Механик, хотя и не имел собственного дома, а снимал у вдовы одного бывшего моряка комнату со столом, тоже не изменял пароходному распорядку жизни: вставал, ел и пил так же, как он, привык это делать десятки лет в море.
Самым важным обстоятельством для Федора Кузьмича являлось его духовное завещание: ничто в мире так не озабочивало его теперь, как именно духовное завещание.
В то время, как у капитана были племянники и племянницы, к которым после смерти его и его жены должен был перейти этот домик и остатки средств, у механика не было ни одного родного живого существа, а так как жил он чрезвычайно экономно, то даже при расчете жизни еще лет на двадцать пять, должно было остаться нечто.
Но, как справедливо рассуждал Федор Кузьмич, нынче человек есть, а завтра его нет. Как ни блестящ пароходный механизм, а и он изнашивается, и, наконец, на земле, еще чаще, чем на море, бывают катастрофы, которые не щадят никого. Поэтому Федор Кузьмич стал заботиться о духовном завещании с тех самых пор, как у него завелись деньги.
Будучи на море, он завещал сперва свои средства в пользу престарелых моряков, затем перевел завещание на вдов и сирот их, но, когда очутился на земле, решение это в корень изменилось. Во-первых, разворуют мошенники, во-вторых, о сиротах и вдовах моряков должно позаботиться начальство.
Но главная пружина тут была иная: квартирная хозяйка так его сумела обойти, что он, не говоря ей однако ни слова, третий раз переменил свое духовное завещание в ее пользу. Главными свидетелями при этом были капитан с капитаншей, тронутые его доводами в пользу не старой еще вдовы.
Узнав о приходе гостя, капитан только спросил жену, как одет Федор Кузьмич, и имеется ли в наличности орден.
Этот орден, попросту медаль, механик получил в последний год своей службы за то, что ходил с транспортом в японскую войну, и пристегивал он его только при официальных визитах в большие праздники да во время посещения нотариуса.
Капитанша, осведомленная о роковом значении этого вопроса, вместо того, чтобы прямо ответить, отозвалась по-женски с нескрываемым пренебрежением:
-- Опять все то же. Опять надо вытаскивать тебе твой парад, а он в нафталине.
-- Гм! Гм! Еще ничего неизвестно.
-- Чего уж там неизвестно.
-- Чего уж там неизвестно. Нынче не Рождество, и ты не именинник, чтобы медаль он стал на себя нацеплять, да и челюсть у него опять заходила: верно, получил огорчение от вдовы.
На последнее капитан не возразил ничего, только сконфуженно позвенел ключиками в кармане и попросил жену проветрить парад.
-- На всякий случай!
-- Да уж и без тебя знаю. Распорядилась.
Действительно, прислуга как раз выносила на воздух капитанский парад, от которого так несло нафталином, что капитан только носом повел.