7 февраля 1910. Санкт-Петербург
<...> Кто меня огорчил несказанно, так это Вл. Ал. Кожевников. Я ошибся, назвав его Павлом! Он просто Иуда Искариот! Он был у меня и, конечно, я пристал к нему с вопросами. Когда же выйдет II-й том? и почему он все отвлекается и впадает в искушение то Буддою, то от него происходящим по прямой линии монашеством? И он мне таких вещей наговорил, что де это очень трудно, что Новоселов, Самарин находят, что учение Ник. Федор, несогласно с Православием, что он, В. А. Кожев<ников>, должен искупить свою вину перед Православием, что Булгаков, у которого умер сын51, после того как он прочитал "Философию Общего Дела", впал в отчаяние и сказал ему, Вл. Ал-чу, что учение Ник. Федор, потому противоречит Православию, что в учении Ник. Фед. ничего не говорится о благодати, что он, Вл.Ал., писал Вам, прося разъяснений, и что Вы ему на это ничего не разъяснили и не указали на места, где бы говорилось о благодати52. Я слушал эту ерунду, прямо выпучив на него глаза! И сказал ему: "И вы мне это говорите! И вы не нашлись сказать этому слизняку Булгакову? А Промысел Божий? А самое появление Ник. Федор, и его толкование разве это не есть проявление благодати?" Он смешался, но закончил разговор, что он не думает издавать II-й том и над ним не работает, будучи занят своими трудами, чтением лекций (и прочей белибердой), что самая работа над II томом столь трудна, почти невозможна, что он не уверен в том, что учение Ник. Фед. не противоречит Православию. Я замолчал, чтобы его не изругать ругательски, как моего гостя. Но подумал: Бедный старик Николай Федорович! Какого Иуду Искариота он имел в числе своих ближайших учеников! Какой удивительный тип! У него все и всегда только Том Первый! А продолжение тю-тю! "Философия чувства и веры" том 1-й. Николай Федор. Федоров. Том I. "Философия общего Дела". Т. I и нигде нет конца! Ясное дело, что он только тешит сам себя и ему главное, чтобы весь свет знал, какой он, Влад. Алекс. Кожевников, умный и ученый муж, высосавший всю книжную премудрость и поражающий всех бесконечными и бесчисленными ссылками на всевозможные сочинения на всех языках мира. А ведь, в сущности, эта страшная скорлупа только прикрывает отсутствие внутри ореха. Своего нет ничего! Всем обязан Великому! И заинтересовал собою, имея внутри мысли Великого! Компилятор, не более того! А теперь, когда он отрекся от Великого, что же осталось? Скорлупа и ореховый табачок! Свищ! и ничего более! Его "о значении христианского подвижничества"53 что это такое, как не пережевывание собственной какой-то верблюжьей жвачки из четвертого желудка -- опять в рот и опять жевать с глубокомысленным видом! Я написал ему кратко на открытке! Человечество давным-давно прошло уже через опыты монашества. Призывать к нему вновь, имея Великое учение, жалко в особенности тому, кто написал некогда: "Жизнь лишений, жизнь аскета, праздных битв с самим собой" 54 и т<ак> дал<ее>. Он мне ничего не ответил. Да и что он мне может сказать. Он хорошо знает, что я знаю его 40 лет, ибо мне 45, и что я за это время раскусил его настолько, что, как учитель Чичикова, могу повторить: знаю насквозь, как он сам себя не знает! Для него Ник. Федор, был только ступенькою к его собственному возвеличению. Чужою мудростью прославленный, попал в кружок Самариных и прочих крепостников и обскурантов и теперь тешит себя, читая лекции каким-то идиотам. Но полагаю, скоро его раскусят! А конечно, когда Великий умер, трудно сидеть в Львиной коже! <...>
С. Н. БУЛГАКОВ -- А. С. ГЛИНКЕ55
6 июня 1910. Кореиз
<...> Владимир Александрович приезжал ко мне однажды. Читали ли Вы его книгу о Федорове и что думаете о ней? Следует ли ее переиздать в нашей Библиотеке русских мыслителей?56 <...>
С. М. СЕВЕРОВ -- Н. П. ПЕТЕРСОНУ
14 июля 1910. Новый Петергоф
<...> Из письма Вашего усматриваю, что Вы, должно быть, не получили одного моего письма, именно того, где я писал Вам, что я брошюру "К делу умиротворения"57 получил и передал ее художнику Алексею Яковлевичу Соколу. В настоящее время он занят в Полтаве писанием картины "Государь на Полтавских торжествах беседует с представителями народа". Брошюру он прочел и очень заинтересовался, но сказал, что сейчас, пока не окончит заказанной ему картины, ничего не может писать другого. Предлагаемый в брошюре сюжет считает настолько трудным, что пока, не думая серьезно над ним, не представляет себе, в силах ли он с ним справиться58. <...> Владимир Александрович был у меня в Петербурге на Святой. Мы говорили опять о "философии общего дела", и он первый мне сказал, что как только окончит свой труд о буддизме, то думает заняться вторым томом. Не понимаю этого человека, то сам мне говорил, что кончить "Философию общего дела" и издать второй том нельзя, то теперь говорит, что думает об его окончании. <...>
Н. П. ПЕТЕРСОН -- Л. Н. ТОЛСТОМУ59
24 сентября. 1910. Верный
Глубокоуважаемый
Лев Николаевич!
Еще раз решаюсь послать Вам статью мою "Единение людей может, ли быть целью жизни человеческой", написанную по поводу Вашего письма к славянскому съезду в Софии и отзыва об этом письме Меньшикова60. Мне хотелось бы, чтобы Вы увидели, как я бываю счастлив, когда могу в чем-либо согласиться с Вами, и как мне тяжко, как мне больно и обидно -- обидно за Вас самих, -- когда я вынужден бываю писать то, что Вы просите не писать Вам. Во всяком случае около Вас немного таких, которые любили бы Вас так искренно, как люблю Вас я. Вместе с статьею по поводу Вашего письма посылаю (заказным бандерольным отправлением) две статьи мои по поводу книги Родионова "Наше преступление" 61, так прославленной Меньшиковым... Очень бы рад был, если бы Вы прочитали и эти статьи. Покорнейше прошу засвидетельствовать мое глубокое почтение Софье Андреевне и всем Вашим. У нас в Верном пасынок Вашей старшей дочери Татьяны Львовны, но я никогда его не видал, потому что в так называемом обществе, в клубах и спектаклях (театров у нас нет) не бываю.
Душевно Вам преданный
Н. Петерсон.
24 сентября
1910 года
г. Верный, Семиреченской области.
Л. Н. ТОЛСТОЙ -- Н. П. ПЕТЕРСОНУ
5 октября 1910. Ясная Поляна62
Ясная Поляна, 5 окт. 10 г.
Получил Ваше письмо, милый Николай Павлович, и узнал в нем Вас и все то, что я люблю в Вас и что истинно достойно любви ото всех. Статьи Ваши прочел и со многим согласился, с основною же мыслью Вашей (о спасении, спасении в том смысле, как Вы его понимаете), как всегда, к сожалению, не могу согласиться -- ни с Вами, ни с дорогою для меня памятью Николая Федоровича. Вы находите, что мысль моя о том, что избавление, освобождение от зла есть та религиозная основа жизни, которая соединяет и может соединить людей, несправедлива, что эта основа недостаточна. Основа эта ведь есть не что иное, как любовь, то самое чувство, которое свойственно всем людям, как каждый это сознает в себе и как это мы яснее всего видим на детях.
Любовь есть Бог, Бог есть любовь, как выражает это апостол Иоанн63 и как мы все -- я, по крайней мере, -- вполне сознаем. И потому, с моей точки зрения, вся деятельность наша, преимущественно усилия неделания, должна быть направлена на соединение всех, которое составляет сущность и цель любви. Достигается же эта цель очень определенной деятельностью, деятельностью воздержания себя и исправления себя от всех тех грехов, соблазнов и суеверий -- блуда, корыстолюбия, недоброжелательства, гордости, тщеславия, мстительности, ложных церковных [и] научных учений, -- которые препятствуют достижению цели любви -- единения.
Вот все, что я хотел сказать Вам. Не помню, когда и о чем я просил Вас не писать мне64. Мне даже очень совестно, если я когда-нибудь просил Вас об этом. Пожалуйста, пишите мне обо всем, что вам близко к сердцу, и в особенности о том, в чем Вы не согласны со мной и критикуете меня. Это всегда, в особенности от таких искренних людей, каре Вы, полезно, а потому и приятно. Книги Николая Федоровича у меня нет, и поэтому, пожалуйста, пришлите мне ее. Непременно внимательно перечту ее.
Прощайте!
Искренно любящий Вас
Лев Толстой.
ВС. АНИЧКОВ -- Н. П. ПЕТЕРСОНУ65
8 декабря 1910. Санкт-Петербург
Глубокоуважаемый Николай Павлович!
Вы, наверное, совсем уже отчаялись получить от меня письмо. Очень извиняюсь, что так долго не писал, но совсем у меня не было времени "переварить" возникшие в Верном под Вашим влиянием мысли. Да и теперь я еще далеко не дочитал до конца "Философию Общего Дела", читать ее уж очень трудно, да и времени свободного мало, но все-таки во время досугов я берусь за нее и читаю с все возрастающим интересом. Эта книга как раз разрешает один из т<ак> наз<ываемых> "проклятых вопросов" -- о смысле жизни.
Впервые мне над этим вопросом пришлось задуматься около года тому назад, по поводу самоубийства одного товарища. Он отравился без всяких внешних на то причин: в жизни ему "везло", в Университете хорошо учился и вдруг выпил цианистого кали<я>. Самоубийство это подействовало на всех окружающих, в том числе и меня, прямо ошеломляюще. Действительно: зачем жить, подвергать себя всевозможным страданиям и беспокойствам, если так просто и легко покончить с жизнью. Разве эти страдания и беспокойства окупаются счастьем? Нет, ибо оно преходяще. Тогда я для решения всех этих вопросов выдумал себе теорию, что жизнь моя принадлежит не мне, а человечеству. Я буду удовлетворен, если моя жизнь и деятельность будут составляющей, хотя бы ничтожно малой, одной из составляющих сил, из которых получается равнодействующая, двигающая человечество вперед.
Вперед, но куда? Каков истинный прогресс (движение вперед)? Этих вопросов я разрешить не мог, и т. д. значение всех моих рассуждений приводилось к нулю. Все эти вопросы разрешились или, вернее, находятся в процессе разрешения "Фил<ософи>ей Общ<его> Д<ела>".
Человечество должно двигаться по пути объединения в одно общество, устроенрюе не на каких-либо олигархических или анархических принципах, а на принципе родственности по образу Троицы, нераздельной, но и неслиянной. Общим делом этой единой семьи должно быть установление господства человеческого разума над слепыми силами природы.
Пока только до сих пор я могу принять учение Н. Ф. Федорова. Воскрешение для меня еще не совсем понятно, это для меня еще -- утопия, и только.
Затем я человек не религиозный; я религией мало интересуюсь, ибо смотрел на нее всегда с точки зрения метафизической. Пока я еще не выработал себе взгляда на моральную сторону религии. А по Н. Ф., как я понимаю, религия является скорее моральной системой (догмат -- заповедь).
Я думаю, что все это и еще многое другое станет мне ясным при дальнейшем чтении "Фил<ософии> Общ<его> Д<ела>". Надеюсь, что Вы мне разрешите и впредь иногда писать Вам об этих вопросах. Извините, что пишу без плана и стиля: пишу, как могу. Покамест хотел бы Вам сказать несколько слов вот по поводу чего: мне все кажется, что Вы одобряете современный административный строй и думаете, что "власть имущие" не могут и не хотят вредить общему делу и что, наоборот, ученое сословие является его врагом. Я с этим не согласен; приведу пример: в Одессе жил проф. А. В. Классовский, метеоролог (Вы о нем слышали, наверное). Он, между прочим, организовал целую сеть сельских метеорологических станций и положил начало целой науке "сельскохозяйственной метеорологии". Ведь это как раз может служить началом общего дела! А градоначальник Толмачев, боясь, что он будет препятствовать "истинно русскому" Левашову попасть в ректоры, выслал его из Одессы, и т<аким> о<образом> оторвал его от любимого дела. И таких примеров можно много найти! <...>
ВС. АНИЧКОВ -- Н. П. ПЕТЕРСОНУ
11 января 1911. Санкт-Петербург
<...> Все-таки я люблю Толстого, даже считаю его великим: великим писателем. Кажется, мы с Вами в этом не сходимся. Насколько я Вас понимаю, Вы не признаете наших писателей "великими писателями земли русской" оттого, что они лишь копаются в грязи нашей действительности, а не дают ни одного светлого типа, не говорят нам, что делать. Мне кажется, что последней цели удовлетворяют скорее всего сочинения вроде "Фил<ософии> Общ<его> Д<ела>", и прежде всего сама эта книга, а возьмите, напр<имер>, "Войну и Мир". Какая там масса образов и не все ведь отрицательные!
Это и есть, по-моему, изучение человеческой природы, которую нужно направить на добро, это есть даже воскрешение, мысленное, конечно. Ведь это подходит под цель искусства, даваемую Ник. Фед-чем, если не ошибаюсь. Вот еще об воскрешении в искусстве: слова человека вполне современного, даже, пожалуй, западника, художника Ал. Бенуа. В своей рецензии о постановке "Бориса Годунова" он пишет, что игра артистов в этой опере воскрешает наших предков, и притом не русских определенной эпохи, а русских всех вообще. Воскрешение в таком смысле, культ предков я понимаю, и не только понимаю, но считаю необходимым (в этом меня убедило чтение книги Ник. Фед-ча), в реальном же смысле все-таки как-то просто не могу представить. С мыслью же о долге отцам и об уплате этого долга воскрешением тоже вполне согласен, но думаю так, что уплата эта может быть произведена победою над смертью и культом предков как символом воскрешения (сюда же и история и искусство). О воскрешении я не понимаю одного места из Ник. Фед-ча на стр. 112 "Фил<ософии> Общ<его> Д<ела>". Там сказано: "Те, которые считают общее дело воскрешения фантастическим, не могут говорить о победе над язычеством". Мне кажется, что для этого вполне достаточно регуляции, как это сказано там же, несколькими строками выше: "Регуляция есть истинное, а не мнимое только торжество над языческими богами" и т. д. <...>
Я читал в "Фил<ософии> Общ<его> Д<ела>" статью о библиографии66, и она мне очень понравилась. Особенно мне понравилась мысль о том, что студенты должны работать самостоятельно под руководством профессоров. Но мне кажется, что энциклопедия тоже имеет значение. Чтобы разобраться в библиографии данной отрасли знания, надо быть хотя бы энциклопедически-поверхностно знакомым с ее основами. Современная педагогическая литература уже в значительной ведь степени идет по такому пути. Напр<имер>, курс физики Хвольсона67. Одно из главных его преимуществ -- богатейшие литературные указания (расположены в хронологическом порядке). Это как бы соединение энциклопедии с библиографией.
Я вполне с Вами согласен, глубокоуважаемый Николай Павлович, что между нами устранятся все разногласия. Я прямо поражен величием основной идеи Ник. Фед-ча -- идеи Общего Дела. Это единственное, что может дать смысл жизни. В этом смысле я даже говорил уже в одном кружке. Но меня, по-видимому, плохо поняли, т<ак> к<ак> я очень горячился. Я думаю изложить письменно кое-какие мысли и прочесть там. Я думаю говорить об общем деле спасения от зла (голода, болезней и смерти) как смысле жизни, о свободе и долге и о преимуществе жизни над смертью (это оттого, что весь вопрос возник из-за самоубийств). <...>
А. П. БАРСУКОВ -- Н. П. ПЕТЕРСОНУ68
25 января 1911. Санкт-Петербург
Милостивый Государь
Николай Павлович!
Покорнейше благодарю Вас за присылку книги "Философия Общего Дела" (Т. 1-й) с помещенными в ней произведениями незабвенного Николая Федоровича. Я счастлив, что мне удалось в жизни встретиться с этим необыкновенным человеком и пользоваться его лаской.
Прошу Вас принять высылаемую с этою же почтою, заказною бандеролью, последнюю (посмертную) книгу моего брата "Жизнь и Труды М. П. Погодина"69.
Примите уверение в моем совершенном почтении и готовности к услугам
А. Барсуков.
С-Петербург. 25 января 1911 г.
С. М. СЕВЕРОВ -- Н. П. ПЕТЕРСОНУ
13--21 февраля 1911. Санкт-Петербург
<...> Написав Вам, что в армии идет большая работа и многое проведено в жизнь, я имел в виду то, что видел и слышал лично и как член Общества ревнителей военных знаний. Например: мне как бывшему гренадеру Московского полка было весьма приятно видеть на полигоне офицерской стрелковой школы совершенно новые способы стрельбы, там разработанные и преподаваемые всем капитанам Русской армии. Способы, дающие возможность теперь стрелять и попадать так, как в мое время мы не только не умели и не могли, но даже и не мечтали ни о чем подобном. Новые изобретения в области радиотелеграфирования применительно к подводной и воздушной минной атаке и обороне и беспроводному телефонированию, фотографические и кинематографические снимки местности во время полета с летящего аэроплана, прибор ротмистра Скалона для дневной и ночной стрельбы без промаха, это удивительнейшее изобретение русского офицера, и масса других интересных новостей военного дела, новые способы воспитания солдата, с введением показательных культур земли и злаков по способу Демчинского70 и других, все это дает право сказать, что армия не стоит на мертвой точке, а в ней идет, хоть часто и невидная, но кипучая работа. Недавно я был в Обществе ревнит<елей> на сообщении сенатора, инженера генерал-лейтенанта фон-Вендриха "Колониальная политика "Тунис"". Между прочим, он рассказал нам об искусственном производстве дождя в Тунисе вблизи озер Шотт при помощи Тур плювижэн-инженера М. Дэссолье (см. "Франс Колониал"). Это -- башни от 20 до 300 метров, конической формы со спиральными трубами, идущими с поверхности воды к верху, для сбора паров, обращающихся в тучи (см. "Ж<урналь> дэ Деба" No 11 -- 1911 г.). Я невольно подумал при этом: вот бы кому сообщить о способе Каразина -- это инженеру Ш. Дэссолье в Тунис. Этот наверно бы попробовал осуществить способ, осмеянный Аракчеевым71 столь прочно, что до сих пор не нашлось в России людей, дабы его испробовать.
Тут-то Вы, дорогой Николай Павлович, и напророчили себе землетрясеньице, написав мне: "чтобы расшевелить современное человечество, нужны бедствия и не такие, как Сицилийское землетрясение". Написали Вы мне это 15 декабря, а в скорости Вас и тряхнуло. Я получил Ваше письмо, когда из телеграмм в газетах стало уже известно о землетрясении в Верном72. И я позволю себе опять с Вами не согласиться на основании исторического опыта человечества. По-моему, никакие бедствия, ни даже сама смерть не в силах образумить человечество. Ведь до сих пор все люди умирали, все настолько к этому привыкли, что даже самая мысль о бессмертии здесь на земле и о возможности всеобщего последовательного воскрешения кажется людям, впервые с подобными мыслями сталкивающимся, безумием. Точно так же человечество уже видело на своем веку такие катастрофы, как Всемирный потоп, гибель Лемурии и Атлантиды, такие землетрясения, как погубившие древнейшие цивилизации Крита, Ниневии, Вавилона, такие извержения, как Кракатоа, моментальную гибель сорока тысяч людей в Лиссабоне, и что же -- как с гуся вода. По-моему, все эти побуждения, как уже испытанные, недействительны. Надо пробовать другие. Надо путем последовательного воспитания поколений внедрить в умы и головы людей эти идеи, возможности бессмертия здесь на земле и возможности и долга воскрешения всех прежде умерших. Надо добиваться, чтобы хотя эта идея перестала людям казаться неисполнимой, чтобы человечество пожелало взяться за осуществление оных. Сказало бы сознательно: "А ведь можно и не умирать! А ведь можно и вернуть жизнь умершим, начав от последних до первых и постепенно усиливаясь с присоединением каждого воскрешенного поколения". Решаюсь здесь познакомить Вас с моей попыткой объяснения одной Евангельской притчи, которая меня смолоду еще смущала и все объяснения которой моим отцом, законоучителями и даже самим Великим в его книге "Философия общего дела" меня не удовлетворяли, не снимали, по-моему, с "Хозяина дома" Христовой притчи возможности обвинения Его (да простит мне Господь) в самодурстве. Вы уже догадались, конечно, о какой притче я говорю73. Я долго над ней думал, и вот что занесено в моей записной книге: "9 января 1910 года. От Матфея глава 20 ст. 1--16. Вчера после утренней молитвы я прочел эту главу и мне кажется, что стихи от 1 до 16 включительно ясно подтверждают правильность толкования Николаем Феодоровичем учения о воскрешении как деле, предназначенном Богом людям. И когда последние смертные люди, исполнив великий завет Бога, станут первыми бессмертными людьми, а первые смертные люди, общими усилиями и трудами, Промыслом Бога направляемым, станут последними бессмертными (будучи воскрешены, начав от последних до первых), то не ясно ли, что первые по жизни, ставшие бессмертными последними, не могут претендовать и обижаться на позванных к исполнению общего дела последними и ставших первыми вошедшими в бессмертие, в Царство Небесное. И безусловно прав и справедлив Хозяин дома, который вышел рано по утру нанять работников в виноградник Свой и, договорившись с работниками по динарию на день, рассчитавший всех по динарию, ибо динарий и есть -- бессмертие -- плата -- приз -- общего дела, указанного Богом всем людям. Дорогой Николай Павлович: может быть, это мое мудрование и ошибочно, пока я читал его только одному Владимиру Александровичу в бытность его у меня в прошлом январе, и он сказал, что можно и так мыслить, но мне было бы очень интересно знать мнение Ваше и мнение хотя бы одного какого-либо духовного лица из числа Вами уважаемых. У меня нет здесь таких знакомых духовных лиц, ибо непременное условие [получения этого мнения] -- их знакомство с "Философией Общего Дела", а у Вас в Верном наверно большинство знакомо с ней. Относительно общины я должен сказать, что я читал все, что написано в "Философии Общего Дела", но остаюсь при своем мнении. Сказано в Писании: по плодам их узнаете их. Либо эта община не та, каковой должна была бы быть, а Вы и Николай Феодорович говорите об общине идеальной идеальных людей, просвещенных истинным светом знания и сознательно стремящихся к указанной Богом Цели, но ведь таковой общины пока еще не существовало в действительности, это пока еще идея, либо эта община уже показала себя в истории и ни к чему кроме одичания людей не привела. В таком случае надо попытаться устроить ее по новому плану, плану П. А. Столыпина, путем создания отдельных культурных семей, ячеек, и затем уже их объединения в одной общей цели. Про помочи и толоки я тоже читал 74, но мне странно, что и Николай Феодорович, и Вы, нападая на города и горожан, как бы забываете, что обыденные храмы на Руси именно в городах и горожанами строились, а не в деревнях и селах, да и не могли строиться по самой простой причине, по недостатку в них людей и рук для однодневной постройки храма, а если, может быть, и строили часовенки, то, конечно, брали пример с горожан и города, а не обратно. В летописях, естественно, упоминается о постройках обыденных храмов в Москве, в Новгороде, в Вологде, а о деревнях не приходилось читать. <...> Общины крестьянские я видел в Тамбовской губернии, Козловском и в Липецком уездах и затем в Можайском Московской. Не знаю, что хуже. Это такое безобразие, что всего переворачивает при одном воспоминании. И разве эти дикари, продукт общинного быта, способны к восприятию великих идей? Чтобы пожелать вечной жизни, надо иметь представление о хорошей жизни, а тут старики и старухи молятся Богу о ниспослании им смерти как милости. Очень часто приходилось слышать: "Хоть бы Господь скорее прибрал". Общая старческая молитва общинников. И этим людям начать говорить о воскрешении отцов, сочтут за издевательство. А вот если перевести, что необходимо, Философию Общего Дела на английский и немецкий языки, то уверяю Вас, что там, в Англии, Америке и Германии найдется среди земледельцев неизмеримо больше людей, которые поймут и примут учение Великого, и им стремление воскресить предков будет доступно и не покажется издевательством. Нашим же общинникам единственная отрада -- в учении о Страшном Суде как единственном возможном удовлетворении их чувств поруганной на земле справедливости и мстительности, и надежде на рай, откуда они с лона (непременно с лона) Авраама будут, как бедный Лазарь, взирать на муки в аду богатых, притеснителей и грешников. А сверху все это припечатывается текстом утешающим: "Мне отмщение и Аз воздам" 75. А посему перефразируя Вас, я скажу: чтобы сохранить и развить все доброе, что заключается в человеческой душе, нужна культура и земли, и условий окружающей жизни, и самой души, и тогда только можно возвыситься до такой сознательности, на которую поднимает учение Великого. А для диких общинников оно -- бисер перед свиньями. <...>
Я очень заинтересован Вашей идеей об издании Алфавитного указателя. Это превосходная мысль. Это необходимо сделать. Необходимо также перевести первый том на английский и немецкий языки и издать второй том творений Великого, обеспечив его от возможной гибели в рукописном виде, от пожара ли в деревянной квартире Владимира Александровича, или Вашей от землетрясения. К сожалению, Владимир Александрович, который мог бы чудесно перевести на английский, а уж на немецкий тем более, не находит нужным этим заняться, а предпочитает пожинать лавры, читая какие-то лекции семинаристам по буддизму или занимаясь перепечаткой вторым изданием своей брошюры "Исповедь атеиста" ле-Дантека, которую он мне опять вчера прислал76. Конечно, это ему легче, чем издать 2-й том Великого. Скорблю, что не имею возможности оказать этому необходимейшему, по-моему, делу издания и переводу 1-го и 2-го томов самой примитивной поддержки, то есть денежной. Заметки в "Новом Времени" читал и возмущен был до глубины души77. И так же как и Вы, ждал опровержений и разъяснений Владимира Александровича, но увы, не дождался. А по-моему, это был его долг перед священной памятью Великого.