Это случилось в Пруссии в начале февраля 1807 г. Время было очень холодное. Наполеон ожидал стычки с русскими. Действительно, 8 числа того же месяца русская армия, собравшись в долине близ деревни Прейсишь-Эйлау, решила дать сражение. Накануне, на рассвете Наполеон разбудил дежурного адъютанта, который спал на соломе в дверях хижины, и сказал ему:
-- Послушай, Савари! Уже все встали, пора нам идти в обход.
Адъютант пошел предупредить штабных офицеров, а Наполеон вышел на улицу; было очень холодно, луна светила великолепно. В нескольких шагах он заметил на часах старого гренадера, который, зная, что между вечернею и утреннею зарею никому не должно отдавать воинских почестей, поставил ружье между ногами и набивал трубку.
-- Эге! -- сказал Наполеон, -- а нынче холодно!..
-- Ваше величество, вчера в это время было теплее сегодняшнего, -- отвечал гренадер, желая намекнуть на вчерашнюю кровопролитную стычку между корпусом маршала Даву и русскою кавалерийскою дивизиею.
-- Аа!.. -- вскричал император: -- у тебя есть идея.
-- Напротив, государь, идея была удачная у вас!..
Когда Наполеон подъехал к голове 40-й пехотной артиллерийской роты, в которой он пятнадцать лет назад служил капитаном, он заметил маленького барабанщика десяти-двенадцати лет. Удивившись малому росту этого мальчика, который с трудом таскал барабан, он сошел на землю, подошел к нему и ласково взял его за подбородок.
-- Который тебе год, маленький кролик? -- спросил Наполеон.
-- Скоро двенадцать лет, ваше величество, -- замирая от страха, отвечал ребенок.
-- Те, которые привели тебя сюда, не правы: им надобно было еще подождать три или четыре года.
-- Ваше величество, этого хотела моя мать!..
-- Так ты скажешь от меня, что она не права! А как ее зовут?
-- Мария Франсуа-Зиберт, ваше величество. Она -- маркитантка в 20-м линейном... Она вас знает, право... а также и брат Франциск.
-- Зиберт!.. -- сказал Наполеон, слегка нахмурив брови. -- Мне кажется, что я где-то слышал эта имя. Чем занимается твой отец?
-- Теперь ничем, потому что он убит при Маренго.
-- Ах, да!.. -- сказал Наполеон, отступая на шаг, -- Для него это очень славно, а для тебя весьма печально!.. А брат твой что делает?
-- Ваше величество, он служит флейтщиком и выше меня, потому что...
-- Так, так! -- прервал его Наполеон и, ударяя на каждом слове, сказал: -- При свидании с матерью, скажи, что я нахожу тебя очень молодым для настоящей кампании и повторяю тебе, что мать твоя делает глупость.
-- О, сударь! Я не осмелюсь сказать этого, -- пробормотал маленький барабанщик, опустивши глаза.
-- А, почему, сударь?
-- Потому, ваше величество, что этого не говорят матери, которую любят.
При этих словах Наполеон закусил губы, покачал головой и тихо сказал стоявшему около него Бертье:
-- Малютка прав: он совсем не глуп. Во всяком случае, мне нейдет проповедовать детям неуважение к родителям. Но мать все-таки виновата. Взгляните, господа, -- продолжал он, указывая офицерам пальцем на маленького барабанщика, который играл барабанными палочками, -- не правда ли, что это за славный солдат?
-- Но, государь, -- прервал Зиберт, приподымаясь на цыпочки, -- я вовсе не боюсь; при том же я знаю всю барабанную школу, и г. Рамеф, наш барабанный учитель, дает мне особые уроки каждый день!..
-- А!.. отлично! -- возразил Наполеон, сделавши притворно одобрительный знак. -- Ну, завтра нам представится случай убедиться в его способностях и твоих успехах.
Наполеон улыбнулся, тихонько дернул Зиберта за ухо, сел на лошадь и поехал далее.
-- Славный человечек, -- сказал он Савари, -- если с ним случится какое-нибудь несчастье, то я этого никогда не прощу его матери.
Аустерлицкое сражение, по словам Наполеона, было громовым ударом; но Эйлауское может быть сравнено с землетрясением, потому что это сражение было ужаснейшим из всех, данных великою армией. Целое утро прошло в смертельных переговорах, по выражению Мюрата, который тут, как и везде, оказал чудеса храбрости. Около трех часов пополудни сражение дошло до такого кровопролития, что ужаснулись и самые неустрашимые. Только ночь прекратила этот ужас, и французская армия стала биваком на поле сражения на своих позициях.
На другой день Наполеон, по обыкновению, с рассветом дня был уже на лошади. Он объезжал те позиции, которые постепенно перебывали в руках и французов, и русских. Из-под снега выставлялись тела умирающих и оторванные члены. Отдельные команды переходили по всем направлениям место кровопролития в поисках за ранеными, которых тотчас же относили в походный госпиталь. Возвращаясь по Прейсиш-Эйлауской дороге, Наполеон проезжал по тому месту, на котором старая гвардия и корпус маршала Даву сражались против целой неприятельской армии. Тут лежали шестнадцать храбрых генералов и между ними Гопуль, Дальмани и Корбино, командовавшие гвардейскими дивизиями.
-- О, как свирепствовала здесь смерть! -- прошептал Наполеон, отворачиваясь от этого зрелища.
Длинный ряд телег, носилок и фур, наполненных трупами, тянулся в долине по направлению к императору. Император остановил коня перед этим мрачным кортежем и быстро повернул голову:
-- Стой! -- обратился он к свите. -- Господа!.. шляпы долой!..
А когда с ним поравнялась первая телега, он набожно обнажил голову, наклонился и нервным голосом произнес:
-- Честь храбрым несчастливцам!..
Но едва Наполеон проехал двести шагов, как увидел вдали безобразную массу, которую нес на плечах человек, одетый в блузу.
-- Савари, -- сказал Наполеон адъютанту, -- узнайте, что это такое?
Савари скоро возвратился назад.
-- Государь! Это несут в госпиталь молодого барабанщика: у него обе ноги оторваны.
-- Бедный малютка! -- произнес император, склонив печально голову. -- Молодой барабанщик, говорите вы? Поезжайте, узнайте его имя и номер полка.
Адъютант понесся стрелою. Наполеон тщетно старался успокоиться и до того был взволнован, что это волнение было замечено всеми его окружавшими.
-- Ну, что, кто это такой? -- поспешно спросил Наполеон у вернувшегося Савари.
-- Государь, он принадлежит к 4-й пехотной артиллерийской роте. Я пытался, было, расспросить его, но он без сознания...
-- Ах, Боже мой! Я так и думал! -- вскричал император. -- Довольно! Я ничего не хочу знать более.
И бросив поводья лошади, он закрыл лицо обеими руками и отрывисто сказал:
-- Бедный малютка!.. Несчастная мать!.. О война, война!
Задумчиво и печально продолжал он путь, а свита следовала за ним, храня глубокое молчание.
Этот мрачный осмотр места сражения и особенно грустная встреча с маленьким Зибертом сильно растрогали императора. Начальник штаба старался его утешить разговором о новой славе.
-- Бертье, -- отвечал Наполеон, -- в подобных обстоятельствах сердце говорит сильнее политики.
В бюллетене об этом сражении отразились мрачные мысли, удручавшие победителя, потому что Наполеон собственноручно докончил его следующими словами:
"Зрелище, представляемое Эйлауским полем сражения, таково, что оно может внушить любовь к миру и отвращение к войне".
Зиберт сдержал свое слово: накануне он с неустрашимостью старого солдата барабанил к стрельбе в то время, как неприятельская батарея старалась сбить его батарею, при чем лафетным осколком перебило ему обе ноги.
-- Стреляй!.. Да здравствует император! -- закричал он, распростертый на земле, вне себя.
Потом он обратился к одному старому канониру:
-- О, крестный! Не оставляй меня здесь... меня разрежут на кусочки и съедят; отнеси меня, прошу тебя, к фургонам; мне хотелось бы перед смертью поцеловать матушку и брата.
Артиллерист взял, было, его на руки, но в эту минуту неприятельское ядро свалило его самого, и крестный и крестник остались на месте.
Только на другой день находившийся при госпитальной фуре солдат заметил, что маленький барабанщик еще дышал: он дал ему глоток водки, привел его в чувство и взял его на плечи. Бедный малютка без малейшего крика вытерпел операцию, когда ему отняли обе ноги, и после того прожил еще столько, что успел получить крест почетного легиона, который Наполеон немедленно послал к его полковнику для передачи ему. Но последнее желание его не исполнилось: мать его была далеко и занята перевязкою ран своего другого сына, Франциска, который был ранен тоже накануне, и маленький Зиберт лишен был утешения поцеловать ее пред смертью.