Детские годы

Сведения о детских годах Наполеона довольно скудны. Настоящее имя его было Николай Бонапарт, и он сам переименовал себя в Наполеона, потому что это имя звучало красивее, да и прозвище такое встречалось довольно редко.

Про наружность Наполеона существует много рассказов. Современники сообщают, что у Бонапарта в детстве был желтый цвет лица. Его товарищи приписывали это одному обстоятельству, которое, конечно, он сообщил сам. Как рассказывают, во время корсиканской войны няня его была принуждена бежать с ним в горы, где и кормила его козьим молоком, а когда коза случайно издохла, то стала поить его некоторое время прованским маслом. Это будто бы повлияло на цвет его лица.

По самым точным сведениям, Наполеон родился 15 августа 1769 г. в Аяччио, на острове Корсике, в доме, впоследствии совершенно уничтоженном пожаром.

По странному совпадению, которое впоследствии оправдала вся история его жизни, первым одеялом малютке послужил старый ковер, где был изображен окруженный гирляндами цветов один из подвигов героев Гомера, которые ему было суждено превзойти впоследствии.

С самого раннего детства Наполеон стал выказывать необыкновенную силу характера, великодушие и отвращение к изнеженности.

Когда его братья совершали какой-нибудь проступок, подозрение и наказание падали прежде всего на него.

Он никогда не защищался и не оправдывался из-за природной гордости; он позволял посадить себя на хлеб и на воду на несколько дней, не жалуясь, не говоря ни слова в свою защиту, пока истина не отрывалась сама собою. Ему казалось легче и благородней страдать молча, чем выдать брата или сестру.

Он очень любил одиночество. И теперь еще возле Аяччио показывают дикую скалу, расположенную на берегу против маленького островка Сангиниера, в саду, принадлежавшем раньше семье Феш.

В этом мрачном убежище Наполеон любил проводить долгие часы в полном одиночестве и задумчивости. Это место и теперь еще называется "Гротом Наполеона". Кто может сказать, какие мысли в это время назревали в его пылкой голове?

В Аяччио показывают также маленькую пушку, весом в тридцать фунтов, которая в то время была его любимой игрушкой.

С пятилетнего возраста его поместили в пансион, содержатель которого был хорошим знакомым семьи мальчика. Маленькие товарищи Бонапарта часто дразнили его за то, что они называли его дикостью, и смеялись над небрежностью его туалета. Подчас они также прятали его книги и похищали лакомства, которые мать каждый день клала в корзиночку Наполеона. Маленький Бонапарт переносил все это с необычайным терпением, бросая только презрительный взгляд на своих сотоварищей.

Но если шалунам случалось заходить слишком далеко в своих шутках, гордость мальчика возмущалась, и он вызывал их на единоборство всех без разбора; количество противников его не смущало; он никогда не считал их.

В это же время он достойно доказал свою отвагу, готовность к самопожертвованию и присутствие духа. Однажды вечером он только что вернулся из пансиона и вошел в комнату, как вдруг над его головой раздался страшный треск, и в ту же минуту бревно сорвалось с потолка комнаты, в которой сидели его дедушка и братья. Все бросились бежать в страхе, все... кроме него! Верный только своему инстинкту, он бросается вперед и напрягает изо всех сил свои слабые руки, чтобы поддержать опускающееся бревно; и он поддерживал его до тех пор, пока не подоспели к нему на помощь старшие.

-- Хорошо! Очень хорошо, Наполеоне! -- восклицает старик, успокоившись немного от пережитого испуга. -- Ты будешь спасителем и надежным заступником своей семьи.

Этот двоюродный дед Наполеона, архидиакон в Аяччио, был главным наставником своих маленьких внуков. Средства отца Наполеона, Карла Бонапарта, были слишком ограничены, чтобы позволить ему обратиться к наемным учителям; сам же он, несмотря на отличное образование, не был в состоянии заниматься с ними, поэтому он их и поручил архидиакону.

Хотя этот последний часто бывал прикован к постели преклонным возрастом и болезнями, но его любовь к порядку и мудрая экономия давали возможность всему дому жить в довольстве.

В торжественную минуту, когда у его смертнаго одра собрались все его внуки, склонившие головы, чтобы принять его благословение, и приготовившиеся выслушать его последние слова, он произнес знаменательную фразу, оказавшуюся пророческою:

-- Совершенно излишне думать о карьере Наполеона: он сам себе сделает карьеру. Иосиф, ты старший в семье, но Наполеон ее глава; смотри же не забывай этого!

Всем известно, как блистательно осуществилось это пророчество впоследствии!

Вот что говорит о своем детстве сам Наполеон в своей автобиографии, диктованной им на острове св. Елены. -- "Наша фамилия всегда занимала первое место между знатными фамилиями в Корсике. Одни говорят, что она находится в родстве с фамилией Комненов, другие утверждают, что мои предки происходят от Тревизских владетелей. Я не утверждаю и не отрицаю ни того, ни другого мнения. Каждый знатный род имеет свои баснословные предания. Как бы то ни было, но Бонапарты всегда занимали почетное место в Италии, именно в Тоскане. По причине гонений и беспорядков, происходивших от разных переворотов, некоторые из них переселились в Корсику.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Отец мой был дворянин, человек прекрасной наружности, гордый и образованный. Он учился в Пизанском и Римском университетах. Когда Корсика была присоединена к Франции в 1768 г., он был отправлен депутатом в Париж и вместе с другими был благосклонно принят французским двором. В это время родоначальником нашей фамилии был дед мой -- Люциан Бонапарт, архидиакон церкви в Аяччио, -- старик умный, бережливый, строгих нравов. Соотечественники уважали его, родственники благоговели перед ним.

"Отец мой, -- Карл Бонапарт, был женат на Марии Летиции Рамолино. Мать моя была прекрасна собою и еще в молодости обнаруживала превосходный ум и твердый характер. Семейство наше было огромное: у меня было пять братьев и две сестры. Я был вторым из братьев.

"Родился я в Аяччио 15-го августа, в день Успения, когда мать моя только что вернулась с религиозной процессии. Первою колыбелью моею был ковер, вышитый цветами. Первая женщина, взявшая меня на руки, была добрая и прямодушная корсиканка Саверия... Она с заботливостью ходила за мной в пору моего младенчества и помогала матери при первоначальном моем образовании.

"Другие много говорили о моем детстве, а мне самому о нем почти нечего сказать. Я был как все дети; только, говорят, очень хорош собою, угрюм и задумчив. Голова у меня была большая, а сам я был тонок и гибок; руки у меня и тогда были красивые, черты лица правильные, -- словом, меня считали хорошеньким мальчиком.

"Мне с детства были внушены религиозные чувства, которые и впоследствии не изгладились в моей душе. Я был любопытен до крайности, но меня занимали не сплетни, не повседневные мелочи; мне хотелось знать поводы и причины явлений, занимавших меня; меня интересовало состояние моего отечества. Вопросы мои иногда изумляли моего деда Люциана, который с удовольствием думал, что когда-нибудь я сделаюсь светилом церкви.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Первые годы мои прошли в скромном уединении. Воспитываемый, как тогда воспитывались все корсиканцы, т.-е. дурно, я, однако же, научился читать, а это уже значило много, научился марать кое-как бумагу, что я назвал "своим письмом". Это последнее искусство сохранилось у меня на всю жизнь в своем первобытном виде. Причина этому -- мои мысли, которых никак не может догнать перо: между тем как я пишу слова, воображение мое уже далеко улетело вперед.

"Так как нас у отца было много [ А именно: Жозеф, Люсьен, Луи, Жером, Элиза, Полина и Каролина ], то он всячески заботился заблаговременно пристроить каждого из детей возможно лучше.

"Приехав в Париж депутатом в 1774 году, он привез с собою двух моих братьев, мою сестру Елизавету и меня. По своему происхождению мы имели право поступить в учебные заведения, основанные для воспитания дворянства. Сестра моя была определена в Сент-Сирское училище, а я -- в приготовительный класс Бриенской школы.

"Это было для меня началом новой жизни. Не имея еще полных десяти лет, вдали от родных, я очутился в полном одиночестве. Товарищи мои смотрели на меня не как на своего соотечественника; я был для них чужой, -- корсиканец. Смуглый цвет моего лица, загоревшего от зноя моей скалистой родины, моя молчаливость, мое итальянское произношения сначала отталкивали их от меня.

"Они стали досаждать мне разными способами; я стал защищаться. Эта борьба развивала во мне твердость характера, и я вскоре своею смелостью и решительностью приобрел перевес над своими товарищами. Они подчинились моему влиянию и не только перестали терзать меня своими насмешками и проказами, но сделались ко мне предупредительными.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Я занимался как нельзя больше математикой и историей [Про эти науки Наполеон выражался так: "История, -- говорил он, -- раскрывает гений, а математика дает правильность и безошибочность его действиям"], но историю изучал я не для развлечения; нет, мне хотелось видеть, как другие поступали прежде меня, и воспользоваться их примерами. Однажды мне дали сочинение Плутарха на французском языке. Я с жадностью прочел его от начала до конца и после этого читал каждый день. Благодаря ему, у меня разгоралось желание, чтобы и мою жизнь когда-нибудь описали. Тут в первый раз начали пробуждаться во мне честолюбивые мысли. Тут же я понял, что для выполнения их надо упорно и долго трудиться, что счастье редко приходит к людям, что, напротив, люди должны идти к нему, искать его. Теперь я говорю об этом ясно, но тогда я это чувствовал неопределенно, смутно.

"Как бы то ни было, но история великих полководцев древности возбуждала во мне желание соперничать с ними. Александр Македонский, Аннибал и Цезарь сделались моими любимыми героями".