Вот уже пят лет, как оба старых моряка отставлены от службы из-за предельного возраста.
Обоим далеко за шестьдесят, но они еще бодры и здоровы и считают, что хотя с ними и поступили по закону, но не по справедливости, так как оба могли отлично и до сих пор продолжать свою службу.
Меньше всего они в этом заинтересованы со стороны корысти: за свою более, нем сорокалетнюю деятельность и капитан и старший механик успели сколотить порядочные деньжонки; обоим, с избытком хватит до конца их жизни, тем более, что механик остался холостяком, а капитану с капитаншей детей Бог не дал.
Очутившись не у дел на берегу, старый моряк, с своей привычкой командовать пароходом, никак не мог ужиться на наемной квартире и, наконец, решил построить собственный домик на берегу моря, обставив его сообразно своим привычкам. Тут он едва на старости лет не перессорился с женой, так как моряк во что бы то ни стало хотел сделать из своего дома подобие корабля не только с внутренней стороны, но и с внешней. Еле-еле жена с архитектором убедили ого отказаться от этой блажи. Старому моряку пришлось ограничиться тел, что свою половину он все же превратил в подобие капитанской каюты на пароходе.
В одном из трех отделений было даже нечто в роде штурманской, заваленной картами, а в двух других все было обставлено по-морскому.
Капитан был даже по-детски горд и счастлив, когда по случаю упразднения одного старого корабля ему удалось купить кое-какую корабельную мебель красного дерева и разные мелочи, включительно до ловушек для крыс, которых, впрочем, в новом доме еще не было.
Что касается корабельных инструментов, барометры, хронометры, секстаны, -- все это в полном порядке имелось в его распоряжении.
Капитанский мостик заменяла терраса, так же, как и весь фасад дома, выходившая в открытое море. На этом мостике он проводил с подзорной трубой большую часть времени, следя за приходящими и уходящими кораблями, зная почти все их и угадывая издали зорким взглядом.
Эти корабли напоминали ему его собственные скитания, тропические берега и теплые моря, полные чудес. Расхаживая по мостику-террасе и воображая себя где-нибудь в океане, старый капитан до такой степени забывался иногда, что, всматриваясь в морскую даль, машинально искал рупор, чтобы отдать рулевому приказание: -- "На румбе!" и услышать, как эхо, в ответ бодрое: -- "Есть на румбе!"
Неподалеку от домика его был маяк, и в туманные ночи и дни доносился рев маячной сирены, заставлявший тревожно сжиматься сердце и чутко настораживаться, особенно, когда в ответ глухо стонали затерянные в тумане пароходы; тогда его тянуло встать и выйти наружу, точно он боялся, что дом его может налететь в тумане на скалы или столкнуться с другим.
Нечего говорить, что весь распорядок в доме был заведен по-морскому: вставали рано, ели и пили в строго определенные часы, тщательно проверяемые по хронометру. Капитан добился даже того, что стенные часы били во всех комнатах сразу.
Кажется, тут бы следовало примириться и спокойно отдыхать на склоне лет, но привычка к морю заставляла томиться на покое, да и приятно было пороптать на человеческие несправедливость и обиду.
Грустно покачивая головой, капитан неодобрительно замечал:
-- Прежде не было такой моды, чтобы какие-то там лета считать. Мы не в женихах собирались оставаться.
-- Правда, Александр Игнатьич, -- энергично гудел механик. -- Все это от моды. Не будь этой моды, служили бы теперь да служили, пока силы есть.
-- А нет, -- подхватывал капитан: -- колесничок к ногам и в воду. Так оно раньше водилось: моряку и смерть в море.
То, что старые моряки подразумевали под модой и что составляло главный предмет их воркотни, было, по их мнению, предпочтение, оказываемое ученым морякам. Предпочтение, из-за которого главным образом они и считали себя обиженными.
Оба они достигли своего высокого положения далеко не сразу и, как любил выражаться механик, достигли горбом. Обоим пришлось еще плавать на парусных судах, зато и моря, по которым они плавали, и суда, вверенные им, они знали, как свои собственные карманы.
-- А нынче окончил курс в морском училище, пожалуйте с паркета на капитанский мостик, или машиной управлять, -- осуждал механик, по привычке недовольно выпячивая нижнюю челюсть, которая, однако, двигалась у него уже не столь бойко, как раньше.