Около половины мая, когда трава уже значительно подымается в лугах, однажды вечером, при вечернем рапорте, приказчик объявил мне, что у нас на лугу свежие следы конские.
-- Надо, -- прибавил он, -- взять кого-нибудь верхом и часу в первом ночи изъехать в луг.
-- Хорошо. Возьми кого-нибудь из кучеров. На другое утро, увидав его, спрашиваю:
-- Ну что, были в эту ночь?
-- Помилуйте, да мы с кучером Ефимом сели в полночь на лошадей -- да в луг. Только что поднялись на пригорок, глядим, а на нашем лугу человек десять з--ских и к--ских мужиков запустили табун лошадей в сорок. Мы к ним. "Что ж это вы, ребята, делаете?" -- говорю я им. Они на нас. Тут по голосу я узнал нашего прошлогоднего работника Ивана, да и говорю ему: "Как же тебе не стыдно, Иван, на такие дела пускаться?" Ну, он немного и того -- будто поедался. А те, з--ские, ко мне, кричат: "Бей их! Мы вас отучим по ночам шляться. Вяжи их, ребята!" Ефим видит, дело плохо, повернул лошадь да прочь. А я соскочил с лошади, да и говорю: "Ну, коли вы разбойники, вяжите меня". Тут уж Иван стал их уговаривать, и согнали лошадей. Пуще всех Фомка з--ский озорничал. Я ему сегодня стал на меже говорить, а он мне: "Чего ты? Я тебя и в глаза не видал".
Однако становой допросил Ивана, уличил и наказал Фомку в пример другим, -- и потрава лугу из систематической превратилась, по крайней мере, в эпизодическую. О мелких, тем не менее в совокупности весьма ощутительных потравах я говорил уже столько, что не хочу дальнейшим о них воспоминанием тревожить себя и докучать читателю.