Битва при Макарѣ.
На другой же день онъ взялъ у Сцисситовъ двѣсти-двадцать-три тысячи золотыхъ кикаровъ и наложилъ на богатыхъ значительный налогъ. Даже женщины должны были платить; платили за дѣтей, и -- вещь неслыханная въ обычаяхъ карѳагенскихъ -- онъ заставилъ даже жрецовъ дать нѣкоторую сумму.
Онъ потребовала, всѣхъ лошадей, всѣхъ муловъ и все оружіе. Нѣкоторые хотѣли скрыть свои богатства, и они были проданы; чтобы застращать скупыхъ, онъ одинъ выдалъ столько оружія и хлѣба, сколько дала цѣлая компанія купцовъ, торговавшихъ слоновою костью.
Онъ послалъ въ Лигурію нанять новое войско, три тысячи горцевъ, привыкшихъ бить медвѣдей; имъ заплатили впередъ за шесть мѣсяцевъ.
Прежде всего нужно было сформировать армію; но онъ не принялъ въ нее, подобно Ганнону, всѣхъ гражданъ. Онъ устранилъ всѣхъ людей, которыхъ занятія пріучили къ сидячей жизни, всѣхъ толстяковъ и лѣнтяевъ, но взялъ людей подлаго званія, происходившихъ отъ варваровъ, и отпущенниковъ. въ награду новымъ карѳагенянамъ онъ обѣщалъ имъ право полнаго гражданства.
Первою его заботою было преобразовать легіонъ. Эта роскошная молодёжь, которая считала себя представителями военныхъ силъ республики, управлялась сама собою. Онъ удалилъ ихъ начальниковъ, обходился съ ними жестко, заставлялъ ихъ бѣгать, прыгать, однимъ духомъ взбираться на гору Бирсу, метать копья, бороться, спать по ночамъ на свѣжемъ воздухѣ. Ихъ семьи только жалѣли о нихъ. Онъ велѣлъ дѣлать мечи короче, обувь крѣпче. Онъ сократилъ число слугъ и количество багажа. Изъ тѣхъ войскъ, которыя вернулись изъ Утики, онъ образовалъ страшную фалангу съ семьюдесятью-двума слонами. Ихъ вожаковъ онъ вооружилъ молотами и ножницами, чтобы можно было разбить черепъ слонамъ, которые бы понесли во время битвы. Онъ не позволилъ великому совѣту назначать ему помощниковъ. Старшины противопоставляли ему законы -- онъ нарушалъ ихъ; не смѣли за то роптать; все склонялось передъ яростнымъ порывомъ его генія.
Онъ. одинъ принималъ на себя всю войну, все управленіе внутреннее и финансовое, и чтобы предупредить обвиненія, онъ потребовалъ, чтобы Ганнонъ провѣрялъ его отчеты.
Онъ велѣлъ однако перестроивать и городскую стѣну, и чтобы добыть побольше камней, велѣлъ разобрать старыя стѣны внутри города, безполезныя въ настоящее время. Но различіе состояній, замѣнивъ старшинство родовъ, все-таки поддерживало раздѣленіе между сыновьями побѣдителей и побѣжденныхъ; поэтому аристократы съ раздраженіемъ смотрѣли на истребленіе этихъ развалинъ, между тѣмъ какъ народъ радовался, самъ не зная хорошенько чему.
Войска въ полномъ вооруженіи цѣлый день ходили но улицамъ; ежеминутно слышался звукъ трубъ, везли на тележкахъ щиты, палатки, пики; дворы были полны женщинъ, которыя готовили корпію для раненыхъ; духъ Гамилькара переполнялъ всю республику.
Онъ раздѣлилъ солдатъ на отдѣлы въ четное число человѣкъ, и расположилъ ихъ такъ, что въ рядахъ сильные чередовались со слабыми и трусливыми и всегда могли увлечь за собою послѣднихъ. Онъ имѣлъ всего три тысячи лигурійцевъ да отрядъ карѳагенскихъ гражданъ и могъ сформировать только одну простую фалангу въ четыре тысячи восемсотъ шестнадцать человѣкъ, въ мѣдныхъ шлемахъ и съ ясневыми копьями. Двѣ тысячи молодыхъ людей были вооружены пращами и кинжалами и обуты въ сандаліи. Къ нимъ Гамилькаръ набралъ еще подкрѣпленіе изъ восьмисотъ человѣкъ, вооруженныхъ круглыми щитами и мечами, но-римски.
Тяжелая конница состояла изъ девятисотъ воиновъ, оставшихся отъ легіона, въ броняхъ изъ красной мѣди; кромѣ того, у Гамилькара было четыреста слишкомъ конныхъ стрѣлковъ въ кожаныхъ шапкахъ и туникахъ, съ обоюдуострыми топорами. Наконецъ, тысяча-двѣсти негровъ изъ караваннаго отряда должны были бѣжать рядомъ съ жеребцами, опираясь одной рукой на гриву. Все было готово, но Гамилькаръ не трогался съ мѣста.
Часто ночью выходилъ онъ изъ Карѳагена одинъ и спускался къ устью Макара. Хотѣлъ ли онъ соединиться съ наемниками?
Опасенія богатыхъ стали повидимому оправдываться, когда однажды триста человѣкъ варваровъ приблизились къ стѣнамъ. Суффетъ отворилъ имъ двери; то были перебѣжчики; они явились къ своему прежнему вождю, побуждаемые кто страхомъ, кто преданностью.
Возвращеніе Гамилькара не поразило наемниковъ; по ихъ понятіямъ, этотъ человѣкъ не могъ умереть. Онъ возвращался чтобы исполнить свои обѣщанія -- надежда, нелишенная смысла, ибо такъ велика была бездна между войскомъ и республикой. Да наемники и не считали себя виновными; они забыли о пирѣ.
Но взятые ими соглядатаи ихъ разочаровали; тогда ожесточенные провозгласили свое торжество, и даже холодные раздражились. Притомъ двѣ одновременныя осады имъ надоѣли; дѣло не подвигалось; они жаждали открытаго боя. Къ тому же многіе изъ наемническаго войска разбѣжались. При извѣстіи о вооруженіяхъ въ Карѳагенѣ они вернулись; Мато подпрыгнулъ отъ радости. "Наконецъ-то, наконецъ!" воскликнулъ онъ.
Озлобленіе, которое онъ чувствовалъ къ Саламбо, обратилось теперь на Гамилькара. Для его ненависти была теперь опредѣленная добыча, такъ-какъ месть становилась осуществимѣе; онъ думалъ, что уже держалъ врага въ своихъ рукахъ, и радовался. Въ то же время онъ подвергался обаянію какой-то нѣжности и былъ пожираемъ инымъ, болѣе ѣдкимъ желаніемъ. То онъ видѣлъ себя среди войска, потрясающимъ копье съ вздѣтою на него головою суффета; то ему казалось, что онъ на пурпуровомъ ложѣ, держитъ дѣву въ своихъ объятіяхъ, цалуетъ ея уста, гладитъ ея густые, черные волосы; и его терзала эта мечта, которой онъ зналъ неисполнимость. Выбранный вождемъ наемниковъ, онъ поклялся сдѣлать войну безпощадною.
Онъ пришелъ къ Спендію и сказалъ:
-- Собирай своихъ людей! Я приведу моихъ. Извѣсти Автарита! Слышишь? подымайся!
Спендій съ удивленіемъ замѣтилъ этотъ повелительный тонъ. Мато обыкновенно давалъ другимъ волю надъ собою, и порывы его горячности проходили очень скоро. Но теперь онъ казался въ одно и то же время и спокойнѣе, и ужаснѣе, чѣмъ обыкновенно; гордая воля сверкала въ его глазахъ, какъ пламень жертвоприношенія.
Грекъ не послушалъ его убѣжденій. Онъ жилъ въ роскошной карѳагенской палаткѣ, пилъ сладкія питія въ серебряныхъ чашахъ, игралъ на коттабѣ, отращивалъ себѣ волосы и медленно велъ осаду. Впрочемъ, онъ навелъ справки въ городѣ и не хотѣлъ идти, увѣренный, что въ скоромъ времени городъ откроетъ свои ворота.
Нарр'Авасъ, который блуждалъ между тремя войсками, случился въ то время у Спендія. Онъ подтвердилъ мнѣніе бывшаго раба и даже укорилъ Мато за то, что онъ, подчиняясь порыву храбрости, хочетъ оставить ихъ общее дѣло.
-- Поди прочь, если ты трусишь! воскликнулъ Мато: -- ты обѣщалъ смолы, сѣры, слоновъ, лошадей, рабовъ! Гдѣ они?
Нарр'Авасъ напомнилъ ему, что онъ истребилъ послѣднія когорты Ганнона; сказалъ, что за слонами производится охота, что лошади должны вскорѣ прибыть, и при этихъ словахъ нумидіецъ, играя страусовымъ перомъ своего головнаго убора, улыбался не безъ насмѣшки. Мато не зналъ, что ему отвѣчать.
Вошелъ неизвѣстный человѣкъ; онъ былъ въ ноту, растрепанъ, ноги въ крови, безъ пояса; дыханіе тяжело подымало его худую грудь; онъ разговаривалъ на непонятномъ языкѣ, широко раскрывая глаза, какъ будто разсказывалъ о какомъ нибудь сраженіи. Нарр'Авасъ выбѣжалъ вонъ и сталъ собирать своихъ всадниковъ.
Они выстроились въ равнинѣ, образовавъ кругъ около даря. Нарр'Авасъ, верхомъ на конѣ, склонялъ голову и кусалъ губы: онъ раздѣлилъ войско на два отряда -- и, приказавъ одному дожидаться, поскакалъ съ другими въ горы.
-- Господинъ, произнесъ Спендій: -- не нравятся мнѣ всѣ эти нечаянности: Гамилькаръ вернулся, Нарр'Авасъ ускакалъ куда-то...
-- Что за бѣда! отвѣчалъ Мато съ презрѣніемъ.
Спендій видѣлъ, что необходимо было прежде нападенія Гамилькара соединиться съ Автаритомъ; но если наемники оставятъ осаду городовъ, то жители ихъ выйдутъ и нападутъ на наемниковъ съ тылу, между тѣмъ, какъ карѳагеняне пойдутъ къ нимъ на встрѣчу. Наконецъ, послѣ долгихъ разсужденій, оба вождя рѣшились на слѣдующее: Спендій съ пятнадцатью тысячами человѣкъ направился къ мосту, который построенъ былъ на Макарѣ, недалеко отъ Утики; мостъ укрѣпили съ обѣихъ сторонъ катапультами, пнями, камнями, терновными плетнями, загородили всѣ тропинки въ горахъ и ущельяхъ; на вершинахъ сложили кучи сухихъ травъ, которыя можно было зажечь для поданія сигналовъ; дальнозоркіе пастухи были поставлены въ разныхъ мѣстахъ сторожами.
Гамилькаръ, конечно, не намѣревался дѣлать нападенія со стороны горы Теплыхъ водъ, подобно Ганнону. Онъ зналъ, что въ такомъ случаѣ ему предстоитъ дѣло не съ главной арміей наемниковъ, а съ однимъ отрядомъ Автарита; поэтому суффетъ предполагалъ направиться прямо къ мосту. Здѣсь ждалъ его Мато.
Но ночамъ, при свѣтѣ факеловъ, онъ наблюдалъ за землекопами, за работами въ горахъ и вообще не зналъ отдыха. Спендій завидовалъ его силѣ, по во всемъ, что касалось выбора шпіоновъ и сторожей, боевыхъ орудій и другихъ средствъ защиты, Мато слушался Спендія; и ни тотъ, ни другой не говорили больше о Саламбо: одинъ забылъ о ней, другому было стыдно. Часто Мато уходилъ по направленію къ Карѳагену, въ надеждѣ увидѣть войска Гамилькара. Онъ устремлялъ свои взоры вдаль и ложился на землю; въ его жилахъ билась кровь, и ему казалось, что онъ слышитъ шествіе враждебнаго войска.
Онъ объявилъ Спендію, что если впродолженіе трехъ дней Гамилькаръ не сдѣлаетъ нападенія, то онъ самъ двинется на него со всѣмъ войскомъ. Прошли два дня; Спендій удерживалъ его; на шестое утро онъ двинулся.
Карѳагеняне и въ городѣ, и въ лагерѣ также нетерпѣливо ждали боя. Всѣ спрашивали другъ друга, что заставляло Гамилькара медлить. Онъ каждый день всходилъ на храмъ Эшмуна и наблюдалъ теченіе звѣздъ и направленіе вѣтра. Однажды онъ торопливо сошелъ съ Акрополя. Великій шумъ поднялся въ Манналахъ. Улицы заволновались; воины стали собираться въ путь, окруженные женщинами, которыя плакали, припадая къ нимъ на грудь. Войско строилось на площади Камона. Народъ не смѣлъ слѣдовать за нимъ, ни даже приближаться къ городскимъ стѣнамъ. Послѣ солнечнаго захода, войско вышло западными воротами; но вмѣсто того, чтобы идти къ Тунису или Утикѣ, оно потянулось берегомъ моря; вскорѣ оно достигло соленой лагуны, въ водѣ которой глядѣлись серебристыя глыбы соли, лежавшія на берегу. Земля становилась все рыхлѣе, ноги вязли, но Гамилькаръ не поворачивалъ. Онъ ѣхалъ впереди всѣхъ; и его конь, гнѣдой съ темными пятнами, какъ драконъ, крупной постунью шелъ по рыхлому дну, разбрасывая пѣну. Наступила ночь, ночь безлунная. Нѣкоторые промолвили-было, что войску грозитъ опасность; у нихъ вырвали оружіе и отдали его рабамъ. А грязь становилась все глубже и глубже. Пришлось взлѣсть на вьючныхъ животныхъ, иные уцѣпились за конскіе хвосты; сильные тянули слабыхъ; лигурійцы съ своими копьями толкали пѣхоту. Мракъ удвоился. Потеряли дорогу. Остановились. Тогда рабы суффета отправились разыскивать вѣхи, заранѣе поставленныя по его распоряженію. Они кричали во мракѣ; и войско слѣдовало за ними издали.
Наконецъ почувствовали, что почва становилась тверже. Потомъ вдали мелькнула серебристая полоса; войско было у береговъ Макара. Несмотря на холодъ, не разложили огней.
Среди ночи поднялся вѣтеръ. Гамилькаръ велѣлъ будить воиновъ, не звукомъ трубъ, а расталкивая руками. Человѣкъ высокаго роста сошелъ въ рѣку; вода была по поясъ; можно было перейти въ бродъ. Суффетъ поставилъ слоновъ въ рѣку и войско прошло между ними, какъ между стѣнами, неся оружіе надъ головой; ни одинъ не былъ увлеченъ теченіемъ.
Теперь онъ былъ на лѣвомъ берегу рѣки, передъ Утикой, въ широкой равнинѣ -- важное преимущество для слоновъ, главной силы его войска.
Это геніальное движеніе воодушевило солдатъ. Они почувствовали къ суффету безграничное довѣріе. Они сейчасъ же хотѣли идти на варваровъ; суффетъ далъ имъ двухчасовой отдыхъ. Но едва взошло солнце, войско выстроилось въ равнинѣ въ три ряда; сперва стали слоны, потомъ легкая пѣхота и за ней конница; наконецъ сзади шла фаланга.
Варвары, расположенные въ Утикѣ и около моста, были поражены отдаленными движеніями на поверхности земли. Сильный вѣтеръ подымалъ и гналъ песокъ; клубы его сѣро-желтыми лохмотьями подымались отъ земли, потомъ разрывались на части и снова крутились, заслоняя собою пуническое войско отъ наемниковъ. Одни принимали эту движущуюся массу за стадо быковъ; другіе, обманутые развѣвающимися плащами, думали, что это -- птицы; а тѣ, которые много странствовали, утверждали, что это -- миражъ. Тѣмъ не менѣе подвигалось что-то огромное. Солнце, стоявшее теперь выше, свѣтило ярче; сильный, словно дрожащій свѣтъ отодвигалъ глубину небесъ и лишилъ возможности измѣрять разстояніе. Безконечная равнина разстилалась во всѣ стороны, опоясанная на горизонтѣ длинною синею полосою моря. Оба войска варваровъ, выйдя изъ палатокъ, глядѣли: занимавшіе Утику, чтобъ лучше видѣть, столпились на стѣнахъ.
Наконецъ они разглядѣли длинные ряды вооруженныхъ людей; замѣтили движеніе темныхъ пятенъ -- то были слоны; замѣтили движущіеся лѣса копій; раздался крикъ: "Карѳагеняне!" и безъ услов510 Отеч. Записки.
наго знака, безъ команды, оба войска въ безпорядкѣ бросились на Гамилькара.
Спендій вздрогнулъ при этомъ имени. Онъ, задыхалась, повторялъ: "Гамилькаръ! Гамилькаръ!" а Мато тутъ не было. Что дѣлать? Бѣжать нельзя! Неожиданность событія, страхъ передъ суффетомъ, необходимость немедленнаго рѣшенія потрясли его до глубины души; онъ видѣлъ себя пронзеннымъ тысячью мечей, обезглавленнымъ, мертвымъ. Между тѣмъ, его требовали; тридцать тысячъ воиновъ должны были идти за нимъ; онъ злился самъ на себя; онъ уперся въ сладостную надежду на побѣду и съ этой минуты вообразилъ себя смѣлѣе Эпаминонда. Чтобъ скрыть свою блѣдность, онъ нарумянилъ себѣ щоки, надѣлъ доспѣхи, выпилъ патеру чистаго вина и побѣжалъ къ своему войску, которое спѣшило соединиться съ отрядомъ, занимавшими. Утику.
Они соединились прежде, чѣмъ суффетъ успѣлъ выстроить свои войска. Мало по малу онъ начиналъ уставать. Слоны остановились; они покачивали свои тяжелыя головы, украшенныя страусовыми перьями, и почесывали себѣ плечи хоботами.
Варвары, войско которыхъ было втрое многочисленнѣе карѳагенскаго, шумно возрадовались при видѣ плотно-сомкнутыхъ рядовъ Гамилькара; самого его не было видно. Можетъ быть, онъ остался тамъ?... Но все равно! Презрѣніе, которое они питали къ этимъ купцамъ, удвоивало ихъ храбрость, и прежде чѣмъ Спендій скомандовалъ задуманный имъ маневръ, всѣ ужь исполнили его.
Они растянулись на равнинѣ прямою линіею, которая была длиннѣе карѳагенскихъ рядовъ, такъ-что могла обойти и окружить ихъ. Когда войска сошлись на разстояніе трехсотъ шаговъ, пуническіе слоны повернули назадъ; за ними повернулъ и отрядъ конныхъ пуническихъ стрѣльцовъ. Удивленіе наемниковъ удвоилось при видѣ этикѣ бѣгущихъ. Стало быть, карѳагеняне испугались! И радостный вопль пронесся въ войскѣ варваровъ. Спендій, сидя на дромадерѣ, кричалъ: "Я ожидалъ этого! впередъ, впередъ!"
Мгновенно посыпались копья, дротики и пращевые камни. Раненые слоны помчались еще скорѣе; встала страшная пыль и, какъ тѣни среди облаковъ, они падали въ изнеможеніи.
Но вдали слышался великій шумъ шаговъ, сопровождаемый рѣзкимъ звукомъ трубъ. Пространство, которое было передъ варварами, полное шума и волненія, влекло ихъ къ себѣ, какъ пучина, и нѣкоторые бросились туда. Между тѣмъ, явились пѣхотныя когорты карѳагенянъ; онѣ сомкнулись, и въ то же время варвары увидѣли приближеніе новыхъ пѣхотинцевъ и за ними конницы. Дѣйствительно, Гамилькаръ приказалъ фалангѣ раздробиться на части, а слонамъ, легкимъ войскамъ и конницѣ пройти въ этихъ интервалахъ, чтобъ стать на крылахъ; онъ такъ хорошо опредѣлилъ своимъ глазомѣромъ разстояніе между двумя враждебными войсками, что когда варвары подошли къ карѳагенянамъ, послѣдніе всѣ вытянулись въ одну прямую линію, съ фалангою посерединѣ. Между тѣмъ, какъ карѳагенскія войска и слоны стояли стройною стѣною, варвары не съумѣли сохранить порядокъ. Въ ихъ строю образовались промежутки и неровности; они задыхались послѣ долгаго бѣга.
Фаланга ударила на нихъ своими копьями и подъ этой тяжестью средина тонкаго строя наемниковъ подалась назадъ. Тогда оба крыла карѳагенянъ развернулись, чтобъ обойти, ихъ; слоны послѣдовали за ними. Фаланга своими на вѣсъ взятыми копьями прорвала строй варваровъ; обѣ части ихъ войска заколебались; боковые отряды карѳагенянъ, зайдя имъ съ фланговъ, надвигали ихъ на фалангу. Наемники были стѣснены, гибель ихъ неминуема, новое рѣшеніе неизбѣжно.
Спендій приказалъ аттаковать фалангу съ обѣихъ сторонъ, чтобъ пройти сквозь нея; но она отразила нападеніе и сама ударила на варваровъ. Конница стѣсняла ея движенія, и фаланга смыкалась и размыкалась, принимая видъ то квадрата, то трехугольника, то трапеціи. Двойное движеніе постоянно происходило внутри ея: люди заднихъ рядовъ постоянно смѣняли передовыхъ, которые удалялись внутрь усталые или раненые. Варвары надвинулись на фалангу, и она стала, подобная океану, на поверхности котораго мелькали мѣдные шлемы съ красными перьями, между тѣмъ, какъ блестящіе щиты посвѣчивали, какъ сребристая пѣна, а копья то подымались, то опускались.
Проносился голосъ вождей, звукъ трубъ и бряцаніе лиръ; свинцовые и глиняные заряды метательныхъ оружіи свистѣли, выбивали мечи изъ рукъ и мозгъ изъ череповъ. Раненые, закрываясь щитами, упирали мечи въ землю рукояткой или корчились въ лужахъ крови и кусали себѣ ноги. Толпа была такъ плотна, пыль такъ густа, сумятица такъ велика, что ничего нельзя было различить; неслышенъ былъ даже голосъ трусовъ, просившихъ пощады. Схватывались руками на борьбу, латы давили грудь, и трупы, съ откинутой назадъ головою, висѣли на сжатыхъ рукахъ. Умбрійскій отрядъ наемниковъ, недвижный, скрежеща зубами, въ одно время смялъ двѣ роты фаланги. Эиирскіе пастухи бросились на карѳагенскую конницу и вцѣпились въ гриву коней, которые, сронивъ своихъ всадниковъ, понеслись въ равнину. Фаланга заколебалась, и смущенные вожди засуетились. Между тѣмъ варвары оправились отъ неудачи; казалось, побѣда опять клонилась на ихъ сторону. Но раздался крикъ -- крикъ ужаса, ревъ боли и гнѣва: семьдесятъ-два слона неслись на наемниковъ, пущенные Гамилькаромъ въ ту самую минуту, когда варвары опять сомкнулись; кровь текла по ушамъ дикихъ животныхъ: такъ сильно возбуждали ихъ вожаки-индійцы. Ихъ змѣевидные, окрашенные сурикомъ хобота торчали вверхъ; на груди ихъ были прикрѣплены рогатины, спины защищены латами, а клыки удлинены лезвеями въ родѣ сабель; пойло изъ вина съ перцомъ опьянило и разъярило ихъ еще болѣе. Они потрясали своими шумящими ожерельями и рычали, между тѣмъ, какъ съ башенъ, утвержденныхъ на ихъ спинахъ, воины метали камни.
Варвары думали противустать слонамъ, стѣснившись какъ можно плотнѣе; но слоны смѣло бросились въ середину, разсѣкали когорты зубцами своихъ нагрудниковъ, хоботами душили людей или взбрасывали ихъ къ себѣ на спину, клыками метали на воздухъ, и вырванныя внутренности висѣли на нихъ, какъ узлы канатовъ на мачтахъ. Варвары старались колоть имъ глаза, подсѣкать сгибы ногъ, вонзать мечи въ ихъ животъ, цѣплялись и рвали ремни башенъ, которыя рушились на землю. Нѣсколько слоновъ повернули назадъ, на второй рядъ слоновъ же, и, ударившись одни о другихъ, нападали, образуя цѣлую гору полуживыхъ и мертвыхъ существъ и всякаго оружія, на верху которой огромный слонъ, прозванный Гнѣвомъ Баала, защемленный за ноги, со стрѣлою въ глазу, остался рычать до вечера.
Но торжество другихъ слоновъ снова воодушевило карѳагенянъ, и бой возобновился. Варвары ослабѣли; тяжело вооруженная греческая пѣхота побросала оружіе, страхъ охватилъ другихъ. Замѣтили, что Спендій, склонясь надъ дромадеромъ, пришпоривалъ его ударами копья. Тогда всѣ бросились къ Утикѣ.
Карѳагенская конница, утомленная, не пыталась ихъ догонять. Измученные жаждой лигурійцы бросились на берегъ рѣки. Но карѳагеняне, составлявшіе средину фаланги, менѣе потерпѣвшіе, трепетали желаніемъ мести; они уже готовы были погнаться за наемниками, какъ появился Гамилькаръ на конѣ, покрытомъ пѣной. Однимъ движеніемъ своего трехконечнаго копья онъ остановилъ войско.
Варвары отступили, и фаланга легко истребила ихъ остатки. Гамилькаръ приказывалъ своимъ брать плѣнныхъ, но карѳагеняне неохотно повиновались его волѣ: такое наслажденіе чувствовали они, вонзая свои мечи въ тѣла варваровъ; они рубили безпощадно, засучивъ рукава, какъ косари, и только на мгновеніе останавливались, чтобъ перевести духъ.
Наступила ночь. Исчезли и карѳагеняне, и варвары, и только бѣжавшіе слоны блуждали вдали, и укрѣпленныя на нихъ башни, подожженныя врагами, горѣли какъ маяки.
Два часа спустя пришелъ Мато. При блескѣ звѣздъ онъ разглядѣлъ огромныя кучи людей на землѣ. То были варвары. Онъ склонилъ голову: всѣ были мертвы. Онъ пытался окликнуть кого нибудь, ни одинъ голосъ не отвѣчалъ.
На слѣдующее утро онъ двинулся со своимъ войскомъ на Карѳагенъ. Изъ Утики войско Спендія толы;о-что вышло, и жители начинали жечь военныя машины. Завязалась ожесточенная битва. Такъ-какъ у моста была страшная сумятица, Мато бросился по другой, ближайшей дорогѣ -- черезъ горы, но и тутъ никого не встрѣтилъ, такъ-какъ варвары бѣжали по равнинѣ.
Передъ ними, въ тѣни возвышались небольшія пирамидальныя массы; поближе, по сю сторону рѣки, на поверхности земли, были неподвижныя пятна свѣта. Дѣйствительно, карѳагеняне перешли на помостъ и, чтобъ обмануть варваровъ, суффетъ поставилъ на другомъ берегу большое число сторожевыхъ постовъ.
Идя впередъ, Мато разсмотрѣлъ воткнутыя въ землю пуническія знамена въ видѣ лошадиныхъ головъ на древкахъ; дальше онъ услышалъ большой шумъ, звуки пѣсенъ и пира.
Тогда, не зная, гдѣ онъ находится, гдѣ найти Спендія, измученный тоскою, онъ вернулся по прежней дорогѣ. Занималась заря бѣлой полосою, когда онъ съ вершины горы увидѣлъ подобные костямъ великановъ обгорѣлые остовы машинъ около городскихъ стѣнъ.
Унылое молчаніе царствовало кругомъ. Между его воинами, около палатокъ, спали полунагіе люди, прислонясь рукою къ своимъ латами, Иные снимали съ ногъ окровавленные набедренники. Нѣкоторые, въ предсмертныхъ страданіяхъ, медленно поворачивали голову; другіе, едва волоча ноги, подавали имъ пить.
Мато нашелъ Спендія подъ навѣсомъ изъ какой-то ткани, укрѣпленной на двухъ палкахъ, воткнутыхъ въ землю; онъ сидѣлъ, охвативъ колѣни руками и склона голову.
Сперва они долго молчали. Потомъ Мато тихо проговорилъ: -- Побѣждены!
-- Да, побѣждены, повторилъ Спендій мрачнымъ голосомъ. И на всѣ вопросы онъ отвѣчалъ знаками отчаянія.
Между тѣмъ, до нихъ долетали вздохи и предсмертное хрипѣніе. Мато раскрылъ навѣсъ. Видъ войска напомнилъ ему другую неудачу въ томъ же мѣстѣ, и, скрежеща зубами, онъ сказалъ:
-- Несчастный! разъ уже...
Но Спендій прервалъ его:
-- Тебя вѣдь тоже не было тутъ!
-- Проклятіе надъ нами! воскликнулъ Мато.-- Но я его дождусь; я разобью, я убью его!
Мысль, что онъ не участвовалъ въ сраженіи, приводила его въ отчаяніе еще болѣе, чѣмъ неудача. Онъ вынулъ свой мечъ и бросилъ его на землю.
-- Но какъ же карѳагеняне васъ разбили?
Бывшій рабъ сталъ разсказывать передвиженія войскъ. Мато, казалось, видѣлъ ихъ передъ собою и возмущался: отрядъ, стоявшій въ У тикѣ, вмѣсто того, чтобъ бѣжать на мостъ, могъ бы напасть на Гамилькара съ тылу.
-- Я знаю это! сказалъ Спендій.
-- Не слѣдовало ставить легко вооруженныхъ противъ Фаланги; нужно было дать дорогу слонамъ; можно было выиграть дѣло въ самомъ концѣ; ничто не принуждало бѣжать.
Спендій отвѣчалъ:
-- Я видѣлъ его: онъ скакалъ въ своемъ красномъ плащѣ, поднявши руки, подлѣ своихъ когортъ; при каждомъ движеніи его головы войска смыкались и стремились впередъ; толпа приблизила насъ другъ къ другу; онъ взглянулъ на меня, и мнѣ показалось, что я чувствую въ сердцѣ холодное лезвее меча.
Потомъ они заговорили о настоящемъ положеніи дѣла; чтобъ скрыть ваікность своей ошибки, или чтобъ возвратить себѣ бодрость духа, Спендій утверждалъ, что еще есть надежда на успѣхъ.
-- Да и не будь надежды, отвѣчалъ Мато: -- я буду продолжать войну одинъ!
-- И я! отвѣтилъ грекъ, вскакивая.
Онъ ходилъ большими шагами; зрачки его блестѣли и странная улыбка блуждала на его лицѣ.
-- Мы снова начнемъ дѣло! Не покидай меня! Я не созданъ для большихъ сраженій; блескъ мечей смущаетъ меня -- это болѣзнь, быть можетъ: я слишкомъ долго былъ рабомъ. Но вели мнѣ взбираться ночью по стѣнамъ, я войду въ любую крѣпость, и до пѣтуховъ тамъ не останется живаго человѣка. Покажи мнѣ что нибудь, кого нибудь: врага, сокровище, женщину... онъ повторилъ: -- женщину -- будь она царская дочь! и предметъ твоихъ желаній будетъ у твоихъ нотъ! Ты меня упрекаешь, что я проигралъ дѣло съ Ганнономъ; но вѣдь я же и поправилъ его! Сознайся, мое стадо свиней сослужило намъ службу лучше всякой спартанской фаланги.
И ловя случай похвастаться и возвысить себя въ мнѣніи Мато, онъ перечислилъ всѣ свои заслуги въ дѣлѣ наемниковъ:
-- Я... я въ садахъ Гамилькара поднялъ галловъ! Потомъ въ Сиккѣ я снова возбудилъ ихъ, разсказавъ имъ о страхѣ республики. Тисковъ ихъ отсылалъ назадъ, но я не далъ толмачамъ сказать слово. Ты помнишь, какъ они порывались говорить! Я сводилъ тебя въ Карѳагенъ; я похитилъ заимфъ! Я привелъ тебя къ ней! И то ли еще будетъ: ты увидишь!
И онъ захохоталъ, какъ безумный. Мато глядѣлъ на него во всѣ глаза. Ему непріятенъ былъ видъ этого человѣка, столь коварнаго и въ то же время столь ужаснаго. Грекъ снова заговорилъ веселымъ голосомъ и пощелкивая пальцами:
-- Послѣ бури -- солнце! Я работывалъ въ рудникахъ и пилъ сладкія вина, сидя подъ золотымъ навѣсомъ, на своемъ собственномъ кораблѣ, какъ какой нибудь Птоломей! Несчастіе дѣлаетъ насъ опытнѣе. Трудъ смягчаетъ суровость судьбы. Она любитъ хитрыхъ. Она уступитъ.
Взявши Мато за руку, онъ досказалъ:
-- Господинъ, теперь карѳагеняне увѣрены въ своей побѣдѣ. У тебя цѣлое войско, еще небывшее въ бою; твои люди повинуются тебѣ; поставь ихъ впереди; мои пойдутъ, чтобъ отмстить. У меня еще довольно народу! Можно даже составить фалангу; идемъ!
Мато, оглушенный бѣдствіемъ, до сихъ поръ не могъ придумать средства выйдти изъ него. Онъ слушалъ Спендія, открывъ ротъ, и желѣзныя острея на его латахъ подымались, когда билось его сердце. Онъ поднялъ свой мечъ съ крикомъ:
-- Иди за мною!
Но вернувшіеся соглядатаи возвѣстили, что убитые карѳагеняне были убраны, мостъ разрушенъ, а Гамилькаръ исчезъ.