В этот день Магнолии суждено было впервые увидеть Гайлорда Равенеля -- элегантного бездельника, отлично сшитый костюм которого издали казался шикарным, а в действительности был уже сильно поношен. Обладая исключительным изяществом, он производил впечатление богатого человека. Только при ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что дорогое сукно его костюма потерто, на тонком полотне рубашки кое-где дырки, а шляпа -- красивая серая шляпа, надетая немного набок, -- довольно грязна. С палубы "Цветка Хлопка" его можно было принять за сына какого-нибудь богатого луизианского плантатора. В тот момент это был только промотавшийся игрок. Все его состояние заключалось в очаровательной тросточке с набалдашником из слоновой кости, с которой он ни за что не расстался бы, так как она была его талисманом и приносила ему счастье (правда, счастье временно изменило ему, но, как истый игрок, он верил, что в ближайшем будущем его ждет удача). Второю вещью, которой он дорожил, было кольцо с голубым бриллиантом.
Беда Гайлорда Равенеля заключалась не только в том, что он был без гроша. Через несколько часов он должен был покинуть Новый Орлеан, раки, креолки, розы и вино которого ему были очень по душе. Со всем этим ему надо было распрощаться, во-первых, потому что начальник полиции Нового Орлеана, Валлон, охваченный внезапным припадком добродетели, приказал всем профессиональным игрокам в течение двадцати четырех часов покинуть город, а во-вторых, потому что Гайлорд Равенель год тому назад совершил убийство.
Нет, это не было хладнокровное убийство или убийство в порыве бешенства -- инстинкт самозащиты заставил его спустить курок за секунду до того, как это неминуемо сделал бы его противник. Это было доказано, и суд оправдал его. Тем не менее суровые власти Нового Орлеана не желали терпеть его присутствия в городе. К вечеру он должен был уехать во что бы то ни стало.
Равенель вовсе не собирался в Новый Орлеан. Он занял свое место на "Леди Ли", не имея ни гроша в кармане, но полный самых радужных надежд. На пароходе он рассчитывал отыграться. К несчастью, он был слишком честным и слишком увлекающимся игроком. Кроме тросточки с набалдашником из слоновой кости, стоимость которой была невелика, он был еще владельцем, как выше упомянуто, дорогого кольца с большим бриллиантом голубоватой воды, которого он никогда не носил. Оно напоминало ему дни удачи в картах и -- что было гораздо существеннее -- представляло собой большую ценность, а следовательно могло его выручить в минуту крайнего невезения. На пароходе он шесть раз проигрывал это кольцо и шесть раз снова отыгрывал. Игра так увлекла его, что он не заметил, как проехал Начез, где собирался высадиться. Когда он опомнился, вдали уже светились огни Нового Орлеана. Он принужден был сойти.
На сходнях его остановил какой-то человек с глазами, блестящими как бусинки. В произнесенных шепотом словах, с которыми он обратился к Равенелю, как будто не было ничего враждебного.
-- Дайте срок! Ведь двадцать четыре часа еще не прошли, надеюсь?
-- Не обижайтесь, Гай, -- сказал его собеседник, зорко осматривая всех пассажиров, теснившихся на сходнях. -- Я просто предупредил вас, что могут выйти неприятности. Вы знаете Валлона.
Позднее, когда Гайлорд пришел к Валлону, тот сказал ему:
-- Прошу вас запомнить, Гай, что завтра вечером в этот самый час... -- Он многозначительно посмотрел на одежду Равенеля. -- Хотите сигару? -- спросил он.
Сигара эта была так же тонка, бледна и помята, как тот, кому он ее предлагал. Натянутые нервы Равенеля жаждали табака, однако взгляд его выразил презрение. Ни один человек, преследуемый судьбой и правосудием, не дерзнул бы так насмешливо поднять правую бровь, как это сделал в ту минуту Гайлорд Равенель.
-- Как вы называете этот предмет? -- спросил он.
Валлон посмотрел на то, что было у него в руках. Он не обладал слишком большой сообразительностью.
-- Сигарой, -- ответил он.
-- Вы оптимист! -- заявил Равенель.
Помахивай своей неизменной тросточкой, Гай спокойно вышел из кабинета начальника полиции.
Теперь он стоял на набережной Нового Орлеана, печально прислонившись к большому деревянному ящику. Гайлорду Равенелю было двадцать четыре года, он был красив, изящен, весел и немного жалок.
Он с некоторым удовольствием наблюдал за тем, как экипаж "Молли Эйбл" проталкивает плоскую, неуклюжую тушу "Цветка Хлопка" среди столпившихся в беспорядке пакетботов, барж, пароходов, буксиров и прогулочных яхт. Он перекинулся несколькими фразами с Шульци, в то время как тот с письмом в руке с нетерпением ждал, чтобы "Цветок Хлопка" был введен в док и поставлен на якорь. Равенелю не раз приходилось видеть плавучие театры на Миссисипи и Огайо, но он никогда не вступал в разговоры с актерами. Когда Шульци сообщил ему, что играет любовников, Равенель отнесся к этому скептически.
-- Любовников! -- воскликнул он, пренебрежительно рассматривая его морщинистый лоб, плохо выбритые щеки, тусклый взгляд и небрежный туалет.
Шульци, как бы извиняясь, пожал плечами:
-- Я знаю, что мало похож на любовника. Но я очень расстроен и только что выпил несколько рюмок виски. У нас в театре спиртные напитки строжайше запрещены. Я сейчас получил известие о том, что моя жена заболела и лежит в больнице.
Равенель постарался выразить ему сочувствие:
-- В Новом Орлеане?
-- Нет, в Литл-Роке, в Арканзасе. Я еду к ней. Это подлость с моей стороны. Но что поделаешь!
-- Что вы хотите этим сказать? -- спросил Равенель, слегка заинтересовавшись судьбой расстроенного актера.
-- Своим отъездом я очень подвожу театр. Без меня им будет очень трудно. Я...
В этот момент Шульци увидел, что "Цветок Хлопка" подошел к самой пристани, он замолчал и, даже не попрощавшись, сделал было несколько шагов в сторону парохода. Потом внезапно обернулся к Равенелю.
-- Случалось ли вам играть?
-- Играть?
-- Играть на сцене. Может быть, вы актер?
Равенель откинул свою красивую голову и разразился таким веселым смехом, на который еще десять минут тому назад он счел бы себя совершенно не способным.
-- Я? Актер? Я?..
Вдруг он перестал смеяться. На лице его появилось выражение задумчивости:
-- Да, конечно, да!
Он сощурился, посмотрел на Шульци и небрежно дотронулся элегантной тросточкой до кончика своего поношенного, но хорошо вычищенного сапога.
Никому не пришло бы в голову, что этот человек находится под надзором полиции.
Шульци отошел от Равенеля. Вскоре на смену ему явился сам капитан Хоукс.
-- Вы, кажется, актер? -- спросил он, не желая тратить время на предисловие.
Гайлорд Равенель поднял правую бровь и слегка склонил свой аристократический нос в сторону подвижного маленького капитана:
-- Я Гайлорд Равенель, из Теннесси. А вы кто такой?
-- Энди Хоукс, капитан и владелец плавучего театра "Цветок Хлопка" -- Энди указал пальцем на свои владения.
-- Вот как? -- с ледяной вежливостью отозвался Равенель, задержав на миг свой надменный взгляд на "Цветке Хлопка".
Капитан Энди вдруг пожалел о том, что судно его не отремонтировано и не выкрашено заново. От смущения он стал теребить бачки:
-- По-видимому, Парти ошиблась...
Равенель изумленно поднял брови.
-- Она сказала, что человек в дырявых башмаках...
Гайлорд Равенель посмотрел сначала на свои ноги, потом на суровую и тяжеловесную женскую фигуру, видневшуюся на передней палубе плавучего театра:
-- Эта... эта леди?
-- Моя жена, -- сказал Энди.
И, решив все же поставить точки над "и", продолжал:
-- От нас уходит любовник. Пятнадцать долларов в неделю и полный пансион. Все время новые места Шульци сказал, что вы сказали... я сказал... Парти сказала...
Безнадежно запутавшись, он остановился.
-- Должен ли я принять ваши слова за предложение принять... звание... любовника в... -- Равенель бросил уничтожающий взгляд на реку... -- в плавучем театре "Цветок Хлопка"?
-- Вот именно! -- смело подтвердил капитан Энди, которому пришло в голову, что тон и манеры молодого человека резко противоречат дырке на сапоге. Он знал, что никто не станет носить дырявые ботинки без необходимости.
-- Все время новые места, -- повторил он.
-- Я так много их видел! -- заметил Равенель.
Глаза его все еще были устремлены на "Цветок Хлопка". Но взгляд его вдруг стал внимательным. На верхней палубе появилась высокая, стройная фигурка в белом платье. Это была Магнолия. Перед тем как сойти на берег, ей вздумалось посмотреть с парохода на романтический город, который давно уже завоевал ее симпатии и в котором она побывала добрый десяток раз.
В этот вечер ей были обещаны два удовольствия ужин у Антуана и французский театр. Она не знала и десяти слов по-французски. Энди забыл почти все, чему его учили в детстве. Парти считала, что это язык греховодников, созданный специально для романов в желтой обложке. Но все трое предвкушали удовольствие, думая о предстоящем спектакле. К радости Энди примешивалась тоска по родине. Магнолии, как актрисе, интересно было посмотреть на игру других актрис. Парти надеялась, что в пьесе будут неприличные сцены, которые дадут ей возможность наворчаться всласть. Надо заметить, что надежды ее в этом направлении сбывались редко.
Увидев отца, Магнолия помахала ему шляпой которую держала в руках.
-- Это актриса вашей труппы? -- осведомился Гайлорд Равенель.
Лицо Энди сразу смягчилось и просияло:
-- Это моя дочь Магнолия.
-- Магнолия Магнол... Она актриса?
-- Ну разумеется! Она -- наша инженю. Партнерша любовника. Впрочем, если вы действительно актер, то должны знать это.
Внезапно сомнение охватило его.
-- Скажите, молодой человек... как вас зовут-то... ах да, Равенель. Скажите, Равенель, вы быстро усваиваете роли? Мы уезжаем сегодня вечером и завтра должны давать представление в Бану, Тэше... Вы быстро усваиваете роли?
-- Молниеносно! -- ответил Гайлорд Равенель.
Через пять минут он стоял на палубе "Цветка Хлопка", склонившись перед Магнолией, и не знал, проклинать ли ему злополучную дырку на башмаке, которой он стыдился, или благословлять ее за то, что она дала ему возможность познакомиться с этим прелестным созданием.
Гайлорд и Магнолия должны были полюбить друг друга. Это было неизбежно. Нет сомнения в том, что какие-то высшие силы способствовали их соединению. Без этого им никогда не удалось бы сломить враждебность Парти Энн. Обстоятельства как будто сговорились, чтобы сперва познакомить их, а потом предоставлять им случаи оставаться наедине. Красивый, таинственный, романтический незнакомец, каким был для Магнолии Гайлорд Равенель, сразу же по вступлении своем в труппу сделался героем нескольких драматических эпизодов, каждый из которых произвел сильное впечатление на юную актрису.
Никогда еще не случалось ей встречаться с людьми такого типа. В разношерстной актерской компании он держался одиноко и замкнуто. Привлекательность его признали все, за исключением Партиньи. Она могла бы тоже поддаться чарам этого обаятельного человека, если бы не поборола зарождавшуюся симпатию со всей энергией своей воинствующей натуры. Чувствуя ее враждебность, Равенель сделал попытку смягчить ее сердце, но получил такой явный и резкий отпор, что в первый раз в жизни усомнился в своем обаянии.
Гайлорд Равенель пользовался громадным успехом у женщин, но отнюдь не был негодяем. Это был хороший, но немного бесхарактерный человек. Он ухаживал за всеми женщинами, но не требовал от них ничего. Той решительной атаки, которой они ожидали от него, замирая от сладострастного трепета, он не предпринимал никогда. И большей частью они сами предлагали ему то, что так мужественно собирались защищать сначала.
Это был, в сущности, довольно необычный человек. Его мальчишеская веселость как бы противоречила изысканности его манер. Смелость уживалась в нем с застенчивостью. Он не был особенно умен. Да и к чему был ему ум? Во взгляде его была такая притягательная сила, что все и так считали его верхом совершенства.
Гайлорд Равенель, разумеется, не собирался навсегда остаться актером плавучего театра. Еще меньше предполагал он, что влюбится в Магнолию и женится на ней. Жизнь рядом с молодой девушкой и преграды, которые без устали строила между ними миссис Хоукс, раздули искорку, загоревшуюся в его душе, в целый костер.
Ему приходилось очень много работать. Учить роли любовников было совсем не легко. К тому же он был обязан чуть ли не ежедневно выступать в концертном отделении. Много времени занимали утренние и дневные репетиции. Через две недели после вступления в труппу Равенеля артисты "Цветка Хлопка" с удивлением заметили, что он мало-помалу превращается в режиссера. Он обладал большим артистическим чутьем увлекся сценой, хотел произвести впечатление на Энди Парти и Магнолию и смотрел на свое пребывание на "Цветке Хлопка" как на забавное приключение.
Спектакли "Цветка Хлопка" в Луизиане проходили с блестящим успехом. Особенно любовью публики пользовались Магнолия и Равенель. Он был молод, красив, своеобразен, романтичен. Она была стройна, женственна, пылка, прелестна. В те минуты, когда они были вдвоем на сцене, вымысел становился правдой. Переживаемые ими опасности и невзгоды вызывали в публике слезы, любовь их казалась свежим, благоуханным цветком. Слух о замечательных представлениях "Цветка Хлопка" распространялся каким-то таинственным образом от плантации к плантации, от города к городу от селения к селению. До сих пор избалованные жители Луизианы относились к появлению плавучего театра довольно равнодушно. Теперь спектакли проходили с аншлагом Капитан Энди ликовал. Партинью мучили мрачные предчувствия. Магнолия сияла. Нежная улыбка ее губ напоминала мягкий контур излучин Миссисипи. Все лицо ее светилось тем внутренним светом, которым было озарено когда-то лицо Джули. Блестящие глаза стали огромными. Казалось, она сразу расцвела. В этом не было ничего удивительного. Ей было восемнадцать лет. Она была прелестна. Она полюбила.
Вернувшись в Новый Орлеан, Энди застал там письмо от Шульци, безграмотное, жалобное, правдивое. Элли вышла из больницы, но была слаба и беспомощна. Он нашел временную работу -- какую именно, он не писал.
-- Наверное, сделался лакеем в каком-нибудь кабаке, -- предположила Парти.
О своих денежных делах и возвращении на "Цветок Хлопка". Шульци не сообщал ни слова. Тайком от жены капитан Энди послал ему двести долларов.
Вечером Энди, Парти и Док устроили военный совет. На Равенеля трудно было рассчитывать. Он сам дал понять капитану Энди, что согласен стать актером только на время, до возвращения Шульци.
-- Может быть мы просто не скажем ему, что Шульци не вернется? -- предложил Док.
-- Все равно узнает, -- заметил Энди.
-- Можно подумать, что на нем свет клином сошелся! -- сказала Парти Энн. -- Великий актер, тоже мне! Закатывает глаза и говорит глубоким голосом, а вместе с тем вечно возится с ногтями, точно женщина. Ручаюсь, что если бы вы порасспросили о нем в Новом Орлеане, то узнали бы какую-нибудь мерзость, хоть он и кичится тем, что его предки Равенели из Теннесси были когда-то губернаторами и похоронены в фамильном склепе. Это подозрительная личность.
-- Это лучший из любовников, когда бы то ни было игравших в плавучих театрах! К тому же я до сих пор не знал, что актер не имеет права держать в чистоте ногти!
-- Дело не в ногтях, а в другом! -- огрызнулась Парти. -- Я не выношу его. Болтун! Подлиза! Думает обвести вокруг пальца женщину моих лет Сосунок! Я справлюсь с дюжиной таких, как он.
Она пододвинулась к капитану Энди. Выражение страха и ревности появилось на ее лице.
-- Он заглядывается на Магнолию, уверяю тебя.
-- Был бы дураком, если бы не заглядывался.
-- Вы хотите сказать, Энди Хоукс, что позволите вашей собственной дочери выйти замуж за бродягу, у которого даже не было смены белья, когда вы подобрали его?
-- О женщина, -- воскликнул Энди, -- неужели ты считаешь, что мужчина обязан жениться на каждой девушке, которая приглянулась ему?
-- Обязан жениться капитан Хоукс! Обязан. Но чего может ждать девушка от отца который выражается так, да еще при посторонних!
-- Позвольте, миссис Хоукс... это вы меня считаете посторонним?! -- вмешался Док.
-- Вас, да... Хорошо! Держите его в своем театре. Только берегитесь! Кто предостерегал вас, что вы дождетесь неприятностей от этой чернокожей Джули? Вам, очевидно, не терпится, чтобы шериф опять появился на нашем пароходе! Подождите! Дайте мне только доехать до Нового Орлеана! Уж я наведу там справки. Да и Фрэнк не будет зевать!
-- При чем тут Фрэнк?
Получив столь очевидное доказательство мужской несообразительности, Парти Энн удалилась.
По возвращении из поездки по Луизиане "Цветок Хлопка" пробыл в Новом Орлеане одни сутки, не давая представления. В день прибытия Гайлорд Равенель с утра сошел на берег. Около сходней он опять встретил того субъекта который задержал его прошлый раз и перекинулся с ним несколькими фразами. Со стороны могло показаться что они вполне дружелюбно приветствуют друг друга.
-- Опять вы здесь, Гай? Мне сдается, вы никак не можете расстаться с тем местом, где...
-- Убирайтесь к черту! -- ответил Равенель.
В три часа дня Равенель снова направился к "Цветку Хлопка" Увидев его, субъект, с которым он говорил утром и который все еще слонялся по набережной, сохраняя таинственный вид, изумленно прикрыл глаза и снова широко открыл их, точно стараясь отогнать от себя привидение.
-- Черт возьми, Равенель, уж не обобрали ли вы банк?
Одетый во все новое, начиная с лакированных ботинок и кончая светло-серой шляпой, Равенель был образцом изящества. Сапоги, сделанные на заказ, были тонки и элегантны. Костюм из настоящего английского сукна великолепно сидел на нем. Тонкое белье сверкало белизной. Затейливая вышивка украшала скромную монограмму на уголке носового платка, торчавшего из верхнего кармашка костюма. Даже тросточка Равенеля, точно попав снова в привычную ей обстановку, выглядела как-то наряднее и новее. Получив первое вознаграждение за двухнедельное пребывание в плавучем театре и надеясь на дальнейшие заработки, Гайлорд Равенель, находясь близ Луизианы, послал по почте заказ Плумбриджу, единственному английскому портному в Новом Орлеане, и блестящий результат этого заказа был теперь налицо.
Равенель остановился около таинственного субъекта и сказал:
-- Выслушайте меня, Плоская Ступня. "Цветок Хлопка" причалил к пристани Нового Орлеана сегодня ровно в семь часов утра. Я сошел на берег в девять. Теперь три часа. Я имею право находиться на берегу до девяти часов утра завтрашнего дня. Если до тех пор я услышу от вас хоть одно оскорбительное замечание, пеняйте на себя.
Выслушав это заявление, Плоская Ступня с удивлением и даже некоторым восторгом уставился на Равенеля.
-- Клянусь честью, Равенель, ваш апломб поможет вам когда-нибудь добыть миллионы!
-- Ерунда! -- ответил Равенель, доставая из кармана прекрасную дорогую сигару. -- Не хотите ли закурить?
Он достал вторую.
-- А вот эту передайте, пожалуйста, Валлону. Ведь вы, вероятно, скоро пойдете к нему с докладом. Не забудьте сказать, что я рад случаю дать ему возможность хоть раз в жизни узнать вкус настоящей сигары.
Поднимаясь по сходням, Равенель столкнулся с миссис Хоукс и трагиком Фрэнком, которые отправлялись на берег. Галантность, с которой он уступил им дорогу, сделала бы честь любому Равенелю из Теннесси времен пудреных париков, атласных кафтанов и изящных шпаг.
Ни одна женщина не могла бы устоять против Равенеля в новом костюме, а миссис Хоукс была всего лишь женщиной.
-- Воплощенная любезность! -- заметила она.
Фрэнк, костюмы которого всегда отличались небрежностью, хотел было подтрунить над Равенелем, но осекся. Равенель решил воспользоваться удобным моментом и заговорил с миссис Хоукс:
-- Надеюсь, вы не слишком долго будете отсутствовать?
-- Почему это вы надеетесь? -- спросила Партинья.
-- Я льстил себя надеждой, что вы вместе с капитаном Хоуксом и мисс Магнолией окажете мне честь сперва пообедать со мной в городе, а после этого пойти в театр. Я знаю прелестный ресторанчик, где...
-- Посмотрим! -- ответила Парти.
Это был вежливый отказ. Положив таким образом конец разговору, она величественно продолжала свой путь в сопровождении удовлетворенного трагика.
Когда Равенель поднялся на пароход, капитан Энди сидел в маленьком помещении кассы на передней палубе, служившей входом в театр. Рядом с ним сидела Магнолия -- Магнолия, доступ к которой на сей раз не был прегражден материнскими крылами.
Она была одета по-праздничному. На ней было шелковое, песочного цвета платье с узким лифом и пышной юбкой. Соломенная шляпа с высокой тульей и широкими полями была отделана бархатной лентой придававшей особенный блеск се глазам, и темно-красными розами. От этих ярких цветов ее черные волосы казались еще чернее. В руках она держала зонтик и длинные шведские перчатки. Точь-в-точь картинка из модного журнала. В этом не было ничего удивительного. Платье ее и было точной копией костюма из последнего номера одного из них, костюма, который поразил ее своим изяществом.
Перед капитаном Энди лежали аккуратные, увесистые холщовые мешочки. Когда он передвигал их, они издавали приятный металлический звук. Рядом с ними были сложены пачки кредиток, заклеенные полоской белой бумаги. Вокруг всего этого великолепия выстроилась настоящая китайская стена из серебряных и никелевых монет. Сам Энди сильно смахивал на гнома из сказок братьев Гримм. Последняя поездка дала плавучему театру обильный улов.
-- Шестьсот пятьдесят, -- радостно подсчитывал капитан Энди, записывая цифры на клочке сероватой бумаги... -- и еще пятьдесят... это выходит семьсот, и двадцать пять... это выходит семьсот двадцать пять... и еще двадцать пять...
-- О папа! -- с нетерпением воскликнула Магнолия, глядя в окно на заманчиво раскинувшийся Новый Орлеан. -- Скоро четыре часа, а ты еще не переоделся и все считаешь деньги. Знаешь, мама ушла куда-то с этим противным Фрэнком. Я уверена, что она затеяла какую-нибудь гадость, уж очень у нее был довольный вид. Когда же мы выберемся отсюда? Ведь теперь мы не увидим Новый Орлеан до следующего года! Ты обещал, что мы поедем кататься к озеру Поншартр, а вечером пойдем в театр. Уже четыре часа! Какой кошмар!
Магнолия, артистка на амплуа инженю, мало отличалась от того ребенка, который когда-то закатывал истерики, чтобы добиться своего.
-- Подожди минутку, -- рассеянно пробормотал Энди. -- Не могу же я оставить деньги разбросанными на столе. Германский Национальный банк и так делает мне любезность, принимая мои вклады в любое время... Восемьсот и пятьдесят... восемьсот пятьдесят... девятьсот...
-- Какое мне дело до твоих денег! -- крикнула Магнолия, топнув ножкой. -- Это нечестно с твоей стороны! Ты же обещал! И я уже совсем готова!
-- Ах ты Господи, Нолли! Ты, кажется, собираешься идти по стопам твоей мамаши! Можно подумать...
-- О, как вы красивы! -- воскликнула Магнолия. Энди с удивлением поднял глаза. Она смотрела поверх его головы на кого-то, кто стоял в дверях. Энди резко крутанулся на своем вращающемся стуле. В дверях стоял, конечно, Равенель. Капитан Энди присвистнул, несомненно выражая восхищение.
-- О, как вы красивы! -- снова воскликнула Магнолия, захлопав в ладоши, как ребенок.
-- Вы еще красивей, мисс Магнолия! -- сказал Равенель.
Сделав несколько шагов вперед, он взял в свои руки правую ручку Магнолии и поцеловал ее. Магнолия недаром была дочерью галантного Энди и актрисой: она ничем не выказала своего удивления и ограничилась небрежным и грациозным кивком головы. Сам Энди не без удовольствия смотрел на высокую стройную фигуру, почтительно склонившуюся перед его дочерью. Но вдруг на лице его появилось выражение тревоги. Он вскочил со стула и стал взволнованно дергать свои бачки.
-- Постойте-ка, Равенель! Надеюсь, вы не бросаете нас? На вас чертовски шикарный костюм... Вы целуете руку Магнолии... Не значит ли это?
Равенель смахнул с рукава своего костюма несуществующую пылинку:
-- Это самый обыкновенный костюм, сэр. Я всегда одеваюсь так. Когда вы увидели меня впервые, дела мои были плохи. Явление временного характера. Может случиться со всяким джентльменом.
-- Разумеется! -- согласился капитан Энди. -- Разумеется! Просто я подумал, что вы собираетесь покинуть нас, и был очень встревожен. Не знаю, чем вы занимались до сих пор. Но вы рождены быть актером. Оставайтесь с нами. Я прибавлю вам жалованье. Вы будете получать двадцать...
Равенель покачал головой.
-- Двадцать пять!
Равенель опять покачал головой.
-- Тридцать долларов! Видит Бог, ни один актер-любовник не получает больше.
Движением своей красивой белой руки Равенель остановил его:
-- Не будем говорить о деньгах, капитан. Впрочем, если вы могли бы одолжить мне пятьдесят долларов... очень вам благодарен!.. Я хотел просить вас, миссис Хоукс, и мисс Магнолию оказать мне честь пообедать со мной сегодня в городе и поехать в театр. Я знаю прекрасный французский ресторан...
-- Папа! -- воскликнула Магнолия и, бросившись к маленькому капитану Энди, буквально окутала его шуршащим шелком и запахом нежных духов. Обхватив обеими руками шею отца, она прижалась своей нежной щечкой к его седеющей голове. Глаза ее сделались огромными. Не отрывая взгляда смотрела она на Равенеля.
-- Папа! -- повторила она.
Долгие годы сожительства с Парти Энн научили капитана Энди некоторой осторожности.
-- Твоя мама... -- начал было он нерешительно. Магнолия отскочила от него, бросилась к Равенелю и повисла на его руке. Ее прекрасные глаза были полны слез. Правая рука Равенеля легла на маленькую ручку, так доверчиво обхватившую его левую руку.
-- Он обещал мне! А вот теперь ему нужно считать эти противные деньги! Док, который должен был нас здесь встретить ровно в полдень, задержался в Батон-Руже! Мама ушла на берег! Мы собирались ехать на озеро Поншартр и обедать там! А он еще не переоделся! Скоро уже четыре часа!
-- Магнолия! -- воскликнул Энди и так вцепился в свои бачки, как будто хотел оторвать их.
Магнолия была в самом выгодном положении. Перед нею стояли двое мужчин, которые обожали ее и которых она обожала. Она решила подвергнуть испытанию их любовь. Выражение ее лица сделалось трагическим -- не настолько, однако, чтобы потерять хоть частичку своего очарования. Она повернулась к тому из них, который любил ее более глубоко и менее эгоистично:
-- Ты совсем не думаешь обо мне и о моем счастье. Ты вечно занят своим театром и деньгами. Разве я мало работаю весь год? Я имею право повеселиться. Ты должен исполнить свое обещание.
-- Я исполню его, Нолли. Мы поедем в город. Но твоя мама еще не вернулась. Войди в мое положение. Не мог же я предвидеть, что Док застрянет в Батон-Руже. Мы успеем и пообедать, и побывать в театре. Разумеется, от поездки к озеру...
Магнолия вскрикнула. Это был вопль отчаяния. Темные глаза умоляюще поднялись к Равенелю.
-- Именно о поездке-то я больше всего и мечтала. Я обожаю лошадей. Мне так редко приходится кататься в экипаже. В маленьких городишках всегда попадаются такие клячи! А здесь можно достать пару прекрасных, резвых, холеных лошадей с длинными шелковистыми хвостами, с раздувающимися ноздрями, упряжь их сверкает на солнце, а экипажи роскошны с мягкими подушками на сиденье!.. Мне так хотелось к озеру! Там можно было бы...
Она начинала заговариваться, но была по-прежнему обворожительна. С каждой минутой просьбы ее становились все убедительнее.
Равенель с трудом удерживался от безумного желания заключить ее в свои объятия.
-- Если вы доверяете мне, капитан, -- обратился он к окончательно подавленному Энди, -- я постараюсь привести в исполнение план, только что пришедший мне в голову. Я прекрасно знаю Новый Орлеан и меня... гм... хорошо знают в Новом Орлеане. Мисс Магнолия так мечтала об этой поездке! Я достану самый лучший выезд. Прекрасные гнедые рысаки. Вполне надежные.
Магнолия по-детски взвизгнула от восторга.
-- Разрешите нам прокатиться к озеру, капитан Хоукс! -- продолжал Равенель. -- Если вам угодно, мы можем пригласить с собой миссис Минс или миссис Сопер...
-- Ну уж нет! -- решительно возразила Магнолия.
-- Мы встретимся с вами и с миссис Хоукс в ресторане Антуана.
-- Ну, папа! -- воскликнула Магнолия. -- Ну, папочка!
-- Твоя мама... -- снова начал Энди. Груда несосчитанных денег все еще лежала на столе. Надо было на что-нибудь решиться. Капитан Энди подошел к окну и осмотрел набережную и ближайшую улицу:
-- Не знаю, куда она девалась...
Он отвернулся от окна и беспомощно посмотрел на юную парочку, стоявшую перед ним. При виде их -- таких молодых, красивых, радостных и взволнованных -- романтическое сердце капитана Энди растаяло. Магнолия была так мила в своем праздничном наряде! Равенель -- так элегантен в новом костюме!
-- Ну что же, по-моему, в этом нет ничего предосудительного. В половине седьмого мы с мамой будем ждать вас в ресторане Антуана.
Капитан Энди напрасно условливался о встрече. Магнолию с Равенелем уже сдуло из кассы. Казалось, ветер подхватил их и на невидимых крыльях вынес из тесной комнатки и затем, пролетев вместе с ними по сходням, бережно поставил их на набережную. Дальше они пошли сами Плоская Ступня почти благожелательно посмотрел им вслед.
Энди вернулся к письменному столу и снова принялся за работу. Пробило четыре часа, потом половина пятого. Карандаш капитана без устали выводил столбцы цифр. Сборы за эту поездку были, как никогда высоки.
-- Этот Равенель -- настоящий клад. И такой славный малый! Тридцать долларов -- это совсем недорого.
Но что это? Господи Боже! Послышался ужасный крик. В тот самый момент, когда капитан Энди дошел в своих подсчетах до тысячи трехсот долларов, кто-то стремительно пронесся по сходням и вихрем влетел в комнату. Чья-то рука неистово впилась в его плечо и повернула к себе, заставив жалобно заскрипеть крутящийся стул. Перед ним стояла Парти Энн. Шляпа ее сбилась набок, грудь взволнованно вздымалась, глаза были вытаращены, рот искривился.
-- На берегу канала! -- тихонько взвизгнула она. По-видимому, крик, который она собиралась издать, застрял у нее в горле. По крайней мере, сдавленный визг ее прозвучал в высшей степени неестественно. -- На берегу канала! Вдвоем... собственными глазами... в эки... ки... ки...
Партинья упала на стул. Она, казалось, обезумела. Энди не на шутку встревожился. В эту минуту перед окном кассы мелькнула высокая, неуклюжая фигура трагика Фрэнка. Он остановился в дверях и каким-то странным взглядом посмотрел на Парти. Дыхание его было прерывисто, он казался очень взволнованным.
-- Она убежала от меня, -- пояснил он Энди. -- Увидев, как они проезжают в экипаже, миссис Хоукс бросилась от меня к ним. Бегом! Бросилась догонять их. Весь Новый Орлеан решил, наверное, что она сошла с ума. Я хотел было подойти к ней, но она опять убежала, но на этот раз по направлению к пристани. Женщина ее возраста! За кого вы меня принимаете, скажите на милость?
Но Парти не слушала его. Он не существовал для нее. Лицо ее было белее мела.
-- Он убийца! -- прохрипела она.
Терпенье Энди, испытываемое целый день, наконец лопнуло.
-- Да что с тобой? Может быть, ты в самом деле спятила? Кто убийца? Фрэнк, что ли? Кого он убил? Я, например, с удовольствием убил бы сейчас вас обоих за то, что вы, как безумные, ворвались ко мне, мешаете мне заниматься делом и перевернули все вверх дном. Здесь касса, а не сумасшедший дом!
Дрожа с головы до ног, Парти Энн Хоукс выпрямилась во весь свой высокий рост. Когда она заговорила, голос ее звучал взволнованно, но твердо:
-- Слушай же, ты, глупец! Я попыталась было узнать что-нибудь от того субъекта, который вечно торчит на набережной и с которым разговаривал сегодня утром Равенель. Он не захотел отвечать на мои расспросы и посоветовал мне обратиться к начальнику полиции. Я исполнила его совет. Я пошла к начальнику полиции. Он оказался настоящим джентльменом. Так вот, он совершил убийство.
-- Начальник полиции! Убийство! Кого же он убил?
-- Нет! -- крикнула Парти. -- Не начальник полиции! Равенель! Он убил!
-- О Боже! Когда? Кого?
Энди вскочил. Может быть, Магнолия нуждается в его помощи!
-- Год тому назад. Год тому назад, в этом самом городе.
У Энди отлегло от сердца. Но испуг был слишком сильным, и он пришел в бешенство.
-- Его за это не повесили, правда?
-- Кого не повесили? -- переспросила Парти.
-- Кого? Равенеля! Не повесили же его!
-- Конечно, нет. Ты же сам знаешь, что он гуляет на свободе. Он сказал, что убил защищ...
-- Вот как! Убийцу отпустили на все четыре стороны! Значит, он и не преступник вовсе. Убил потому, что должен был убить, вот и все.
-- Вот и все, по-вашему? Нет, капитан Хоукс! Далеко не все. В эту самую минуту твоя единственная дочь едет в экипаже вдвоем с убийцей! Я видела их своими собственными глазами! В то время как я старалась все разузнать и предотвратить надвигающуюся опасность... за моей спиной... она... с ним! Это дело твоих рук! Твоя единственная дочь... среди бела дня... при всем честном народе... с убийцей!..
-- Поди ты к черту! -- неожиданно взвизгнул капитан Энди. В минуты бешенства в голосе его появлялись необычайно высокие ноты. -- Да будет вам известно, миссис Хоукс, что я тоже совершил убийство! Да-с! Мне было тогда девятнадцать лет. И это нисколько не помешало мне быть в течение двадцати пяти лет одним из самых уважаемых людей на реке!.. Вот вам! И если вам уж так хочется говорить об уб...
Партинья Энн Хоукс больше не слышала мужа. Она упала в обморок. Это был первый обморок в ее жизни.