Когда Меншиков, оставив перевязочный пункт, спустился с горы по Севастопольскому шоссе и повернул к нашему правому флангу, первое, что встретилось ему, была вышедшая из боя оправлявшаяся батарея. Несколько далее князь увидел морской батальон, который [214] хотя и стоял за холмом, но не мог укрыться от навесно летевших штуцерных пуль. По подгорью валялись убитые, ползали раненые. Видно было, как егеря-казанцы, только что отброшенные сильным огнем, ретировались поодиночке, хотя князь Горчаков насильно гнал их снова, в штыки. На месте, где раньше была ставка князя, теперь одолевали штуцерные пули. Князь подъехал к четырем легким орудиям, которые готовились сняться с передков, и спросил: "Кто велел?" Офицер пробормотал что-то в ответ, скомандовал: "С передков!" -- и тотчас же начал пальбу батальным огнем.
Правее была видна еще группа владимирцев, которая, стреляя, подавалась вперед и потом отступала под градом штуцерных пуль. Ехавший с Меншиковым исправлявший должность начальника штаба Вунш был контужен в живот. Меншиков увидел стрелков Бородинского полка, которые, повернувшись лицом к левому флангу, вели с кем-то оживленную перестрелку.
Князь обратился к Панаеву:
-- Поезжай, братец, к морскому батальону и спроси, нет ли там у них подзорной трубы. Свою я оставил... Кажется, Бородинский полк стреляет по своим! Понять не могу, как могли туда попасть англичане или французы!
Панаев подскакал к морякам, соскочил с лошади и добыл трубу.
Князь посмотрел в трубу, но густой дым не позволял разобрать, в чем дело, В это время прискакал с левого фланга один офицер с известием, что неприятель нас оттесняет, потом другой, сообщивший, наоборот, что мы держимся хорошо.
Меншиков отправил своего ординарца Стеценко к командиру Бородинского полка Шалюте-Веревкину.
Стеценко подъехал к полку и, не ища полковника, крикнул солдатам:
-- Не в своих ли, ребята, стреляете?
-- Какое в своих, ваше благородие, посмотрите, как строчат!
Стеценко стал присматриваться и, несмотря на густой дым, увидел неприятеля, который осыпал наш полк пулями.
Меншиков не удовольствовался донесением Стеценко и прискакал сам.
-- Полковой командир, ваши стрелки стреляют по своим, -- сказал князь. [215]
-- Ваша светлость, мои штуцерные стреляют в неприятельскую конницу, переправившуюся через Алму.
Конница, о которой говорил полковник, была свита лорда Раглана, но наши пули едва достигали туда.
-- Неужели наш левый фланг отступает? -- спросил князь.
Никто, понятно, не дал ответа.
Проехав несколько далее, Меншиков встретил Горчакова, пешком, в изорванной шинели,
-- Что с вами, князь? -- спросил он. Горчаков только махнул рукой.
-- Я сам водил в штыки, шинель моя в шести местах прострелена, вот посмотрите. Лошадь убита гранатой. Что будете делать? Не идут люди в штыки! Казанцев я уже пробовал гнать угрозами, но люди не идут, не помогают ни угрозы, ни плеть, ни фухтеля! Плеть избил, полу саблю сломал, двух лошадей потерял, всю шинель мне пулями изрешетили -- напрасно! Казанцы разбрелись и при отступлении -- более двух третей -- поражены в спины!
Должно быть, падение с лошади отшибло у князя Горчакова память. О владимирцах он даже не вспомнил и апатично сел на предложенную ему кем-то лошадь.