Мадам Эннебон заканчивала свой рассказ, скромненько сидя на стуле возле аббата Мюра.
-- Так вот какого мужа вы осмелились дать своей единственной дочери!.. -- с трудом проговорил он, задыхаясь от волнения.
-- Но, господин аббат, -- убежденно возражала госпожа Эннебон, -- ведь это же должен был быть только фиктивный брак!
-- Фиктивный брак!.. -- воскликнул священник. -- Я не знаю случая, чтобы Церковь освятила такую пародию таинством обручения!
-- О! -- воскликнула госпожа Эннебон, искренне удивленная. -- Возможно ли это? Я ведь сама слышала, как вы однажды рассказывали о папе Григории VII Гильдебранде, благословившем фиктивный брак некоей графини Матильды!
-- Да будет проклят мой язык! -- сказал священник. -- Как смел я говорить об этом, не подумав, чьи уши меня слышат.
Он умолк на минуту, затем продолжал:
-- Уже слишком поздно принять сегодня вашу исповедь. Я хочу поисповедовать вас в церкви. Впрочем, пожалуй, для вас и лучше, если вы будете иметь достаточно времени, чтоб побеседовать наедине со своей совестью. Да и я тоже должен обдумать условия, на которых я, может быть, решился бы дать вам отпущение грехов. Пожалуй, мне придется даже посоветоваться по этому поводу с моим духовным начальством.
Госпожа Эннебон попробовала еще возражать:
-- Я совсем не собиралась исповедоваться. Я пришла сюда только за советом.
Мадам Эннебон рассказала аббату свое дело просто и без особенного конфуза, -- только начать ей было трудно. Она словно предполагала, что он давно все знает: ведь она уже много лет исповедовалась у него -- разумеется, "осторожно" -- и была с ним очень откровенна. Конечно, она была грешницей -- но такой покорной и кающейся! Она много грешила по части прелюбодеяния -- грешила повторно, все вновь и вновь впадая в старый грех, -- но ведь она так трогательно сокрушалась о своей греховности! Кто же решится строго осуждать ее за то, что она имела утешителей в своем соломенном вдовстве? Только неумолимая Церковь могла карать за это, больше никто! Аббат Мюр, суровый служитель Церкви, привыкший, однако, к людским слабостям, до сих пор еще ни разу не отказал в прощении грешнице, преисполненной крепкого желания исправиться. Наконец, о Боже мой, сколько парижан видели мадам Эннебон и красавца Поля де Ла Боалля вдвоем, что, будь только аббат Мюр немножко более светским человеком, он уж давно догадался бы, о каком опасном соблазнителе она так много рассказывала ему на исповедях.
Но аббат Мюр никогда не любопытствовал узнать его имя, и потому разоблачения мадам Эннебон поразили его как гром из ясного неба.
-- Вы пришли за советом? -- повторил он, все еще не вполне опомнившись от неожиданного потрясения. -- О Боже! Какого совета ждете вы от меня, несчастное дитя? Вы с легким сердцем сами загнали себя в такой тупик, что я не знаю, чему мне больше удивляться, вашей бессознательности или вашему безумию? Как? Вы при этом думали, что не совершаете ничего дурного? Вы рассчитывали, что ваша ужасная комбинация даст благие результаты? Но хорош и этот Поль де Ла Боалль, слепо последовавший за вами, давший вовлечь себя в эту авантюру, из которой оба вы можете извлечь для себя только горе и стыд!
-- Господин аббат! -- гордо сказала мадам Эннебон. -- Месье де Ла Боалль меня любит!
Большинство священников испытывают священный ужас, когда слышат слово "любит". Быть может, поддавшись этому ужасу, аббат Мюр ничего ей не ответил. Тогда мадам Эннебон стала дальше излагать свои объяснения...
-- Господин аббат, вы говорите, что я оскорбила Бога. Увы, я уже довольно давно оскорбляла Его, но это не совсем моя вина! Вы ведь знаете, как мой муж покинул меня и какова была наша жизнь в те несколько лет, пока мы жили вместе. Кроме того, вы знаете, что он не настоящий католик, и даже вообще не настоящий христианин, и что моя набожность вызывала его гнев, потому что она могла повредить его карьере. Но не об этом сейчас идет речь. Вы ведь происповедуете меня, не правда ли? Когда? Завтра или послезавтра?.. Сегодня я прошу у вас совета -- до известной степени светского совета... Слушайте, слушайте меня... Я, конечно, не отрицаю, что поступила эгоистично... Да, разумеется, я прежде всего думала о себе... Господин аббат, вы ведь знаете, что не только месье де Ла Боалль любит меня, но что и я тоже люблю... Слушайте, слушайте, я вас прошу! Я хотела создать ему счастливую жизнь и вместе с тем укрепить и свое собственное счастье! Вот и все! И клянусь вам, эта задача казалась мне очень легкой и простой... "Жить его жизнью" -- вот чего я теперь всегда хочу!
Священник поднял обе руки, чтобы остановить ее:
-- О, несчастная! Ну а ваша дочь, ваша дочь! Что вы с нею сделали?
Мадам Эннебон тоже подняла руки.
-- Но, господин аббат, моя дочь могла ведь только выиграть от придуманной мною комбинации! Я ей дала мужа, в достоинствах которого совершенно уверена. Он никогда не будет с ней груб, никогда не оскорбит ее ревностью, не будет зря расточать денег, вообще, не будет делать никаких глупостей... С ним она должна стать счастливой и блестящей дамой, предметом зависти для других женщин... О, без сомнения, этот муж не будет ее любовником. Но разве муж вообще может быть любовником? Вы же, господин аббат, многих исповедуете, а значит, и знаете многое? Ведь в девяти случаях из десяти брак -- простое соглашение, договор, и ничего больше! Разве три четверти всех женщин, даже наиболее добродетельные из них, не ищут интимных радостей вне этих договорных отношений? Будем говорить открыто, без лицемерия и лжи, -- разве я не имела основания думать, что настанет день, когда дочь поблагодарит меня за то, что я уберегла ее от кучи мелких, грязных обязанностей, без которых не может обойтись настоящий брак? Когда не любишь, так противно проделывать все это!
Священник, слушавший ее все время неподвижно, перебил ее тихим, но очень серьезным голосом:
-- Эти мелкие обязанности, о которых вы говорите, Церковь называет супружеским долгом. Христианский брак тоже в первую очередь требует его выполнения. Подумали ли вы о том, что ваша дочь должна будет остаться бездетной?
-- О, Боже, об этом я совсем не думала! -- ответила госпожа Эннебон довольно искренно.
-- Во всяком случае, -- сказал аббат Мюр, стараясь согласовать свои мысли, пришедшие в большой беспорядок, -- брак, заключенный вашей дочерью, совершенно недействителен, за отсутствием мужа. Римская курия без малейшего раздумья расторгнет его.
-- Но мы вовсе не обратимся к римской курии!
-- Это зависит не от вас, а от мадемуазель Изабеллы.
Последние два слова -- "мадемуазель Изабелла" -- он произнес так строго и многозначительно, что госпожа Эннебон испуганно умолкла.
-- Не удивляйтесь моим словам и не обижайтесь на мою пристрастность, -- спокойно продолжал священник. -- Вполне естественно, что в настоящее время меня больше всего беспокоит судьба мадемуазель Изабеллы. Ведь вы сделали все, что вам заблагорассудилось, даже не предупредив ее. Считаясь замужней и в то же время не будучи замужем, она находится под постоянной угрозой смертного греха, -- позвольте не объяснять вам подробно, как и отчего... Я даже не говорю об этой ужасной попытке покончить с собой, до которой вы ее некоторым образом довели... Я не допускаю и мысли, чтоб такое положение вещей могло еще сколько-нибудь продолжаться. Вы не хотите обращаться к римской курии? Хорошо, я понимаю вас. Но если брак этот не будет аннулирован, то он должен стать действительным, настоящим браком, -- одно из двух!
Она слушала его, глядя на него исподлобья. В ее испанских глазах таилось чувственное и мрачное упорство.
После минутного раздумья он продолжал:
-- В таком исходе, -- сказал он вдруг, -- лучше всего то, что вы избавитесь, наконец, от постоянного искушения. Если я правильно понял вас, то ваша дочь не желает больше вас видеть. Я не думаю, чтобы она когда-нибудь отменила свое решение. Если, значит, она желает сохранить мужа, то, вероятно, она упрячет его подальше от вас.
Госпожа Эннебон смотрела на него с ужасной тревогой.
-- А я?.. А что будет со мной? -- спросила она.
Аббат Мюр коротко отрезал:
-- Вы? Вы будете каяться в своем грехе!
Она опустила голову и замолчала надолго. На ее нежном лице, привыкшем выражать только радости -- сладострастные и легкие, изобразилось нестерпимое страдание. Быть может, впервые за всю свою жизнь она познала это чувство.
Наконец, она поднялась со стула. Слабость подкашивала ей ноги.
-- Господин аббат! -- глухо сказала она. -- Вы не должны быть слишком суровы со мной. Вы ведь знаете, есть вещи, просто невыполнимые.
-- Таких вещей нет, -- уверенно ответил священник. -- Кто уповает на Бога, тот не знает ничего невыполнимого.
Мадам Эннебон покачала головой:
-- Конечно, несомненно... -- шептала она покорно и вместе с тем упрямо, -- но вместе с тем... вы не представляете себе, что это значит, господин аббат, не принадлежать любимому человеку -- это еще возможно, отдать его сопернице -- даже и это возможно... Но не видеть его... совсем не видеть...
-- У вас нет выбора, -- сказал аббат Мюр. -- Ведь заявила же ваша дочь своему мужу, что в первый момент ей хотелось призвать на помощь отца?
Мадам Эннебон подскочила от неожиданности:
-- Господин аббат, она об этом давно забыла... Теперь она об этом больше не думает.
-- Она снова подумает об этом, если вы ее принудите к этому.
-- Я? Как я могу принудить ее к этому?
-- Вы отлично понимаете меня, -- отрезал аббат.
Она больше не возражала. Мысли ее метались в беспорядке, она все еще не владела собой.
Священник тоже поднялся со стула.
-- Бедное мое дитя, -- сказал он мягко и приветливо, -- пока вы не примите истинно христианского решения, для вас излишне являться к исповеди.
Она еще раз повторила:
-- Господин аббат, вы не представляете себе...
Затем, словно хватаясь за последнюю надежду, спросила:
-- Ну а что, если я повидаюсь с полковником Эннебон?
-- Он -- ваш муж, -- ответил священник без колебания. -- Боже сохрани, чтобы я отсоветовал вам избегать встречи с ним. К тому же вы обязаны слушаться его... кроме того случая, если он потребует от вас вещей, неугодных Богу. Вы обязаны говорить ему правду, -- я не говорю: всю правду, но во всяком случае правду, свободную от обмана и лжи. Обдумайте это хорошенько.
-- Да, да, да... -- шептала госпожа Эннебон, погруженная в загадочное раздумье.
Она уже направлялась к двери, как аббат Мюр ее внезапно остановил:
-- Дочь моя, -- сказал он, -- подождите минуту...
Он стал перед нею. Его лицо и голос мигом утратили прежнюю суровость:
-- Только минуту, -- повторил он, потупив взор.
Потом, снова глядя ей в лицо, продолжал:
-- Теперь выслушайте вы меня. Мы говорили об очень печальных вещах, и у меня холод на сердце. Разумеется, вы здесь только мадам Эннебон, а не кающаяся грешница, спасение которой Господь поручил мне. Но все-таки мне не хочется отпустить вас без некоторого утешения. Мне хочется дать вам свое благословение. Итак, прежде чем уйти, прочтите молитву: "Исповедуюсь..."