-- Я больше не хочу ее видеть! Никогда! -- со вздохом произнесла Изабелла, вновь пробуждаясь после двухчасового обморока.
Врачи сильно опасались за ее судьбу. Сестра и ассистент, в течение этих двух часов не отходившие от постели госпожи де Ла Боалль, не считали нужным подвергать какому-либо обсуждению ее волю, высказанную, можно сказать, на краю могилы.
Впрочем, сестра, красивая, сильная, но вместе с тем и изящная пьемонтка, рискнула спросить больную как можно мягче:
-- Вы не хотите видеть вашу мать?
-- Да! -- прошептала Изабелла.
-- А вашего супруга? Можно ли его пустить, если он придет?
-- О, если он придет... то можно...
Голос Изабеллы де Ла Боалль был слабый и усталый. Но в ее полуоткрытых глазах сверкнул какой-то огонек...
Правы ли те физиологи, которые утверждают, что во время сна и даже летаргии человеческое сознание или, по крайней мере, "подсознательное" продолжает действовать так же, как на яву и может быть даже лучше, чем наяву? Что все важнейшие решения и планы созревают и предрешаются в забытьи?..
Пока мадам де Ла Боалль в клинике медленно возвращалась к жизни, в гостинице "Палас Альберто" переживалась тяжелая драма. Мадам Эннебон, недавно еще такая беззаботная, спокойно выслушавшая рассказ Поля де Ла Боалль о ночном происшествии, бесстрашно ухаживавшая за тяжело больной дочерью, совершенно потеряла голову, когда эта самая дочь едва вырвавшись из когтей смерти, первым делом прогнала ее.
Сначала она была потрясена до глубины души, потом охвачена каким-то странным оцепенением. При всей наивности ее изумления, оно было вполне искренним и очень болезненным. Она всегда любила дочь, и эта любовь была для нее самой очень важна и существенна. Что ее дочь вдруг перестала отвечать ей на любовь любовью -- с этим она не могла примириться, этого она даже не могла понять...
-- Это невозможно! -- сразу же заявила она Полю де Ла Боалль, провожавшему ее из клиники в отель. -- Это невозможно! Она бредила, она приняла меня за кого-то другого! Разве какая-нибудь дочь кричит матери: "Уйди прочь"?.. Что же ты молчишь, Поль?
Де Ла Боалль почел за благо не отвечать. Мадам Эннебон, не дождавшись от него ответа, сама произнесла решительное слово, которое показало всю глубину и искренность ее непонимания:
-- Отчего? Ведь у нее же нет никакого основания!..
Де Ла Боалль, напротив, видел основание -- и даже не одно, а два. Но мадам Эннебон, по-видимому, не была в состоянии понять их. Поль решил отложить разговор до другого случая.
К тому же они уже успели дойти до гостиницы. Мадам Эннебон, не спавшая три ночи, вдруг почувствовала ужасную усталость, ушла в свою комнату и легла в постель. Де Ла Боалль оставил ее отдыхать, а сам отправился обратно в клинику.
Вернувшись туда спустя три часа после своего ухода с госпожой Эннебон, он снова был потрясен рассказом врача и сестры милосердия о первых словах Изабеллы после ее вторичного пробуждения. Оба они, конечно, были в полном неведении относительно семейных дел госпожи Эннебон, ее дочери и зятя, но рассказ их отличался совершенной определенностью: больная упорно отказывалась допускать к себе мать, но согласна принимать мужа.
-- А! -- воскликнул де Ла Боалль в большом смущении.
Сестра из Пьемонта, добродушная девушка, приняла это смущение за признак удивления.
-- Ах, месье! -- сказала она. -- Не огорчайтесь по поводу этой причуды. После таких потрясений у больных часто возникают подобные антипатии, совершенно необоснованные. Будьте уверены, мадам де Ла Боалль скоро забудет свой нынешний каприз. Но пока что было бы крайне неразумно противоречить ей.
Поль де Ла Боалль и не собирался противоречить, но он сильно сомневался, забудет ли его супруга свой "каприз".
По возвращении в гостиницу он не преминул тотчас же разбудить мадам Эннебон, заснувшую от утомления, и рассказать ей все как можно скорее. Она, впрочем, не выказала особенно благодарности за такое быстрое оповещение. Подавленная рассказом зятя, она только повторяла время от времени:
-- Но отчего?.. Отчего?
Наконец, Поль, раздраженный этим беспрестанным повторением, резко объяснил ей, что удивляться тут нечему, и что она, Кристина Эннебон, сама виновата в постигшей ее немилости, так как не позаботилась своевременно до свадьбы об "уведомлении" дочери относительно истинного характера заключаемого ею брака. Он, Поль де Ла Боалль, всегда считал такое уведомление совершенно необходимым.
В результате этого объяснения у госпожи Эннебон был нервный припадок. Но когда он кончился, она вернулась к исходному пункту:
-- Но отчего?.. Что я ей сделала?
Лишь спустя некоторое время у нее явился проблеск логической мысли:
-- Поль, послушайте! Она ведь не любила вас, и вы никогда не говорили ей, будто любите ее! Ей совсем даже не хотелось выходить замуж. Ведь и об этом Праэке она никогда со мной не говорила, хоть он ей и нравился. В прошлом году он хотел жениться на ней... Помните?.. Ну так отчего же она сердится на меня? Я ведь не причинила ей никакого зла!
Де Ла Боалль спросил, нахмурив брови:
-- Праэк?.. Да, помню. Но отчего вы отказали ему тогда? Она приняла бы и его предложение, -- быть может, с большей охотой, чем мое... И мы бы тогда не находились в таком тупике, как сейчас!
-- Поль, неужели вы будете упрекать меня в том, что я сделала исключительно ради вас? Именно вам и никому другому я хотела отдать Изабеллу. Эту мысль я лелеяла с первого же дня, как полюбила вас, -- полюбила всем сердцем и всем помышлением!
-- О, Боже мой! -- воскликнул он в смущении. -- Я совсем не хочу упрекать вас!..
Но она продолжала говорить горячо и страстно, лежа полуголая на своей кровати, локтем опершись на подушку:
-- Вы превосходно знаете, отчего я это сделала! У вас было хорошее имя, ум, способности, личное обаяние, но у вас не было богатства и общественных связей. Ваш отец умер слишком рано, а мать еще раньше отца. У вас не было родных, которые бы позаботились о вас. Вы должны были один пробивать себе путь в обществе. Лучшим средством для облегчения вашей карьеры был брак. Вам нужно было жениться на богатой наследнице, и притом такой, которая впоследствии годилась бы стать супругой французского посла. Вы не были вправе отказываться от такой наследницы, -- я это отлично сознавала.
Но лишь только вы ее нашли бы, -- что стало бы со мной... со мной, которая только вами и живет? И вот я изобрела способ доставить вам подходящую невесту, оставляя вас в то же время за собой. Изабелла красива, богата и имеет влиятельную родню. Она достойна занять любое, хотя бы самое высокое положение в обществе. Но она должна быть вашей женой только по названию, и вы останетесь со мной неразлучно!.. Ах, если бы я могла сама выйти за вас замуж! Я достаточно богата и вполне вольна распоряжаться собой. Вы же знаете мои отношения с мужем... Но церковь запрещает развод. И кроме того, мой муж никогда бы на него не согласился. Что же мне оставалось делать? К тому же Изабелла впоследствии будет гораздо богаче, чем я, -- когда получит наследство отца... И вот я сделала все, что было нужно... Все, что было нужно. Я поступила правильно, и я не понимаю -- действительно, совершенно не понимаю, -- отчего она так сердится на меня! Ведь она же вас не любила. Она никого не любила! Поль, послушайте!.. Я дала ей ваше имя, вашу карьеру. Сколько женщин будут завидовать ей когда-нибудь! И, наконец, я дала ей еще кое-что, в чем она пока, конечно, не отдает себе отчета, -- я дала ей свободу: вы слишком порядочны, чтобы налагать запреты на женщину, которая в действительности не ваша жена...
-- Да, я знаю, знаю... -- сказал он, еще больше смущаясь.
Да, конечно, он сам на все согласился. Ведь он так страстно, так безумно любил эту женщину! Она полновластно царила над его телом и душой. Она была так прекрасна, так решительна, так великолепна!.. Он больше не мог представить себе жизнь без нее. И он позволил ей повести себя по этому пути. Он уступил ей, потребовав только элементарной порядочности по отношению к девушке, на которой соглашался фиктивно жениться... Но после первого достигнутого ими результата -- покушения на самоубийство -- его стала терзать тяжелая забота.
Он медленно поднял глаза на госпожу Эннебон. Он посмотрел на нее, которая ради него -- или ради самой себя? -- совершила ужасные вещи. Она была красива, красивее, чем когда-либо прежде... Собственное признание взволновало ее, и ее андалузские глаза сверкали, как два черных бриллианта. Она дрожала от возбуждения. И он тоже, дрожа от волнения, наклонился над ней...
В течение этого дня они не возвращались больше к затронутой теме.