Человѣчество вселенной.
I. Обитатели другихъ міровъ.
Послѣ величественнаго обзора звѣздной вселенной и безчисленныхъ ея твореній, мы займемся менѣе важными разсужденіями о предметахъ, болѣе близкихъ къ обыкновеннымъ изысканіямъ, нежели возвышенное созерцаніе неба. Они составятъ естественный переходъ отъ естественно-исторической части къ философской, которою окончится наше сочиненіе. Вмѣстѣ съ тѣмъ они успокоятъ духъ послѣ его странствованіи по невыразимымъ міровымъ пространствамъ и подготовятъ къ нравственнымъ выводамъ нашего ученія.
Мы намѣрены сообщить, что сказано о природѣ, образѣ существованія и способностяхъ обитателей другихъ міровъ, и то, что можно сказать въ этомъ отношеніи послѣ обдуманнаго сужденія. Съ давнихъ временъ люди другихъ планетъ составляютъ трудный вопросъ, представлявшійся философомъ и мечтателямъ; съ давнихъ временъ эти люди безпокоятъ нашъ испытующій умъ, не подавая ключа къ постиженію таинственнаго своего существованія. Впрочемъ, этотъ вопросъ, при всей своей загадочности, именно по своей таинственности, привлекъ на себя вниманіе и любопытство весьма многихъ. Оттого намъ надобно ближе разсмотрѣть его, и если не удастся намъ вполнѣ рѣшать загадки, наши слова послужатъ по крайней мѣрѣ къ тому, чтобы охранить слишкомъ поспѣшные умы отъ несвоевременныхъ рѣшеній.
Пламенная любознательность, которая усиливаетъ въ насъ стремленіе раскрыть сокровенныя вещи и, такъ сказать, отдаленное сочувствіе, пробуждающееся, когда мы мысленно переносимся на другія земли міроваго пространства, эта любознательность была бы превосходно увѣнчана, если бы намъ удалось имѣть сообщеніе съ обитателями неизвѣстныхъ сферъ. Если бы мы сколько-нибудь имѣли основанія надѣяться, при усовершенствованіи оптики, когда-либо достигнуть того, чтобы осмотрѣть вблизи тамошнія поля, заселенныя другими существами, города, построенные не такими руками какъ наши, то это было бы превосходною наградою за усилія наблюдателей и труды философовъ. При настоящемъ состояніи нашихъ знаній тщеславно и ребячески предаваться такимъ надеждамъ, и наши правнуки должны будутъ считать себя счастливыми, если успѣхи науки даруютъ имъ преимущество, отдернувъ завѣсу, скрывающую отъ насъ даль.
Во всемъ, что писали о возможныхъ средствахъ для физическаго соединенія съ другими мірами, во всемъ, что въ астрономическихъ предположеніяхъ придумано о свойствахъ обитателей міроваго пространства, во всемъ, что говорили относительно природы и людей, живущихъ на другихъ планетахъ, нѣтъ ни одного научнаго даннаго, нѣтъ ничего достовѣрнаго. Это весьма понятно. Мы не имѣемъ твердой точки опоры для нашихъ предположеній, потому что порывы воображенія проносятся только по колеблющейся области возможнаго или не болѣе какъ вѣроятнаго. На такихъ основаніяхъ можно строить воздушные замки, которые однако уносятся вѣтромъ такъ же легко, какъ возводятся. Къ счастію, изобрѣтатели такихъ теорій придаютъ имъ только дѣйствительную ихъ цѣну и представляютъ намъ въ видѣ романовъ, не содержащихъ ничего научнаго, кромѣ основной мысли ихъ поэтическаго произведенія.
Почтенный физикъ Брандесъ сдѣлалъ предложеніе, для установленія сообщенія съ лунными жителями, основанное на мысли, что всякое разумное существо, какую бы оно не имѣло организацію, должно обладать геометрическими понятіями, потому что они не зависятъ отъ внѣшнихъ данныхъ условій, но проистекаютъ вообще изъ разума. Это предложеніе заключается въ слѣдующемъ: на тропической равнинѣ, годной для разработки и по возможности одинаковаго свойства, надобно заложить большую плантацію, которая при осмотрѣ сверху представляется геометрическою фигурою, по возможности рѣзко отдѣляющеюся отъ окрестностей. Если эта фигура довольно велика, чтобы быть замѣченною предполагаемыми обитателями Луны, то послѣдніе, вѣроятно, угадаютъ наше намѣреніе, и безъ сомнѣнія, придумаютъ отвѣтъ подобнаго же рода. Расходы не пропали бы, еслибы начатая нами корреспонденція и осталась безъ отвѣта. Даже отрицательный результатъ заслуживалъ бы вниманія; мы знали бы по крайней мѣрѣ, что тамъ нѣтъ существъ, которыя могутъ понимать и отвѣчать намъ такимъ же образомъ. Медлеръ, знаменитый своими изслѣдованіями Луны, но случаю описанія ея поверхности, говоритъ относительно возможности видѣть лунныхъ жителей или корреспонденціи съ ними: "Вообще весьма вѣроятно, что не одна луна, но и всякое міровое тѣло обитаемо, потому что, съ одной стороны, мы не видимъ причины, отчего Земля имѣла бы исключительное необыкновенное предпочтеніе, и съ другой стороны, отъ премудрости Творца можно ожидать, что всѣ его творенія устроены соотвѣтственно высочайшей цѣли. Гдѣ мы находимъ устройство, дѣлающее обитаніе возможнымъ, мы должны предполагать дѣйствительное обитаніе и быть увѣренными, что всякое міровое тѣло снабжено обитателями, которые соотвѣтствуютъ природному его свойству и могутъ наслаждаться на немъ жизнью. Этимъ, болѣе нравственнымъ, нежели астрономическимъ отвѣтомъ мы довольствуемся весьма неохотно: намъ хочется имѣть невозможности спеціальное знаніе организмовъ, образа жизни, физическихъ и умственныхъ способностей обитателей чуждыхъ міровъ. Особенно относительно Луны, сравнительно столь близкой къ намъ, мы считаемъ себя въ правѣ, при безпрерывно возрастающей силѣ искусственныхъ орудій зрѣнія, увидѣть когда-нибудь ея обитателей, и даже весьма серіозно помышляли корреспондировать съ ними или даже имѣть личное съ ними сообщеніе. Различныя остроумныя предложенія для выполненія этой мысли убѣждаютъ, что отъ этого дѣла вовсе не думаютъ отказаться Мы не можемъ рѣшить, осуществится ли се временемъ которая-нибудь изъ этихъ надеждъ; вѣроятно нѣтъ. По крайней мѣрѣ тѣ, которые ожидаютъ все отъ усиленія зрительныхъ приборовъ, забываютъ, что болѣе огромный приборъ не въ состояніи устранить другихъ затрудненій, зависящихъ преимущественно отъ земной атмосферы и суточныхъ движеній нашей планеты, и что, по мѣрѣ увеличенія прибора, эти затрудненія возрастаютъ и вообще, что дальнѣйшее увеличеніе полезно только въ томъ случаѣ, когда въ той же мѣрѣ возрастаетъ ясность видимаго. Уже при большихъ, употребляемыхъ нынѣ зрительныхъ трубахъ обнаруживаются трудности въ высокой степени, такъ что полною ихъ силою можно пользоваться рѣдко и не для разсматриванія всѣхъ предметовъ. Именно, Луна относится къ предметамъ, которые не очень выгодно разсматривать при сильнѣйшемъ увеличеніи. Если бы и удалось при увеличеніи въ тысячу разъ производить хорошія наблюденія Луны, то предметы на ея поверхности представились бы намъ не лучше какъ невооруженному глазу на разстояніи 50 миль; но даже самое острое зрѣніе не въ состояніи различить человѣка, лошадь и тому подобное на разстояніи одной мили. Можетъ быть, удастся найти строенія, прослѣдить движеніе войскъ и тому подобное? Но и этого нельзя ожидать. Если бы намъ удалось замѣтить архитектурныя произведенія, величиною въ пирамиду Хеопса или церковь Св. Петра въ видѣ крошечной точки, чего, можетъ быть, мы въ правъ надѣяться, кто пояснитъ намъ эту точку? Малѣйшіе предметы, которыхъ форму можно распознать нѣсколько ясно, все еще должны имѣть длину и ширину отъ 4 до 6 тысячъ футовъ и быть соотвѣтственной весьма значительной высоты, чтобы отличить ихъ отъ окружающихъ предметовъ. Нельзя сомнѣваться, что границы ясности будутъ увеличиваться гораздо медленнѣе, чѣмъ оптическая сила увеличенія зрительныхъ трубъ "Многіе, обдумывая свойства луны, станутъ сомнѣваться, что вообще на ней могутъ существовать живыя творенія. Впрочемъ, такое сомнѣніе было бы столь же справедливо, какъ мнѣніе рыбы, отрицающей обитаемость сухаго материка." Дѣйствительно, болѣе точныя свѣдѣнія о поверхности луны, которую мы знаемъ лучше другихъ планетъ, подали поводъ къ тому, что о лунныхъ жителяхъ составляли меньше предположеній, нежели объ обитателяхъ другихъ планетныхъ міровъ.
Сколько мнѣній высказано о населеніи звѣздъ вообще и сколько существъ придумали на мірахъ нашей солнечной системы! Одни были ослѣплены очаровательною картиною древней миѳологіи или таинственнымъ значеніемъ астрологическихъ небесныхъ фигуръ, другіе же какою-нибудь ошибочною мыслью или стѣснительнымъ ограниченіемъ системъ. Существовали также мечтатели, которые создавали, всякій по своему желанію и образу мыслей, оживленные міры небеснаго пространства. Лунные романы, основанные на философской идеѣ, какъ Сирано-де-Бержерака, или поэтическія произведенія, въ защиту хорошаго и полезнаго, могутъ сдѣлаться важнымъ, а иногда даже очень цѣннымъ по своимъ послѣдствіямъ. Во всякомъ случаѣ, строить теорію на пустыхъ мечтахъ можно дозволить только писателямъ сказокъ. Тѣмъ не менѣе такія воззрѣнія замѣчательны и возбуждаютъ нашъ интересъ.
Многія научныя мысли, а въ томъ числѣ и идеи многочисленности міровъ, представляютъ романтическую сторону весьма пріятною для нашего воображенія, и когда мы поддались болѣзненной или причудливой наклонности, которая увлекаетъ насъ всѣхъ къ неопредѣленнымъ областямъ неизвѣстнаго, то мы сдѣлали первый шагъ къ ошибкѣ. Мы приведемъ нѣсколько пустыхъ теорій, пробужденныхъ научными мыслями; онѣ представляютъ исторію отважныхъ утвержденій о планетномъ человѣкѣ, опирающихся на предположеніяхъ. Сперва разскажемъ случай изъ путешествія Александра Гумбольдта.
Этотъ знаменитый ученый обращаетъ въ своемъ Космосѣ вниманіе на то, что географическое предположеніе Лесби о земномъ шарѣ, который онъ считаетъ пустымъ, падало поводъ людямъ, незнакомымъ съ наукою, предаться фантастическимъ воззрѣніямъ. Мысль Лесби не только почли положительнымъ фактомъ, но даже населили пустоту шара различными существами и полагали, что тамъ вращаются двѣ лучезарныя звѣзды, Плутонъ и Прозерпина,-- имена, весьма приличныя къ предполагаемымъ условіямъ! Говорили даже, что подъ 82о широты есть отверзтіе, сквозь которое жители поверхности Земли могутъ спускаться въ ея внутренность. Еще болѣе, Гумбольдта и его спутника, Гумфри Деви, капитанъ Симмесъ безпрерывно и публично просилъ предпринять туда путешествіе, чтобы спуститься во внутренность Земли! Эта мысль походитъ на разсказы, которыми насъ пугали въ дѣтствѣ, именно о чертовомъ колодцѣ и объ отверзтіи въ угасшемъ жерлѣ, черезъ которое можно проникнуть въ преисподнюю.
Упомянемъ объ оригинальномъ причудливомъ объясненіи монаха о происхожденіи вращенія Земли, которое мы находимъ въ сочиненіи Сирано. По его теоріи, пламя вулкановъ не болѣе какъ адскій огонь, прорывающійся сквозь отдушины въ Землѣ, а ея внутренность состоитъ изъ очага. Проклятые стараются, но возможности, удалиться отъ мѣста мученій и даже совсѣмъ убѣжать; огромными массами они собираются на нижнюю поверхность твердой коры, образующей верхній слой земли, и уцѣпляются въ нее. Тѣснясь на внутренней поверхности этого слоя, проклятые приводятъ Землю въ движеніе такимъ же образомъ, какъ бѣлки вращаютъ колесо въ своей клѣткѣ.
Если бы предметъ не былъ серіозенъ, при такомъ шуточномъ объясненіи нельзя было бы воздержаться отъ хохота.
Къ этимъ романтическимъ выдумкамъ можно присоединить не менѣе фантастическое твореніе одного нѣмецкаго писателя. Разсказчикъ сообщаетъ путешествіе къ средоточію Земли Герой разсказа однажды свергается, во время путешествія, въ пропасть, проникающую во внутренность Земли. Падая все далѣе, онъ достигаетъ планеты Назара, занимающей середину внутренней области и обитаемой одними деревьями. Онъ подробно описываетъ обычаи, нравы и общественное состояніе величественныхъ кедровъ, незыблемыхъ дубовъ и красивыхъ миртъ, и свое изгнаніе на первомъ спутникѣ этой внутренней земли, который называется Мартини и обитаемъ обезьянами; затѣмъ онъ говоритъ о своемъ путешествіи на трехъ другихъ спутниковъ: Гармонику, заселенную живыми музыкальными инструментами, Мезендоръ, гдѣ царствуетъ Слонъ X и Каму, гдѣ существуютъ люди, довольно похожіе на насъ, и т. д.
Объ этой неисчерпаемой темѣ труднѣе молчать, нежели говорить, и подобными разсказами легко можно было бы поддерживать вниманіе слушателей въ теченіе нѣсколькихъ часовъ. По этому случаю мы вспоминаемъ о приключеніяхъ воздухоплавателя Пфаала, который, по донесенію Эдгарда Поэ, совершилъ большое интересное путешествіе въ область луны. Помощью легкаго и плотнаго воздушнаго шара съ пріемникомъ для воздуха, годнаго для дыханія, путешественникъ въ 19 дней прибылъ изъ Роттердама на луну, добросовѣстно записывалъ всѣ событія своего странствованія, отмѣтилъ метеорологическія явленія, которыя однако рѣдко имѣлъ случаи производить на пути, различный видъ Земли по мѣрѣ удаленія отъ нея, и въ заключеніе говоритъ о своемъ изумленіи, когда, по прибытіи на луну, увидѣлъ крошечныхъ людей со странными привычками, обычаями и нравами. Обо всемъ этомъ можно убѣдиться по документу, который одинъ обитатель луны вручилъ 30 Февраля 1830 года бургомистру Супербу Фанъ Ундердуку.
Кто не помнитъ о шумѣ, который надѣлало небольшое сочиненіе, появившееся въ послѣднихъ мѣсяцахъ 1835 года подъ ложнымъ именемъ Гершеля сына, гдѣ дерзко разсказывали величайшія глупости о лунѣ? Но выдуманному донесенію, напечатанному въ одной американской газетѣ, И. Гершель, отправленный на Мысъ Доброй Надежды для астрономическихъ наблюденій, увидѣлъ на лунѣ очаровательное зрѣлище, которое, по собственнымъ словамъ автора, не наименовавшаго себя, самымъ искуснымъ перомъ въ прозѣ не можетъ быть описано какъ слѣдуетъ, и "только воображеніе, на крыльяхъ поэзіи, въ состояніи представить сравненія, чтобы дать понятіе о возвышенности ландшафта, гдѣ темныя бегемотныя скалы, валами выдаются въ воздухѣ надъ крутизнами пропастей; лѣса, кажется, простираются посреди воздуха." Великолѣпные амфитеатры мелкихъ и крупныхъ холмовъ блестѣли на солнцѣ тысячами рубиновъ: ручьи серебристаго цвѣта стекали со скалъ; желтые склоны чистаго золота тѣснились сѣтью въ видѣ вѣтвей на горизонтальномъ слоѣ скалъ, и были окружены зеленѣющимъ горнымъ лѣсомъ; овцы съ рогами, бѣлыми какъ слоновья кость, паслись на лугахъ съ антилопами и зебрами. Водяныя птицы въ огромномъ числѣ плавали по озерамъ. Лунные люди представляли родъ окрыленныхъ существъ. "Они были вышиною около 4 футовъ, и все ихъ тѣло, исключая лица, было покрыто короткими гладкими волосами мѣднаго цвѣта, а крылья состояли у нихъ изъ тонкой упругой голой перепонки, которая сзади свертывалась и опускалась отъ плеча до икръ." Эти крылья были очень велики, когда ихъ распускали, и по своему строенію походили на крылья летучихъ мышей. Эти люди, бесѣдуя, порхали отъ холма къ холму и т. д. Всѣ эти чудеса представлялись какъ на разстояніи въ нѣсколько сотъ футовъ.
Шумъ, который надѣлало это сказочное донесеніе, побудилъ Араго, въ засѣданіи 2 ноября 1835 года, отвергнуть, отъ имени Института, это описаніе, какъ мистификацію. Кстати замѣтимъ, что въ публикѣ распространилось ложное мнѣніе, будто грубая сказка эта сплетена бывшимъ членомъ парижской обсерваторіи, между тѣмъ какъ въ дѣйствительности, по всей вѣроятности, лунную сказку, носящую очевидные признаки невозможнаго, изобрѣлъ американецъ Локъ.
Не смотря на занимательность исторіи научнаго романа, мы не станемъ разсматривать нашъ предметъ далѣе по этому направленію. Такое отклоненіе въ самомъ дѣлѣ не соотвѣтствуетъ духу нашего сочиненія. Станутъ ли однако удивляться, если мы скажемъ, что во всемъ томъ, что придумали объ обитателяхъ планетъ, собственно говоря, нѣтъ ничего серіознѣе этихъ невѣроятныхъ разсказовъ? Объ этомъ можно судить, обращая вниманіе на описаніе самыхъ теорій, касающихся этого предмета.
Мы начнемъ съ одного изъ первыхъ философовъ и глубочайшихъ мыслителей.
Отецъ нѣмецкой философіи, Эмануилъ Кантъ, утверждаетъ, въ своей Общей естественной исторіи и теоріи міра (1755 года): "Вещество, изъ котораго состоятъ обитатели различныхъ планетъ и даже животныя и растенія, должно быть вообще тѣмъ легче и тоньше, и упругость волоконъ, вмѣстѣ съ благопріятнымъ строеніемъ тѣла, тѣмъ совершеннѣе, чѣмъ дальше они находятся отъ солнца. Далѣе: "Мы болѣе чѣмъ съ вѣроятностью можемъ полагать, что превосходство мыслящихъ существъ, быстрота ихъ соображеній, ясность и живость пониманія, пріобрѣтаемаго внѣшними впечатлѣніями, способность соединять понятія и наконецъ ловкость исполненія, словомъ, ихъ совершенство во всемъ объемѣ подлежитъ опредѣленному правилу, по которому они тѣмъ превосходнѣе и совершеннѣе, чѣмъ дальше ихъ мѣстопребыванія отъ солнца." Далѣе: "Мы не хотимъ распространять это предположеніе далѣе границъ, положенныхъ физическимъ изложеніемъ, и еще разъ упомянемъ о вышеприведенной аналогіи, что совершенство духовнаго, какъ и матеріальнаго міра на планетахъ, отъ Меркурія до Сатурна, или можетъ быть еще дальше (если существуютъ еще другія планеты) представляютъ вѣрный рядъ возрастанія и совершенствованія, соотвѣтственно ихъ разстоянію отъ солнца."
По этой теоріи, обитатели нижнихъ планетъ Меркурія и Венеры, можетъ быть, еще слишкомъ матеріальны, чтобы поступать разумно, и ихъ умственныя способности далеко еще не развиты до такой степени, чтобы могли отвѣтствовать за свои поступки; обитатели Земли и Марса живутъ въ состояніи между несовершенствомъ и совершенствомъ въ безпрерывной борьбѣ вещества, которое покоряется низшимъ инстинктамъ, съ духомъ, который стремится къ добру; это состояніе тѣмъ вѣроятнѣе, что обѣ планеты, похожія въ астрономическомъ отношеніи, занимаютъ одно и то же кольце въ средней области солнечной группы; обитатели отдаленныхъ планетъ отъ Юпитера до границъ системы, которыя знаменитый философъ расширилъ, какъ бы предвидя открытія, сдѣланныя позднѣе, далѣе Урана, находятся въ состояніи высшаго совершенства и блаженства. Къ нимъ можно отнести слова Галлера: "Звѣзды, можетъ быть, мѣста пребыванія блаженныхъ духовъ, и на нихъ властвуетъ добродѣтель, какъ здѣсь господствуетъ порокъ."
Относительно обитателей Юпитера, Кантъ замѣчаетъ, что жизненныя условія на этой планетѣ совершенно не годятся для обитателей Земли. "Помощью зрительной трубы мы узнали," говоритъ онъ, "что на Юпитерѣ дни и ночи смѣняются въ теченіе 10 часовъ. Что сдѣлалъ бы обитатель Земли при такомъ распредѣленіи времени, если бы его перемѣстили на эту планету? Десяти часовъ ему было бы едва достаточно для успокоенія грубой машины сномъ. Сколько времени лишился бы онъ на подготовленіе къ бдѣнію, одѣванье и ѣду, и до какой степени существо, котораго дѣйствія происходятъ столь медленно, сдѣлалось бы разсѣяннымъ и неспособнымъ къ чему-либо дѣльному, потому что черезъ 5 часовъ его занятія внезапно прерываются пяти-часовымъ мракомъ? Напротивъ того, если Юпитеръ обитаемъ болѣе совершенными существами, которыя, при тончайшемъ развитіи организма, обладаютъ большею упругостью силъ и большею ловкостью исполненія, можно полагать, что для нихъ пять часовъ составляютъ то же самое, что двѣнадцать часовъ для нашего низшаго класса людей."
Такое воззрѣніе на Физіологическія условія Юпитера и природу ихъ жителей, повидимому, весьма логично и только съ нимъ можетъ согласиться хорошій наблюдатель.
Изъ астрономовъ подобное же воззрѣніе имѣетъ знаменитый Боде. Въ Руководств ѣ къ познанію неба онъ говоритъ: "Можетъ быть, на міровыхъ тѣлахъ находятся совершеннѣйшія существа, нежели мы, земные обитатели, и на другихъ планетахъ обитаютъ существа съ высшими способностями ума и большею ловкостью тѣла. Кажется не безосновательно предположеніе Ламбера, Канта, Бонне и другихъ философовъ, что душевная сила разумныхъ существъ можетъ замѣтнѣе перемѣняться, сообразно съ тонкостью тѣлеснаго вещества, что такое совершенство соотвѣтствуетъ разстоянію планетныхъ шаровъ отъ средоточія ихъ системы и матерія облагораживается по мѣрѣ возрастанія этого разстоянія: въ такомъ случаѣ существуетъ правильная послѣдовательность совершенства организованныхъ и живыхъ существъ на планетныхъ шарахъ нашей и другихъ солнечныхъ системъ. По такому представленію, земное вещество, образующее разумныхъ обитателей, даже животныхъ и растенія, тѣмъ легче, тоньше и упруже и но своему составу расположено тѣмъ выгоднѣе и менѣе непрочно, а тѣло мыслящихъ существъ тѣмъ свободнѣе пользуется душевными способностями, чѣмъ дальше планета отъ средоточія своей системы или своего солнца. Если существуютъ безчисленныя солнечныя системы, которыя всѣ соединены между собою и всѣ вмѣстѣ покоряются вліянію общаго центральнаго солнца или общаго средоточія, то умственная сила всѣхъ мыслящихъ обитателей міровъ тѣмъ возвышеннѣе и способнѣе, чѣмъ дальше они находятся отъ этого средоточія. Какой же изумительный рядъ способностей и примѣненія душевныхъ и тѣлесныхъ силъ включаетъ организованное живое и мыслящее твореніе!
"На этой неизмѣримой лѣстницѣ созданій, разумныя существа нисшаго класса, можетъ быть, не болѣе какъ оплодотворенное вещество; на высочайшей же ступени они будутъ всего болѣе походить на низшихъ между безтѣлесными существами."
Такое воззрѣніе на вселенную болѣе привлекательно, нежели основательно. Мысль, на которой оно опирается, ничѣмъ не доказана. Дѣйствительно, ни одно наблюденіе не даетъ повода предполагать въ мірахъ совершенство, соотвѣтствующее ихъ отдаленности отъ солнца. Можно даже предполагать, что рѣзкость жизненныхъ условій на отдаленныхъ планетахъ, именно жестокій холодъ, непроницаемый мракъ и т. д. обусловливаетъ ступени совершенства въ обратномъ порядкѣ. Но мы не имѣемъ никакихъ основаній утверждать что-либо положительно. Навѣрное въ природѣ есть планъ и единство. Но уже при разборѣ цѣлесообразности мы видѣли, что этотъ планъ и это единство для человѣка непостижимы, и что дѣятельность природы достигаетъ цѣли путями совершенно сокровенными, которые, можетъ быть, всегда останутся для людей тайною. Упомянутые представители науки предлагаютъ свое ученіе не какъ рѣшенную истину или результатъ наблюденій и опыта, но называютъ его только предположеніемъ. Природа есть слово, которое выражаетъ безпрерывную дѣятельность творческой силы или, вѣрнѣе, безпрерывную дѣятельность Божіей воли. Но природа не слабое существо, поступающее по общимъ правиламъ, выведеннымъ человѣкомъ изъ явленій, и при своемъ творчествѣ не покоряется законамъ, которые нерѣдко кажутся намъ произвольными и относятся только къ извѣстнымъ отдѣламъ, -- законамъ, о которыхъ мы полагаемъ, что намъ удалось ихъ подмѣтить. Дѣйствительно, природа, повидимому, не послѣдовала ни одному изъ придуманныхъ нами правилъ при распредѣленіи своихъ даровъ планетнымъ мірамъ, и между Меркуріемъ и Нептуномъ нѣтъ другихъ степеней, кромѣ тѣхъ, которыя по необходимости обусловливаются ихъ разстояніемъ отъ солнца. Относительно величины, плотности, положенія путей, числа лунъ и т. д., по сказанному выше видно, что вовсе не обнаруживается закона опредѣленныхъ отношеній. Обзоръ нашей системы не даетъ намъ повода предполагать правильное возрастаніе физическаго, умственнаго и нравственнаго порядка у планетныхъ людей. Если же судить по происходящему на Землѣ, то Физіологическія науки учатъ насъ, что всего болѣе развились относительно жизни, или обитаемы существами высшими въ физическихъ и умственныхъ отношеніяхъ тѣ міры, которые заключаютъ самыя благопріятныя условія жизни и способны доставить своимъ обитателямъ самую пріятную и продолжительную жизнь. Съ этой точки зрѣнія, Юпитеръ стоитъ гораздо выше Урана и Нептуна, хотя онъ къ солнцу ближе, нежели обѣ другія планеты. Но и такое ученіе физіологіи нельзя принять безусловно, потому что оно лишается много своего значенія какъ скоро мы перестанемъ считать человѣческое существованіе на Землѣ образцемъ для сравненія всякой жизни. Дѣйствительно человѣчество другихъ планетъ, по внутренней сущности и формѣ существованія, дѣятельности жизни и вообще по всѣмъ своимъ свойствамъ, отличается отъ насъ, почему всякое мнѣніе объ этомъ человѣчествѣ неизбѣжно опирается на шаткомъ основаніи.
Какъ ни часто пытались опредѣлить свойства обитателей другихъ планетъ, всегда ошибались или даже подвергались осмѣянію. Одни, какъ напр. Корнелій Агриппа и вообще предсказатели, предаваясь мечтамъ и произволу необузданнаго воображенія, создали на поверхности планетъ людей по образцамъ формъ миѳологіи древности, какъ будто созданіе природы имѣетъ связь съ ошибками человѣческаго ума. Другіе, по примѣру Вольфа, переносили на различныя планеты условія существованія земнаго человѣка, и воображали, что тамъ обитатели такого же рода какъ на Землѣ, но снабжены организаціею, соотвѣтствующею особымъ условіямъ планетъ. Это также противно природѣ, которая безъ труда создаетъ существа сообразно со временемъ, мѣстомъ и обстоятельствами. Еще другіе, какъ недавно докторъ Уэуэль, предполагали на Землѣ, не смотря на очевидно низкое ея положеніе въ ряду планетъ, самыя лучшія условія жизни, и допускали на планетахъ существованіе только твореній безъ разума, съ причудливыми и безполезными формами, придуманными на упомянутыхъ основаніяхъ при сравненіи отношеній жизни земныхъ существъ съ условіями на другихъ планетахъ, на которыхъ находятся предполагаемыя нами твари.
Кажется, погружаешься въ сонъ, когда углубляешься въ мрачныя мысли, высказанныя древними о планетахъ, имѣвшихъ несчастіе пользоваться дурною славою. Особенно Сатурнъ, бѣдный Сатурнъ, никогда не могъ избавиться отъ миѳологическаго злословія; съ того времени, какъ былъ свергнутъ съ престола почтеннымъ своимъ сыномъ, Юпитеромъ, Сатурнъ все еще держитъ въ рукахъ губительную косу и исполняетъ грустную должность мстителя. Вспомните, что сказалъ отецъ Кирхеръ, чрезъ 100 лѣтъ послѣ Коперника. Съ того времени эту планету обратили въ темницу, мѣсто ужасовъ и адъ, или, напротивъ того, въ рай, превосходную область, или священную землю, увѣнчанную яркимъ свѣтомъ. Произошло ли первое мнѣніе отъ дурнаго мнѣнія о дряхломъ Сатурнѣ, которое питали въ древности или средніе вѣка? Мы этого не знаемъ; такое неблагопріятное мнѣніе о Сатурнѣ высказалъ не одинъ восторженный Кирхеръ и его подражатели, а такъ же другіе писатели, гораздо болѣе свѣдущіе въ естествознаніи и философіи.
Мы упомянемъ объ описаніи міра Сатурна Викторомъ Гюго. Неужели должно считать слѣдующую картину только игрою изобрѣтательнаго воображенія: "Исполинскій Сатурнъ, звѣзда со смертоносными лучами! Небесная чума! Темничная тѣснота мрачнаго могущества! Царство, обреченное нуждѣ, мученіямъ, страданіямъ! Адъ стужи и вѣчной ночи! Его эѳирная оболочка носится въ ледянистомъ мертвомъ поясѣ, два кольца, жадно пламенѣя, дико вращаются вокругъ него; на его бронзовомъ небѣ, гдѣ господствуютъ ужасы, ты видишь грустное отраженіе колецъ. Какъ паукъ, коварно подстерегающій добычу въ своемъ гнѣздѣ, Сатурнъ смотритъ на золотыя свои луны; солнце убѣгаетъ отъ него и проходитъ по небесной твердынѣ звѣздочкою. Другіе міры съ трепетомъ и боязнью глядятъ на Сатурна, на тѣнь смерти, на источникъ бѣдствій: потому что все заставляющее ихъ страдать и о чемъ они должны грустить, происходитъ отъ него и увлекается къ нему."
Нельзя рѣшить, кто болѣе правъ: тѣ ли, кто считаетъ Сатурнъ безплоднымъ, негостепріимнымъ міромъ, или же тѣ, которые предполагаютъ на немъ мѣсто пребыванія счастія и благоденствія. По весьма основательнымъ причинамъ Сатурну должно однако приписать высшее мѣсто, нежели Землѣ.
Прежде нежели мы разстанемся съ одною замѣчательною планетою, сообщимъ мнѣніе одного ученика Фурье, который занимался изслѣдованіями о многочисленности планетныхъ міровъ. Его мысли высказаны въ видѣ письма къ одной дамѣ и въ свое время надѣлали много шума. Впрочемъ, тамъ, гдѣ эти мысли имѣютъ какое-нибудь основаніе, они указываютъ очень вѣрно, какъ представляется вселенная обитателямъ Сатурна.
"Что касается до кольца, то обитателямъ внутренняго изъ нихъ представляется удивительное зрѣлище въ той части своего мѣстопребыванія, которая обращена къ планетѣ: она кажется имъ громаднымъ шаромъ, стоящимъ въ зенитѣ и закрывающимъ небо на протяженіи около трети разстоянія отъ зенита до горизонта. Вмѣстѣ съ тѣмъ истинный горизонтъ долженъ представлять имъ на сѣверѣ и югѣ замѣтное пониженіе, между тѣмъ какъ на западѣ и востокѣ они видятъ приподнятіе своего кольца двумя горами, которыя теряются на небѣ, за шаромъ планеты. Если они идутъ по плоской сторонѣ кольца, то имъ кажется, что обѣ эти горы понижаются къ югу и сѣверу и исчезаютъ въ горизонтальной плоскости, которою скрывается половина круга планеты.
"Легко себѣ представить телеграфическое сообщеніе между обитателями колецъ и жителями планетнаго тѣла, которое можетъ быть очень полезнымъ. Опасаясь, что насъ обвинятъ въ пустыхъ выдумкахъ, мы ограничимся указаніемъ на особую услугу, которую могутъ оказывать жители кольца Сатурна обитателямъ самой планеты; они уже очень рано были въ состояніи сообщать послѣднимъ о шарообразности ихъ мѣстопребыванія. Дѣйствительно, лѣтомъ они видятъ тѣнь планеты на поверхности кольца. Если вы, сударыня,) прибавляетъ изслѣдователь міровъ, "безъ труда хотите видѣть, какъ у васъ сзади причесаны волосы, вы становитесь бокомъ между лампою и стѣною, и замѣчаете тогда на стѣнѣ, въ тѣни очеркъ вашей головы. Мы, жители Земли, точно какъ обитатели Сатурна, можемъ видѣть тѣнь нашего шара, и безъ затрудненія познать, что наша планета кругла. То, что жители Сатурна видятъ лѣтомъ каждый вечеръ и утро, намъ представляется при лунномъ затмѣніи."
Нѣкоторые изслѣдователи не ограничивались тѣмъ, что описали зрѣлище вселенной, представляющееся обитателямъ другихъ міровъ съ ихъ точки зрѣнія, не ограничивались разсужденіемъ, основаннымъ только на научныхъ данныхъ, но попытались опредѣлить родъ существованія, степень образованія и даже ростъ неизвѣстныхъ намъ людей. Такимъ образомъ, въ началѣ прошедшаго вѣка, Христіанъ Вольфъ позволилъ себѣ предположенія и произвольныя сравненія, чтобы опредѣлить ростъ обитателей Юпитера. Строгій систематикъ, который ввелъ въ тогдашній философскій матеріалъ математическою методою порядокъ, ясность и основательность, признавалъ необходимость вѣрныхъ наблюденій и положительныхъ разсчетовъ для выводовъ въ области астрономіи, и самъ говорилъ: "Едва стоило бы опровергать такія мнѣнія (утвержденіе, что Земля зимою стоитъ дальше отъ солнца, чѣмъ лѣтомъ и т. д.), которыя несогласны съ первыми началами звѣздословія, если бы мы не считали полезнымъ, показать примѣромъ, какъ несогласно съ естествознаніемъ поступаютъ тѣ, которые, при недостаткѣ праваго глаза, смотрятъ на произведеніе природы лѣвымъ, т. е. которые, не опираясь на искусство измѣренія, осмѣливаются философствовать о событіяхъ въ природѣ, единственно основываясь на опытѣ. Они должны быть совершенно слѣпы, потому что не имѣютъ даже лѣваго глаза, такъ какъ не понимаютъ ни опыта, ни искусства измѣренія."
Совершенно несогласно съ такимъ убѣжденіемъ въ необходимости опираться при своихъ выводахъ только на дѣйствительно наблюдаемыхъ фактахъ, Вольфъ дѣлаетъ относительно жителей Юпитера совершенно произвольное предположеніе, что у нихъ зрачекъ долженъ быть больше, чѣмъ у жителей Земли, оттого что тамошніе люди, по большей своей отдаленности отъ Солнца, только съ большимъ зрачкомъ въ состояніи ощущать слабѣе дѣйствующій свѣтъ какъ мы. Вольфъ полагаетъ, что по отношенію между разстояніями Юпитера и Земли отъ Солнца можно опредѣлить величину зрачка Юпитера, а по этой величинѣ узнать его ростъ. По такому разсчету житель Юпитера будетъ вышиною около 13 1/2 футовъ. Мы однако можемъ быть убѣждены, что Вольфъ, при такомъ выводѣ, сознавалъ, что находится въ области однихъ предположеній.
По этому видно, что всѣ подобныя теоріи не имѣютъ прочнаго основанія. Не смотря на шумъ, который надѣлала новѣйшая теорія Фурье, и на большое число его приверженцевъ, къ сожалѣнію, кажется, что и ее слѣдуетъ поставить на одинъ уровень съ прежними. По его мнѣнію, различные живые организмы -- человѣкъ, животныя и растенія,-- произведены оплодотвореніемъ планетъ, которыя считаются оживленнымъ страстными существами и производятъ каждое на себѣ и изъ себя, изліяніями изъ магнетическихъ своихъ полюсовъ, первыя пары всѣхъ организованныхъ существъ. Такъ какъ всякая планета обладаетъ особою душею, свойствами и страстями, то изъ этого слѣдуетъ, что ея населеніе соотвѣтствуетъ такому характеру. Человѣкъ отнюдь не стоитъ выше міра, въ которомъ обитаетъ, но, напротивъ, надъ человѣческою душою господствуетъ планетная, которая устанавливаетъ связь людей съ Создателемъ, поступающимъ по собственной волѣ и ведущимъ человѣчество по избранному имъ пути. Міры представляютъ порядокъ небесныхъ степеней, смотря по группамъ или вселеннымъ, къ которымъ принадлежатъ. Порядокъ же степеней образуетъ то, что Рено, ученикъ Фурье, называетъ двуміровымъ, трехміровымъ и т. д. порядками. Планеты живутъ и умираютъ, какъ и другія существа. При смерти нашей планеты, ея душа увлечетъ съ собою всѣ человѣческія, такъ что онѣ начнутъ новую жизнь на другомъ міровомъ тѣлѣ, напр. на кометѣ, которая сгустится и уровнится. Человѣкъ можетъ, какъ бы ни были велики его способности, двигаться впередъ только соотвѣтственно роду человѣчества, къ которому принадлежитъ. Лишь послѣ смерти своей планеты, онъ въ состояніи возвыситься и обитать другой міръ. Фурье развиваетъ свое воззрѣніе еще дальше и часто переносится въ совершенно выдуманный имъ міръ. Должно пожалѣть, что его ученики не боятся идти по неизвѣстнымъ пространствамъ все дальше. Нѣкоторые даже утверждаютъ, что Сатурнъ далеко ушелъ впередъ, считая доказательствомъ своего мнѣнія окружающій его вѣнецъ свѣта, и надѣются, что наша Земля получитъ такой вѣнецъ въ знакъ блаженства, когда человѣчество вступитъ въ пору всеобщей гармоніи!
По этому видно, какъ легко ошибиться при ложномъ перенесеніи законовъ царства вещества въ царство духовъ. Кто можетъ утверждать, что не существуютъ два совершенно различные ряда созданій, два рода міра съ совершенно различными основаніями, міръ тѣлесный и міръ духовный? Его ученіе удивительно въ той части, гдѣ онъ разсматриваетъ взаимное отношеніе людей, но далѣе оно отклонилось отъ истиннаго пути, какъ и ученіе Пьера Леру, который ограничиваетъ повторительное оживаніе души только Землею. Оба они были отчасти слишкомъ отважны, а отчасти робки; отважны, предаваясь произволу предположеній и считая мечты успѣхомъ; робки, не постигая, что взаимное отношеніе людей на Землѣ составляетъ только часть истины. Кто бы мы ни были на Землѣ, и на какой степени ни состояли,-- для насъ человѣчество, къ которому мы принадлежимъ, составляетъ только звено неизмѣримой цѣпи. Міръ, обитаемый нами, только станція между безконечнымъ множествомъ острововъ въ эѳирномъ морѣ, и мы все идемъ въ безконечномъ пространствѣ къ общей цѣли, а этотъ всеобщій путь, сообразный назначенію, есть созданіе, которое провозглашаетъ общее взаимное отношеніе, установленіе порядка въ одномъ цѣломъ.
Мы не можемъ согласиться также съ мыслями Тусенеля, послѣдователя Фурье, о происхожденіи существъ на планетахъ. Выводъ совершеннаго тожества изъ сходства нѣкоторыхъ частностей, превосходная метода для постиженія неизвѣстнаго по извѣстному; но примѣнять такой способъ къ наклонностямъ, кажется, не имѣетъ той важности, какую придаетъ ему этотъ писатель. Безъ сомнѣнія, можно было бы назвать законъ, управляющій міромъ, любовью тѣлъ, а законъ, управляющій душами, притяженіемъ душъ; безъ сомнѣнія, степень дѣятельности всякаго существа основывается на его наклонностяхъ, и, собственно говоря, это выраженіе можно было бы перенести въ неоживленное царство и сказать, что сродство первобытныхъ частичекъ есть также любовь или наклонность. Но приверженцы упомянутой теоріи разумѣютъ слово наклонность не въ такомъ переносномъ смыслѣ. Для нихъ вовсе нѣтъ неоживленнаго міра, все, по ихъ мнѣнію, одушевлено личнымъ духомъ,-- все, отъ песчинки до солнца, мыслитъ и имѣетъ наклонности. Въ этомъ заключается ошибка. Сознаемся, что произвольное предположеніе мыслящаго голыша намъ вовсе не нравится, и мы придерживаемся совершенно противоположнаго мнѣнія, не обращая вниманія на слѣдующія слова Тусенеля: "Въ канцеляріи измѣренія долготы не судятъ о звѣздахъ по ихъ дѣйствію; наклонность есть основаніе движенія небесной механики, и тѣ, которые подавляютъ ее, вандалы, не имѣющіе понятія о наукѣ." Если мы распространяемся объ этомъ мнѣніи, то дѣлаемъ это оттого, что оно выражаетъ мысли не отдѣльнаго лица, но основное воззрѣніе цѣлой школы. Въ сочиненіи Тусенеля о наукѣ наклонностей мы находимъ слѣдующія правила: "Величайшее счастіе звѣздъ, какъ и всѣхъ оживленныхъ существъ, заключается въ произведеніи и въ дѣятельности творческихъ своихъ силъ; безъ такой неумолимой потребности создавать и любить міры скончались бы.
"Планеты, высшія существа, нежели человѣкъ, производятъ насъ изъ себя и обладаютъ способностью создавать соединеніемъ основныхъ своихъ силъ; онѣ имѣютъ великую обязанность производить на себѣ жизнь и поддерживать ее.
"Всякое созданіе звѣздъ выражается однимъ основнымъ характеромъ, однимъ существомъ, которое составляетъ главную его цѣль. На планетѣ Землѣ это существо есть человѣкъ.
"Чтобы знать все, намъ достаточно изслѣдовать человѣка во всѣхъ отношеніяхъ."
Мы сообщимъ еще нѣсколько менѣе постижимыхъ мыслей о возниканіи существъ, которыя выразили различные писатели. По теоріи Фурье, планеты создаютъ живыя существа разнаго рода и съ различнымъ характеромъ, сообщая взаимно другъ другу основныя свои силы, которыя онъ называетъ ароматами. Если спросятъ объ ароматическомъ титулѣ какого-либо существа, напр. лошади, то намъ отвѣчаютъ, что она гордое, аристократическое существо, любящее сраженія охоту; въ его осанкѣ видны благородство, честолюбіе и жажда славы, и по такому виду ее должно считать произведеніемъ истеченія Сатурна. "Лошадь благоухаетъ чистѣйшимъ ароматомъ главной планеты честолюбія, великолѣпнаго небеснаго шара, который катится со свитою семи спутниковъ и красуется на небѣ какъ картина Фанъ-Дейка,-- планеты Сатурна, которой воинственный духъ видѣнъ уже по гордой осанкѣ и великолѣпному цвѣту двойнаго шарфа, которымъ она столь охотно опоясывается. Все на этой звѣздѣ пламенѣетъ, блещетъ ярко и бросается въ глаза, и она любитъ великолѣпіе какъ кровный конь..." По этому видно, что мнѣнія о планетѣ Сатурна весьма различны.
По той же самой системѣ Сатурнъ, главная планета честолюбія, и пахнетъ тюльпанами и лиліями. Юпитеръ, главная планета семейственности, менѣе ароматна, чѣмъ Земля, и пахнетъ нарцисомъ. Марсъ -- страшная планета; нельзя перечислить, сколько отъ нея происходитъ отвратительнаго, ядовитаго, гадкаго и отталкивающаго. Уранъ -- главная планета любви и была естественнымъ мѣстомъ произрастанія синихъ цвѣтковъ, но Земля возстала нравственными теоріями противъ любви, и въ наказаніе Уранъ одарилъ синіе цвѣтки на Землѣ цѣлебною силою, лишая ихъ благоуханія любви. Нептунъ пахнетъ табакомъ, потому что съ него происходитъ это растеніе, этотъ одуряющій ядъ, который заставляетъ насъ дышать ртомъ и ѣсть носомъ," и т. п.
Вотъ что говоритъ одинъ фурьеристъ. Другой, Викторъ Геннекенъ, умершій при очень печальныхъ обстоятельствахъ, высказываетъ подобныя же мысли въ главѣ объ астрономіи страстей, гдѣ говоритъ о земной душѣ. Понятно, почему этотъ человѣкъ высказалъ такія мысли; но спрашивается, какимъ образомъ писатели, имѣющіе нѣкоторую философскую славу, могли раздѣлять упомянутыя воззрѣнія.
Къ счастію, объ этомъ предметѣ писали мало. Въ области однихъ предположеній самые отважные изслѣдователи обыкновенно останавливаются на извѣстной точкѣ, гдѣ они изумляются, что видятъ только себя, а далѣе одну пустоту и одиночество. Немногіе совершенно ослѣпляются своею системою, чтобы не видѣть ничего за нею и сохранить вѣру, что въ ихъ системѣ заключается истина. ?ъ менѣе отважной точки зрѣнія, опирающейся по крайней мѣрѣ на кажущихся наблюденіяхъ, прославленные писатели забавлялись опредѣленіемъ свойствъ другихъ міровъ, соображаясь съ особенностями нашего, и по представляющемуся виду этихъ міровъ выводили, какое зрѣлище открывается тамошнимъ жителямъ. Мы выкажемъ, что и эти писатели, какъ предъидущіе, далеки отъ истины. Первые слишкомъ предались произволу и запутались въ системѣ, ни къ чему негодной, послѣдніе же слишкомъ привязывались къ Землѣ и полагая, что представляютъ себѣ другіе міры, видѣли только самую Землю, не ясно отраженную въ зеркалѣ ихъ мыслей.
Одно изъ самыхъ поэтическихъ описаній подобнаго рода мы имѣемъ о планетѣ Венерѣ, которую составилъ авторъ Павла и Виргиніи въ Гармоніи природы. Пусть это будетъ первымъ доказательствомъ высказанной нами истины.
"На Венерѣ", говоритъ Бернарденъ-де-Сенъ-Пьерръ, "должны быть острова съ горами въ пять или шесть разъ выше вершины Тенериффы. Стекающіе въ нихъ блестящіе ручьи орошаютъ и освѣжаютъ свои берега, украшенные зеленью. Моря должны представлять величественнѣйшее и въ то же время прелестнѣйшее зрѣлище. Представьте себѣ горный ледникъ Швейцаріи со стремительными ручьями, озерами, лугами и елями посреди южнаго моря; представьте себѣ возлѣ нихъ холмы Луары съ виноградниками и плодовыми садами, и берега Молуккскихъ острововъ съ ихъ рощами, украшенными бананами, мушкатными и гвоздичными деревьями, которыхъ прекрасное благоуханіе далеко разносится вѣтромъ; населите эти острова горлицами, колибри и великолѣпными птицами Явы, которыхъ пѣніе и прелестное щебетаніе отдается отголоскомъ; представьте себѣ берега, осѣненные кокосовыми пальмами и покрытые жемчужными раковинами и амброю; тутъ же звѣздчатые кораллы Индійскаго Океана и кораллы Средиземнаго Моря вырастаютъ, при непрерывномъ лѣтѣ, до величины высочайшихъ деревъ, посреди омывающаго ихъ моря, подымающагося и опускающагося въ теченіе 24 дней приливомъ и отливомъ, и смѣшиваютъ свой алый и пурпуровый цвѣтъ съ зеленью пальмъ; представьте себѣ, наконецъ, потоки прозрачной воды, которые окружаютъ эти горы, лѣса и птицы, и въ теченіе 12-ти-дневнаго прилива и 12-ти-дневнаго отлива перелетаютъ съ одного острова на другой. Тогда мы будемъ имѣть слабую картину Венеры. Солнце стоитъ надъ поворотнымъ кругомъ этой планеты подъ угломъ болѣе чѣмъ въ 71о надъ экваторомъ, а потому на полюсѣ, который оно освѣщаетъ, должна быть болѣе пріятная температура, нежели у насъ въ теплую весну. Длинныя ночи этой планеты не освѣщаются лунами, но Меркурій, по своему блеску и близости, и Земля по своей величинѣ замѣняютъ этой планетѣ недостающія луны. Жители Венеры такого же роста какъ мы, потому что обитаютъ на планетѣ такой же величины, какъ Земля; но они находятся въ болѣе счастливой области и должны посвящать все свое время любви (!). Одни пасутъ на горахъ стада и ведутъ пастушескій образъ жизни, другіе наслаждаются на берегахъ плодоносныхъ острововъ пляскою, пиршествами и пѣснями или плаваютъ на перегонку, какъ счастливые островитяне Таити...."
Мы отъ всего сердца желаемъ, чтобы обитатели Венеры вели радостный образъ жизни, описанный Берварденъ-де-Сенъ-Пьерромъ, но, имѣемъ основаніе полагать, что на самомъ дѣлѣ этого нѣтъ. Мы не утверждаемъ, какъ Фонтенель, что Венера, столь прелестная издали, вблизи очень гадка, но замѣтимъ, что астрономическое положеніе этой планеты вовсе не такъ благопріятно, какъ полагаетъ нашъ восторженный разсказчикъ. Если лѣтомъ половина этого міра болѣе нагрѣвается солнечными лучами, нежели другая, то по той же самой причинѣ въ то же время другая половина холоднѣе, и ея обитатели подвергаются весьма непріятной температурѣ. Можно впрочемъ замѣтить, что руководимому наукою пришлось бы исправить очень многое въ этой картинѣ, чтобы сдѣлать ее болѣе правдоподобною. Но вообще очень важно то, что въ этомъ изображеніи многое заимствовано у Земли, и оно оттого удаляется отъ дѣйствительности изслѣдованія чуждой планеты. Мы повторяемъ сказанное нами: такой упрекъ заслуживаютъ всѣ, старавшіеся изобразить обитателей планетъ. Даже полагавшіе, что весьма удаляются отъ земныхъ мыслей, даже мистическій Сведенборгъ, заслуживаютъ такой упрекъ. Мы открываемъ любую страницу въ его сочиненіи о земляхъ неба и читаемъ:
"О первой земл ѣ зв ѣ зднаго неба. Я видѣлъ тамъ многіе луга и лѣса съ зеленѣющими деревьями, а также овецъ съ шерстью. Затѣмъ я увидѣлъ нѣсколькихъ жителей низкаго сословія, одѣтыхъ почти какъ европейскіе крестьяне. Я видѣлъ также мужчину съ женою, которая казалась красивою и обходилась прилично: мужчина также: но меня удивляло, что онъ шелъ съ достоинствомъ и почти гордою поступью, между тѣмъ какъ походка женщины была смиренная. Ангелъ сказалъ мнѣ, что таковъ обычай на этой землѣ, и что этихъ мужчинъ любятъ, потому что они добры. Мнѣ сказали также, что они не смѣютъ имѣть нѣсколькихъ женъ, такъ какъ это противозаконно. Женщина, которую я видѣлъ, имѣла на груди широкую одежду; за которою могла скрыться; она была сдѣлана такъ, что въ нее входили при надѣваніи руки и съ нею можно было ходить; такая одежда годится также для мужчинъ...." Затѣмъ слѣдуютъ другія подробности.
На четвертой земл ѣ зв ѣ зднаго неба есть люди голые и одѣтые. "Когда однажды духъ, бывшій на нашей землѣ священникомъ и проповѣдникомъ, находился у людей, носившихъ одежду, явилась дѣвица съ чрезвычайно красивымъ лицемъ, въ очень простомъ платьѣ; юпка прилично висѣла сзади, руки были покрыты, а головной уборъ имѣлъ прекрасный видъ цвѣточнаго вѣнка. Когда духъ увидѣлъ дѣвицу, она ему очень понравилась, онъ заговорилъ съ нею и взялъ ее за руку; когда же она замѣтила, что онъ былъ духъ и не принадлежалъ къ ея землѣ, она удалилась. Затѣмъ по правую его сторону вились другія женщины, которыя пасли овецъ и ягнятъ и вели скотину къ водопою съ водою, проведенною изъ озера по рву; онѣ были одѣты такимъ же образомъ и держали въ рукахъ посохъ, помощью котораго гнали овецъ и ягнятъ къ водопою. Я также видѣлъ лице этихъ женщинъ: оно было кругло и прекрасно. Сверхъ того, я видѣлъ мужчинъ; ихъ лице было тѣльнаго цвѣта, какъ у насъ на землѣ, съ тою разницею, что нижняя часть лица была безъ бороды, но черна, а носъ болѣе снѣжнаго, нежели тѣльнаго цвѣта...."
Свенденборгіянцы позволятъ намъ замѣтить, что по крайней мѣрѣ въ этомъ случаѣ видѣніе ихъ апостола совершенно личное и содержитъ не болѣе какъ сѵмволъ, и что описанныя имъ существа находятся только въ его воображеніи, воспламененномъ ложною вѣрою. Крайне невѣроятно, что нашъ земной міръ имѣетъ гдѣ либо въ пространствѣ одного или нѣсколькихъ двойниковъ. Мы уже видѣли и увидимъ дальше, почему такого тожества допустить нельзя.
Всѣ, пытавшіеся опредѣлить природу жителей небесныхъ земель, постоянно представляли себѣ существа, похожія на земныхъ людей. Всѣ, которые старались описывать чуждыя природы" считали ихъ подражаніями природѣ нашей родины. Даже астрономъ Гейгенсъ, остроумный ученый XVII вѣка, увлекся такими пустыми предположеніями, высказавъ мнѣніе, что на другихъ мірахъ живутъ существа, похожія на земныя. По его мнѣнію, тамъ растутъ и размножаются растенія и животныя, какъ на Землѣ, "люди, обитающіе на другихъ планетахъ, имѣютъ такой же духъ и такое же тѣло, какъ земные. Ихъ чувства походятъ на наши, свойственны имъ въ. томъ же числѣ и служатъ такимъ же образомъ, какъ у насъ. Животныя планетъ такихъ же родовъ и даже такой формы, какъ на Землѣ; люди такого же роста и тѣлосложенія, какъ у насъ, чтобы исполнять работы въ родѣ нашихъ; руки, какъ наши, способныя для изготовленія математическихъ инструментовъ и другихъ предметовъ промышлености; жители планетъ обладаютъ членами нашей формы, потому что она самая совершенная; въ одеждѣ они нуждаются, какъ мы; торговля, война, различныя потребности и страсти у нихъ тѣ же, какъ и здѣсь; они строятъ домы въ родѣ нашихъ, знаютъ мореплаваніе и занимаются имъ, и, какъ мы, свѣдущи въ надежныхъ правилахъ ариѳметики, теоремахъ математики и законахъ музыки, занимаются художествами и вообще имѣютъ вѣрное отраженіе земнаго человѣчества."
Уже въ исторической части мы говорили, что этотъ астрономъ одинъ изъ ученѣйшихъ и замѣчательнѣйшихъ писателей, и выразили наше уваженіе къ его трудамъ. Но, удивляясь уму и учености Гейгенса, мы, однако, замѣтимъ, что въ описаніи теоріи міровъ онъ шелъ по крутому пути, на которомъ поскользнулись уже многіе.
Впрочемъ, важно замѣтить, что въ такомъ ложномъ воззрѣніи нельзя упрекнуть каждаго теоретика въ частности. Должно помнить, что такое воззрѣніе зависитъ отъ общаго свойства нашего духа, который непреодолимо все относитъ къ себѣ, и что внутреннее познаваніе возникаетъ у насъ такимъ образомъ, что мы только при величайшемъ напряженіи способны предполагать природу, устроенную иначе, чѣмъ какой привыкли ее видѣть.
Ксенофонтъ справедливо говоритъ: "Человѣкъ постоянно относитъ и переноситъ свою природу въ созерцаемыя имъ вещи, что тѣсно соединена съ устройствомъ нашего разсудка, почему мы безсознательно создаемъ все по нашему образу. Даже самого Бога, безконечное существо, которое ареопагъ, священнѣйшее судилище, объявило необъяснимымъ, представляется нашей душѣ только въ обманчивой формѣ нашей человѣческой личности."
По ученію Веды, великій духъ спросилъ въ началѣ сотворенія созданныя имъ души, какія онѣ изберутъ себѣ тѣла. Разсмотрѣвъ всѣ существа, души избрали себѣ человѣческое тѣло, потому что оно всѣхъ красивѣе. Книга Веды древнѣйшее сочиненіе, содержащее религіозное ученіе о возниканіи міра. Со временъ этой отдаленной древности, мнѣніе о превосходствѣ человѣческаго тѣла не измѣнялось.
Самые смиренные люди не сомнѣваются, что они совершеннѣйшія существа и цари вселенной. Когда же пробудилось религіозное понятіе безграничнаго величія Всевышняго, признали существованіе высшихъ твореній въ видѣ ангеловъ и святыхъ, пополняющихъ громадную разницу между людьми и Богомъ, и не нашли для нихъ прекраснѣйшей и болѣе достойной формы, какъ формы обоготвореннаго человѣка. Мы придаемъ видъ людей всему; даже совершенно постороннія вещи, каковы солнце и луна, испытали вліяніе такой общей наклонности и представились въ человѣческой формѣ.
Но такое мнѣніе о превосходствѣ человѣческой природы, обусловленной обманами чувствъ и природнымъ тщеславіемъ, не подтверждается результатами нашихъ изысканій и нашими познаніями вообще. Напротивъ, можно постановить за правило, что для вѣрнаго сужденія о природѣ вещей, всего менѣе должно сравнивать ихъ съ людьми и опредѣлять относительную ихъ цѣнность, но стремиться познать ихъ значеніе самихъ по себѣ. Это основное правило должно оцѣнивать въ полной его мѣрѣ и всегда примѣнять, особенно при изысканіяхъ въ родѣ нашихъ.
Оттого изслѣдователи обитаемости небесныхъ тѣлъ поступаютъ всего благоразумнѣе, когда, по примѣру Ламбера, въ Космологическихъ письмахъ объ устройствахъ мірозданія, признаютъ невозможность составить вѣроятное предположеніе о свойствахъ обитателей другихъ міровъ ", принимая наставленія природы, убѣждены, что животворящая сила, которая произвела первоначально самодѣятельныя поколѣнія, повсюду дѣйствуетъ на другихъ мірахъ, сообразно съ существующими тамъ началами.
Можно утверждать, что всякій, серіозно намѣревающійся опредѣлить человѣчество другихъ планетъ, характеризовать условія ихъ существованія, представить физическое, умственное и нравственное ихъ состояніе и объяснить ихъ природу и форму существованія, можно утверждать, говоримъ мы, что всякій, имѣющій такое притязаніе, предается тщеславной ошибкѣ. Хотя мы съ рѣшительностью незыблемаго убѣжденія утверждаемъ многочисленность міровъ, мы, однако, не беремся опредѣлить, какіе на нихъ находятся обитатели. Мы утверждаемъ, что при настоящемъ состояніи нашего знанія этотъ вопросъ невозможно рѣшить.
Наши физіологическія изслѣдованія указали, что у насъ произведенія природы находятся во взаимномъ отношеніи съ состояніемъ земли, и различныя существа, обитающія на нашей планетѣ, живутъ согласно съ окружающими ихъ жизненными условіями. Неоспоримую истину этого предложенія мы пояснили многими примѣчаніями. Здѣсь слѣдуетъ прибавить, что произведенія этой природы могутъ быть различны и соотвѣтственны неизмѣримой своей дѣятельности. Обращая вниманіе даже на малѣйшую частность организаціи, мы не найдемъ ничего, что не имѣло бы причины своего существованія и пользы для жизни, и всѣ, даже, повидимому, ничтожныя частности, имѣютъ въ организмѣ свое назначеніе. Пусть удалится одинъ элементъ изъ природы Земли или одна сила изъ ея механизма, пусть измѣнится какимъ-нибудь образомъ внутренняя природа нашей планеты,-- какія это повлечетъ за собою послѣдствія? Если разъ измѣнены условія обитаемости, то настоящимъ обитателямъ придется уступить мѣсто другимъ. Пусть постепенно уменьшится сила солнечнаго свѣта, напр. такъ, чтобы онъ дѣйствовалъ, какъ на поверхности Урана,-- тогда наши глаза лишатся мало-по-малу способности видѣть предметы при нынѣшнемъ освѣщеніи, не ослѣпляясь. Пусть, наоборотъ, увеличится яркость солнечныхъ лучей, и мы тогда при дневномъ свѣтѣ ничего болѣе не увидимъ ясно. Пусть уничтожится способность воздуха распространять звукъ,-- тогда явятся поколѣнія глухонѣмыхъ, выражающихъ свои мысли знаками. Мы питаемся веществами изъ животнаго и растительнаго царства; представьте же себѣ постепенное измѣненіе образа питанія, и вы замѣтите соотвѣтствующую перемѣну въ нашемъ органическомъ механизмѣ.
Міръ движется колеблясь, и его элементы мѣняются между двумя границами около средняго положенія -- въ этомъ заключается законъ существованія. Мы познаемъ его во всемъ отъ 25,700лѣтняго колебанія земнаго полюса эклиптики до дневнаго и часоваго колебанія магнитной иглы. Если жизнь на каждомъ міровомъ тѣлѣ зависитъ отъ суммы жизненныхъ элементовъ, свойственныхъ каждому міровому тѣлу, то она измѣняется, какъ самый міръ между обѣими крайними границами, за которыми она угасаетъ и въ которыхъ претерпѣваетъ постепенное измѣненіе. Если жизнь тѣсно слилась съ самой сущностью вещества, она способна къ гораздо большему разнообразію, нежели въ предъидущемъ случаѣ, потому что непремѣнно проявляется, каковы бы ни были случайныя условія въ мірахъ или извѣстныхъ областяхъ. Во всякомъ случаѣ, перемѣна условій жизни дѣйствуетъ на организмъ отдѣльныхъ существъ и на возниканіе породъ. То, что мы сказали объ измѣненіяхъ и ихъ вліяніи на насъ самихъ, можно отнести также на всѣ органы, чувства, члены и внутреннія и наружныя части тѣла; можно утверждать, что эти органы существуютъ въ опредѣленномъ видѣ, потому что имѣютъ опредѣленное назначеніе, а изъ этого можно вывести, что въ мірахъ, гдѣ земные пронеси невозможны, должны быть органы совсѣмъ другаго рода, вовсе не существующіе тамъ, гдѣ они не могутъ обнаруживать своей дѣятельности. Такимъ образомъ и въ другихъ мѣстахъ природа поступаетъ, какъ здѣсь; такимъ образомъ она поступила бы, когда условія на Землѣ претерпѣли бы измѣненія не довольно сильныя для уничтоженія ея обитаемости; такимъ образомъ она поступила при послѣдовательномъ появленіи породъ на поверхности Земли въ первобытные періоды, и точно такъ же, по всей вѣроятности, поступаетъ донынѣ при поддержаніи жизни у насъ и на другихъ планетахъ.
Чтобы говорить о созданіяхъ на планетахъ и формахъ, которыя принимаетъ на послѣднихъ жизнь, надобно по крайней мѣрѣ имѣть всеобщее и общепримѣнимое основаніе, которое доставило бы возможность дѣлать выводы въ извѣстныхъ границахъ. Но что же есть безусловнаго во всемъ нашемъ знаніи? Что есть въ природѣ безусловнаго?-- ничего! Вселенная размѣряется пространствомъ,-- но что такое пространство? Нѣчто неопредѣленное, или, точнѣе, для избѣжанія всякихъ придирокъ, пространство есть безконечность. Поэтому, въ сущности, разстояніе отсюда до Рима не меньшая часть пространства, нежели отъ насъ до звѣзды Сирія, потому что одно въ безконечности не больше и не меньше другаго. Еслибы мы въ теченіе 10,000 лѣтъ со скоростью свѣта устремлялись къ какой-нибудь точкѣ неба, то, достигнувъ этой цѣли, на самомъ дѣлѣ, не приблизились бы ни на шагъ къ безконечности пространства.... Разсмотримъ безусловное распространеніе твореній Бога съ точки зрѣнія времени; это распространеніе вѣчно. Оттого 10,000 вѣковъ и одна секунда, въ сравненіи съ вѣчностью, одинаково велики. Безусловнаго въ природѣ нѣтъ нигдѣ, все въ ней относительно. Если отъ какого-нибудь событія весь земной шаръ со всѣми его обитателями постепенно или внезапно уменьшится до величины обыкновеннаго приготовляемаго нами глобуса, если всѣ внутреннія и внѣшнія состоянія и т. д. измѣнятся соотвѣтственно такому уменьшенію, такъ что всѣ отношенія останутся для насъ одними и тѣми же, то намъ не будетъ возможности замѣтить такое громадное измѣненіе. Въ сравненіи съ нашимъ, міръ лилипутовъ казался бы исполинскимъ; горныя цѣпи Гималаи и Альковъ унизились бы до величины пылинокъ пекла; наши лѣса, парки и домы сдѣлались бы меньше самыхъ малыхъ извѣстныхъ намъ предметовъ, а мы сами были бы мельче животныхъ, называемыхъ нами микроскопическими. Всю землю человѣкъ нашего роста могъ бы держать на рукѣ, и все было бы измѣнено, хотя намъ ничто не казалось бы измѣненнымъ. Нашъ ростъ составлялъ бы по-прежнему шесть футовъ, потому что Земля имила бы все еще 39,269,200 футовъ въ поперечникѣ; наши города и деревни, гавани и суда представлялись бы подъ прежнимъ угломъ зрѣнія, подъ которымъ мы смотримъ на нихъ теперь, и такъ какъ во всемъ, отношенія остались бы прежнія, превращеніе произошло бы для насъ совершенно незамѣтно, какъ это ни кажется намъ удивительнымъ.
Если эту мысль найдутъ слишкомъ отважною, мы отвѣтимъ, что, съ одной стороны, она математически вѣрна, а съ другой -- извѣстна въ философіи съ древнѣйшихъ временъ. По нашему мнѣнію, мы не имѣемъ никакого права предполагать дѣйствительности такихъ перемѣнъ въ пространствѣ, и весьма невѣроятно, чтобы природа произвела такіе крошечные міры. Но представленіе преувеличенныхъ примѣровъ иногда весьма полезно для уничтоженія ложныхъ мнѣній. Многіе писатели, даже люди, пользующіеся большимъ уваженіемъ, не только высказали эту мысль, но даже полагали, что такое состояніе вещей свойственно созданію.
Мы упомянемъ тутъ только о Бернулли и Лейбницѣ. Первый пишетъ послѣднему въ одномъ письмѣ, между прочимъ, о безконечно" великомъ и безконечно маломъ. Упомянувъ о постепенномъ возрастаніи и постепенномъ возниканіи и исчезаніи, онъ продолжаетъ: "Это подаетъ мнѣ поводъ предполагать: нѣтъ ли столько же степеней безконечности выше нашей величины, съ которою мы свыклись въ ежедневной жизни, сколько есть степеней безконечно малаго, или (если предположеніе безконечно великаго и безконечно малаго въ природѣ вамъ не нравится) сколько возможны степени въ томъ же родѣ, какъ онѣ представляются подъ микроскопомъ, помощью котораго открыты животныя несравненно меньше обыкновенныхъ окружающихъ насъ существъ. Нельзя сомнѣваться, что эти существа, обладая своими микроскопами, открыли бы, въ свою очередь, несравненно меньшія существа, нежели они сами, и т. д. Такъ какъ, по моимъ основаніямъ, природа нигдѣ не останавливается, я полагаю (улыбайтесь, если угодно), что на самомъ дѣлѣ могутъ существовать твари, превосходящія насъ своими размѣрами, такимъ же образомъ, какъ мы превосходимъ животныхъ, открытыхъ помощью микроскопа, и разсматривающія въ свои микроскопы насъ и наши міры, какъ мы разглядываемъ безчисленныхъ мелкихъ животныхъ. Я полагаю, что могутъ быть, въ свою очередь, еще несравненно большія животныя, чѣмъ упомянутыя мною, и т. д. въ восходящемъ рядѣ, какъ я нашелъ въ нисходящемъ. Въ самомъ дѣлѣ, я не постигаю -- и это я говорю совершенно серіозно,-- почему мы и наши животныя должны стоять на самой высокой ступени? Очевидно, что животныя, которыя безконечно меньше насъ, могутъ ласкать себя мыслію, что обитаемая ими капля составляетъ вселенную, если они одарены разсудкомъ. Допустите, или, по крайней мѣрѣ, предполагайте въ объемѣ перечнаго зерна (въ которомъ, по словамъ Ливенгука, а также но моимъ наблюденіямъ въ микроскопѣ, видны миріады животныхъ), частицы, представляющія отношенія частицъ нашего міра, и что такое зерно имѣетъ свое солнце, свои постоянныя звѣзды, планеты и спутниковъ, свою землю, украшенную горами, лугами, скалами, рѣками, озерами, морями и разными животными: думаете ли вы, что эти обитатели перечнаго зерна, которые разглядываютъ предметы подъ тѣмъ же самымъ угломъ зрѣнія и оттого видятъ ихъ въ той же величинѣ, какъ мы на нашей Землѣ, не имѣютъ также права полагать, что за предѣлами своего зернышка нѣтъ ничего, какъ мы, предполагающіе, что видимый нами міръ включаетъ всю вселенную? Какія причины или какіе опыты могутъ имѣть эти бѣдныя существа, чтобы убѣдиться въ противоположномъ, узнать, что есть другой несравненно большій міръ, съ обитателями неизмѣримо огромнѣе ихъ самихъ? Если же такіе обитатели перечнаго зерна не могутъ знать этого, кому же изъ насъ извѣстно, что видимый нами міръ не походитъ, въ сравненіи съ другимъ, гораздо большимъ, на такое перечное зерно? Въ обоихъ случаяхъ отношенія не измѣняются."
"Вы говорите совершенно соотвѣтственно моему мнѣнію," отвѣчаетъ Лейбницъ, "утверждая, что измѣненіе не происходитъ скачками. Впрочемъ, я не осмѣиваю вашего мнѣнія, но признаю себя совершенію откровенно приверженцемъ предположенія существованія въ мірѣ животныхъ, на столько же больше насъ, сколько наши обыкновенныя животныя больше извѣстныхъ намъ микроскопическихъ. Природа безгранична. Съ другой стороны возможно, даже и необходимо, чтобы въ малѣйшей пылинкѣ и даже въ атомѣ существовали міры, не уступающіе нашимъ ни прелестью, ни разнообразіемъ;, ничто не мѣшаетъ этому, и кажется еще удивительнѣе, что живыя существа могли бы поступать въ такіе міры послѣ смерти, потому что послѣднюю я считаю только уменьшеніемъ объема животной жизни."
Такія мнѣнія покажутся странными въ наше время, когда требованіе фактическихъ доказательствъ препятствуетъ допустить ихъ. Оттого не многіе нынѣшніе философы согласятся съ нами; тѣмъ не менѣе, въ сущности, научно, ихъ можно допустить, потому что они опираются на неоспоримые результаты микроскопическихъ наблюденій и разложенія.
Сказанное о соотношеніи величины тѣлъ примѣнимо и къ ихъ вѣсу, силѣ свѣта и теплоты, явленіямъ природы, долговѣчности, словомъ, ко всему, изъ чего состоитъ міръ. На Нептунѣ годъ включаетъ промежутокъ времени въ 164 земныхъ года. Если полагать, что жизненныя условія тамъ походятъ на наши, то ребенокъ въ 150 земныхъ лѣтъ будетъ еще имѣть потребность въ кормилицѣ, и молодой человѣкъ при вступленіи въ бракъ долженъ имѣть по крайней мѣрѣ 3,280 земныхъ лѣтъ отъ роду.
Если полагать, что такія вещи на Нептунѣ на самомъ дѣлѣ не происходятъ, потому что, въ слѣдствіе значительной своей отдаленности отъ малаго солнца, онъ не получаетъ довольно животворныхъ свѣта и теплоты, мы спорить не станемъ. Но положимъ, что въ пространствѣ есть солнце въ тысячу разъ теплѣе нашего и съ планетною системою въ родѣ нашей, но въ 30 разъ больше, положимъ, что въ ней планета движется, какъ въ нашей, на разстояніи Нептуна, получаетъ отъ своей звѣзды столько же свѣта и теплоты, какъ наша Земля, и процесы въ этомъ мірѣ такіе же, какъ у насъ,-- тогда сказанное нами о Нептунѣ будетъ примѣнимо къ этому міру и представится совершенно правильнымъ порядкомъ вещей.
Разсуждая о большомъ различіи міровъ, въ своихъ Чудесахъ міра, астрономъ Литровъ, послѣ замѣтокъ о Юпитерѣ, говоритъ въ томъ же родѣ, какъ Кантъ: "Быстрая смѣна свѣта и мрака должна имѣть существенное вліяніе на образъ жизни обитателей этой планеты, если они, по нашему употребляютъ день для занятій и удовольствій, а ночь для покоя и сна. Если они должны каждый день окончить свое дѣло, то вынуждены совершить въ нѣсколько минутъ то, что мы исполняемъ въ часъ, и потому, можетъ быть, обладаютъ особою быстротою ума и тѣла. Дѣйствительно, немногіе изъ насъ были бы довольны, еслибы ночь длилась только пять часовъ, и имъ слѣдовало вставать вскорѣ послѣ того, какъ они легли. Какъ бы стѣснены были наши лакомки, если бы въ теченіе пяти часовъ они должны были успѣть покушать три или четыре раза! Какъ горько жаловались бы наши дамы на короткія ночи и еще болѣе короткіе балы, которые длятся менѣе пяти часовъ, потому что уже одни приготовленія потребовали бы вдвое больше времени! Тѣмъ довольнѣе астрономы этихъ планетъ, если тамъ есть люди, полагающіе, что стоитъ иногда взглянуть на звѣздное небо. Дѣйствительно, Солнце кажется имъ гораздо меньше, чѣмъ намъ, именно въ пять разъ въ поперечникѣ и 27 разъ но поверхности, почему Юпитеръ освѣщается Солнцемъ въ 27 разъ слабѣе Земли и даже въ 180 разъ слабѣе Меркурія, планеты, ближайшей къ Солнцу. Но именно такое слабое дневное освѣщеніе даетъ астрономамъ возможность видѣть въ полдень прочія большія звѣзды и безъ зрительныхъ трубъ."
Потому, каждый міръ существенно отличается отъ другаго, какъ по астрономическимъ условіямъ и своему образованію съ зависящими оттого послѣдствіями, такъ и по составу своей массы и особымъ жизненнымъ условіямъ.
Не переходя границъ, рѣзко означенныхъ откровеніемъ природы, должно полагать, что вообще обитатели другихъ міровъ отличаются отъ земныхъ существенно во всемъ, и такое общее воззрѣніе ближе къ истинѣ, нежели всякая система, построенная на однихъ предположеніяхъ. Кто можетъ опредѣлить свойство планеты, освѣщенной нѣсколькими солнцами, изъ которыхъ каждое имѣетъ другой блескъ, цвѣтъ, силу, величину и движеніе? Кто можетъ опредѣлить сущность темныхъ міровъ, вокругъ которыхъ движутся лучезарныя звѣзды съ разнымъ блескомъ, и которые представляютъ въ опредѣленныхъ мѣстахъ пространства систему, нѣкогда придуманную ошибочно для Земли? Кто въ состояніи описать климатъ и жизненныя условія звѣздъ,, которыя правильно темнѣютъ и свѣтлѣютъ, или тѣхъ, которыя внезапно блещутъ и затѣмъ постепенно угасаютъ? Кто можетъ опредѣлить условія обитаемости планетъ тѣхъ измѣнчивыхъ солнцъ? Кто доставитъ намъ извѣстіе о безконечномъ числѣ созданныхъ звѣздъ, которыхъ существованіе мы едва чаемъ, потому что наши взоры проникаютъ только до ближнихъ областей этого свѣтящаго царства?
Было бы дерзко полагать природѣ границы дѣятельности и совершенно непозволительно помышлять, что небо есть отраженіе Земли. Дѣланіе выводовъ по сходству -- вѣрный и успѣшный способъ установленія умозаключенія, но, какъ и всѣ правила, имѣетъ предѣлы, за которыми мы не можемъ болѣе пользоваться ими. Для нашего ученія аналогія имѣетъ большую важность, потому что доставляетъ доказательства, но она не открываетъ подробностей каждаго отдѣльнаго міра въ пространствѣ.
Въ отдѣлѣ исторіи развитія существъ мы показали, какъ разнообразны произведенія природы, какъ каждое существо согласуется съ жизненными условіями, при которыхъ оно развилось, а также, что послѣ появленія на свѣтъ въ теченіе жизни существъ, дѣятельность жизненныхъ, элементовъ имѣетъ могучее вліяніе на организмъ и постепенно измѣняетъ первоначальное его состояніе. Въ этомъ заключается откровеніе природы Земли этому безконечно малому атому вселенной. Если Земля, при своей незначительности, столь богата, если разнообразіе ея произведеній столь велико, что нѣтъ двухъ совершенно одинаковыхъ людей, или совершенно похожихъ листьевъ,-- какъ же велико должно быть богатство обширнаго неба съ его міромъ безчисленныхъ звѣздъ? Какъ велико должно быть число породъ, которыя накопились подъ вліяніемъ столь удивительной силы во всѣхъ мѣстностяхъ пространства! Какая разнообразная жизнь развилась въ областяхъ міроваго пространства при плодотворномъ дыханіи живительной силы!
Если бы наблюденія на Землѣ и не убѣждали насъ въ безконечномъ разнообразіи богатства природы, разумъ привелъ бы насъ къ тому же заключенію, указывая намъ на неопровержимыя доказательства различія источниковъ существованія въ настоящемъ различіи вещей. Если даже атомическіе элементы разныхъ звѣздъ были бы одни и тѣ же, еслибъ многіе или даже всѣ міры состояли изъ одного и того же вещества, все-таки не было бы совершеннаго тожества соединеній въ каждомъ мірѣ, потому что сила, нужная для образованія міровъ, вѣроятно, дѣятельна на каждой возникшей звѣздѣ при другихъ условіяхъ и въ другихъ отношеніяхъ. Въ одномъ мірѣ теплота центральнаго солнца, можетъ быть, преобладала надъ теплотою планеты, въ другомъ одержала верхъ температура послѣдней; здѣсь господствовалъ огонь, а тамъ сила воды; на одной звѣздѣ химическія соединенія допускаютъ одновременное дѣйствіе электричества, газовъ и паровъ, а на другой эти соединенія не происходятъ, и совершается борьба элементовъ совсѣмъ другаго рода; здѣсь извѣстныя вліянія господствовали безгранично, а тамъ они были ограничены или совершенно уничтожились. На одномъ азотъ и кислородъ соединились, образуя большую атмосферную оболочку, разстилающуюся по поверхности міроваго тѣла, гдѣ возникли существа, способныя жить въ такой постоянной оболочкѣ; на другомъ мірѣ господствовалъ углеродъ съ другими свойствами, или же атмосферная оболочка состояла изъ соединенія, а не см ѣ си различныхъ газовъ; водянистая жидкость состояла изъ простаго тѣла, и но была, сложнымъ, какъ у насъ, и все твореніе, отъ недѣятельнаго минерала до разумнаго существа, явилось въ формѣ, согласующейся съ состояніемъ міра.
Маленькая особенная трудность представляется намъ, можетъ быть, въ постиженіи первоначальной формы человѣчества, не похожаго на наше. Эта трудность заключается въ томъ, что мы въ состояніи наблюдать существа лишь нашего міра, и если мы имѣемъ родъ отвращенія предполагать существованіе другихъ первобытныхъ формъ, то это должно приписать только нашимъ ограниченнымъ воззрѣніямъ на однѣ земныя вещи. Примемъ однако въ соображеніе, что человѣческій организмъ включаетъ сумму всѣхъ животныхъ организмовъ, восходящихъ съ извѣстною послѣдовательностью. Въ такомъ случаѣ можно будетъ допустить мысль, что на другихъ мірахъ, которыхъ физіологическое состояніе вполнѣ отличается отъ земнаго, должны, но необходимости, находиться совершенно другаго рода животная жизнь и первобытный типъ человѣка, отражающій всѣ формы животной жизни, такимъ же образомъ, какъ человѣческій организмъ, созданный на Землѣ. Мы имѣли бы мало пользы отъ изученія природы, если бы не захотѣла понимать, что она, по необходимости, дѣятельна сообразно съ элементами, которыми располагаетъ, и если бы, наперекоръ всѣмъ фантастическимъ доказательствамъ, упорно держались мнѣнія, будто природа поступила при созданіи физическихъ формъ по совершенно произвольному правилу. Предположеніе, что природа создала всѣхъ людей и всѣ міры по одной формѣ, противоречитъ ея образу дѣятельности, какъ она обнаруживается повсюду, и законамъ, которые они дали себѣ для своего господства. Мы должны прибавить, что всякое отрицаніе есть утвержденіе противоположнаго. Такимъ образомъ, было бы совершенно противно нашимъ основаніямъ, если бы мы безусловно отвергали существованіе на другихъ планетахъ людей, похожихъ на насъ. При всѣхъ этихъ воззрѣніяхъ и соображеніяхъ всегда должно имѣть въ виду, что божескій планъ для насъ скрытъ въ глубокой таинственности, и что мы, для установленія опредѣленныхъ разумныхъ утвержденій, не можемъ опираться на одно откровеніе природы у насъ на Землѣ. Богъ могъ хотѣть, чтобы вещество души оставалось однимъ и тѣмъ же, чтобы оно составляло соединяющую и существенную форму всѣхъ тѣлъ и чтобы одна первоначальная форма отражалась во всѣхъ мыслящихъ существахъ, съ большими или меньшими измѣненіями, смотря по мірамъ. По мы повторяемъ еще разъ, что эта мысль не болѣе, какъ предположеніе, и не представляетъ никакихъ основаній въ природѣ.
Вотъ самые разумные и необходимые выводы, которые мы можемъ сдѣлать, разсматривая міры:
1) Различныя силы, дѣятельныя при началѣ вещей, произвели на мірахъ, какъ въ органическихъ, такъ и въ неорганическихъ царствахъ., весьма разнообразныя существа и предметы.
2) Оживленныя существа съ самаго начала имѣли форму и организмъ, находящіеся въ. связи съ физіологическимъ состояніемъ обитаемой ими сферы.
3) Люди другихъ планетъ отличаются отъ. насъ какъ по внутренней организаціи, такъ и по наружной первобытной формѣ.
II. Несовершенство обитателей Земли.
Въ предъидущей главѣ мы разсматривали свойства тѣла и физическое состояніе обитателей другихъ міровъ. Въ ней мы представили постепенно болѣе или менѣе основательныя мнѣнія о родѣ обитаемости планетъ. Мы показали въ ней, что всѣ системы, составленныя для поясненія формы обитателей звѣздъ, не имѣютъ прочнаго основанія, и что всѣ теоріи, которыя придумаютъ, только предположенія. При сравнительномъ обзорѣ обитаемости міровъ мы увидѣли, что планетные люди должны быть весьма разнообразны. Теперь возвратимся въ область философіи и направимъ свои изслѣдованія къ ученію о сущности. Тутъ мы узнаемъ, что разнообразію физической вселенной, отъ людей нашихъ міровъ до совершеннѣйшихъ обитателей высшихъ сферъ, соотвѣтствуетъ разнообразіе умственнаго достоинства и нравственной возвышенности различнаго рода человѣчествъ. Хотя постиженіе этой истины не столь просто, какъ пониманіе предъидущихъ заключеній, выведенныхъ съ неопровержимою необходимостью при изслѣдованіи внѣшняго міра, все-таки оно установится истинами совѣсти, столь же дѣйствительными и надежными, какъ факты внѣшнихъ явленій, разсмотрѣнныхъ выше.
Ученіе о многочисленности міровъ -- ученіе истинное, потому что высочайшіе умы всѣхъ временъ признавали его, и, что еще важнѣе, оно открывается и провозглашается возвышеннымъ голосомъ природы. Это ученіе удивительное, потому что дуновеніе жизни, которое оно навѣваетъ на всю вселенную, совершенно измѣняетъ кажущуюся пустыню и населяетъ пространство великолѣпіемъ жизни. Вскорѣ мы также узнаемъ, что въ области нравственности оно ученіе истинное, а въ области философіи необходимое, потому что передъ его свѣтомъ исчезнетъ мракъ, который скрываетъ нашу жизнь во времени и за предѣлами временъ, а таинство нашего назначенія лишится своей непроницаемости.
Начнемъ наше разсужденіе прямо, не стараясь дѣйствовать сперва на воображеніе читателя уловками ораторства.
Мысль, которую мы должны представить и обсудить, можно выразить немногими словами: должно разсмотрѣть человѣчество на Землѣ въ отношеніи къ идеѣ о Богѣ. Что такое земной міръ и что такое Богъ? Вотъ въ чемъ заключается вопросъ, безъ сомнѣнія, трудный, но неизбѣжный, и его рѣшеніе чрезвычайно важно. Мы имѣемъ тутъ два возраженія, которыя хотя и несравнимы одно съ другимъ, но должны стоять вмѣстѣ; они включаютъ два важные вопроса, на которые нельзя удовлетворительно отвѣчать софизмомъ или уклончиво, а только вполнѣ рѣшительно; эти двѣ мысли представляютъ двѣ сущности дѣйствительныя и неоспоримыя, изъ которыхъ одна конечна, а другая безконечна, обѣ существуютъ вмѣстѣ и должны соотвѣтствовать одна другой.
Мы не представляемъ здѣсь метафизическихъ разсужденій о существованіи Бога, не возобновимъ безконечныхъ изысканій и не возвратимся къ вопросу, полезно ли для нашего изслѣдованія отрицаніе мысли о Богѣ. Этого вопроса мы болѣе не имѣемъ. Мы въ самомъ основаніи приняли бытіе этого высшаго существа и оттого считаемъ излишнимъ доказывать Его существованіе, а разсматриваемъ Его бытіе, какъ рѣшенную и необходимую истину, образующую основу нашего зданія.
Выскажемъ опредѣленію нашу задачу. Съ одной стороны, Земля представляется намъ съ недостатками; ея человѣчество -- съ множествомъ ограниченій и слабостей и подверженное бѣдствіямъ; человѣкъ существо нисшаго рода, потому что къ грубому инстинкту у него присоединяются страсти, которыя очевидно влекутъ его ко злу. Съ другой же стороны, самое понятіе о сущности Бога включаетъ полноту совершенства, прекраснаго и благаго. Эти два представленія не согласуются между собою. Разборъ состоянія Земли влечетъ насъ къ песимисму; созерцаніе же божества обращаетъ насъ въ оптимистовъ. Необходимо устранить такое несогласіе состоянія Земли съ гармоніею дѣянія Бога, по необходимости, совершеннаго.
Взирая на одно состояніе Земли, каждый человѣкъ -- пессимистъ. Волкъ постоянно пожираетъ боязливаго ягненка; грубая сила одерживаетъ побѣду надъ подавленною слабостью; честолюбивыя страсти овладѣваютъ одними, а извращеніе ума губитъ другихъ. Какъ во времена Брута, добродѣтельныхъ можно пересчитать. Взирая на Бога, всякій человѣкъ -- оптимистъ. Когда наши мысли возносятся до понятія о Высшемъ Существѣ, то они видятъ въ немъ непостижимый первообразъ блеска истины, откровеніе могущества, освященіе справедливости и невыразимое чувство любви, которая изливается свыше, какъ отъ отца, и это изліяніе вѣчнаго солнца проникаетъ нашу душу и убѣждаетъ насъ, что творенія Бога прекрасны въ цѣлости и совершенны по конечной своей цѣли.
Обѣ эти мысли, или, скажемъ лучше, оба эти факта -- несовершенство земнаго міра и совершенство Бога -- казались, съ самаго начала философіи, несогласными. Со временъ ученія о борьбѣ Аримана съ Ормуздомъ до установленія вѣры въ сатану, эта противоположность подавала поводъ къ составленію пояснительныхъ системъ разнаго рода. То преобладала мысль совершенства божества надъ мыслью несовершенства человѣка и закрывала ея приверженцамъ глаза, почему они ошибались въ дѣйствительномъ состояніи человѣка на Землѣ; то преобладала противоположная мысль и увлекала ея приверженцевъ не только къ ложному воззрѣнію на сущность Бога, но даже къ совершенному отрицанію высшаго существа. Эту очевидную противоположность, въ существованіи которой никогда никто не сомнѣвался, старались объяснить то философы, то богословы. Ученыя школы, ревностныя секты и глубокіе мыслители съ холоднымъ спокойствіемъ изслѣдывали эту глубину и старались рачительнымъ разборомъ понятій рѣшить такое несогласіе. Но люди исчезали съ своими правилами вѣры и теоріями, отважнѣйшія мысли ихъ погружались въ потоки вѣковъ, и непобѣдимая трудность оставалась вопросительнымъ знакомъ, котораго ни какая рука не могла стереть въ огромной книгѣ творенія.
Мы напомнили о таинственномъ вопросѣ не съ обманчивымъ притязаніемъ дать пламенно желаемое рѣшеніе, которое въ мірѣ ищутъ напрасно уже въ теченіе вѣковъ. Какъ ни горячо наше желаніе, скромность умѣряетъ его и она для насъ здѣсь приличнѣе, чѣмъ гдѣ-либо, потому что составляетъ единственное право и первую обязанность слабаго. Но мы хотимъ явно и открыто высказать этотъ вопросъ, и показать, что состояніе, котораго объясненія требуютъ, признается и подтверждается всеобщею совѣстью; мы хотимъ напомнить, что философіи и религіи согласно признаютъ этотъ вопросъ, и отъ Федона Платона до нашего времени всѣ племена человѣчества въ одно время благоговѣли передъ совершенствомъ Бога и постигали низкое положеніе большаго нашего семейства. Послѣ этого, мы попытаемся, нельзя ли изслѣдовать причину такого состоянія вещей, вопрошая самую природу, неизмѣримую природу, которая въ области пространства господствовала надъ сонмомъ звѣздъ тою же рукою, которая нѣкогда подняла Землю изъ пропасти хаоса и обратила ее въ рогъ изобилія.
Спросимъ же самую природу.
Природа научаетъ насъ, что все устроено по закону постепенности, что ея твореніе не существуетъ по предвѣчному плану и не возникло изъ ничего въ одно и то же мгновеніе и въ одной и той же степени совершенства, но представляетъ послѣдовательность болѣе или менѣе развитыхъ существъ, смотря по ихъ возрасту и назначенію; она учитъ насъ, что гармонія не образуется изъ извѣстнаго числа одинаковыхъ тоновъ, но изъ сочетанія разнозвучныхъ, происходящихъ изъ ряда восходящей лѣстницы. При рода указываетъ намъ въ живыхъ существахъ незамѣтное восхожденіе отъ низшаго къ высшему, и образъ ея дѣйствія признанъ столь неоспоримо, что въ естественной исторіи считается незыблемою истиною, что природа не дѣлаетъ скачковъ, чѣмъ означаютъ важный законъ постепеннаго перехода. Наконецъ, природа указываетъ, что красота и возвышенность всеобщей системы заключается въ твердомъ порядкѣ, который никогда не нарушался случаемъ съ неправильнымъ произволомъ, непрырывно господствуетъ при постепенномъ развитіи вещей и повсюду и всегда управляетъ рядомъ существъ.
Но этому совершенному согласію указаній природы, не позволительно ли воспользоваться ими и скромно и разсудительно изъ извѣстнаго дѣлать выводы о неизвѣстномъ? Нельзя ли позволить себѣ пояснить краснорѣчивое слово природы и заимствовать у нея начала для рѣшенія вопроса.
Станемъ же передъ всеобщностью міровъ. Кто можетъ утверждать, что эти міры и ихъ человѣчество въ сложности не представляютъ ряда, не образуютъ единицы съ своими частями, мірами, начиная отъ тѣхъ, гдѣ физическія условія всего менѣе благопріятны для обитанія, до тѣхъ, гдѣ вся природа блещетъ высочайшею степенью своего великолѣпія и прелести? Кто станетъ утверждать, что большое всеобщее человѣчество не образовано изъ непрерывнаго ряда индивидуальныхъ челов ѣ честву представляющихъ вс ѣ ступени совершенства? Съ научной точки зрѣнія, это есть выводъ, естественно проистекающій изъ созерцанія міра; съ точки зрѣнія разума, нельзя отрицать, что такое воззрѣніе системы вселенной заслуживаетъ предпочтенія передъ тѣмъ, которое разсматриваетъ созданіе только запутанною кучею міровыхъ тѣлъ, населенныхъ различными существами безъ гармоніи, безъ единства, безъ возвышенности.
Еще болѣе, кто въ божественномъ созданіи или одной его части видитъ только хаосъ, приближается съ точкѣ зрѣнія отрицающихъ господство разума; между тѣмъ какъ видящіе въ неясномъ созданіи единство, какое признается также въ созданіи Земли, тотъ понимаетъ природу и находитъ въ ней выраженіе Божіей воли. Дѣйствительно, если не видѣть настоящихъ свойствъ міра и утверждать, что въ созданіи нѣтъ единства; если отвергать, что особи соединяются родами, роды видами, а виды классами и т. д. до всеобщаго порядка; если, наперекоръ всему, полагать, что всѣ существа одиноки и не соединены между собою въ извѣстномъ порядкѣ по общимъ законамъ,-- то правильное сужденіе ведетъ насъ къ предположенію, что всѣ мысли о порядкѣ, планѣ и единствѣ существуютъ только въ насъ самихъ. Въ такомъ случаѣ, все знаніе правильный обманъ и вовсе не можетъ служить для объясненія фактовъ. Другими словами, міръ и природа не включаютъ въ себѣ порядка и разума, которые существуютъ только въ умѣ человѣчества, который переноситъ ихъ во вселенную.
Если же, напротивъ того, все заставляетъ полагать, что во вселенной умовъ и во вселенной тѣлъ господствуетъ порядокъ; духовный и тѣлесный міръ представляютъ совершенную цѣлость; всѣ люди всѣхъ звѣздъ образуютъ постепенный рядъ мыслящихъ существъ отъ низшихъ разумныхъ тварей, едва освобождающихся отъ власти вещества, до духовныхъ существъ съ божественнымъ могуществомъ, которыя видятъ Бога во всей его славѣ и постигаютъ возвышеннѣйшія его дѣла,-- въ такомъ случаѣ все объясняется и все кажется согласнымъ. Люди на Землѣ постигаютъ, что они находятся на нисшихъ ступеняхъ громадной лѣстницы, и единство божественнаго плана установляется. Эта мысль, имѣетъ, можетъ быть, тотъ недостатокъ, что оскорбляетъ нѣкоторыя старыя общепринятыя и укоренившіяся у насъ мысли, но въ самомъ дѣлѣ она достойна нашего понятія о Богѣ и соотвѣтствуетъ возвышенности природы. Въ ея пользу говорятъ многіе доводы и противъ нея нѣтъ неоспоримыхъ доказательствъ, въ естествознаніи или философіи.
Наука о царствѣ веществъ громко говоритъ въ пользу высказанной мысли. Все въ мірѣ вещей развивается постепенно. Изумительное единство, которое обусловливаетъ взаимное пополненіе отъ послѣдняго организма до перваго, отъ полипа до человѣка, есть первобытный законъ, который господствовалъ во всѣ времена и во всѣхъ мѣстностяхъ. Механизмъ вселенной движется дѣятельностью множества колесъ, во всемъ соотвѣтствующихъ одно другому. Это обусловливаетъ ходъ машины по совершенному согласію или, если угодно, по необходимости. Измѣненіе малѣйшей части нарушило бы общую гармонію, и еслибы какая-нибудь исполинская рука остановила ходъ солнца посреди пространства, то поколебались бы основныя жизненныя условія, не только системы этой звѣзды, съ Землею и планетами, но безпорядокъ произошелъ бы въ звѣздныхъ системахъ, членъ которыхъ составляетъ Солнце, дѣйствуя на нихъ своимъ притяженіемъ. Отъ этого въ постоянной правильности движенія въ небѣ непремѣнно произошло бы величественное измѣненіе. Правильный ходъ звѣздъ, о которомъ догадывался уже Пиѳагоръ, познанъ Ньютономъ, который однако, какъ и Пиѳагоръ, преклонялся передъ этимъ порядкомъ, потому что чувствовалъ вѣсъ всеобщей незыблемости отношенія вещей.
Если бы мы спросили науку, умственнаго міра, что она полагаетъ о нашей теоріи, то навѣрное услышали бы ея согласіе. Она сообщила бы намъ о судьбахъ нашихъ душъ за предѣлами времени, въ лучезарныхъ областяхъ неба, сказала бы, гдѣ дремали наши души до рожденія въ нашемъ тѣлѣ, и открыла бы, какъ въ этой дремотѣ подготовлялось земное наше существованіе, и наконецъ, сообщила бы намъ, въ послѣдователь немъ рядѣ міровъ, путь, ведущій въ область мира и обѣтованной земли.
Съ этой точки зрѣнія земная жизнь лишается стѣсняющей оболочки, которая мѣшаетъ намъ постигнуть наше пребываніе посреди созданія Бога. Теперь передъ нами открыто это мѣстопребываніе, и мы постигаемъ его назначеніе; вдали отъ солнца совершенства оно темнѣе другихъ, оно мѣсто трудовъ, гдѣ люди теряютъ немного первобытнаго невѣдѣнія и пріобрѣтаютъ нѣсколько познаній. Трудъ есть законъ жизни, а потому во вселенной, гдѣ дѣятельность есть назначеніе существъ, надобно родиться въ состояніи невѣдѣнія и въ малоразвитыхъ мірахъ начать съ самыхъ первыхъ понятій; въ высшіе міры надобно явиться съ пріобрѣтенными познаніями, и наконецъ, счастіе, къ которому стремимся мы всѣ, должно быть наградою за нашъ трудъ, плодомъ нашего рвенія. Если существуетъ много жилищъ въ домѣ нашего отца, то они не мѣста покоя, но мѣста дѣятельности, гдѣ способности души упражняются въ своихъ стремленіяхъ и болѣе или менѣе развитой силѣ, они области, которыхъ богатство умножается неизмѣримо и гдѣ лучше постигаютъ природу вещей, лучше понимаютъ могущество Бога и научаются благоговѣть передъ его блескомъ и величіемъ.
Какъ можно было бы понимать Бога и его творенія, оставаясь въ заточеніи въ этомъ нисшемъ мірѣ? Въ темной пещерѣ, гдѣ мы находимся, говоритъ Платонъ, свѣтъ неизвѣстенъ и истина непостижима. Мы походимъ на слѣпорожденныхъ, толкующихъ о Солнцѣ. Незнаніе есть наслѣдственное наше достояніе, и наше сужденіе о божествѣ несовершенно и полно ошибокъ. Платонъ говорилъ правду. Совершенное откровеніе Бога, котораго постиженіе повело бы насъ къ познанію истины, есть цѣлость вселенной и общій хоръ всѣхъ существъ. На Землѣ мы знаемъ только отдѣльныхъ особей, которыхъ соединеніе съ цѣлымъ намъ неизвѣстно, и наше уединеніе, причина нашего невѣдѣнія, основная причина всѣхъ кажущихся несогласій и всѣхъ трудностей, запутывающихъ философовъ.
Судить о вселенной вообще по одной Землѣ было бы такъ же не разсудительно, какъ судить о хорѣ Палестрины по нѣсколькимъ звукамъ изъ его композиціи, о картинѣ Рафаэля по оттѣнку одной ноги, или о божественной комедіи Данта по группѣ въ одномъ изъ круговъ ада. Мы повторяемъ, что аналогія, какъ и всѣ другіе способы сужденія, имѣютъ предѣлы, и если сравнительная анатомія по остаткамъ одной челюсти въ состояніи построить цѣльный скелетъ, то это возможно лишь потому, что имѣютъ въ рукахъ характеристическую и чрезвычайно важную часть; но ни одинъ ландшафтный живописецъ не будетъ стараться опредѣлить обширность и богатство луга, осматривая одну его травинку.
Еслибы безграмотному показали трагедію Софоклэ или Корнеля, въ которой на одной страницѣ находятся разныя строки, тутъ длинныя, тамъ короткія, имена между цѣльными строками, здѣсь большія буквы, тамъ мелкія и повсюду неправильности сочиненія въ стихахъ, и онъ вздумалъ бы укорять Софоклэ или Корнеля, что они не исписали страницы равномѣрными и правильными строками, такой судья поступилъ бы такъ же неблагоразумно какъ мы, увлекаясь къ пессимизму, потому что не можемъ постигнуть зрѣлища Земли. Кажущаяся неправильность заключается въ томъ, что мы видимъ только отдѣльную часть цѣлаго. Съ точки зрѣнія общаго обзора эта часть казалась бы намъ необходимымъ членомъ въ общемъ цѣломъ.
Въ неизмѣримой природѣ мы знаемъ только ничтожный атомъ, на которомъ проводимъ кратковременное мимолетное существованіе. Неужели же мы можемъ осмѣлиться обсуживать твореніе Бога въ отношеніи къ пространству и времени по незамѣтной точкѣ нашего мѣстопребыванія. Мы поступили бы въ такомъ случаѣ, какъ человѣкъ, который вздумалъ бы судить объ огромномъ паркѣ по малому отдѣленію, которое само по себѣ кажется неправильнымъ, но служитъ для симметріи цѣлаго. Созданіе божественно во всей своей цѣлости и по своимъ цѣлямъ. При величіи и единствѣ его плана, малыя кажущіяся неправильности совершенно основательны. Должно поучиться понимать, что Земля съ ея обитателями только особое, отдѣльное созданіе, и человѣчество на ней шатающійся трепещущій ребенокъ. Проникнутые этою мыслью, мы не будемъ считать себя въ правѣ судить о безсмертномъ твореніи по тому, что окружаетъ насъ непосредственно. Разобравъ вещи, намъ надобно сравнить ихъ и стать на высоту, съ которой представляется единство и гармонія.
Можетъ быть, намъ возразятъ, что такое предположеніе еще не объясняетъ существованія зла въ человѣкѣ и недостатковъ нашей природы. Если зло существуетъ на Землѣ, то при всей безконечности вселенной и ея превосходствѣ надъ Землею, у насъ существовало бы зло, котораго нельзя согласовать съ понятіемъ о высшемъ существѣ.
Чтобы устранить эту трудность, единственную, которая представляется въ нашей теоріи, должно избавиться сперва отъ ложной мысли, которую обыкновенно представляютъ себѣ относительно Божьяго созданія. Часто утверждали, что изъ рукъ Бога не можетъ выйти ничего несовершеннаго; утверждали, наперекоръ естествознанію и философіи, что совершенство есть непремѣнное свойство всего, произведеннаго творческою силою. Чтобы удержать такое неосновательное мнѣніе, лучше говорятъ, что существа, находившіяся первоначально на высокой ступени совершенства, низошли съ своего величія, а не сознаются, что въ природѣ обнаруживается законъ усовершенствованія, а не законъ ухудшенія. Такое разногласіе между этимъ мнѣніемъ и естествознаніемъ уничтожить невозможно. Древняя академія грековъ, а также большая школа Аристотеля уклонились отъ истиннаго пути, предполагая основнымъ правиломъ неиспорченность міра. Такое воззрѣніе, не смотря на 2,000-лѣтнее господство, ни къ чему не послужило метафизикамъ, о которыхъ мы говоримъ. Еще нынѣ, когда астрономія, механика, физіологія и медицина ясно указываютъ, что законъ природы заключается не въ первоначальномъ совершенствѣ, но въ постепенномъ усовершенствованіи, когда они безпрерывно открываютъ въ устройствѣ тѣлъ и въ организмѣ очевидныя несовершенства, недостатки и силу постояннаго преобразованія, все-таки продолжаютъ еще утверждать, что все совершенно. Значитъ, приверженцы такого мнѣнія убѣждены, что все неподвижно, и отрицаютъ движеніе, между тѣмъ какъ все увлекается возрастающею волною. Оттого надобно сперва избавиться отъ этой ложной мысли, составляющей обманчивое стекло, сквозь которое мы видимъ тѣнь и отклоненіе свѣта, тамъ гдѣ ищемъ свѣта и истины.
Познавъ такую ошибку и отказавшись отъ ложнаго воззрѣнія, мы постигнемъ, что всякое созданіе, по своей сущности, конечно, полно ограниченій и недостатковъ; оно вовсе не обладаетъ врожденнымъ знаніемъ, находится въ глубокомъ невѣдѣніи, развивается опытомъ и въ первые свои дни на каждомъ шагу подвержено ошибкамъ. Удивительно ли, что, при такихъ обстоятельствахъ, это существо иногда падаетъ, чтобы опять встать и лучше познать себя? Напротивъ того, насъ гораздо больше удивляло бы, если это молодое существо, при своей первобытной простотѣ и слабости, поспѣшно и большими шагами ушло отъ колыбели, гдѣ оно увидѣло свѣтъ. Мы удивлялись бы, еслибъ совершенство было удѣломъ земнаго обитателя и его одарили бы святостью, которой онъ не заслужилъ, даже когда необдуманно утратилъ ее, не умѣя цѣнить высоко ея достоинство.
Въ математикѣ есть часть, называемая теоріею предѣловъ. Она учитъ и доказываетъ, что существуютъ величины, къ которымъ можно безпрерывно приближаться, никогда не достигая ихъ. Къ нимъ можно подходить до безконечности, такъ что разстояніе отъ нихъ все еще выразимо величиною меньше данной, но дѣйствительно постигнуть ихъ нельзя. Если посвященный въ сущность чиселъ попытался бы взвѣсить эту теорію, вникнуть въ глубочайшій ея смыслъ и примѣнить ко всей вселенной, онъ увидѣлъ бы внезапно передъ собою исполинскій амфитеатръ съ безконечными ступенями. Этотъ амфитеатръ представился бы рядомъ міровъ. Нижняя граница этого ряда, предѣлъ происхожденія, терялась бы на нижнихъ ступеняхъ, а верхняя или вершина совершенства была бы также недосягаема. Между этими двумя границами находились бы существа съ безконечными ихъ степенями совершенства. Человѣкъ, говоримъ мы, предавшійся такому созерцанію, составилъ бы себѣ приблизительное понятіе о непостижимой безконечности созданія.
Поставьте же Землю на нижнія ступени этого громаднаго амфитеатра и посмотрите, не объяснятся ли наши слабости, бѣдствія и недостатки передъ лицемъ Бога и его твореніемъ.
Къ такому же предположенію міровъ различныхъ степеней мы придемъ, изслѣдывая существенныя особенности обитаемаго нами міра. Съ которой стороны мы ни станемъ разсматривать природу, наше ученіе нравственности основывается на физической теоріи. Дѣйствительно, многочисленность міровъ есть основаніе истинное, а всякое истинное основаніе должно находиться во всякой формѣ бытія великой истины природы, и быть или очевидной по своей дѣятельности или скрытно.
Если Земля единственный обитаемый міръ прошедшаго, настоящаго и будущаго времени, если во всей природѣ она единственное мѣсто пребыванія жизни, единственное проявленіе творческаго могущества, то было бы не совмѣстно съ вѣчнымъ величіемъ творческаго могущества, что оно создало лишь неуклюжій, бѣдный и несовершенный міръ. Кто вѣритъ въ существованіе одного только міра, непремѣнно долженъ сдѣлать самое чудовищное заключеніе, что до дня созданія Земли, отъ вѣчности недѣятельныя сила Бога открылась только созданіемъ тѣни и всякое истеченіе безконечной силы назначалось только для оживленія крошечной пылинки.
Если бы Земля была единственнымъ обитаемымъ міромъ, то она была бы и самымъ совершеннымъ, представляющимъ полное единство и, какъ замѣчаетъ Декартъ, удовлетворяющимъ вполнѣ нашъ разсудокъ, и не позволяла бы искать внѣ себя побужденія къ нашимъ стремленіямъ и состоянія совершеннѣе нашего. Мы однако всѣ знаемъ, что, не смотря на всѣ усовершенствованія человѣческаго рода, при всемъ образованіи до высочайшей ступени, намъ не удастся измѣнить жизненныхъ условій земнаго шара, намъ никогда не удастся замѣнить нашу природу менѣе грубою, съ болѣе тонкою организаціею, намъ никогда не удастся избавиться отъ оковъ, привязывающихъ насъ къ веществу. Конечно, человѣчество возрастаетъ все больше; новыя поколѣнія приносятъ съ собою новую силу восторга и дѣятельности, и мы радостно привѣтствуемъ новую возникающую юность, задача которой заключается въ подготовленіи утренней зари XX вѣка. Но какъ ни пламенно наше стремленіе, какъ ни дороги наши надежды, исторія человѣчества научаетъ, что въ народахъ, какъ и въ отдѣльномъ человѣкѣ, бываетъ молодость, возмужалость и дряхлость. Мы, къ сожалѣнію, знаемъ, что когда-нибудь настанетъ пора, въ которую эта великолѣпная столица (Парижъ), гдѣ теперь съ полною силою дѣятельно живое стремленіе, это святилище науки, гдѣ обработываютъ достоянія могучаго и побѣдоноснаго ума, мы знаемъ, что всѣ эти прелести когда-нибудь исчезнутъ, что Сена, протекающая теперь по цвѣтущему городу, оживленная на берегахъ и на самой водѣ, когда-нибудь будетъ журчать въ пустынѣ, въ тѣни и по безмолвнымъ лугамъ. Тогда путешественникъ, знающій исторію прошедшаго, исторію возвышенія и упадка народовъ, лишь тамъ и сямъ распознаетъ нѣсколько развалинъ дворцовъ, разсѣянныхъ какъ обнаженныя кости умершаго тѣла, нѣсколько капителей памятниковъ, послѣднихъ остатковъ исчезнувшихъ чудесъ. Образованіе изберетъ себѣ новое отечество, а народъ, который владѣетъ теперь науками и искусствами, издали будетъ слышать отдаленный шумъ бури человѣчества и станетъ мечтать о минувшихъ дняхъ славы, объ изнѣженности и роскоши, причинахъ упадка и уничтоженія. Это не болѣе, какъ повтореніе исторіи Вавилона съ воздушными садами, Ѳивъ съ семью стѣнами, Экбатаны, могилы Александра, Ниневіи, гдѣ пророчилъ Іовъ, Карѳагена соперничавшаго съ Римомъ, самаго Рима, бывшаго за 2,000 лѣтъ, при Леонтіи X, средоточіемъ міра христіанства, а теперь грустно лежащаго у береговъ Тибра, давно поглотившаго побѣдоносные знаки славнаго времени.
Да, человѣчество, точно отдѣльный человѣкъ, имѣетъ границы усовершенствованія, надѣемся границы отдаленныя, но все-таки границы, которыя оно переступить не можетъ и достиженіе которыхъ означаетъ начало его паденія. Наши способности и силы ограничены, и даже элементы нашего усовершенствованія имѣютъ предѣлы: когда сгараніе окончилось, настала нора угасанія пламени.
Исторія Земли, безъ сомнѣнія, зависитъ отъ условій ея обитаемости. Неоживленная природа предшествуетъ оживленной, а послѣдняя подвержена вліянію первой. Оттого не излишне изслѣдовать законъ жизни, управляющій существованіемъ обитателей нашей планеты, законъ, отъ котораго зависитъ постоянное бытіе на поверхности Земли.
Сознаемся, что законъ жизни есть законъ смерти. Изъ всѣхъ организмовъ, населяющихъ Землю, нѣтъ ни одного, который не жилъ бы на счетъ другаго организма, животнаго или растительнаго. Отъ самой простой и низшей породы грибовъ до высочайшей формы на ступеняхъ земныхъ созданій, до двурукихъ, всѣ организмы существуютъ для питанія жизни.
Растенія, эти существа со столь таинственнымъ донынѣ бытіемъ, въ которыхъ Гете, при рачительныхъ наблюденіяхъ, предполагалъ душу, живутъ, чтобы быть съѣденными. Животныя, питающіяся растеніями, въ свою очередь, служатъ пищею другимъ животнымъ, которыхъ существованіе есть только продолжительное пожираніе,-- послѣднія же составляютъ пищу иныхъ животныхъ, и т. д. Живыя существа могутъ жить, только пожирая другъ друга. Строгій законъ англійскаго политико-эконома Мальтуса, хотя и преувеличенъ, но въ своемъ основаніи вѣренъ. Онъ говоритъ: "Всякій человѣкъ, не способный прокормиться, или котораго работа ненужна для общества, на Землѣ излишенъ. Для него у стола жизни нѣтъ прибора; природа приказываетъ ему удалиться и не медлить выполнить такое приказаніе." Законъ смерти есть законъ всѣхъ живыхъ существъ на Землѣ, и примѣняется также къ намъ. Если бы мы могли подъ конецъ своей жизни собрать громадную кучу существъ, служившихъ намъ въ пищу, каждый изъ насъ ужаснулся бы. То, что мы говоримъ о себѣ, въ большей или меньшей степени, относится ко всѣмъ оживленнымъ существамъ, какъ растительнымъ, такъ и животнымъ: законъ жизни есть законъ смерти.
Такого состоянія Земли никто не можетъ отрицать, и къ такому состоянію мы привыкли до того, что болѣе не знаемъ его. Этотъ законъ смерти, именно у людей, къ сожалѣнію, еще расширился, и мы надѣемся, что они отъ этого не погибнутъ. Люди, находящіеся въ главѣ безпрерывной борьбы живыхъ существъ на Землѣ, довели губительный законъ до крайности, примѣняя его къ самимъ себѣ. Съ самаго начала существованія человѣческаго общества, какъ на ступени высочайшаго просвѣщенія, такъ и въ состояніи варварства, люди ведутъ войну, уничтожая другъ друга. Повѣрите ли вы этому, мирные обитатели міроваго пространства?
Такія условія господствуютъ надъ нами и отъ твердо-укоренившихся мыслей, приняли характеръ необходимости; такія условія тѣсно связаны съ нашимъ родомъ, котораго матеріальныя нужды неотразимы. Первыя дикія племена, которыя историкъ находитъ въ началѣ всѣхъ народовъ, существовали подобно животнымъ, пользуясь правомъ естественнаго выбора, т. е. завладѣвая элементами своего существованія. Прежде нежели эти народы выучились говорить и придумали искусства, даже прежде, нежели они умѣли размышлять, имъ приходилось бороться съ животными и людьми съ того мгновенія, когда приходилось охранять обладаніе извѣстной области. Эта борьба проявлялась въ видѣ нападенія или обороны, и всегда имѣла единственною цѣлью доставить борющемуся средства для обезпеченія жизни. Этимъ основались первыя права и первыя силы. Племена увеличивались, мѣняли свои мѣстопребыванія, потому что ихъ обременяли невзгоды природы или привлекали прелести болѣе счастливой жизни. Одни слѣдовали за другими, основывали отечество и народы, но не отказывались отъ войны, хотя и не по первоначальнымъ побудительнымъ причинамъ. Уже давно созрѣвшіе народы вступали въ бой по высокомѣрію и честолюбію. Когда первыя потребности удовлетворены, естественные недостатки устранены, народы утончаются въ искусствѣ разрушенія, пользуясь для этого результатами науки. Такимъ образомъ недостатки человѣчества возникаютъ именно изъ организаціи нашей Земли. Природа человѣка тѣсно связана съ природою Земли; если бы послѣдняя была совершеннѣе нынѣшняго, то и люди представляли бы меньше недостатковъ. Мы прямо утверждаемъ, что законъ смерти, господствующій надъ нашимъ міромъ, составляетъ причину общественнаго недостатка, о которомъ мы говоримъ. Если бы этотъ ужасный законъ не существовалъ, человѣчество, съ перваго дня, жило бы въ лонѣ мира и счастія.
Большая часть угнетающихъ насъ золъ имѣютъ основную причину въ недостаткахъ нашего міра. Если мы вникнемъ въ сущность дѣла, то постигнемъ, что наши личные и общественные недостатки не возникли бы въ мірѣ, который не пробудилъ бы ихъ. Еслибъ по крайней мѣрѣ временно обладаніе элементовъ нашего существованія не было необходимо, наша планета питала своихъ жителей, не при такихъ строгихъ условіяхъ жизни и не требуя столь большихъ жертвъ, никому не пришло бы на мысль похищать вещи, которыя всякій могъ бы долетать себѣ, не произошло бы воровства, а вмѣстѣ съ воровствомъ смертоубійства, лжи и всѣхъ пороковъ, причина которыхъ кроется въ жадности.
Все въ природѣ дѣйствуетъ другъ на друга, а потому, по матеріальности нашего существа, оно не могло сдѣлаться совершенно духовнымъ. Такъ какъ грубыя наклонности господствуютъ надъ нашимъ тѣломъ, онѣ должны были имѣть вліяніе и на побужденія нашей души. Поэтому благороднѣйшее стремленіе нашего духа подъ вліяніемъ оболочки, бременѣющей надъ нами отъ рожденія, не могутъ развиться свободно; мы стѣснены и должны вникать въ наше состояніе, вполнѣ соотвѣтствующее физическимъ свойствамъ Земли, чтобы найти источникъ нашихъ потребностей, желаній и первыхъ побужденій. Источникъ всѣхъ недостатковъ, даже возникающихъ изъ самаго просвѣщенія, можно отыскать въ нашемъ природномъ состояніи. Если обозрѣть сумму человѣческихъ возбужденій отъ могучаго пламени естественной любви до ледяной холодности болѣзненной скупости, легко найти ихъ зародышъ въ потребностяхъ, обусловленныхъ земною организаціею.
Обратимъ вниманіе на основной законъ существованія нашего и всѣхъ живыхъ организмовъ на Землѣ, на законъ, который требуетъ, чтобы мы добывали себѣ пищу, состоящую изъ остатковъ другихъ организмовъ, и на то, что мы можемъ жить, только вырывая растенія и умерщвляя животныхъ. Можно ли вѣрить, что такой законъ необходимъ и полный порядокъ не допускаетъ жизни безъ жертвъ? Можно ли вѣрить, что во всѣхъ мірахъ человѣчество вынуждено умерщвлять и поглощать для поддержанія своего бытія? Такое мнѣніе кажется намъ рѣшительно ошибочнымъ.
Развѣ было бы чрезвычайнымъ явленіемъ, еслибъ извѣстныя тѣла имѣли такое свойство, что внутренній ихъ организмъ заключалъ условія долговѣчности? Было ли бы, съ другой стороны, поразительно, представить себѣ питающія атмосферы, проникнутыя питательными элементами, которые соединяются съ тѣлами, имѣющими свойства, соотвѣтственныя этой атмосферѣ?
Представимъ себѣ состояніе человѣка въ мірѣ, гдѣ онъ совершенно не имѣетъ потребностей^ обусловливаемыхъ грубою нашею земною организаціею, которая представляетъ столько препятствій дѣятельности нашего духа; перенесемся въ тотъ счастливый міръ, гдѣ человѣкъ ведетъ болѣе благородный и прекрасный образъ жизни, гдѣ духъ дѣятеленъ съ полною силою и свободою, и затѣмъ взглянемъ на Землю, гдѣ жизнь, борется со смертью. Тогда мы постигнемъ, въ какой высокой степени превосходятъ тѣ міры нашу планету и какъ высоко одарены обитающія тамъ существа, въ сравненіи съ сынами Земли.
Благодаря организаціи нашихъ легкихъ, кровь безпрерывно и безъ нашего сознанія возобновляется; намъ не нужно приготовлять обѣды изъ кислорода, чтобы поддерживать одинаковость химическаго состава крови, при ея обращеніи отъ наружныхъ частей тѣла къ сердцу. Слѣдовательно, атмосфера сама составляетъ элементъ нашего существованія, часть нищи нашего тѣла. Не возможно ли, что въ низшихъ мірахъ дыханіе отличается отъ нашего и также понуждаетъ къ особаго рода періодическому питанію? Не возможно ли, что въ высшихъ мірахъ дыханіе, измѣненное и усовершенствованное, достаточно для питанія всего человѣческаго организма.
"Законъ смерти," говоритъ Эпиктетъ, "есть законъ матеріальной и низшей природы; высшій эѳирный міръ не представляетъ такихъ условій." Такое воззрѣніе выразилъ еще до Эпиктета сочинитель Иліады. Восхваляя заботливую любовь. Венеры къ ея сыну Энею, Гомеръ говоритъ? "Эѳирный паръ носится въ груди блаженныхъ боговъ, они не питаются плодами земли и не пьютъ вина для утоленія жажды." Такія мысли высказывали позднѣе довольно часто и прилагали къ существамъ, населяющимъ рай по религіямъ и миѳологіямъ. Эти мысли представляютъ не только выдуманное созданіе сказанія, но указываетъ на состояніе въ высшихъ сферахъ, состояніе, которое согласуется съ возвышеннымъ назначеніемъ существъ, разсматриваемыхъ нами въ сумеречномъ свѣтѣ и считаемыхъ основною идеальною формою нашего усовершенствованія.
Дѣйствительно, матеріальныя свойства нашего міра имѣли вліяніе на физическое устройство его обитателей; отъ нихъ зависятъ наши инстинктивныя стремленія, а наши желанія носятъ на себѣ отпечатокъ грубой чувственности и даже чувства воплощенной нашей души не могутъ совершенно освободиться отъ нихъ. Мы находимъ признаки низкаго положенія нашего .міра не только въ органахъ питанія и дыханія, но и во всѣхъ органахъ нашего тѣла, зависящихъ одинъ отъ другаго, почему во всѣхъ отправленіяхъ проявляются очевидные признаки низкаго состоянія нашего. Организмъ, съ одной стороны матеріальный, съ другой не могъ сдѣлаться чисто духовнымъ. Гармонія существуетъ даже у низшихъ созданій. Мы обитатели Земли, и вся наша сущность выказываетъ во всѣхъ отношеніяхъ мѣстный характеръ нашей родины.
На мірахъ, гдѣ благоволящая природа возвела человѣческому духу истинный престолъ ш гдѣ человѣкъ не имѣетъ мнимаго господства, какъ здѣсь, но дѣйствительно царствуетъ духомъ надъ всею принадлежащею ему областью, тамъ долговѣчность человѣчества измѣряется періодами мира и счастія. Ложныя формы, которыми облекается порокъ, тамъ вовсе не являются. Къ чему онъ тамъ облечется и на что послужитъ ему обманчивая наружность? Элементы предательства и искушенія тамъ не существуютъ, потому что плевелъ не вырастаетъ безъ зародыша. На тѣхъ мірахъ человѣчество познало истину, потому что тамъ побужденія устремляются только къ благу.
Дѣйствительно, всякій міръ, гдѣ человѣчество достигло возмужалости, долженъ отличаться тѣмъ, что оно пользуется свободою для блага. Въ рядахъ зрѣлыхъ человѣчеству вполнѣ развитая свобода должна имѣть могучую силу, стремящуюся къ совершенству, и составлять поруку превосходства міра. Тамъ всѣ побужденія, желанія и стремленія человѣка имѣютъ передъ собою идеальный первообразъ, который мы считаемъ совершенствомъ и цѣлью человѣческой природы.
Какъ мало такого характера въ нашемъ мірѣ? Наша свобода превращается въ необузданность и является въ видѣ удовлетворенія извращенныхъ побужденій и ослабленія отъ испорченныхъ нравовъ. Свобода соблазнительное слово, за которымъ для людей скрывается пропасть. Полное осуществленіе свободы, о какой, можетъ быть, мечтаютъ втайнѣ, увеличило бы наши несчастія до высочайшей степени. Но вы знаете очень хорошо, что сдѣлалось бы съ нашимъ міромъ, еслибъ вы не обуздывали его свирѣпости. Какой хаосъ образовался бы, еслибъ міръ предался удовлетворенію грубыхъ желаній и не обращалъ вниманія на законы, которые должно было наложить на себя общество, не обращалъ вниманія на совѣсть, болѣе или менѣе удерживающую насъ на краю пропасти? Съ немногими исключеніями, всѣ люди на Землѣ привержены философіи, создаваемой каждымъ для себя, а не для всѣхъ людей, причемъ они имѣютъ въ виду только собственную личность. Оттого ихъ сужденіе можно было бы назвать философіею чувственности. Изъ всѣхъ школъ ни одна не имѣетъ больше приверженцевъ, какъ та, которая составляетъ выраженіе нерѣдко отрицаемаго, но дѣйствительно господствующаго стремленія людей. Исходная точка этой философіи заключается въ опытѣ, что всякое ощущеніе или благотворно, или болѣзненно, почему перваго должно искать, а послѣдняго избѣгать. Такая философія напоминаетъ человѣку, что первое его побужденіе заключается въ желаніи удовольствій, какого бы рода ни было, въ наслажденіи чувствами, знаніемъ или добродѣтелью; она учитъ, что истинное пониманіе жизни заключается въ распредѣленіи, по возможности, большаго количества удовольствій въ данное время, т. е. въ счастіи, и что истинная мудрость заключается въ постиженіи пути къ этой цѣли и странствованіи по немъ даже при временныхъ лишеніяхъ и умныхъ пожертвованіяхъ. Но этой системѣ, личное счастіе есть цѣль жизни, а собственный интересъ единственное побужденіе къ всякому поступку.
Не выраженъ ли этимъ образъ мыслей большей части людей? Не сдѣлался ли бы такой образъ мыслей всеобщимъ, еслибъ уничтожили узы, налагаемыя строгою нравственностью, и отъ насъ потребовали, чтобъ мы вполнѣ пользовались пламенно желаемою свободою? Мы спрашиваемъ тѣхъ, которые въ своихъ словахъ возвѣщаютъ правила возвышенной философіи, не скрывается ли въ ихъ мысляхъ тоже самое воззрѣніе и побужденіе, которое безпрерывно устремляетъ ихъ къ наслажденіямъ и удовольствіямъ. Если бы всѣ люди слушались и могли слушаться самихъ себя, то Эпикуръ сдѣлался бы богомъ Земли.
Но философія чувственности или нравственность интереса одна изъ самыхъ ложныхъ философскихъ системъ. Она смѣшиваетъ свободу съ пожеланіями и тѣмъ уничтожаетъ свободу, не дѣлаетъ разницы между добромъ и зломъ, не знаетъ обязанностей, не допускаетъ права заслугъ и погрѣшностей, очень легко обходится безъ Бога и наконецъ устраняетъ возвышенныя основныя правила ученія метафизики прекраснаго и добродѣтельнаго.
Посмотримъ на человѣчество въ цѣлости и тогда мы легко познаемъ, что оно быстро пошло бы по такому пути, если бы ему предоставили свободу, какую оно себѣ представляетъ. Произвольнымъ объясненіемъ оно лишило бы свободу ея естественности. Поэтому пути идутъ большая часть людей втайнѣ, и, по ихъ мнѣнію, было бы глупо не идти по такому пути.. Дѣйствительно, кажется, благоразумнѣе довольствоваться земнымъ міромъ, каковъ онъ есть, и подчинять ему собственный образъ жизни, нежели проводить жизнь въ тщетныхъ стараніяхъ объ улучшеніяхъ! И такой міръ считаютъ единственнымъ произведеніемъ Бога! Объ этомъ человѣчествѣ полагаютъ, что оно совершенно въ самомъ себѣ и изъ самого себя, и что оно одно находится подъ кровомъ Бога и назначено для господства надъ вселенною!
Съ какой точки зрѣнія ни разсматривать вопроса о человѣчествѣ, повсюду находимъ доказательство низкаго положенія нашего міра и поруку существованія превосходства внѣ Земли. Всѣ ученія философіи и нравственности доказываютъ это. Выскажутъ ли теперь мысль, что наше человѣчество совершенствуется безпрерывно, и настанетъ пора, когда человѣкъ, достигнувъ вершины величія, будетъ жить счастливо и со славою? Но если и представить себѣ дѣйствительное осуществленіе совершенства, къ которому способенъ нашъ родъ, если утверждать, что при содѣйствіи наукъ и промышлености, человѣку удастся вполнѣ господствовать надъ веществомъ, заставлять машины исполнять всѣ работы, которыя нынѣ надобно производить руками, и сколько возможно утвердить господство духа на Землѣ, если видѣть въ будущемъ славную пору, которая превосходитъ нашу на столько же, сколько настоящее время лучше бывшаго нѣкогда состоянія дикости; даже тогда не измѣнятся основныя условія бытія нашего рода, условія, тѣсно связанныя съ нашимъ пребываніемъ на Землѣ, и потому все-таки не удастся уничтожить у нашей земной жизни неизгладимую печать ея несовершенства.
Другіе оптимисты, можетъ быть, станутъ утверждать, что образованіе Земли еще не окончено созданіемъ человѣчества, одареннаго разумомъ и разсудкомъ, и сила, сотворившая человѣчество, каждое мгновеніе можетъ произвести высшіе организмы, новый порядокъ духовныхъ существъ, которыя станутъ надъ людьми столь-же высоко, какъ человѣчество надъ обезьянами, и этотъ новый родъ одушевленныхъ существъ овладѣетъ Землею и будетъ господствовать надъ всѣмъ на Землѣ. Замѣтимъ, что такого событія мы вовсе не желаемъ. Во всякомъ случаѣ эти новыя существа не подвергались бы условіямъ бытія, которыя привязываютъ насъ къ веществу. Ихъ болѣе эѳирная организація могла бы имѣть нѣкоторое сходство со свойственною обитателямъ высшихъ міровъ, о которыхъ мы говорили, и оттого на Землѣ они весьма естественно господствовали бы надъ всѣми подверженными случайностямъ матеріальныхъ элементовъ. Сущность ихъ природы и нравственныхъ способностей была бы для насъ столь же непостижима, какъ для слѣпаго понятія о свѣтѣ, а для глухаго о звукѣ. Хотя такое мнѣніе раздѣляли нѣкоторые весьма уважаемые писатели, оно кажется совершенно неосновательнымъ. Съ одной стороны, человѣческій родъ, кажется, господствуетъ надъ Землею, а съ другой стороны, когда однажды возникнетъ новый членъ въ ряду земныхъ существъ выше насъ, то онъ, по своей сущности, присоединится непосредственно къ намъ, потому что природа не дѣлаетъ скачковъ отъ одного созданія къ другому и не оставляетъ промежутковъ въ естественномъ ряду твореній. Этотъ новый высшій родъ человѣчества долженъ будетъ покориться условіямъ на земномъ шарѣ и принадлежать къ общему царству животныхъ на Землѣ, какъ предшествующіе; организмъ новыхъ существъ, какъ у прежнихъ земныхъ созданій, будетъ имѣть связь съ основною формою животной жизни. Если представить себѣ восходящій рядъ человѣческихъ расъ, то послѣдній и самый совершенный изъ нихъ все-таки будетъ привязанъ къ Землѣ, и ничемъ нельзя будетъ произвести, чтобы Земля перестала быть Землею.
Мы отказываемся отъ романтическихъ предположеній о новомъ человѣческомъ родѣ и обратимъ вниманіе только на настоящее съ истиннымъ его характеромъ. Мы никогда не станемъ наслаждаться идеальнымъ вѣкомъ мира и счастливаго покоя, о которомъ мечтаютъ, и если даже намъ представятся условія такого существованія, будетъ благоразумнѣе отказаться отъ нихъ, потому что такая перемѣна не доставитъ намъ выгодъ. Законъ работы долженъ сохраниться на Землѣ, и безъ него недѣятельность покоя не содѣйствовала бы нашему развитію, но лишила бы насъ силъ и погубила бы. Высшія души, которыя находятъ жизненный элементъ въ умственной дѣятельности, однѣ безъ опасности для своего существованія, могутъ отказаться отъ тѣлесной дѣятельности; но мы, земные люди, знаемъ по грустному опыту объ обитателяхъ болѣе благопріятныхъ климатовъ, что въ работѣ заключается условіе нашего развитія и благоденствія, и что когда умственныя силы не побуждаются физическими условіями къ постоянной дѣятельности, онѣ ослабѣваютъ и остаются безплодными.
Основная мысль, составляющая необходимый результатъ нашего сужденія о нравственномъ порядкѣ человѣчества въ пространствѣ, должна представить намъ въ предѣлахъ міра возвышеніе къ высшимъ умственнымъ существамъ одновременно съ возвышеніемъ къ болѣе тонкому организму, превосходящему нашъ. Здѣсь, на нашемъ скромномъ мѣстопребываніи, всѣ существа, отъ растеній, прозябающихъ въ глубинѣ скалистой пещеры, до ребенка въ колыбели, который обращается къ свѣту, по внутреннему свойству, заключается естественное стремленіе къ св ѣ ту. Точно также во всемъ созданіи существа стремятся къ высшему назначенію. Во всей вселенной человѣчества не остаются на одной ступени, но восходятъ все выше, представляя на звѣздныхъ мірахъ безконечное разнообразіе, и каждое изъ нихъ занимаетъ опредѣленное мѣсто въ единствѣ божественнаго плана, начертаннаго предвѣчнымъ до начала вселенной.
Для пополненія нашего сужденія, обратимъ вниманіе на свойство понятія, которое могутъ и должны имѣть обитатели другихъ міровъ о трехъ основныхъ вопросахъ философіи: о прекрасномъ, истинномъ и благомъ. При такомъ изслѣдованіи мы, по возможности, вѣрно оцѣнимъ эти три вопроса.
Если формы воплощенныхъ духовъ, обитающихъ на каждомъ мірѣ, различны, смотря по природному его свойству, этого нельзя отнести къ внутреннему нравственному чувству, которое придаетъ каждому человѣческому сознанію характеръ творенія съ отвѣтственностью. Наружная оболочка существа, физическій видъ вселенной подлежатъ силамъ вещества, которыя не имѣютъ ничего безусловнаго, но подвержены случайностямъ и при своей дѣятельности подлежатъ такимъ же превратностямъ, какъ и самое вещество. Физическое единство міра можетъ сохраняться при безпрерывномъ превращеніи тѣлъ, а постоянное измѣненіе матеріальныхъ элементовъ не мѣшаетъ вселенной образовать цѣлое, развивающееся одинаково и согласно. Для нравственнаго единства созданія, всѣ духи должны быть связаны неразрывными узами съ высочайшимъ духомъ.
Мы можемъ постигнуть, что эта связь образуется основными правилами эстетики, метафизики и нравственности, и что всѣ человѣческія души міроваго пространства должны имѣть объ этихъ основаніяхъ понятія, достаточныя для достиженія истины -- понятія, болѣе или менѣе ясныя или болѣе или менѣе запутанныя, смотря по степени развитія этихъ душъ и обитаемыхъ ими міровъ. Оттого разсмотримъ врожденныя намъ мысли о прекрасномъ, истинномъ и благомъ по себѣ и постараемся отличить физически-прекрасное отъ духовно-прекраснаго и постичь послѣднее въ самой его сущности.
Сначала замѣтимъ, что понятіе о прекрасномъ всего болѣе носитъ на себѣ характеръ относительности, потому что оно отчасти имѣетъ связь съ явленіями существъ, не представляющихъ ничего безусловнаго. Впрочемъ, мы можемъ найти въ себѣ нѣсколько точекъ опоры, составляющихъ основу нашего пониманія и представляющихъ признаки безусловнаго и всеобщаго. Прежде всего изслѣдуемъ, какимъ образомъ мысль о прекрасномъ относительна по своей связи съ внѣшними предметами.
Примемъ по-прежнему земную природу примѣромъ и основою нашего сужденія. Достаточно взглянуть на жизнь и сущность народовъ, чтобы показать, какъ различно судятъ о прекрасномъ во всякомъ племени на Землѣ, и убѣдить, что въ такомъ сужденіи всегда есть нѣчто относительное, а не необходимое и признаваемое всѣми. Мы имѣемъ передъ собою типъ греческой красоты, черкешенку, въ блескѣ ея миловидности и совершенства, представленную въ видѣ прекрасной Венеры; вообразимъ себѣ возлѣ нея типъ китайской красавицы, женщины съ неуклюжею дородностью и смѣшно изуродованными ногами; присоединимъ къ нимъ готтентотскую Венеру, ужасное и отвратительное существо, отъ котораго мы отворачиваемся съ омерзѣніемъ, и затѣмъ представимъ себѣ громадную разницу въ сужденіи о красотѣ у трехъ человѣческихъ расъ, бѣлой, монгольской и африканской. Тогда, конечно, относительность красоты будетъ ясна и очевидна по крайней мѣрѣ въ этомъ кругѣ понятій. То же самое можно сказать обо всемъ, что касается вкуса. Начальникамъ американскихъ племенъ кажутся красивыми татуировки, украшенія изъ перьевъ и раковинъ, просовываніе колецъ сквозь носъ и срѣзываніе ушныхъ мочекъ. Обитатели Таити сплющиваютъ себѣ носъ и окрашиваютъ волосы въ красный цвѣтъ. Чтобы молодая дѣвушка у ботокудовъ, живущихъ въ бразильскихъ лѣсахъ, имѣла приличный видъ, она должна дать выбить себѣ верхніе рѣзцы. Не менѣе замѣчательныя особенности свойственны неграмъ, обитающимъ около источниковъ Нила. Тамъ женщина считается вполнѣ прекрасною только при дородности, которая принуждаетъ ее ползать на четверенькахъ. Многіе туземцы Индіи вытягиваютъ губы клювомъ и протыкаютъ деревянную палочку сквозь нижнюю губу. Цейлонцы чернятъ себѣ зубы, пережевывая бетель, и для нихъ бѣлые зубы отвратительны. То же самое должно сказать о яванцахъ, которые не хотятъ имѣть зубы бѣлые, какъ у собакъ. Можно представить еще длинный списокъ причудъ вкуса, смотря по племенамъ и времени, которое своею модою опредѣляетъ красоту.
Мы произнесли слово, которое достаточно характеризуетъ зыблемость многихъ сужденій о прекрасномъ. Дѣйствительно, есть ли что-нибудь непостояннѣе и болѣе подверженнаго случайностямъ и измѣненіямъ, чѣмъ мода. Кто полагаетъ, что приведенные примѣры составляютъ признаки начинающагося еще не образованнаго вкуса, котораго сужденіе не имѣетъ вѣса, потому что существуетъ у народа еще не развившагося, какъ мы, то представимъ собственныя наши сужденія о прекрасномъ, которое опредѣляется модою каждаго года, и спросимъ, что можетъ мѣняться чаще и что менѣе опредѣленно, чѣмъ моды. Можно сказать вмѣстѣ съ Паскалемъ: Истина по сю сторону Пиренеевъ есть ошибка, по ту сторону, то, что за десять лѣтъ приводило въ восторгъ весь народъ, нынѣ считается смѣшнымъ, но возвратится позднѣе и опять будетъ пользоваться прежнимъ уваженіемъ. Чѣмъ восхищаются нѣмцы, то нерѣдко кажется французамъ отвратительнымъ. Формы, цвѣтъ, характеръ, все мѣняется на каждомъ градусѣ широты.
Безъ сомнѣнія, нельзя считать образцемъ прекраснаго то, что представляютъ низшія и древнѣйшія человѣческія расы, а еще менѣе можемъ мы предполагать, по примѣру Руссо, естественное понятіе о прекрасномъ въ состояніи дикости. Напротивъ того, слѣдуетъ согласиться, что подобное сужденіе тѣмъ справедливѣе и вѣрнѣе, чѣмъ болѣе развито оно просвѣщеніемъ, и что наше прекрасное, дѣйствительно, заслуживаетъ этого имени болѣе, чѣмъ прекрасное африканскихъ племенъ; но именно такая неодинаковость доказываетъ относительность понятія о прекрасномъ, признаваемомъ по общему согласію, потому что оно постоянно можетъ усовершенствоваться и, дѣйствительно, совершенствуется по мѣрѣ развитія нашего идеала. Такую относительность мы должны признавать тѣмъ болѣе, что не было бы никакого основанія считать наше прекрасное высшимъ образцемъ и предѣломъ физическаго прекраснаго, такъ какъ мы должны признать въ порядкахъ, стоящихъ выше насъ, другія представленія о прекрасномъ, которое должно быть возвышеннѣе идеи, свойственной намъ.
Мы тотчасъ докажемъ, какъ наше сужденіе о физически-прекрасномъ на столько приближается къ истинѣ, на сколько мы сами приближаемся къ пониманію духовно-прекраснаго, и что физически-прекрасное имѣетъ лишь безусловные признаки, заимствованные изъ духовно-прекраснаго. Предварительно представимъ, какъ существенно относительно физически-прекрасное примѣромъ, находящимся въ непосредственной связи съ нашимъ предметомъ.
Искусство, имѣющее тѣсную связь съ нашимъ предметомъ, есть ваяніе, которое занимается изображеніемъ насъ самихъ. Возмемъ же образецъ этого искусства или вѣрнѣе изберемъ въ немъ мастерскія произведенія. Мы имѣемъ Аполлона бельведерскаго и медицейскую Венеру, два мастерскія произведенія, которыя совершенно справедливо считаются образцами прекраснаго въ искусствѣ. Посмотримъ на эти двѣ человѣческія статуи. Первая блещетъ безсмертною юностью бога; на его челѣ отражаются мысли; осанка полна величія, и тѣло оживлено небеснымъ духомъ, который спокойно проникаетъ его. Этотъ богъ имѣетъ тихое убѣжденіе въ своемъ могуществѣ; его смертоносная стрѣла пронзила дракона Пнеана; проникнутый сознаніемъ счастія побѣды, его взоръ, кажется, уже забылъ о ней и теряется въ безконечности! Какъ удивительна эта Венера даже возлѣ прекраснаго тѣла Аполлона! Какая прелесть въ этихъ чертахъ, какая привлекательность и мягкость въ волнистыхъ формахъ! Въ этой фигурѣ отражается нѣчто божественное; кажется, что розы окрашиваютъ это тѣло, какъ во времена Пигмаліона, улыбка играетъ на губахъ, и трепетъ жизни проходитъ подъ этими восхитительными формами.
Изъ всѣхъ произведеній искусства, оба упомянутыя нами, кажется, представляютъ въ высочайшей степени признаки безусловно прекраснаго. Впрочемъ, безпристрастное обсужденіе болѣе объяснитъ намъ этого рода красоту и покажетъ, что она, какъ все физически-прекрасно е, относительна.
Она представляетъ образцы прекраснаго на Землѣ. Соглашаемся. Но все безусловное неизмѣнно и обще; пойдемте же далѣе и посмотримъ, могутъ ли этотъ Аполлонъ и эта Венера жить на другихъ мірахъ. Мы давно знаемъ, что нашъ образъ бытія тѣсно связанъ съ нашимъ мѣстопребываніемъ и не можетъ быть перенесенъ въ другія области вселенной безъ чрезвычайныхъ органическихъ измѣненій. Если этимъ двумъ существамъ умѣреннаго климата Аѳинъ или Рима было бы трудно жить подъ палящимъ солнцемъ средней Африки или на ледяныхъ степяхъ Сибири, и если въ такихъ странахъ они лишились бы всей своей прелести, что же было бы съ ними при совершенно чуждыхъ условіяхъ, которымъ они подвергнулись бы, попавъ на другой міръ? Созданные для обитанія на Землѣ, они имѣютъ организацію, соотвѣтствующую состоянію Земли, чѣмъ обусловливается и ихъ красота. Но что сдѣлалось бы изъ нихъ, если бы они попали въ палящій жаръ Меркурія, который немедленно задушилъ бы ихъ, или въ холодъ Урана, гдѣ у нихъ застыла бы кровь въ жилахъ? Какъ дѣйствовалъ бы механизмъ ихъ легкихъ въ атмосферѣ во 100 разъ гуще нашей или во 100 разъ жиже нашего жизненнаго элемента? При измѣненіи легкихъ, должна измѣниться и форма груди, а вмѣстѣ съ нею и форма всего тѣла. Къ чему послужатъ зубы и органы питанія, какіе намъ нужны на Землѣ, тамъ, гдѣ существа въ родѣ людей питаются одними растеніями или одними животными, или же не пріобрѣтаютъ себѣ пищи ни отъ однихъ, ни отъ другихъ, и гдѣ жизненные процесы вовсе не походятъ на наши? Вмѣстѣ съ измѣненіемъ формы органовъ пищеваренія измѣняется и остальное тѣло. Наши глаза устроены такимъ образомъ, что они различаютъ близкіе предметы, съ которыми мы постоянно приходимъ въ соотношеніе. Къ чему послужатъ такіе глаза тамъ, гдѣ дѣятельность обращена не на такіе предметы, какъ на Землѣ, гдѣ проводятъ жизнь въ слояхъ эѳира или подъ потоками жидкости? Подобные вопросы можно сдѣлать относительно всѣхъ нашихъ органовъ. Кто далъ бы намъ отвѣтъ, если бы мы спросили о загадкѣ чувствъ, которыми нашъ духъ познаетъ внѣшній міръ? Здѣсь мы одарены пятью чувствами, достаточными для нашихъ потребностей и ощущеній, взаимно пополняющихся и образующихъ единство нашего сознанія. Другія существа имѣютъ только четыре чувства, иныя три или два, или же лишены ихъ; тѣмъ не менѣе эти существа заключаютъ въ самихъ себѣ совершенную чувственную жизнь, стоящую, конечно, гораздо ниже нашей, потому что имъ не свойственъ родъ ощущеній, къ которымъ способны мы. Можно представить себѣ и шестое чувство, о которомъ мы не имѣемъ никакого понятія, но доставляющее другимъ существамъ новое преимущество передъ нами и соединяющее ихъ съ нѣкоторыми неизвѣстными намъ свойствами природы. Какъ въ физическомъ, такъ и въ эстетическомъ отношеніи, мы, поэтому, не имѣемъ основанія полагать, что мы занимаемъ высшее мѣсто въ ряду твореній. Все побуждаетъ насъ предполагать совершенно противное. Всѣ отвѣты, которые мы можемъ дать на вопросы, касающіеся физической природы, единогласно говорятъ, что красота природы не есть красота міровъ. На каждомъ изъ нихъ существуетъ первообразный Аполлонъ и первообразная Венера; но прелесть этихъ существъ мы не постигли бы, какъ обитатели другихъ міровъ не постигаютъ прелести нашихъ первообразовъ. Физическая красота, по своей сущности, относительная. Это, однако, не значитъ, что ея нѣтъ; между отсутствіемъ и относительнымъ существованіемъ есть огромный промежутокъ. Это значитъ, что мы не должны считать этой красоты безусловною, потому что можно предполагать красоту, болѣе приближающуюся къ совершенству. Между относительною и безусловною красотою существуетъ безчисленное множество ступеней, и между обѣими господствуетъ разница, какъ между конечнымъ и безконечнымъ.
Безусловная красота есть красота духовная, красота ума, красота нравственности. Какъ бы мы ее ни называли, она находится въ нашемъ сознаніи, какъ основаніе мысли прекраснаго, какъ идеалъ, къ которому болѣе или менѣе приближается конечное прекрасное, замѣчаемое нашими чувствами. Этотъ идеалъ есть мѣра и руководство нашего сужденія о прекрасномъ въ частности. Если мы признаемъ въ прекрасномъ ступени, то лишь потому, что безсознательно сравниваемъ это прекрасное съ нашимъ идеаломъ, который при такомъ сравненіи становится судьею.
Это неоспоримое основаніе заключается въ насъ съ своимъ безусловнымъ характеромъ. Оно болѣе или менѣе скрыто низшимъ нашимъ положеніемъ, болѣе или менѣе проявляется, благодаря нравственному воспитанію и побуждаетъ судить, даже когда мы захотѣли бы принудить это сознаніе къ безмолвію, судить не только о цѣнѣ нашей мысли, но также о цѣнѣ мыслей всѣхъ людей. Если нашему сужденію подвергается нравственный фактъ, и оно находитъ его по себѣ прекраснымъ, то мы непоколебимо считаемъ его прекраснымъ, даже когда другіе люди утверждаютъ, что они не находятъ въ немъ ничего особеннаго.
Мы представимъ примѣры изъ фактовъ нравственнаго порядка, какъ сдѣлали относительно произведеній физическаго порядка.
Напомнимъ геройскій подвигъ швейцарца Арнольда Винкельрида, когда войска Леопольда австрійскаго выступили противъ швейцарцевъ Луцерна, Гларуса и Цуга, и воины стояли другъ противъ друга. Винкельридъ выступилъ изъ ряда соотечественниковъ, и подошелъ къ врагамъ, говоря: "Товарищи, я проложу вамъ дорогу. т, Тутъ онъ ухватилъ руками сколько могъ обращенныхъ на него копьевъ и втиснулъ ихъ себѣ въ грудь. Швейцарцы вторглись въ открывшійся такимъ образомъ рядъ и одержали побѣду, а имя героя Винкельрида, добровольно пожертвовавшаго жизнію для спасенія отечества, неизгладимо внесено въ исторію Швейцаріи. Мы напоминаемъ о Винцентѣ-де-Паула, который все свое богатство и всю жизнь посвятилъ бѣднымъ и больнымъ; о всѣхъ, которые, одушевясь подобнымъ же человѣколюбіемъ, въ различныя времена, у различныхъ народовъ, совершали такія благородныя дѣянія всю жизнь. Напомнимъ о Сократѣ, который опорожнилъ кубокъ съ ядомъ, хотя ему представлялся случай сохранить жизнь, но избралъ смерть, чтобы не отречься отъ истины и остаться вѣрнымъ на словахъ и на дѣлѣ истинѣ, отъ которой не должно отказываться даже при коварномъ девизѣ, что ц ѣ ль освящаетъ средства, которую должно удерживать передъ друзьями и врагами во всѣхъ положеніяхъ жизни, и которой слѣдуетъ быть путеводительною звѣздою на всемъ пути нашей жизни, пока мы не закроемъ глаза передъ видимымъ свѣтомъ.
Такіе поступки мы называемъ прекрасными; такое сужденіе мы произносимъ въ слѣдствіе господствующаго въ насъ основанія, и если кто-нибудь скажетъ, что подобные поступки нисколько не трогаютъ его, то мы признаемъ его слова ложью или же его нравственность извращенною. Мы судимъ такимъ образомъ потому, что эти поступки выказываютъ прелесть, которая близко подходитъ къ нашему сужденію о безусловно-прекрасномъ. Такимъ же образомъ мы судимъ обо всемъ прекрасномъ, походящемъ на нравственно-прекрасное.
Физическо-прекрасное, замѣчаемое чувствами, относительно, между тѣмъ, какъ идеально-прекрасное, безусловно; послѣднее есть основа перваго. Всѣ прелести, образующія внѣшнее прекрасное, не удовлетворяютъ насъ, и составляютъ лишь указанія на высшую прелесть, которая есть красота идеальная. Такой идеалъ представляется нашей душѣ тѣмъ яснѣе, чѣмъ чище, совершеннѣе и выше мы стоимъ въ кругу душевной жизни, и этотъ идеалъ, кажется, возносится выше и дальше, по мѣрѣ того, какъ мы воздымаемся и стараемся приблизить къ нему наши воззрѣнія. Этотъ идеалъ представляетъ нѣчто безконечное, потому что его границы заключаются въ самомъ Богѣ, въ основаніи всѣхъ основаній.
Всѣ созданныя человѣческія души, какъ на Землѣ, такъ и на другихъ мірахъ, соединены между собою одинаковыми неопровержимыми основаніями идеально прекраснаго, потому что эти основанія имѣютъ характеръ совершенства, необходимости и всеобщности. Если прекрасное въ предметахъ различно, смотря по мірамъ, то этого нельзя сказать о прекрасномъ въ душѣ человѣка: послѣднее необходимо есть всеобщее понятіе. Оно образуетъ, какъ мы увидимъ, нравственную связь съ основаніями безусловно истиннаго и благаго, соединяющую всѣ созданные духи съ первобытнымъ духомъ. На всѣхъ обитаемыхъ земляхъ міроваго пространства, какъ и на нашемъ, человѣческія души могутъ, вмѣстѣ съ Платономъ, восторженно произнести:
"Вѣчно прекрасное, не возникающее и не пропадающее, не подлежитъ упадку и не возрастаетъ. Оно не бываетъ въ одномъ отношеніи прекраснымъ, а въ другомъ отвратительнымъ, прекраснымъ только въ извѣстное время въ извѣстномъ мѣстѣ или въ опредѣленномъ отношеніи, для одного прелестнымъ, а для другаго отвратительнымъ. Оно не имѣетъ видимой формы, лица, рукъ или чего-либо тѣлеснаго; оно также не особое какое-нибудь представленіе или наука, не включается въ чемъ-либо другомъ, въ живомъ существѣ земли или небѣ, но существуетъ совершенно по себѣ, однообразно и неизмѣнно; въ этомъ прекрасномъ принимаютъ участіе всѣ прочія прелести, но такимъ образомъ, что если послѣднія возникаютъ или пропадаютъ, вѣчно прекрасное не уменьшается и не увеличивается и нисколько не измѣняется. Чтобы постигнуть тебя, совершенную красоту, надобно начать съ прекраснаго здѣсь на землѣ и, безпрестанно обращая глаза на высочайшую твою прелесть, восходить, такъ сказать, по ступенямъ лѣстницы, и этимъ путемъ достигнуть, переходя отъ одного познанія къ другому, дознанія, предметъ котораго есть только самое прекрасное; тогда наконецъ постигнуть его въ томъ видѣ, какъ оно есть по себѣ... Какую судьбу имѣлъ бы смертный, которому было бы дозволено узрѣть прекрасное въ первобытной чистотѣ, безъ человѣческаго тѣла, человѣческихъ цвѣтовъ и бренныхъ украшеній, которому было бы дозволено видѣть прекрасное само по себѣ въ своей единственной божественной сущности!"
Если въ прекрасномъ есть безусловное основаніе, которое представляетъ духовную первобытную форму прекраснаго, то подобнымъ же образомъ, и еще болѣе, тѣ же безусловныя основанія должно найти въ идеѣ истиннаго и благаго, потому что въ нихъ болѣе нѣтъ ничего матеріальнаго: все въ нихъ нравственно и относится къ области духа. Истинное истинно, а благое благо въ безусловномъ значеніи этихъ выраженій. Если по исторіи кажется, что одни народы признавали истины, неизвѣстныя другимъ, чѣмъ, повидимому, ослабляется основаніе безусловности истинъ, то это обстоятельство должно пояснить намъ существованіе такихъ истинъ и научить насъ отличать ихъ отъ условныхъ мыслей, предостерегая насъ признавать необдуманно безусловною истиною то, что не носитъ неизгладимыхъ ея признаковъ.
Общія истины отличаются тѣмъ, что существуютъ по необходимости, независимо отъ насъ и ничѣмъ не могутъ измѣниться. Онѣ неоспоримы и не могутъ исчезнуть. Нашъ разсудокъ постигаетъ ихъ, но не изобрѣтаетъ. Хотя не всѣ люди въ одинаковой степени оцѣниваютъ эти истины, потому что не всѣ стоятъ на одной степени пониманія и добродѣтели, все-таки понятіе о нихъ можетъ проникнуть въ сознаніе каждаго человѣка, потому что это понятіе должно руководить нашъ внутренній образъ жизни.
Такія общія основанія стоятъ во главѣ всякой науки и безъ ихъ неоспоримости нельзя было бы построить ни одной науки. Во главѣ математики мы имѣемъ аксіомы, которыя составляютъ основу этой науки и далѣе которыхъ мы не идемъ, потому что въ нихъ заключается несомнѣнное подтвержденіе нашихъ теоремъ. Во всѣхъ странахъ нашего міра признаютъ истинными математическія аксіомы, напр., что всякое цѣлое равно всѣмъ своимъ частямъ, сложеннымъ вмѣстѣ; что между двумя точками возможна только одна прямая; что двѣ прямыя линіи не могутъ ограничивать пространства и т. д.
Въ главѣ логики, этой математики сужденія, мы имѣемъ безусловныя основанія, къ которымъ относимъ различныя наши мысли, основанія, на которыхъ мы выражаемся опредѣлительно и достигаемъ искомой истины. Мы напомнимъ здѣсь только о нѣсколькихъ основаніяхъ, которыми пользуются при постиженіи явленій, представляющихся во вселенной, напр. всякое дѣйствіе предполагаетъ причину, равную по крайней мѣрѣ произведенному дѣйствію; всякое движеніе требуетъ силу, и всякая сила замѣтна только по сопротивленію; включающее больше включеннаго въ немъ; нѣтъ дѣйствія безъ дѣятеля, нѣтъ качества безъ чего-либо, чему свойственно это качество, и т. д.
Въ главѣ нравственности мы также имѣемъ безусловныя и неоспоримыя основанія, по которымъ мы осуждаемъ поступки и даже мысли и опредѣляемъ ихъ цѣну. Они составляютъ основу нашихъ личныхъ и нѣкоторыхъ общественныхъ законовъ, ими мы руководствуемся при нашей внутренней жизни, и они признаются всѣми нравственными существами безъ различія міровъ, пространства и времени. Понятіе справедливаго и несправедливаго кроется глубоко въ нашемъ сознаніи; клятва налагаетъ обязанности, и кто поступаетъ противъ нея, тотъ совершаетъ преступленіе; завидующій ближнему -- преступникъ; посвященіе жизни на помощь несчастнымъ -- добродѣтель, и т. д. Это безусловныя общія истины.
Такія вполнѣ общія истины не должно смѣшивать съ общепризнаваемыми. Хотя послѣднія въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ и общи, но по своей сущности не представляютъ безусловности. Если, напр., мы говоримъ, что годъ зависитъ отъ движенія Земли, то высказываемъ относительную, общепризнаваемую истину, которую можно примѣнить ко многимъ звѣздамъ, но нельзя приложить къ тѣмъ, которыя принадлежатъ къ системамъ, существенно отличающимся отъ нашей. Напр. на Землѣ, лежащей посреди группы солнцъ и неподвижной относительно послѣднихъ, вовсе не было бы года; тамъ существовала бы совершенно другая физика и другая астрономія, нежели у насъ, между тѣмъ какъ основанія математики и мышленія у обитателей тѣхъ міровъ не отличались бы отъ нашихъ. Относительно общія истины передаются только помощью чувствъ и внѣшнихъ наблюденій, а потому школы, опирающіяся на одномъ опытѣ, не признаютъ такого раздѣленія истинъ. Безусловная истина, независимая ни отъ обитаемыхъ міровъ, ни отъ ихъ обитателей, постигается разумомъ, который открываетъ помощью врожденныхъ, совершенно общихъ основаній, а не придумываетъ или создаетъ. Оттого мы говоримъ, что у всякаго человѣчества безусловная истина, точно какъ у насъ, составляетъ основу дѣятельности духа.
При разборѣ происхожденія безусловныхъ истинъ, мы поступаемъ по примѣру отца эклектической философіи; мы утверждаемъ, что эти истины заключаются или въ нашемъ духѣ, или во внѣшнихъ существахъ, или въ самихъ себѣ, или, наконецъ, въ Богѣ, а потому признаемъ: 1) что нашъ духъ постигаетъ безусловную истину, но не создаетъ ея; 2) что внѣшнія существа принимаютъ участіе въ безусловной истинѣ, но не объясняютъ ея; 3) что истина не существуетъ сама по себѣ, но 4) заключается въ Богѣ, основаніи всѣхъ основаній. Высочайшее существо соединило съ собою этими узами всѣ духи; назначеніе вс ѣ хъ существъ, одаренныхъ разумомъ, заключается въ возвышеніи до познанія безусловныхъ истинъ, и эти существа заключаютъ необходимые элементы и понятія, для развитія и достиженія такого знанія.
Если мы говоримъ, что основанія истины внѣдрены въ нашу душу самимъ Богомъ и образуютъ основу нашего знанія, то мы не утверждаемъ, что всѣ постигаютъ ее въ одинаковой степени и что повсюду возвели зданіе, какъ мы, обитатели Земли. Такой мысли мы вовсе не имѣемъ. Напротивъ того, мы, по необходимости, полагаемъ, что наши человѣческія знанія болѣе или менѣе развиты, болѣе или менѣе обширны, смотря потому, занимаемъ ли мы болѣе или менѣе высокое положеніе въ духовномъ порядкѣ. Оттого, изъ одинаковыхъ основаній можно сдѣлать весьма различные выводы, вѣрные и ложные. Если мы, напр., изъ основныхъ истинъ ариѳметики или геометріи постепенно установили теоремы ариѳметики, геометріи, алгебры, тригонометріи, анализа и высшей математики отъ первыхъ теоремъ Эвклида до интеграловъ и дифференціаловъ Декарта, Лейбница, ферма, Лагранжа и т. д., то изъ этого не слѣдуетъ, что на другихъ мірахъ, гдѣ занимаются математикою, родъ ея развитія и достигнутая цѣль одинаковы съ земными. Ничѣмъ нельзя доказать, что извѣстныя намъ средства математическихъ выкладокъ единственныя примѣнимыя, и что открытый нами путь -- единственный, по которому можетъ идти человѣческій умъ. Правда, что Паскаль и другіе изслѣдователи сами нашли геометрическія основанія, которымъ училъ уже Эвклидъ, и потому возможно, что на другихъ мірахъ существуетъ точно такая же математика, какъ на Землѣ. Можетъ быть, на нѣкоторыхъ мірахъ остановились на простѣйшемъ воззрѣніи на ученіи о величинахъ, а на другихъ напротивъ того, возвысились до ученія, о которомъ мы не въ состояніи составить себѣ понятія. Можетъ быть также, что на однихъ и тѣхъ же основаніяхъ возвели зданіе математики, отличающееся отъ нашего, что одни основанія нашли безплодными, а другіе болѣе важными, и что изъ нихъ вывели новыя теоремы и пользовались для рѣшенія задачъ совершенно неизвѣстными намъ способами. Развѣ мы сами не достигаемъ одной и той же цѣли разными путями? Должно принять въ соображеніе, что всякій разсудокъ кажется ограниченнымъ, если мы разсматриваемъ его въ данное мгновеніе, и что онъ представляется намъ средоточіемъ шара, способнаго увеличиться, за предѣлами котораго умъ, однако, ничего не можетъ замѣтить; должно сообразить, что каждый обладаетъ свойственными ему способностями постиженія и изобрѣтенія, такъ что на однихъ и тѣхъ же общихъ основаніяхъ построеніе науки можетъ произойти безконечно разнообразнымъ способомъ.
Послѣ этого поясненія повторяемъ, что безусловныя основанія вѣчной истины заключаются въ сознаніи каждаго отвѣтственнаго духа; они свѣтъ, озаряющій каждому человѣку міръ, и вмѣстѣ съ основаніями прекраснаго и благаго утверждаютъ нравственное единство созданія. Мы достойнымъ образомъ заключимъ это сужденіе объ истинѣ, приводя слова Боссюэта изъ его. Трактата о познаваніи Бога и самого себя, въ которыхъ онъ высказываетъ свои мысли объ истинѣ.
"Вѣчныя истины, представляемыя нашими мыслями, настоящіе предметы науки. Если я изслѣдую, гдѣ и въ какомъ предметѣ онѣ существуютъ вѣчно и неизмѣнно, то долженъ признать существо, въ которомъ истина существуетъ вѣчно и въ которомъ она всегда включается; это существо должно быть само истиною и состоять совершенно изъ истины, и отъ него должна проистекать истина во всемъ, что естч и можно себѣ представить. Значитъ, въ немъ я созерцаю непостижимымъ для меня способомъ вѣчныя истины, а созерцать ихъ значитъ обращаться къ тому, кто незыблемо есть вся истина, и воспринимать его свѣтъ. Это вѣчное бытіе есть Богъ, вѣчно сущій, вѣчно истинный и вѣчно остающійся истиною. Въ этомъ предвѣчномъ заключаются вѣчныя истины. Тамъ я ихъ вижу и видятъ ихъ всѣ люди, какъ я.
"Откуда же происходитъ въ моемъ духѣ такое чистое впечатлѣніе истины? Откуда представляются ему эти незыблемыя правила, руководящія его сужденіе, развивающія нравственность, и помощью которыхъ люди открываютъ тайныя отношенія формъ и движеній? Словомъ, откуда происходятъ эти вѣчныя истины, о которыхъ я такъ много разсуждалъ? Развѣ треугольники, четыреугольники и круги, которые я грубыми очерками провожу на бумагѣ, внушаютъ мнѣ ихъ отношенія? Или существуютъ другіе, которые своимъ совершенствомъ производятъ на меня такое дѣйствіе?... Развѣ гдѣ-либо, въ мірѣ или внѣ его, есть вполнѣ совершенные треугольники и круги, которые впечатлѣваются въ моемъ духѣ вполнѣ правильно? Развѣ существуютъ правила сужденія и нравственности въ какомъ-нибудь мѣстѣ, откуда мнѣ сообщаются незыблемыя истины? Или же опредѣленную мысль внушаетъ мнѣ тотъ, кто повсюду установилъ мѣру отношенія и самую истину?... Безъ сомнѣнія, Богъ включаетъ основную причину всего того, что можно себѣ представить во вселенной; Онъ есть первобытная истина; истинно все соединяющееся съ Его вѣчною мыслью; мы ищемъ Его, отыскивая истину, и находимъ ее, когда нашли Бога."
Сказанное нами объ общихъ идеяхъ прекраснаго и истиннаго свойственныхъ разуму всѣхъ созданныхъ духовъ, должно быть примѣнимо и къ понятію безусловно благаго, кроющемся въ сознаніи каждаго человѣка. Понятіе о благомъ, впрочемъ, тѣсно связано съ понятіемъ объ истинномъ, потому что безусловно благое не болѣе какъ безусловная нравственная истина. Значитъ, то, что мы скажемъ, есть неизбѣжное слѣдствіе предъидущаго, и намъ легко будетъ доказать, что нравственность, точно какъ психологія, логика и метафизики, имѣетъ безусловныя, незыблемыя основанія.
Мы повторяемъ, что философія ничего не изобрѣтаетъ, но только подтверждаетъ и описываетъ существующее. Человѣкъ не въ состояніи создать, образовать нравственную истину, точно такъ, какъ онъ не въ состояніи изобрѣсть метафизическую. Онъ можетъ только возвыситься до постиженія существующей истины, открыть ее и дѣйствовать ею, сообразно законамъ своего разума.
Оттого мы раздѣляемъ мнѣніе большей части философовъ, что общія основанія нравственности можно установить по общему состоянію человѣчества, что задача и метода философіи должны ограничиваться собираніемъ того, что человѣчество думаетъ и чему оно вѣритъ, вѣрно объяснить эти мысли и выразить въ видѣ ученія тѣ идеи, которыя каждый человѣкъ, по внутреннему сознанію, считаетъ благими. Тутъ судья нашъ -- здравый разсудокъ. Во всѣ времена и у всѣхъ народовъ, человѣкъ отличалъ справедливое отъ несправедливаго, вездѣ онъ постигалъ понятія обязанностей добродѣтели и вѣрности; повсюду, въ изученіи языковъ, въ выраженіи мыслей, въ наружной жизни семействъ и народовъ, въ откровенныхъ бесѣдахъ съ самимъ собою,-- повсюду мы находимъ безусловныя сужденія, хвалящія или порицающія нравственные поступки. Рѣшеніе этого суда высказывается съ знаніемъ дѣла и большимъ вѣсомъ, такъ что его не можетъ перемѣнить никакая власть.
Въ нравственности, какъ въ логикѣ и эстетикѣ, не всѣ люди одинаково способны постигать и вѣрно оцѣнивать всѣ основанія благаго. Способность судить вѣрно, имѣетъ во внутреннемъ сознаніи ясныя и опредѣленныя понятія о добрѣ и злѣ, и оттого быть отв ѣ тственнымъ составляетъ способность, которая у насъ болѣе или менѣе совершенна, смотря потому, на сколько мы возвысились въ нравственномъ порядкѣ. Не должно смѣшивать основанія природной нравственности и религіи съ мыслями, почерпнутыми изъ природнаго состоянія, и не слѣдуетъ, по примѣру нѣкоторыхъ, искать общіе законы благаго и подтвержденіе нашего сужденія у людей, находящихся въ дикомъ состояніи или вообще стоящихъ низко въ умственномъ отношеніи. Точно такъ же, какъ мы не искали вѣрнаго понятія о прекрасномъ и истинномъ у существъ, которыя только по названію люди, и занимаютъ въ человѣчествѣ весьма низкую степень, такъ сказать, соединяющую людей съ животными, точно такъ же мы не можемъ предполагать у нихъ истинныхъ законовъ нравственности. Это замѣчаніе еще болѣе выкажетъ наше ученіе о постепенности порядковъ духовъ и представитъ понятіе объ общемъ распредѣленіи рядовъ душъ, которыя болѣе или менѣе развились въ познаніи и примѣненіи благаго.
Чтобы познать истинныя основанія нравственности, ихъ должно искать въ сознаніи тѣхъ человѣческихъ существъ, которыя вполнѣ развили внутреннюю свою жизнь, достигли возможности свободной дѣятельности и не находятся въ мнимомъ естественномъ состояніи или въ состояніи человѣчества, еще не перешедшаго за предѣлы одного познаванія чувствами. Должно вопрошать человѣка, который научился испытаніемъ самого себя и жизненнымъ опытомъ, а не того, кто находится еще въ дремотѣ дѣтства. Наша совѣсть опредѣляетъ законы безусловной нравственности. Она научаетъ насъ, что основанія, которыя мы ищемъ и помощью которыхъ мы различаемъ добро и зло, не заключаются въ чувственномъ ученіи Эпикура и въ нравственности, опирающейся на пользѣ и увлекающей къ деспотизму и упадку. Она также учитъ насъ, что нравственность чувствъ, противоположная нравственности эгоизма, недостаточна; что нравственность, основанная на интересѣ большей части людей, не совершенна. Изслѣдованіе психологическихъ процесовъ, которые происходятъ въ насъ, когда мы должны обсуждать поступки другихъ и наши собственные, указываетъ, что сужденіе о злѣ и добрѣ опирается на устройствѣ самой человѣческой природы, какъ сужденіе о прекрасномъ и истинномъ, и что эти два понятія, какъ сужденіе о благомъ, отличаются простотою, первобытностью и неразложимостью. Какъ всѣ другія науки, нравственность имѣетъ свои неоспоримыя основанія, которыя во всѣхъ языкахъ называются нравственными истинами. Эти истины не покоряются никакому произволу, говорятъ нашей душѣ повелительно и возбуждаютъ мученія и ужасы угрызенія совѣсти, или спокойствіе и довольство, произносятъ надъ нами обвинительный приговоръ или избавляютъ отъ него, словомъ, судятъ о насъ по истинной нашей цѣнѣ.
Эти основанія составляютъ истинную нравственность, принадлежатъ всѣмъ человѣчествамъ вселенной и соединяютъ всѣхъ отвѣтственныхъ духовъ.
Эти основанія, подобно основаніямъ прекраснаго и истиннаго, не совершенно отвлеченное и не мечтательное произведеніе нашихъ мыслей, но существуютъ, безусловны, неотвержимы въ основномъ существѣ, которое включаетъ ихъ. Отъ понятій о прекрасномъ и истинномъ мы возвысились до единства, которое есть безусловно прекрасное и истинное. Возвысимся такимъ же образомъ до единства понятія о благомъ, которое есть безусловно благое. Это высшее единство включаетъ совершенно прекрасное, совершенно истинное и дѣйствительно благое. Оно есть безконечное существо, съ которымъ всѣ духи всѣхъ міровъ соединены разсмотрѣнными нами основаніями, существо возвышенное, которое достигало вершины совершенства или, вѣрнѣе, есть самое совершенство, къ которому каждому существу назначено устремляться.
Всякое мыслящее существо, которое предается созерцанію Вѣчнаго, можетъ изъ глубины сердца, съ полною любовью взывать къ нему и, предаваясь священному восторгу, отъ имени всѣхъ существъ въ пространствѣ, повторить слова глубокомысленнаго Фихте: "Возвышенная живая воля, которую не назвать никакимъ именемъ и не постигнуть никакимъ пониманіемъ, къ Тебѣ осмѣливаюсь вознестись моею душею, потому что Ты и я -- мы нераздѣльны. Твой голосъ раздается во мнѣ, а мой отдается въ Тебѣ; всѣ мои мысли, если онѣ истинны и благи, мыслятся въ Тебѣ; въ Тебѣ, непостижимомъ, я вполнѣ постигаю себя и міръ, разгадываю всѣ загадки моего бытія, и моему духу открывается полная гармонія.... Ты производишь во мнѣ сознаніе моихъ обязанностей, моего назначеніе въ ряду разумныхъ существъ,-- какимъ образомъ, я не знаю и мнѣ не нужно знать этого. Ты знаешь и познаешь, что я думаю и какъ хочу. Ты это можешь знать, но какъ Ты сознаешь это -- я не постигаю. Ты хочешь, потому что хочешь, чтобы мое свободное послушаніе имѣло послѣдствіе въ вѣчности.... Ты д ѣ лаешь и самая Твоя воля есть дѣяніе.... Ты живешь и существуешь, потому что знаешь, хочешь и дѣйствуешь, находясь повсюду передъ конечнымъ разумомъ!... Постигая такія отношенія ко мнѣ конечному, я буду спокоенъ и блаженъ. Я знаю непосредственно только то, что долженъ дѣлать. Я хочу исполнять это свободно, радостно и безъ умничанья, потому что мнѣ приказываетъ Твой голосъ, распоряженіе духовнаго міроваго плана, а сила, которою я исполняю это повелѣніе, есть Твоя сила. Что приказываетъ Твой голосъ и что я исполняю Твоею силою, навѣрное и дѣйствительно хорошо въ такомъ планѣ. Я спокоенъ при всѣхъ событіяхъ въ мірѣ, потому что они происходятъ въ Твоемъ міръ. Ничто не можетъ меня смущать и поражать или устрашать, потому что Ты живешь и я созерцаю Твою жизнь. Въ Тебѣ и черезъ Тебя, безконечный, я вижу и самъ настоящій мой міръ въ другомъ свѣтѣ. Природа и успѣхи природы въ судьбахъ и дѣйствіяхъ свободныхъ существъ становятся передъ Тобою пустыми, ничего не значащими словами. Природы болѣе нѣтъ, существуешь Ты, только Ты.... Все, что совершается, предначертано въ вѣчномъ мірѣ и хорошо въ немъ, сколько я знаю. Что въ этомъ планѣ дѣйствительная прибыль или что въ немъ лишь средство для удаленія существующаго зла, что потому должно меня радовать болѣе или менѣе -- я не знаю. Въ этомъ мірѣ успѣваетъ все; этого мнѣ достаточно, и такой вѣры я держусь незыблемо; но что въ этомъ мірѣ есть зародышъ, цвѣтокъ или самый плодъ -- я не знаю. Для меня важенъ только усп ѣ хъ разума и нравственность въ царств ѣ разумныхъ существъ, и то единственно ради самою усп ѣ ха.... Послѣ того, какъ мое сердце закрылось отъ всѣхъ земныхъ пожеланій, послѣ того какъ я, въ самомъ дѣлѣ, болѣе не имѣю привязанности къ бренному, моимъ глазамъ представляется въ преображенномъ видѣ: мертвая, тяготѣющая масса, только наполняющая пространство, исчезла, и на ея мѣстѣ течетъ, волнуется и шумитъ вѣчный потокъ жизни, силы и дѣятельности, происходящихъ отъ первобытнаго источника жизни, отъ Твоей жизни, безконечный, потому что вся жизнь есть Твоя жизнь!" Обозримъ вкратцѣ изложенное нами философское сужденіе.
Существуютъ безусловныя основанія правосудія и истины, которыя заключаются въ Богѣ, всемогучемъ создателѣ. Эти основанія, составляютъ нравственное единство, и они гармонически связываютъ всѣ духи съ высочайшимъ духомъ. На тѣхъ мірахъ, гдѣ они стоятъ высоко и господствуютъ нераздѣльно, человѣчество трудолюбиво прошло неизмѣримый рядъ испытаній; оно освободилось отъ вліянія вещества, приблизилось къ высочайшему совершенству и блещетъ посреди божественнаго свѣта. Тамъ лучезарно свѣтитъ вполнѣ прекрасный міръ, и господствуетъ жизнь безъ тѣни и народъ безъ недостатковъ; тамъ покоится духъ Божій и, обнимаетъ всѣ существа, какъ чистѣйшій свѣтъ, разливающійся съ восточнаго неба. На менѣе возвышенныхъ мірахъ основанія правосудія и истины не господствуютъ еще неограниченно, тамъ ихъ не постигаютъ во всемъ величіи и не примѣняютъ во всемъ объемѣ; они не единственные руководители, которымъ слѣдуютъ люди на пути къ счастію, къ которому стремятся. По мѣрѣ того, какъ опускаются при послѣдовательности ступеней міровъ, эти основанія все болѣе затемняются преобладаніемъ вещества, и на низшихъ мірахъ, гдѣ люди сдѣлали лишь нѣсколько шаговъ на пути къ усовершенствованію, первобытныя побужденія животной жизни господствуютъ и не позволяютъ явиться движеніямъ души. Вотъ въ огромныхъ размѣрахъ зрѣлище, которое представляется въ маломъ видѣ на собственномъ нашемъ мѣстѣ обитанія. Духъ возносится тѣмъ выше, чѣмъ болѣе онъ освобождается отъ господства тѣлесныхъ предметовъ и вмѣстѣ съ тѣмъ вникаетъ въ понятіе истины и нравственности. Это понятіе, которое заключается во всякомъ человѣческомъ сознаніи, въ первоначальномъ духѣ едва замѣтно, потому что смѣшано еще съ грубымъ инстинктомъ; позднѣе оно отдѣляется, освобождается и руководствуетъ совершенствующагося человѣка. Такимъ образомъ оно соединяетъ всѣ человѣчества въ пространствѣ съ Богомъ.
Міръ Земли находится на низшей ступени такого нравственнаго порядка. Если мы разсматриваемъ его на этомъ мѣстѣ, то мы открываемъ передъ собою твореніе Бога во всемъ величіи. Песимистъ, видящій повсюду только недостатки, несовершенства и бѣдствія, покидаетъ свою точку зрѣнія и болѣе не отрицаетъ имени высочайшаго существа, потому что постигаетъ, что всякій предметъ имѣетъ вѣрное мѣсто и что природа есть устремленіе всего созданнаго къ Богу. Вселенная совершенна сама по себѣ; духовная природа тѣсно соединена съ тѣлесною; міръ тѣлъ и міръ духовъ взаимно пополняются; отдѣльность ихъ существованія не имѣла бы никакого значенія, а въ соединеніи они выражаютъ божественную мысль. Для того, кто вѣритъ ученію о многочисленности міровъ, увеличивается рядъ духовныхъ и тѣлесныхъ существъ, всеобщая жизнь одушевляетъ тотъ и другой, и твореніе Бога, безконечное въ своемъ постепенномъ развитіи, представляется духовному оку величественнѣйшею и прекраснѣйшею картиною, на которой могутъ останавливаться его взоры.
III. Человѣчество вообще.
Мы разсматривали вселенную двоякимъ образомъ: въ физическомъ отношеніи обратили вниманіе на величину вещей въ природѣ и гармонію законовъ, господствующихъ надъ ними, а въ нравственномъ отношеніи разобрали духовную жизнь существъ, обитающихъ во вселенной.
Міры совершали передъ нашими глазами круговращеніе своихъ громадныхъ переворотовъ; они представились намъ въ настоящемъ состояніи съ элементами, образующими ихъ особенность, и съ разнообразнымъ богатствамъ, которымъ они отличаются. На ихъ поверхности мы признали существованіе человѣчествъ различныхъ порядковъ, смотря по міру, къ которому они принадлежатъ.
Въ этой двойной картинѣ мы видѣли повсюду вращеніе жизни, невидимый вихрь, оживляющій всякій атомъ вещества. Безконечное пространство надъ ними не кажется уже пустымъ, безмолвнымъ и пустыннымъ; мы уже не равнодушны къ нему. Въ этомъ простран\ ствѣ происходитъ мирная борьба вѣчной жизни; на этомъ полѣ развиваются золотые колосья, распускаются великолѣпные цвѣты жизни безъ конца, по плодовитой силѣ которой мы догадываемся о безконечности и вѣчности ея Творца.
Нашъ духъ возрасталъ по мѣрѣ того, какъ открывалась область нашихъ изслѣдованій, а мысли, избавившись отъ оковъ, которыя привязывали ихъ къ земной обители, вознеслись къ небу, гдѣ пріобрѣли новыя воззрѣнія, плодъ завоеванія такого восторженнаго восхожденія. Даже наше сердце претерпѣло вліяніе этихъ изысканій, а оно часто было благотворно возбуждаемо величіемъ зрѣлища природы.
Но нашъ духъ и наше сердце еще не удовлетворены
Великій трудъ, которому мы предались, посвятилъ насъ въ науку міра, пояснилъ намъ истинную цѣну Земли и ея обитателей, отдѣлилъ насъ ничтожными существами, теряющимися въ общей сложности міровъ, и указалъ намъ наше бѣдствіе и ничтожество. Все это такъ, но наше дѣло было бы неоконченнымъ, если бы мы остановились на этомъ.
Мы не хотимъ быть уединенными отъ остальныхъ міровъ; мы не хотимъ стоять холодно посреди пространства и считать себя чуждыми въ огромномъ царствѣ созданія. Наше право гражданства начертано въ глубинѣ нашей души и на человѣческомъ нашемъ лицѣ; мы не можемъ и не хотимъ оставлять безъ вниманія этого права. Въ насъ проявляется весьма основательное стремленіе; мы хотимъ познать неизвѣстную связь, которая соединяетъ насъ съ общею жизнью духовъ. Въ этомъ состоитъ наша просьба, съ которою мы обращаемся изъ глубины нашего бытія къ звѣздному небу.
Да, вы явились намъ въ своей блестящей одеждѣ, вы, великолѣпныя звѣзды, сверкающія въ эѳирѣ. Мы проникли въ отдаленнѣйшія области, по которымъ вы проходите въ небѣ; мы прослѣдили изгибы обширныхъ вашихъ круговъ; мы видѣли картины, которыя представляетъ мудрая рука природы на вашихъ поляхъ при наступленіи дня, при захожденіи царственной звѣзды или во время вашихъ ясныхъ звѣздныхъ ночей. Все это мы видѣли, и познали, какъ мало заслуживаетъ наше мѣстопребываніе сравненія съ вашими; мы лучше постигли, какимъ огромнымъ промежуткомъ отдѣлены отъ насъ вы, возвышенныя звѣзды! Мы глубже сознавали разницу между нашимъ лишь возникающимъ человѣчествомъ и славнымъ человѣчествомъ, которое обитаетъ на васъ.
Но развѣ вы намъ такъ чужды, какъ мы полагаемъ, вы, отдаленныя человѣчества, идущія вмѣстѣ съ нами по различнымъ путямъ въ пространствѣ? Развѣ вы не проходите по кругу судебъ, похожихъ на земныя судьбы? Развѣ вы не имѣете того же назначенія и не направляетесь вмѣстѣ съ нами къ той же цѣли? Отвѣчайте, вы, неизвѣстные народы; не знаете ли вы,-- нѣтъ ли другихъ средствъ сообщенія между нами, кромѣ лучей свѣта, взаимно распространяемыхъ нашими мѣстопребываніями? Не знаете ли вы, не касается ли единство и незыблемость созданія каждаго изъ насъ, мыслящихъ атомовъ, и не встрѣтимся ли мы и не узнаемъ ли другъ друга когда-либо? Не извѣстно ли вамъ, не были ли паши праотцы братьями, прежде нежели они спустились каждый на свою родину и основали на ней колыбель человѣческаго семейства? Скажите намъ, планеты и солнцы: куда насъ поведутъ, какое мѣсто покоя мы ищемъ въ міровомъ пространствѣ и гдѣ мы соединимся?
Нѣтъ, вы намъ не чужды, вы, звѣзды, кротко блестящія въ глубокую ночь! Каждая душа, которая погружалась въ ваше созерцаніе, овладѣвается сочувствіемъ, которое распространяется отъ вашихъ очаровательныхъ взоровъ. Особенно теперь, когда небо открылось намъ въ своемъ величіи и въ своей истинѣ, мы расширили наше воззрѣніе, прорвавъ тѣсный кругъ устарѣлыхъ мнѣній, и свободными взорами охватываемъ пространство вселенной. Вы, прекрасныя существа неба, низошли къ намъ и излили на наши главы вдохновеніе, какого не могли вызвать музы древности; вы облили насъ свѣтомъ, и мы поняли ваше возвышенное откровеніе.
Величественная ночь! Сколько возросъ твой блескъ съ той поры, какъ въ твоей кажущейся смерти мы познали жизнь; какъ прекрасно раздается теперь твоя гармонія, и какъ украсился твой видъ въ нашихъ глазахъ! Нѣкогда я съ удовольствіемъ разсматривалъ въ безмолвіи полуночи отдаленныя Плеяды, которыхъ тусклый свѣтъ уноситъ насъ столь далеко отъ Земли! Я съ удовольствіемъ останавливалъ мои мысли на васъ, великолѣпныя точки покоя въ безконечномъ небѣ! Но теперь я вижу въ вашихъ многочисленныхъ блестящихъ точкахъ свѣта средоточія, вокругъ которыхъ собрались человѣческія семейства, теперь въ вашихъ кроткихъ лучахъ мнѣ кажется, что я встрѣчаю взоры незнакомыхъ братьевъ, а, можетъ быть, взоры дорогихъ существъ, столь любимыхъ мною и отторженныхъ неумолимою смертью, особенно существъ, разставшихся со мною съ улыбкою на губахъ, чтобы не выказать своихъ страданій, можетъ быть, мечтающихъ тамъ, на неизвѣстной землѣ, съ невыразимою грустью о разорванныхъ узахъ любви и, подобно мнѣ, ищущее взорами, блуждающими по небу.... Теперь я люблю, свѣтящіяся Плеяды, я люблю васъ, очаровательныя звѣзды, я люблю васъ какъ богомолецъ городъ, куда онъ идетъ на богомолье, какъ онъ любитъ священное мѣсто, куда влечетъ его обѣтъ и гдѣ онъ повергнется съ теплою молитвою!
Все представляется намъ теперь великимъ, божественнымъ. Природа не только наружный престолъ божественнаго великолѣпія, но и видимое выраженіе безконечнаго могущества и отраженіе высочайшаго величія. Прежде мы считали обитаемую нами Землю одинокою въ природѣ и полагали въ ней единственное выраженіе созидающей воли, единственный предметъ благоволенія и любви Творца.
Съ безконечною радостью познаемъ мы, какъ великъ Богъ, передъ которымъ мы благоговѣемъ, и какъ возвышенъ Онъ надъ созданіями человѣческаго ума. Съ вѣчныхъ вершинъ, на которыя мы взошли при созерцаніи небесъ, ничтожность Земли и земныхъ вещей представилась намъ въ истинномъ ея видѣ. Народы, которые душатъ другъ друга изъ-за обладанія пылинкою, жадные люди, которые кланяются и ползаютъ для пріобрѣтенія золота и славы, или мимолетныя красоты, привязывающія наши сердца и лишающія насъ лучшихъ дней, всѣ интересы, всѣ земныя прелести утратили свою очаровательность и показываютъ, что во всемъ земномъ есть только относительная цѣнность. Между тѣмъ какъ всякое существо передъ нашимъ взоромъ занимаетъ свое мѣсто, Творецъ представляется посреди своего величія все возвышеннѣе, по мѣрѣ развитія и расширенія нашего понятія. Подъ вліяніемъ вдохновляющей истины, мы полагаемъ, что лучше постигаемъ священное величіе, когда не придаемъ его существу опредѣленной формы, но только благоговѣемъ передъ его вѣчною вездѣсущностью и не стараемся представлять его себѣ по ограниченнымъ понятіямъ нашимъ.
Нравственное назначеніе существъ кажется намъ такимъ образомъ въ тѣсной связи съ физическимъ порядкомъ міра, потому что система физическаго міра, такъ сказать, основаніе или остовъ нравственнаго. Эти два порядка созданія, по необходимости, взаимно пополняются. Всѣ существа, образующія вселенную, должны представляться намъ въ тѣсной матеріальной и духовной связи, въ слѣдствіе закона единства и взаимнаго пополненія, который относится къ основнымъ законамъ природы. Мы должны познать, что въ мірѣ для насъ ничто не чуждо и что мы не чужды никакому творенію, такъ какъ общее сродство соединяетъ насъ всѣхъ. Единство міровъ утверждается не однимъ физическимъ притяженіемъ. Не только лучи свѣта, теплота и магнетизмъ связываютъ всѣ міры одною сѣтью; не только общее основаніе истины образуетъ неразрывную связь человѣчествъ звѣздъ: существуетъ высшій законъ, божественный законъ семейства. Мы всѣ братья: истинное отечество людей -- безконечная вселенная, которую во всѣхъ языкахъ съ удивительнымъ согласіемъ назвали небомъ, физическимъ и духовнымъ. Мы не станемъ говорить, какъ Вольтеръ, что обитатели системы Сирія осмѣиваютъ червяка Сатурна, а послѣдній поноситъ крошку Землю; мы не скажемъ, по примѣру Дидеро. "Провались, лучшій міръ, если я не живу на немъ." Станемъ уважать планъ природы и знакомиться съ мѣстомъ, на которомъ находимся: пусть надъ нами громадное единство, соединяющее всѣ міры, производитъ на насъ впечатлѣніе своего величія.
Зрѣлище ночи измѣнилось передъ нашимъ духомъ съ того времени, какъ въ безграничномъ пространствѣ мы познали мѣстопребыванія будущей нашей жизни. Это небо, которому мы удивляемся, это настоящее небо разсказываетъ намъ не только о величіи Бога, но показываетъ, какъ самое твореніе Бога совершается передъ нашими глазами. Свѣтила астрономіи освѣщаютъ таинственныя области, которыя, казалось, должны были остаться неизвѣстными намъ, не смотря на всѣ усилія другихъ менѣе могущественныхъ наукъ. Наше стремленіе, прерываемое смертью въ самой своей полнотѣ, громко возвѣщаетъ наше безсмертіе, не открывая области, гдѣ станетъ процвѣтать наша будущая жизнь. Теперь мы узнали эту область: нашему безконечному стремленію астрономія открываетъ безконечность вселенной, и теперь мы можемъ созерцать небо, гдѣ насъ ожидаетъ наша судьба.
Вотъ челов ѣ чество вообще! Неизвѣстныя существа, населяющія всѣ эти міры пространства, люди, которые имѣютъ такое же назначеніе, какъ мы, и они намъ не чужды: мы ихъ уже знали или будемъ когда-либо знать. Они относятся къ неизмѣримому человѣческому семейству, они принадлежатъ къ нашему человѣчеству. О вы, охранители вѣчной истины, отцы мудрости! ты, Сократъ, который опорожнилъ кубокъ съ ядомъ ради истины; ты, Платонъ, вѣстникъ жизни идей; ты, Фидій, и ты, Пракситель, ваятели прекраснаго; вы, вѣстники наукъ: Галилей, Кеплеръ, Ньютонъ, Декартъ и Паскаль; вы, Рафаэль и Микель-Анжело, которыхъ творенія всегда останутся образцовыми; вы, превосходные пѣвцы: Гезіодъ, Данте, Мильтонъ, Расинъ, Моцартъ и Бетговенъ, неужели вы теперь недвижны въ воображаемомъ раѣ? неужели вы измѣнили свою сущность, и уже не тѣ люди, которыхъ мы знали и которымъ удивлялись, а покоитесь навсегда въ вашей могилѣ? Нѣтъ, безсмертіе было бы только тѣнью безъ дѣятельности, и мы любили бы могилу такъ же, какъ нирвану буддаизма. Мы хотимъ вѣчной жизни, а не вѣчной смерти.
Не смотря на сомнѣнія и темноту, которыя овладѣваютъ нами, когда мы умственно отыскиваемъ таинственный міръ, мы, какъ вѣрные приверженцы философскаго воззрѣнія на природу, должны стремиться къ постиженію всегда согласнаго наставленія природы въ его простотѣ и величіи. Многочисленность міровъ и многочисленность существованій -- двѣ взаимно пополняющіяся и поясняющіяся мысли. Мы могли бы изслѣдовать, на столько ли благоразумна, позволительна и даже привлекательна вторая мысль какъ первая; но мы достигли цѣли этого сочиненія, доказавъ многочисленность міровъ.
Это ученіе привело насъ къ вратамъ убѣжденія, утвержденнаго на истинной системѣ міра. Задача этого сочиненія заключается не въ борьбѣ за такую вѣру, а въ поясненіи ея элементовъ; оттого мы останавливаемся, счастливые и довольные, что достигли области религіи и открыли къ ней врата. Астрономія имѣетъ ключъ къ этой области. Она положила основаніе будущей философіи. Мы сознаемъ это съ радостью, и благодаримъ науку вселенной, что она повела насъ такъ далеко. Этой наукѣ, однако, не слѣдуетъ возводить зданіе метафизики. Этимъ трудомъ уже занимались философы. Другіе станутъ продолжать начатое и разъяснятъ то, что еще скрыто во мракѣ.
Но мы чувствуемъ потребность сказать, съ какимъ удовольствіемъ видимъ теперь все въ истинной его прелести, величіи и дѣйствительности назначенія. Затемняющія облака разсѣялись, и великое твореніе Создателя представляется намъ съ естественною ясностью. Это откровеніе науки носитъ на себѣ отпечатокъ истины. Оно удовлетворяетъ врожденное стремленіе нашего духа и чувства нашего сердца; таково преимущество истины. Если мы разъ постигли мысль созданія,-- ничто не отторгнетъ насъ отъ нея, ничто не лишитъ насъ нашего сочувствія къ ней, которое она пріобрѣла съ перваго мгновенія; мы постигаемъ, что она касается высочайшаго нашего назначенія, самыхъ дорогихъ интересовъ и всей дѣятельности нашей сущности; мы постигаемъ въ ней законъ, господствующій надъ нами безъ стѣсненія, которое возбуждало бы въ насъ желаніе избавиться отъ него, но съ благотворною властью, обезпечивающею нашу свободу. Это новое преимущество, свойственное одной истинѣ. Такой законъ охраняетъ неизмѣнныя свойства божества, вмѣстѣ съ интересами созданныхъ существъ, и вселенная, твореніе Бога, блещетъ въ царствѣ видимой природы, какъ и въ царствѣ нравственности, во всемъ своемъ величіи.
Дѣйствительно, наше ученіе имѣетъ признаки естественной истины. Еще болѣе оно привлекаетъ своею прелестью, назидаетъ и приводитъ въ восторгъ. Разсматривая его и проникаясь мыслями, которыя оно возбуждаетъ въ насъ, мы ощущаемъ счастіе, всегда производимое созерцаніемъ природы, и въ насъ сама собою возникаетъ мысль, что въ этомъ заключаются начала духовной нашей жизни. Это возвышенное ученіе указываетъ каждому творенію истинное его мѣсто и въ то же время облагораживаетъ всѣ существа. Такое невыразимое ученіе измѣняетъ вселенную и надѣляетъ нашъ духъ новымъ чувствомъ, которое соединяетъ его съ обитателями вселенной. Оно есть прекраснѣйшее и величественнѣйшее выраженіе творенія Бога. Оно не система, возведенная человѣческою рукою, не причудливая выдумка или мечтательная теорія нашего ума, его не изобрѣли философы, оно не сд ѣ лано, а найдено, потому что въ немъ заключается истина, существовавшая до насъ. Въ немъ раздаются слова, переносящіяся къ намъ въ темную ночь со звѣзднаго неба, и всякая воспріимчивая душа слышитъ и понимаетъ ихъ.
Наше зданіе возведено и окончено. Мы, однако, не имѣемъ никакого права гордиться этимъ, и до заключенія книги намъ кажется умѣстнымъ вкратцѣ обозрѣть основныя начала, послужившія для выполненія нашего труда.
Мы сначала отыскивали въ архивѣ исторіи человѣчества имена и мысли, возвѣщавшія наше ученіе, и нашли, что величайшіе умы всѣхъ временъ болѣе или менѣе были убѣждены въ немъ и болѣе или менѣе краснорѣчиво защищали его, смотря по современному состоянію науки. Затѣмъ мы наблюдали и изслѣдовали каждый планетный міръ, входящій въ составъ группы, къ которой принадлежитъ и наша Земля. Послѣ этого мы пояснили особенности каждой планеты и увидѣли, что жизнь можетъ проявиться на нихъ, согласно съ свойственными имъ условіями существованія. Мы послѣ этого разсмотрѣли жизнь на Землѣ въ древнѣйшіе періоды, и нынѣ нашли, что ея существа отличаются удивительнымъ разнообразіемъ, смотря по условіямъ, при которыхъ они родились и должны были жить, и что эти существа всегда представляютъ тѣсныя отношенія къ органическому состоянію мѣста, гдѣ возникли. Далѣе мы вникли въ жизненную силу измѣрили ее по различнымъ явленіямъ въ нашемъ мірѣ, и, всматриваясь въ самый сокровенный микроскопическій міръ безконечно малаго, постигли, что плодородіе природы безконечно, что всегда существуетъ наибольшая сумма жизни и что повсюду, гдѣ находятся начала такой всеобщей жизни, она проявляется въ разнообразнѣйшихъ формахъ. Чтобы узнать, не заключается ли распространеніе жизни на Землѣ въ какой-либо исключительной плодовитости нашей планеты, мы вникли въ условія обитаемости Земли, и увидѣли, что ей вовсе не свойственны условія, самыя благопріятныя для произведенія и поддержанія живыхъ существъ, но, напротивъ того, она занимаетъ второстепенное мѣсто, какъ въ астрономическомъ, такъ и въ геологическомъ отношеніяхъ. Мы видѣли, что жизнь проявилась у насъ только оттого, что природа производитъ существа повсюду, гдѣ является мѣсто, годное для обитанія, создаетъ существа не на однихъ высшихъ мірахъ и не истощается оттого, что населила эти высшіе міры множествомъ существъ. Такимъ образомъ, ученіе о многочисленности міровъ мы постепенно распространили на всѣ предметы, составляющіе физическій порядокъ вселенной.
Общій обзоръ неба открылъ намъ ступень, занимаемую Землею въ звѣздномъ мірѣ, и показалъ, что въ миріадахъ звѣздъ, разсѣянныхъ въ пространствѣ, нашъ шаръ совершенно теряется. Обзоръ неба представляетъ Землю атомомъ въ безконечности небесныхъ тѣлъ.
Переходя отъ обитаемости къ обитанію, мы изслѣдовали, въ какомъ физическомъ и нравственномъ состояніи могутъ находиться планетные люди. Вообще оказалось, что обитатели планетъ должны быть весьма различны по физическому устройству тѣла и по возвышенности души. Но мы убѣдились, что духовное единство міра также истинно и необходимо, какъ единство физическое; что это духовное единство зиждется на великихъ, безусловныхъ основаніяхъ прекраснаго, истиннаго и благаго, которыя соединяютъ всѣ духовныя существа съ высочайшимъ духомъ; что въ сложности міры образуютъ постепенную послѣдовательность, и что Земля находится въ цѣломъ лишь на низшей ступени.
Вотъ главное содержаніе нашего общаго ученія о многочисленности міровъ.
Всѣ наблюденія, доказательства, примѣры, разнаго рода факты, которые мы изложили по порядку, чтобы пояснить, разсмотрѣть и доказать наше ученіе, всѣ собранныя нами основанія и всѣ представленные доводы, которыхъ нельзя серіозно опровергнуть, надѣемся, вселятъ въ читателѣ нравственное убѣжденіе, что вселенная, обитаема повсюду. Не смотря на это. могутъ еще найтись нѣкоторые умы, прибѣгающіе къ послѣднему ничтожному доводу; они скажутъ: мы допускаемъ возможность обитанія звѣздъ, но спрашиваемъ, ч ѣ мъ доказано, что он ѣ д ѣ йствительно обитаемы? Если кто-нибудь сдѣлаетъ такой доводъ, то мы повторили бы его слѣдующимъ образомъ:
"Благодаря открытіямъ астрономіи, мы знаемъ отношеніе между величиною вселенной и ничтожностью Земли, неизмѣримость пространства, многочисленность міровъ, годныхъ для обитанія, разстояніе звѣздъ и непостижимую огромность ихъ числа, законы, которые господствуютъ надъ ними, силы, которыя ихъ поддерживаютъ и движутъ; мы видимъ звѣздный міръ въ его великолѣпіи, и передъ нашими глазами открывается безконечность неба. Такимъ возвышеннымъ воззрѣніемъ все облагораживается и обоготворяется, все твореніе представляется намъ больше, могучѣе, величественнѣе, и насъ глубоко поразили великолѣпіе и истина этого воззрѣнія. Но вотъ мысль, о которой мы еще не подумали: если вся эта великолѣпная вселенная съ своими милліонами милліоновъ міровъ, не болѣе, какъ выставка.... не болѣе, какъ безполезный, обманчивый видъ..."
Выставка! Да простятъ намъ такое выраженіе,-- громадное представленіе обманчивыхъ тѣней волшебнаго фонаря! Представленіе, очаровывающее нашъ духъ, чтобы обмануть его.-- прекрасныя картины, которыя показываетъ намъ Высочайшее Существо, какъ на кукольномъ театрѣ для забавы веселымъ дѣтямъ!!!
Вотъ каковы послѣдніе доводы тѣхъ, которые не хотятъ признать многочисленности обитаемыхъ міровъ.
Кто считаетъ себя довольно великимъ, чтобы стать передъ твореніемъ Бога и пояснять его такъ чудовищно, и кто можетъ быть довольно низкимъ, чтобы оскорбить Высочайшее Существо такою хулою, пусть тотъ и несетъ на себѣ отвѣтственность за такой поступокъ. Но кто постигъ истину созданія и удивляется его величію, пусть тотъ преклонится передъ нимъ и вмѣстѣ съ нами провозгласитъ ученіе объ обитаемости вселенной. Эта истина глубоко насъ унизила и окружила тмою, насъ, считающихъ себя въ мірѣ великими. Наше гордое основаніе разсѣялось какъ сонъ; мы ясно видимъ нашу малость и исчезаемъ въ потокѣ вещей. Но если ученіе объ обитаемости вселенной одною рукою уничтожаетъ наши смѣшныя притязанія и показываетъ намъ нашу ничтожность, то другою оно величественно возноситъ насъ, освобождая духъ нашъ отъ грубыхъ узъ, привязывающихъ его къ Землѣ. Теперь этотъ духъ озаряется блескомъ областей безсмертія и возносится въ возлюбленныя сферы. Онъ постигъ свою ничтожность въ общемъ міровомъ порядкѣ, но чаетъ величіе своего назначенія. Чего же еще болѣе? Онъ спокоенъ относительно своихъ кроткихъ и слишкомъ боязливыхъ надеждъ, и пламеннѣйшее желаніе удовлетворено. Онъ постигъ все величіе этого ученія и чувствуетъ непреодолимое къ нему влеченіе.
Неужели мы возвратимся къ мраку, въ которомъ дремали вчера, и погрузимся въ пропасть сомнѣній? Тамъ блещетъ свѣтъ! неужели мы закроемъ глаза, чтобы не видѣть его? Звѣзды говорятъ намъ, и ихъ краснорѣчивыя слова доносятся до насъ; неужели мы, какъ глухіе, не станемъ внимать этимъ голосамъ? Будемъ смиренны, чтобъ быть достойными понимать наставленія природы, и откровенны, когда поймемъ эти наставленія. Познаемъ нашу сущность и провозгласимъ ее вовсеуслышаніе. Если надобно было 60 вѣковъ, чтобы естествознаніе открыло намъ начала такого убѣжденія, выяснило наше положеніе и указало наше назначеніе; если нужно было столько времени, чтобы развить и оживить наше превосходное ученіе и выказать истинное его величіе,-- то, сохранимъ же его, читатели, какъ сокровище души, и посвятимъ его Богу звѣзднаго міра. Когда величественная ночь окружитъ насъ своимъ великолѣпіемъ, и на востокѣ заблещутъ и потекутъ созвѣздія, которыя таинственно, по волѣ Бога, проходятъ, въ неизмѣримости вселенной, по звѣздному небу, подъ серебристымъ покрываломъ отдаленныхъ звѣздныхъ тумановъ, въ непостижимую глубину безконечной дали извѣстныхъ намъ областей, гдѣ развивается вѣчный блескъ, тогда, мои братья, станемъ привѣтствовать проходящія передъ нами сродственныя намъ человѣчества!...
САНКТПЕТЕРБУРГЪ. - ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И ТИПОГРАФА МАВРИКІЯ ОСИПОВИЧА ВОЛЬФА. - 1865. - ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО