего человеческого бытия! Начало твоё ведётся со времён процветания Рая на земле и зиждется на основе разума, благородства, справедливости и высокой нравственности».
Романист Чарльз Рид, со своей стороны, рисует полную прелести картину супружеского счастья в своём романе «Кристи Джонстон»: «Он был джентльменом в полном смысле этого слова; она — идеал жены, матери и хозяйки дома; их можно было действительно считать примерными супругами. Жизнь их была наполнена трудом и оба они шли к строго намеченной цели; в их доме не было места скуке, так бодро и весело все исполняли свои различные обязанности. Они представляли собой идеал святого брачного таинства — наглядный пример того, чем может и должен быть брак, установленный мудрыми предначертаниями Небесного Учителя нашего. Наблюдая подобный брак, невольно приходит на ум мысль, сколь часто люди искажали смысл этого таинства, пока низвели его на степень фарса и обратили в мишень для своих плоских насмешек! В доме этой счастливой пары мы видим какое громадное влияние супруги, соединённые святыми брачными узами, имеют друг на друга. В этом союзе стремления одного становятся стремлениями уже двух существ; одиночество не испытывается вовсе, так как супруги находят успокоение и мир в обоюдном согласии их сердец. Они друзья, потому что ни соединены браком; они всю свою жизнь — влюблённые, потому что они соединены браком; они составляют одно нераздельное целое, потому что они соединены браком. Жена наполняет весь дом от чердака до кухни солнечным светом, ради то, чтобы сделать этот дом приятным её мужу; муж же усердно трудится ради обеспечения жены и семейства, а также ради достижения славы, которой будет гордиться его жена. Когда один из супругов выразит какое-либо желание или даже только намекнёт на него, то другой всеми силами старается найти средство для исполнения этого желания. Они делятся друг с другом своими горестями, благодаря чему и горести эти уменьшаются на половину; они делят пополам свои радости и в этом дележе доля каждого удваивается. Вдвоём они восходят по крутой горе жизни и когда, по неизбежному закону природы, им предстоит спускаться в тёмную долину смерти, то они сходят вниз рука об руку, осторожно поддерживая друг друга по крутизнам и с такой нежностью улыбаясь друг другу, какую они не проявляли даже и в ту пору жизни, когда рука каждого из них была полна юношеской мощи и нога каждого твёрдо ступала при восходе на гору».