28 июля 1913. ст. Пятовская
Милостивый Государь
Николай Павлович
Очень Вам благодарен за пространное письмо Ваше. Всякие попытки освещения в печати отношений Федорова и Соловьева я, разумеется, могу только приветствовать, хотя, конечно, всякие истолкования этих отношений, бросающие тень на характер покойного В. С. встретят с моей стороны самый решительный протест.
Согласиться с Вами не могу по многим причинам, о которых не могу писать, т<ак> к<ак> это потребовало бы слишком пространного изложения. Скажу лишь вскользь, что идеал "новой твари", отвергаемый Вами, принадлежит не мне, а апостолу Павлу (Галат. VI, 15), что этот же апостол решительно отвергает федоровскую мысль о воскрешении людей в том же виде, в каком они умерли (1 Кор., XV 42, 43) и особенно Кор. XV 51 и след. -- о всеобщем изменении при воскресении. Самое же главное -- в том же [что] истинное воскресение есть совершенное соединение Бога с человеком, последствием чего является упразднение смерти. Как оно осуществляется, это знают (мистически, а не научно) младенцы бесконечно лучше "мудрых и разумных".
Ввиду решительной необходимости сделать выбор между Федоровым и Евангелием, я, разумеется, не колеблясь ни минуты, выбираю последнее.
Искренно Вас уважающий
Кн. Е. Трубецкой.
Н. П. ПЕТЕРСОН -- Е. Н. ТРУБЕЦКОМУ141
29--30 июля. Зарайск
Буду очень рад, если Вы найдете возможным истолковать отношения Соловьева к Федорову так, чтобы они не бросали тени на характер В<ладимира> С<ергееви>ча, и никакого возражения в этом случае Вы с моей стороны не встретите. Относительно необходимости выбора между Федоровым и Евангелием опять повторю, -- только по незнакомству с Федоровым Вы думаете, что нужно делать этот выбор. Я сам из неверия пришел ко Христу и Евангелию чрез Федорова и думаю, что наша интеллигенция, почти сплошь неверующая, придет к вере только чрез Федорова. "Истинное воскресение есть совершенное Соединение Бога с человеком, последствием чего является упразднение смерти", говорите Вы; Но соединение, а не слияние, с Богом и есть идея Федорова, который основу учения о Троице видит в молитве Господа Нашего Иисуса Христа "Да будут едино как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они (мир, род человеческий) да будут в Нас едино". Что касается ап. Павла, то несмотря на высоту и глубину его писаний, у него есть также "ина слава солнцу, ина слава луне, ина слава звездам, но и звезда от звезды разнствует"142, -- не значит ли это переносить и на небо то, что разъединяет нас здесь на земле, возбуждает в нас зависть друг к другу, а зависть родит ненависть и все ужасы человеческой жизни. И как возможно сиять разною славою при соединении с Богом {Об ап. Павле говорится в первой статье моей книги -- "Н. Ф. Федоров и его книга "Филос<офия> Общ<его> Дела" в противоположность учению Толстого "о непротивлении", -- и другим идеям нашего времени"143.}. Что касается приведенных Вами текстов из ап. Павла, то ни один из них не противоречит учению о воскрешении, а выражение "новая тварь" употреблено вовсе не в смысле нового творческого акта. А если младенцы бесконечно лучше мудрых и разумных знают, как осуществится воскрешение, т. е. самое важное и главное, то зачем тогда наука, профессора, университеты, зачем тогда освещение в печати отношений Федорова и Соловьева. По мысли же Федорова, узнают это те, кто, достигнув совершеннолетия, т. е. развив свой ум, сохранят детскую, младенческую чистоту; только разумные и мудрые, а вместе и чистые, в разум истины приидут и будут едино с Богом144.
А. Ф. ФИЛИППОВ -- H. H. ЧЕРНОГУБОВУ145
28 июля 1913. Санкт-Петербург
<...> Добавьте, когда будете отвечать (но прошу приличным, а не тем ажурным почерком, как у Вас бывало) -- есть ли у Вас здоровье и xoponiee настроение духа и желание вновь встретиться со мной, всегда Вас любившим. Жива ли Ваша матушка, моя -- умерла. Я, уже старый, и, вероятно, тоже близкий к смерти, чувствую себя сиротой и каким-то маленьким. Вот что значат матери. Но Вы свою еще берегли, а я... Не хочется вспоминать. <...>
Нельзя ли поручить какому-либо магазину выслать мне материалы о Николае Федоровиче на "Дым Отечества", наложив платеж на посылку?
А. Ф. Филиппов.
ИЕРОМОНАХ ВИТАЛИЙ (СТАРКОВ) -- Н. П. ПЕТЕРСОНУ116
1 августа 1913. Пост Сарай
Ваше Превосходительство,
Милостивый Государь
Николай Павлович!
Деньги переведены мною для уплаты стоимости посланных Вами мне двух книг. Зная, какие расходы приходится Вам делать по изданию книг, я считаю даже нечестным для себя не уплатить такой небольшой суммы денег.
Второй том сочинений Н. Ф. Федорова я прочитал весь. Читается он после первого тома легко. Даже внешность издания этого тома много этому помогает. Вы рекомендовали обратить внимание на статьи об искусстве и Музее147. Как высока, правдива и жизненна теория искусства Н. Ф. Федорова! Как далеки от нее и ничтожны и теория "искусства для искусства", и разные теории утилитарного искусства. Там цели искусства или бесцельная забава, или служение прихоти и даже похоти. Н. Ф. же дает искусству великое назначение быть священнодействием восстановления всего пораженного тлением и смертию в нетленной, бессмертной и боголепной красоте. Тут и величие задачи, и богатство средств для выполнения ее. И только при этой верховной цели искусства возможно согласие между <н>им и религией, так как всякая другая красота и служение ей считается религией заблуждением и падением. Это же самое возвышает искусство до полного согласия и равенства с отвлеченною наукою, так как здесь искусство является полным и совершенным осуществлением и идей "чистого мышления" (по Канту), и выводов точного знания. Под впечатлением статьи Н. Ф. об искусстве я припомнил некоторые места Священного писания, имеющие отношение к искусству, и меня удивила полная непогрешимость Н. Ф. против Слова Божия. Вот, например, в книге Премудрости Соломона 14 гл. 15 ст. указано начало языческого искусства: "Отец, терзающийся горькою скорбию о рано умершем сыне, сделав изображение его, как уже мертвого человека, затем стал почитать его как Бога, и передал подвластным тайны и жертвоприношения". И вот это творение мертвых подобий и стало уделом языческого искусства, за что оно и понесло тяжелое осуждение и проклятие в Слове Божием. А вот начало истинного искусства: "И устроят они мне святилище, и буду обитать посреди их. Все (сделайте), как я показываю тебе, и образец скинии и образец всех сосудов ея; так и сделайте" (Исход 25 гл. 8--9 стихи). Вот разница между истинным искусством и ложным: "Благословенно дерево, чрез которое бывает правда! А это рукотворенное проклято и само и сделавший его!" (Прем. Солом. 14 гл. 7 и 8 ст.) Вот отношение христианства к ветхозаветному искусству: "Она (скиния) есть образ настоящего времени, в которое приносятся дары и жертвы, не могущие сделать в совести совершенным приносящего" (К Евр. 9 гл. стих 9). "Но Христос, Первосвященник будущих благ, пришедши с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового устроения... однажды вошел во Святилище и приобрел вечное искупление" (Там же. 11-- 12 ст.). Я понимаю это как указание на то, что в Ветхом Завете не было совершенного идеала для искусства, а теперь он есть в лице Христа. Вся тяжесть осуждения языческого искусства словом Божиим заключается в указании мертвенности его творений и приписывании им несуществующих качеств и действий и притом характера противоположного богоугодной нравственности. Следовательно, истинное искусство должно творить живые подобия совершеннейшего идеала Сына Человеческого, данного нам в Богочеловеке Иисусе Христе. Наконец, даже и для подтверждения того, что общая и последняя цель всех видов искусства есть восстановление умерших поколений, есть в Священном писании ясные и точные указания: "изреки пророчество на кости сии, и скажи им: "Кости сухия! Слушайте слово Господне". Так говорит Господь Бог костям сим: вот я введу в вас дух и оживете. Я изрек пророчество, как повелено было мне... и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои -- весьма, весьма великое полчище..."148 Вся 37 глава Книги пророка Иезекииля говорит об этом. Достойно примечания, что дело оживления мертвых костей Бог поручает человеку. А вот Слова и Господа Иисуса Христа: "Истинно, истинно говорю Вам, наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут" (Ев. Иоан. V. 25). Можно даже полагать, что и это произойдет чрез живущих на земле людей, ибо и это слова нашего Господа: "Аз есмь с вами до скончания века"; "где два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их"149.
В статье "о музее" Н. Ф. имеет целью воплотить в конкретные формы выводы своего учения, показывая и практическую осуществимость и даже логическую необходимость этой осуществимости, без чего утрачивается всякая ценность и самого учения. И с какою убедительностию он это делает! Его рассуждения о всеобщей воинской повинности: о роли ее для метеорической регуляции и насаждения мира в міре150, я думаю, могут быть лучшей апологией военного дела, и какую бы пользу принесли они обществу для освобождения его от гипноза кошмарных учений и "непротивления злу", и ницшеанского своеволия, и дерзости на все "сверхчеловеков", и заблуждений социализма. В Сарае нашлись люди, заинтересовавшиеся философией Н. Ф. Командир Отдела, подполковник Т. И. Мельников (знает Вас по Асхабаду) читает 1-й том, а врач H. М. Емельянов читает II-й. Мнение свое пока мне не высказывали. Дождемеры я получил, но до поздней осени наблюдений производить не над чем, так как здесь все лето нет ни дождя, ни других атмосферных осадков, кроме росы. Термометры же пока выверяются в Обсерватории. Занятия в школе, главным образом по причине сильной жары, прекратились до сентября месяца. Относительно о. протоиерея М. В. Колобова151 я точных сведений, после отъезда из Асхабада, не имею. Проводивши Нового Преосвященного из Асхабада, он говорил, что доволен его отношением к нему. А потом до меня доходили слухи, что над о. протоиереем назначено следствие и он переводится из Асхабада в Баку.
Не откажите мне в почтительнейшей просьбе по выходе из печати 3 тома сочинений Н. Ф. Федорова послать мне 1 экземпляр книги.
С совершенным почтением и глубокою преданностию, имею честь быть Вашего Превосходительства нижайшим слугою и смиренным богомольцем
Недостойный иеромонах Виталий.
Пост Сарай
1913 года августа 1 дня.
В. А. КОЖЕВНИКОВ -- П. А. ФЛОРЕНСКОМУ
Начало сентября 1913. Исар
<...> Теперь несколько слов по поводу Ник. Фед-ча, хотя слишком обильные, по необходимости, споры о нем с Петерсоном, по поводу его полемики с Трубецким152, несколько набили мне оскомину в этом отношении, так что я ограничусь сейчас лишь немногими замечаниями, предпочитая более обстоятельную беседу отложить до личного свидания. Во всяком случае, я очень рад, что свое отношение к учению Н. Ф-ча Вы определенно и решительно формулировали. Правда, Вы ждете разъяснений и притом от меня! Боюсь, я не возьмусь за трудную задачу давать их для печати, да и если бы взялся за это, я почти уверен, что то, что было бы предъявлено, в качестве разъяснений, не уменьшило бы Вашего отрицательного отношения, а скорее подкрепило его. Дело в том, что едва ли есть возможность произвести удовлетворительное уравнение между личною религиозностью и православностью Ник. Ф-ча, которые для знавшего его непосредственно -- несомненный факт у и степенью религиозности и православности его доктрины, за безупречность каковой в этом отношении я не поручусь, хотя старику искренне казалось, что учение его безусловно-религиозно и чисто-православно. Переоценка естественных средств спасения человечества (самим человечеством) и недооценка значения средств благодатных в учении Н. Ф-ча для меня очевидна, не только в изданном, но и в неизданном и в неписанном, а также и в том, что сквозило в беседах с ним. Он не сознавал сам, каким минимумом Благодати обходился он и на что сводил и этот минимум. Но именно потому, что он этого не сознавал и не видел опасностей, отсюда вытекающих, он и ограничился в писанном тем, что есть, и не ставил дальнейших вопросов об отношении своего всечеловеческого дела к делу божественному. Если же признать, что все существенное, свойственное Н. Ф-чу, уже высказано им, тогда это учение не для Вас одного, но и для меня неприемлемо и окажется в противоречии непримиримом с учением Церкви. Петерсон имеет бестактность и самоволие настаивать на том, что будто бы все сказано Н. Ф-чем, что он мог бы сказать, и что это есть своего рода божественное откровение, и писания Н. Ф-ча в этом смысле он признает богодухновенными. Эту уверенность, что все существенное уже Н. Ф-чем высказано и что все высказанное ясно и безупречно, Петерсон, выразил и в переписке с Трубецким. И вот тогда Трубецкой и поставил ему дилемму: "в таком случае приходится выбирать между Евангелием и Федоровым, и я (Ев. Н. Т<рубецк>ой), не колеблясь выбираю Евангелие!"153 Я насилу удержал Петерсона от новых полемических выпадов, которые эту жестокую альтернативу распространили бы во всеобщее сведение (через "Новое Время"). Но удерживал я его не по одним тактическим соображениям, а и потому в особенности, что я, знавший Н. Ф-ча не меньше, чем Петерсон, далеко не убежден, что в напечатанном и написанном Н. Ф-м содержится все, что можно вывести из его главных мыслей. Я убежден, что если бы при жизни Н. Ф-ча вскрылись опасности, уже теперь обнаружившиеся, он, с присущей ему осторожностью к самому себе, опять стал бы проверять себя, сознал бы и недостаточность выраженного (в написанном) участия Благодати и, быть может, значительно смягчил бы рационалистически-материалистическую тенденцию своего учения и одумался бы относительно своего нерасположения к мистическому элементу. Я имею основание думать это потому, что словесно и в письмах он многократно высказывал, что "ничего так не боится, как того, что "передовые" и неверующие "пожалуют" его в атеисты, от каковой чести он наотрез отказывается". И вот, чтобы предупредить эту опасность "искажения его" ("самого грубого", как он выражался), он и вверил рукописи мне, смотря на них всегда как на незаконченное и несовершенное и высказывая, что он боится не только атеистического усердия таких лиц, которые выведут его в атеисты, но и апологетического усердия Петерсона, которого именно за его опрометчивую решительность в защите считал опасным, что сейчас (в инциденте с Трубецким) блестяще подтвердилось.
Не знаю, проливают ли эти строки что-либо новое Вам относительно Н. Ф-ча и его собственного отношения к его учению. Я же прибавлю только следующее: в разъяснении затронутого здесь недоразумения, по моему убеждению, вся судьба учения Н. Ф-ча. Опасность истолкования его учения в смысле только рационалистическом и материалистическом есть; опасность эта велика и в значительной степени основательно мотивирована, если ограничиваться тем, что было писано Н. Ф-чем. Доказать возможность переделки учения с сильным уклоном в сторону религиозную (поднятие значения благодатных средств общечелов<еческого> дела) не легко, а для лиц, лично не знавших старика, едва ли и возможно. Вот почему большие есть шансы за то, что, если внимание к этому учению будет расти, признаки чего имеются, оно будет истолковываться все более и более рационалистически и материалистически, пока из него, как ненужную (органически) привеску, вовсе не выбросят участие Бога в устроении спасения мира. Это будет, с точки зрения Н. Ф-ча, "грубое искажение", но повод к коему им дан (как он и сам мне говорил). Свенцицкий и Брехничев с их увлечением идеями Н. Ф-ча, есть, ими, может быть, и не сознаваемый, переход к такому искажению. Сергей Ник<олаевич>154 также вполне допускает в будущем "использование" учения Н. Ф-ча неверующими в вышеуказанном смысле. А с другой стороны, в письмах и личных беседах, я встречаю очень не мало лиц, которые убеждены в глубокой религиозности идей Н. Ф-ча и ценят их именно с этой стороны и допускают, что воскрешение по его учению нельзя понимать как осуществляемое только вещественно, только материалистически. Вот какие трудности возникают и растут с каждым днем! Я ждал сначала полного равнодушия к Н. Ф-чу и даже осмеяния, как сумасбродства. В этом я, очевидно, ошибся. Среди "патентованных" философов он заранее осужден на пренебрежение, ибо совсем не подходит под требования, предъявляемые к типу философа, по школьным правилам созданному. Но среди философствующих разночинцев и плебеев интерес к нему обнаруживается, не говоря уже об отдельных, хотя и не многих, настоящих философских умах, не ограничивающих Софию рутинно-школьными рамками.
Я не касался Вашего главного предубеждения против "Старика" -- его "вторжения в святилище Смерти"... Вот об этом хотелось бы когда-нибудь побеседовать с Вами лицом к лицу. Здесь -- столкновение с "Федоровианством" более коренное, чем всякое иное, и по этому пункту жажду пояснений с Вашей стороны. <...>