Шагая очень быстрой походкой, Герберт Ферган не потратил и десяти минут на то, чтобы взобраться на холм Цапли.
Он постучал тремя поспешными ударами в дверь виллы.
-- Хэ! -- тотчас ответили из-за двери.
Мусмэ открыла дверь и преклонилась перед другом хозяина. Обычный посетитель дома, Ферган погладил служанку по свежей и круглой щечке и прошел дальше.
Гостиная в стиле Людовика XV была залита вечерним солнцем. На обоях "помпадур" краснели косые лучи.
-- Good evening, -- сказал Ферган.
Маркиза Иорисака, полулежавшая в глубоком кресле, быстро привстала.
-- Good evening, -- сказала она. -- Вы одни? Маркиз покинул вас? -- Она говорила по-английски столь же свободно, как и по-французски.
-- Маркизу пришлось поспешить к губернатору, не знаю по какому поводу. Он не сможет вернуться раньше, чем через час.
-- А!
Она улыбнулась несколько искусственной улыбкой. Он приблизился к ней и просто, привычным движением обнял ее и поцеловал в губы.
-- Митсу, дорогая детка!
Она отдавалась ему, скорее покорная, чем влюбленная. Она возвратила ему поцелуй, стараясь вернуть его с той же страстностью.
Ферган поднял ее и, сев, посадил ее к себе на колени:
-- Что вы делали за весь сегодняшний день?
-- Ничего... Я ждала вас... Я не надеялась увидеть вас одного, сегодня вечером...
Он наклонился над ней и снова поцеловал ее:
-- Вы очаровательная крошка... Кого вы видели сегодня?
-- Никого... Художника.
-- Художника? Я уверен, что он ухаживает за вами.
-- Ни капельки!
-- Ни капельки? Совсем невероятно! Все французы ухаживают за всеми женщинами.
-- Но он слишком стар!
-- Он говорит это, но это кокетство.
-- Он слишком стар и к тому же влюблен в другую... вы ведь знаете! В эту американку -- мистрис Хоклей.
-- Знаю. Нет, он не влюблен, он раб. Он ненавидит ее куда больше, чем любит. Но она овладела им... Он француз... Она прекрасна и очень порочна...
-- Очень порочна?..
-- Да... О, о! Да это вас интересует?
Он почувствовал, как задрожала в его руке маленькая лапка. Но, может быть, это ему только показалось. Нежный голосок говорил совершенно спокойным тоном:
-- Это меня не интересует. Но вы знаете ее, эту мистрис Хоклей?
-- По слухам, да. Все ее знают по слухам.
-- Я хочу сказать: были ли вы ей представлены?
-- Нет.
-- Тогда вы будете ей представлены.
-- Как?
-- Она будет здесь. Я обещала пригласить ее.
-- Она напросилась к вам?
-- Нет, я сама захотела.
-- Помилуй Боже! Зачем же?
Она подумала, прежде чем ответить.
-- Чтобы доставить удовольствие художнику. А также потому, что маркиз желает, чтобы я принимала много европейских дам.
Он засмеялся и опять поцеловал ее.
-- Послушная малютка!..
Он ласкал прекрасные черные волосы, упруго и мягко поддававшиеся под нежным прикосновением пальцев.
-- Если бы вы сохранили неудобную прическу мусмэ, я был бы лишен удовольствия прикасаться к вашим волосам. Эта прическа много удобнее...
Она взглянула на него сквозь длинные щелки полузакрытых век.
-- Это сделано нарочно.
Он становился смелее. Его рот жадно прижимался к ее послушным устам, и руки его расстегивали корсаж, ища теплую наготу грудей.
-- Митсу, Митсу!.. Чудесные, маленькие медовые соты!
Она не сопротивлялась. Но ее неподвижные руки повисли вдоль тела и не обнимали плечи и шею любовника.
-- Отпустите меня, оставьте теперь! Герберт, прошу вас! Оставьте меня и сядьте здесь, будьте умником! Да, умником!.. Я вам немножко поиграю на рояли...
Она открыла рояль и стала рыться в нотах:
-- Я хочу спеть вам песенку... французскую песенку, совсем новую. Послушайте как следует ее слова...
Она сделала несколько вступительных аккордов. Ее руки касались клавиатуры с необычайной ловкостью. Она запела, аккомпанируя себе уверенно, с экспрессией. Ее тонкое сопрано придавало странной мелодии какую-то таинственность и нереальность:
-- Он сказал мне: "Мне снилось сегодня,
Будто косы твои опутали шею мою,
Как черное ожерелье, обнимали они мою шею
И спускались на грудь мне.
Я ласкал их, и они нас соединили,
И, прильнув устами к устам,
Мы были, как два лавровых дерева,
Растущих из одного корня..."
Он умолк, положил мне руки на плечи
И поглядел на меня так нежно,
Что, в трепете, я опустила глаза...
Он слушал ее внимательно.
-- Это очень красиво, -- сказал он вежливо.
Подобно всем англичанам, он очень мало смыслил в музыке.
-- Это очень красиво, -- повторил он. -- Вы играете прекрасно.
Она молчала, ее руки еще покоились на клавишах. Он счел нужным проявить любопытство:
-- Кто это сочинил?
И со значением повторил имена названных ею поэта и композитора:
-- Господин Луис!.. Господин Дебюсси!.. О, это, право, замечательная вещь!..
Он поднялся. Он наклонился над ней, чтобы поцеловать ее янтарный затылок.
-- Вы превосходная музыкантша!
Она засмеялась, скромно и недоверчиво:
-- Я очень посредственная ученица. Боюсь, что вам не доставило никакого удовольствия слушать меня.
Он протестовал:
-- Я получил большое удовольствие. И я желал бы, чтобы вы спели другую песню.
Она заставила себя упрашивать. Он настаивал.
-- Да, другую песню; и на этот раз японскую...
Она вздрогнула слегка. И не сразу ответила:
-- У меня нет японских нот. Да и нельзя на рояли -- японскую песню...
Он улыбнулся:
-- Возьмите ваш "кото".
Она открыла на него удивленные глаза:
-- Здесь нет "кото".
Он перестал улыбаться. Он был англичанин, мало склонный к мечтательности. Но многовековая культура утоньшила его породу. И, проходя мимо необычных зрелищ жизни, он не мог не замечать их величия или тайны.
Она сказала: "Здесь нет "кото". "Кото" -- это род арфы, очень старинной и почтенной, игра на которой составляла привилегию благородных японских дам и куртизанок высокого ранга. Маркиза Иорисака обучалась, конечно, игре на "кото" с раннего детства. Но пришли времена новшеств. И "здесь не было больше "кото"...
Герберт Ферган, отогнав недолгую задумчивость, еще раз поцеловал шею своей любовницы.
-- Митсу, дорогое дитя мое, спойте все-таки, прошу вас.
Она согласилась.
-- Я спою. Хотите вы... старинную "танку". Вы знаете, что такое "танка"? Это старинный род стихотворений в пять стихов, которыми обменивались в былые времена принцы и принцессы при дворе микадо или шогуна. Я заучила ее, когда еще была ребенком. И мне захотелось перевести ее на английский язык.
Ее пальцы пробежали по клавишам, вызывая грустную и странную гармонию. Но она не торопилась петь. Казалось, что она колеблется. И чтобы вызвать ее из этой нерешительности, Ферган еще раз прильнул губами к теплой, покрытой пушком, шее...
Тогда нежный голос заговорил медленно:
Время цветущих сакур
Еще не прошло.
Но цветы упадут и развеются,
В то время, как любовь тех,
Кто глядит на них,
Достигнет расцвета страсти...
Певица закончила и застыла в неподвижности. Герберт Ферган, стоявший рядом с ней, собирался поблагодарить ее поцелуем...
В это мгновение кто-то заговорил в глубине гостиной:
-- Митсуко, почему вы поете эти глупые песенки?
Герберт Ферган выпрямился. Его виски стали влажными.
Маркиз Иорисака вошел незаметно.
Видел ли он? И что он видел?
Он ничего не видел, это было ясно. Потому что он заговорил совершенно спокойно:
-- Митсуко, вы не обедаете с нами сегодня?
Она поднялась. Она ответила, опустив глаза в землю:
-- Я очень устала. Я желала бы, если это вам не будет неприятно, пообедать у себя...
-- Как хотите...
Она вышла. Дверь беззвучно скользнула в своих пазах. Герберт Ферган, тяжело дыша, провел рукой по лбу.
Дружески и вкрадчиво Иорисака приблизился и облокотился на рояль.
-- Кими, мы пообедаем вдвоем и поболтаем.
Он заглянул в глубь глаз англичанина и продолжал:
-- Мы поболтаем. Я должен получить от вас еще много указаний, спросить у вас много советов. Не должно повторить бой десятого августа... Вы не откажете союзнику...
Герберт склонил голову. Его бритые щеки покраснели. И, покорный, он заговорил:
-- Десятого августа... десятого августа вы были робки... Вы не знали и не чувствовали, что вы сильнее. У вас не было веры в самих себя. И вы сражались, как люди, которые боятся поражения: слишком благоразумно, слишком осторожно, издалека. Единственная... Если не считать тайн материальных... они вам уже известны... Тайна англичан -- отвага. Чтобы победить на море, надо готовиться методически и осторожно, а затем нападать неистово и безумно. Так поступали Родней, Нельсон и француз Сюфрен... Следовательно, чтобы руководить огнем...