Въ походѣ.
Гамилькаръ думалъ, что наемники будутъ ждать его въ Утикѣ или сами сдѣлаютъ на него нападеніе;" у него не было довольно войска, чтобы самому идти на варваровъ, или даже встрѣтить ихъ аттаку, и онъ пошелъ на югъ, по правому берегу рѣки, что охраняло его отъ нечаяннаго нападенія.
Прежде всего онъ хотѣлъ отвлечь возмутившіяся ливійскія племена Отъ союза съ варварами, щадя ихъ мятежный духъ; и потомъ, когда варвары окажутся уединенными въ глубинѣ страны, напасть на нихъ и истребить до тла.
Въ четырнадцать дней онъ усмирилъ значительную область; различныя племена выслали къ нему пословъ со знаками покорности; сельскіе люди приходили съ съѣстными припасами, просили его покровительства, цаловали ноги его и воиновъ и жаловались на варваровъ. Иные приносили ему въ мѣшкахъ головы наемниковъ, отрубленныя у тѣхъ изъ нихъ, которые разбѣжались раненые послѣ сраженія.
Чтобы поразить карѳагенянъ, Гамилькаръ на другой же день послѣ побѣды отправилъ въ городъ двѣ тысячи плѣнныхъ, взятыхъ на нолѣ битвы. Ихъ приводили длинными партіями въ сто человѣкъ, съ руками, связанными на спинѣ; между ними были раненые, и они должны были идти, истекая кровью: конники, ѣхавшіе за ними, погоняли ихъ ударами кнута.
Восторгъ жителей доходилъ до безумія. Одни твердили, что было перебито шесть тысячъ варваровъ; другіе не придавали этому значенія, но радовались, что кончилась воина, цаловались на улицахъ, служили благодарственныя службы богамъ. Богатые открыли настежь свои двери; городя" дрожали отъ звука тамбуриновъ; храмы стояли освѣщенные цѣлую ночь, и служительницы Таниты, выйдя изъ своихъ убѣжищъ, предавались въ честь ея наслажденію на перекресткахъ. Народное собраніе положило раздать земли побѣдителямъ, учредить новыя жертвоприношенія богу Мелькарту и поднести триста золотыхъ вѣнковъ суффету; его сторонники надѣялись доставить ему новыя нрава и новыя почести.
Онъ просилъ старшинъ предложить Автариту обмѣнъ плѣнныхъ, обѣщая отдать всѣхъ варваровъ за Гискона и карѳагенянъ, захваченныхъ вмѣстѣ съ нимъ. Но ливійцы и кочевники, бывшіе въ войскѣ Автарита, едва знали этихъ наемниковъ, лигурійцевъ и грековъ; республика, думали они, потому, конечно, отдаетъ ихъ за нѣсколькихъ карѳагенянъ, что они ничтожны. Они боялись ловушки. Автаритъ отказался. Тогда старшины повелѣли казнить плѣнниковъ, несмотря на убѣжденія суффета -- не предавать ихъ смерти. Онъ предполагалъ поставить лучшихъ изъ нихъ въ свои ряды и тѣмъ поселить раздоръ среди нихъ. Но ненависть взяла верхъ надъ благоразуміемъ.
Двѣ тысячи варваровъ были собраны на кладбище и привязаны къ столбамъ памятниковъ, и купцы, ремесленники, рабы и даже женщины, вдовы убитыхъ, приходили ихъ разстрѣливать изъ луковъ. Нарочно цѣлили въ нихъ медленно, чтобы продлить ихъ мученія; а между тѣмъ чернь глазѣла на это зрѣлище и ревѣла. Приносили разслабленныхъ въ носилкахъ, многіе брали ея, собой пищу, иные тутъ же проводили ночь. Разбили палатки и въ нихъ пьянствовали. Многіе нажили хорошія деньги, ссужая свои луки за извѣстную плату.
Потомъ трупы распяли на крестахъ, и они стояли на кладбищѣ какъ красныя статуи.
Одобреніе боговъ освятило это дѣло: со всѣхъ концовъ вороны чернымъ облакомъ слетались на трупы и пронзительно каркали; они рвали трупы и потомъ на терассахъ, на крышахъ храмовъ, на вершинахъ обелисковъ можно было видѣть жирныхъ птицъ ея" кусками человѣчьяго мяса въ окровавленныхъ клювахъ. Наконецъ смрадъ отъ гніющихъ труповъ до того усилился, что карѳагеняне сняли ихъ съ крестовъ: иные сожгли, иные побросали въ море, и волны, гонимыя сѣвернымъ вѣтромъ, вынесли ихъ на песокъ, въ глубину залива, передъ станомъ Автарита.
Эта казнь навела ужасъ на варваровъ; по крайней мѣрѣ, съ вершины храма Эшмуна карѳагеняне увидѣли, что они убираютъ свои палатки, собираютъ свои стада, нагружаютъ свою кладъ на ословъ, и въ тотъ же вечеръ все войско удалилось. Оно должно было занять такую позицію, чтобы преградить суффету путь въ тирскіе города и притомъ имѣть возможность вернуться подъ Карѳагенъ. Между тѣмъ два другія войска, Спендія и Мато, должны были соединиться съ Автаритомъ, и тогда всѣ вмѣстѣ предполагали напасть на суффета. Кромѣ того, къ нимъ подошла неожиданная помощь: появился Нарр'Авасъ съ тремя-стами верблюдовъ, нагруженныхъ смолою, двадцатью-пятью слонами и шестью тысячами всадниковъ.
Тогда вожди четырехъ войскъ согласились о военныхъ распоряженіяхъ. Война должна была быть продолжительна, нужно было все предвидѣть.
Положили просить содѣйствія римлянъ и предложили Спендію ѣхать посломъ въ Римъ; но, какъ перебѣжчикъ, онъ не принялъ предложенія; отправлено было двѣнадцать пословъ, тоже грековъ но происхожденію. Потомъ вожди потребовали отъ всѣхъ варваровъ клятвы въ полномъ повиновеніи. Ежедневно офицеры осматривали одежду войскъ и ихъ обувь; стражамъ не позволяли даже имѣть при себѣ щиты, потому что нерѣдко они прислоняли ихъ къ своимъ копьямъ и засыпали стоя; кто имѣлъ при себѣ какую нибудь поклажу въ тележкѣ, долженъ былъ бросить ее; слѣдовало ограничиться тѣмъ, что можно было нести за спиною. Противъ слоновъ Мато организовалъ отрядъ всадниковъ, которые были вооружены такъ, что одна броня изъ шкуры гиппопотама, усаженная шипами, покрывала и человѣка и коня; даже копыта лошадей были покрыты особой обувью.
Запрещено было грабить селенія и жестоко обращаться съ жителями нефиникійскаго происхожденія. Такъ-какъ доставка продовольствія становилась все скуднѣе, Мато приказалъ раздавать его только воинамъ, а не ихъ жонамъ. Сперва они дѣлились между собою, но многіе теряли силы отъ скудной пищи; иные сманивали чужихъ жонъ, обѣщая дѣлиться съ ними своей порціей. Ссорамъ не было конца. Мато приказалъ выгнать женщинъ изъ своего стана. Онѣ перешли въ лагерь Автарита, но отсюда ихъ выгнали жоны галловъ и ливійцевъ. Тогда иныя пошли къ стѣнамъ Карѳагена умолять о помощи; другія же упрямо шли за войскомъ Мато, цѣплялись за плащи воиновъ, били себя въ грудь и простирали къ мужьямъ руки, въ которыхъ онѣ держали своихъ маленькихъ голыхъ дѣтей. Это возбуждало жалость въ варварахъ; онѣ составляли тяжелое бремя для войска; ихъ отгоняли нѣсколько разъ, и онѣ все-таки возвратились; Мато выслалъ противъ нихъ всадниковъ Нарр'Аваса, а между тѣмъ балеарцы требовали себѣ женщинъ,.
-- И у меня нѣтъ женщины! отвѣчалъ имъ Мато.
Грозный духъ Молоха обуялъ его. Наперекоръ своей совѣсти, онъ дѣлалъ ужасныя вещи, полагая, что исполняетъ волю бога. Когда некого было мучить, онъ металъ камни по полямъ, чтобы посѣять на нихъ безплодіе.
Постоянными просьбами онъ торопилъ Автарита и Спендія. Но дѣйствія суффета были непонятны. Онъ переходилъ съ мѣста на мѣсто и. по послѣднимъ извѣстіямъ лазутчиковъ, повидимому, возвратился въ самый Карѳагенъ. Онъ дѣлалъ страшно быстрые переходы: его пути всегда оставались невѣдомы. Не давая сраженіи, онъ всегда казался въ выигрышѣ; преслѣдуемый варварами, онъ, казалось, велъ ихъ.
Но эти марши и контр-марши еще болѣе утомляли карѳагенянъ, и силы Гамилькара, ничѣмъ неподкрѣпляемыя, убывали со дня на день. Сельскіе люди медленнѣе доставляли ему продовольствіе. Онъ всюду встрѣчалъ сомнѣнія, молчаливую ненависть; несмотря на всѣ его просьбы и требованія, великій совѣтъ не высылалъ ему помощи.
Тамъ говорили (быть можетъ, и думали), что помощь ему ненужна. что онъ хитритъ, или требуетъ лишняго; жаловались на военные расходы; чтобы повредить Гамилькару, сторонники Ганнона превозносили его побѣду; сторонники Гамилькара изъ гордости лѣниво его поддерживали.
Тогда, махнувъ рукой на правительство республики, Гамилькаръ самовольно потребовалъ у покоренныхъ племенъ хлѣба, масла, дерева, скота и людей. Но жители поспѣшно разбѣжались. Войско Гамилькара проходило но пустымъ селеніямъ; вскорѣ необъятная пустота окружила пуническое войско.
Раздраженные карѳагеняне принялись грабить страну; заваливали цитерны, сожигали дома. Вѣтеръ далеко разносилъ искры, онѣ зажгли цѣлые лѣса, и пожаръ огненнымъ вѣнцомъ окружилъ долину, въ которой стояло его войско. Пришлось переждать, пока онъ кончится. Угли еще тлѣли, когда они тронулись подъ палящимъ солнцемъ.
Послѣ нѣсколькихъ переходовъ, имъ пришлось подняться на гору; съ вершины ея они увидѣли движущуюся блестящую массу и услышали звукъ флейтъ. То было войско Спендія въ мѣдныхъ шлемахъ. Въ то время, съ лѣвой стороны показались длинныя копья, щиты изъ кожи леопардовъ, льняныя одежды и голыя плечи. То были иберійцы Мато, балеарцы и гетулы; послышалось ржаніе коней Нарр'Аваса, и они разсѣялись по склону горы; потомъ появились нестройные ряды Автарігга, галлы, ливійцы и кочевники; вмѣстѣ съ ними шли и пожиратели гадовъ, съ рыбьими костями въ головномъ уборѣ. Варвары сошлись здѣсь но уговору и, сами дивясь тому, остановились на нѣсколько времени.
Между тѣмъ суффетъ собратъ свое войско въ кругъ, такъ что оно со всѣхъ сторонъ могло оказать одинаковое сопротивленіе. Только конные стрѣльцы да слоны стояли отдѣльно.
Варвары были измучены усталостью. Лучше было переждать до утра, и увѣренные въ своей побѣдѣ, они всю ночь ѣли и пили.
Они зажгли большіе костры, и огонь, заливая ихъ сильнымъ свѣтомъ, оставилъ въ тѣни карѳагенское войско. Гамилькаръ велѣлъ, но римскому обычаю, окружить свой станъ рвомъ и обнести валомъ и частоколомъ. Эта работа совершена была впродолженіе ночи, и на восходѣ солнца, варвары съ удивленіемъ замѣтили эти укрѣпленія карѳагенянъ.
Наемники увидѣли въ ихъ лагерѣ самого Гамилькара; одѣтый въ чешуйчатую броню, онъ ходилъ, раздавая приказанія; повременимъ, онъ останавливался и что-то указывалъ, протягивая свою правую руку; его конь медленно шелъ за нимъ.
Тогда многіе наемники вспомнили то время, когда и передъ ними онъ проходилъ при звукѣ трубъ, и его взоры, какъ чаша вина, придавали имъ бодрости; чувство сожалѣнія защемило ихъ сердце. Напротивъ того, другіе варвары, незнавшіе Гамилькара, радовались, думаяу что легко могутъ захватить его въ плѣнъ.
Между тѣмъ, еслибы всѣ четыре войска сдѣлали нападеніе въ одно время, они повредили бы другъ другу, такъ-какъ мѣстность была тѣсная. Нумидійцы могли бы ворваться внутрь карѳагенскаго войска, но всадники Гамилькара, защищенные бронями, раздавили бы ихъ; да и притомъ, какъ проникнуть черезъ частоколъ? Что же касается до слоновъ, то у варваровъ они были плохо обучены.
-- Всѣ вы подлецы! воскликнулъ Мато, и съ лучшими воинами бросился на укрѣпленіе. Камни градомъ отразили его.
Эта неудача быстро измѣнила настроеніе варваровъ. Исчезъ излишекъ ихъ храбрости; имъ хотѣлось и побѣдить, и понести возможно меньшую потерю. По мнѣнію Спендія, слѣдовало сохранять занятую позицію и выморить пуническое войско голодомъ. Но карѳагеняне стали сверлить колодцы. Со своего частокола они метали въ варваровъ стрѣлы, глыбы земли, навоза и камни, вырытые изъ земли. Но съѣстные припасы карѳагенянъ могли истощиться, катапульты изломаться, и тогда наемники, въ десять разъ сильнѣйшіе, все-таки взяли бы верхъ. Тогда суффетъ, чтобы выиграть время, задумалъ переговоры, и однажды утромъ варвары получили баранью шкуру, покрытую письменами. Онъ оправдывался передъ наемниками въ своей побѣдѣ надъ ними, говоря, что старшины принудили его вести войну и, чтобы доказать справедливость своихъ словъ, предлагалъ варварамъ разграбить Утику или Гиппо-Заритъ. Въ заключеніе Гамилькаръ объявлялъ, что не боится старшинъ, потому что уже захватилъ измѣнниковъ и, благодаря пойманнымъ, доберется и до остальныхъ.
Варвары смутились: имъ предложили вѣрную добычу, и это привело ихъ въ раздумье. Они боялись измѣны, нисколько не подозрѣвая западни въ словахъ суффета, и стали недовѣрчиво смотрѣть другъ на друга. Замѣчали -- кто что говоритъ, какъ ходитъ; переходили изъ одного отряда въ другой. Четыре начальника собирались каждый вечеръ въ палаткѣ Мато и, сидя на корточкахъ передъ костромъ, внимательно передвигали маленькія деревянныя фигурки, изобрѣтенныя Пирромъ для изображенія примѣрныхъ маневровъ. Спендій толковалъ, какія у Гамилькара средства, умолялъ не упускать случая и клялся всѣми богами. Мато взволнованный ходилъ и махалъ руками; война противъ карѳагенянъ была близка лично ему; онъ сердился, что другіе въ нее вмѣшиваются и не повинуются ему. Автаритъ по его виду угадывалъ, что онъ скажетъ, и уже одобрялъ его. Но Нарр'Авасъ презрительно на него взглядывалъ, и онъ переставалъ смѣяться.
Между тѣмъ, какъ варвары въ нерѣшимости медлили, суффетъ увеличивалъ свои оборонительныя средства: онъ велѣлъ вырыть другой ровъ но ту сторону частокола, поднять вторую стѣну и по угламъ поставить деревянныя башни. Рабы его ходили почти до вражескихъ аванпостовъ, зарывая рогатки въ землю. Но слоны, которымъ уменьшили но необходимости ихъ ежедневныя порціи, бились въ своихъ путахъ. Чтобы сберечь кормъ, онъ велѣлъ убить нѣсколькихъ самцовъ послабѣе. Ѣли лошадей. Воспоминаніе о свѣжей говядинѣ, которую ѣли нѣсколько дней назадъ, было многимъ непріятно. Изъ глубины амфитеатра, въ которомъ они спрятались, было видно все кругомъ: на холмахъ четыре лагеря варваровъ были полны шума и жизни. Женщины ходили съ винными мѣхами на головахъ, стада овецъ шевелились и бродили около связанныхъ пучками копій; смѣнялись часовые, воины ѣли кругомъ треножниковъ... На второй день карѳагеняне увидѣли въ сторонѣ отъ другихъ, въ лагерѣ кочевниковъ, толпу человѣкъ въ триста. Это были люди изъ сословія богатыхъ, взятые въ плѣнъ съ самаго начала воины. Ливійцы выстроили ихъ всѣхъ въ рядъ у окраины рва, сами стали сзади нихъ и, подъ защитою ихъ тѣлъ, начали бросать дротики. Съ трудомъ можно было узнать этихъ несчастныхъ -- такъ лица ихъ измѣнились отъ пыли и грязи. Волосы ихъ были вырваны мѣстами и обнаруживали раны на головахъ; вообще они были такъ гадки и отвратительны, что походили не на людей, а на мумій въ дырявыхъ одѣялахъ. Нѣкоторые плакали и дрожали; другіе кричали карѳагенянамъ, чтобы тѣ стрѣляли по варварамъ. Одинъ стоялъ неподвижно, опустивъ голову и не говорилъ ни слова; но большая сѣдая борода ниспадала до рукъ его, скованныхъ цѣпями; и карѳагеняне, какъ-бы предчувствуя въ глубинѣ сердца паденіе республики, узнали Гискона. Несмотря на опасность, они кинулись его смотрѣть. Варвары надѣли ему на голову какой-то страшный колпакъ изъ кожи гиппопотама, усаженный камешками. Это была выдумка Автарита, и она не нравилась Мато.
Гамилькаръ, до крайности раздраженный, велѣлъ въ одномъ мѣстѣ сломать частоколъ; онъ рѣшился пробиваться какими бы то ни было средствами, и скорымъ шагомъ карѳагеняне прошли почти до косогора шаговъ на триста. Но съ горы устремилась на нихъ такая волна варваровъ, что тотчасъ же оттиснула ихъ назадъ. Одинъ изъ воиновъ легіона отсталъ и споткнулся на камняхъ. Зарксасъ подбѣжалъ и, опрокинувъ его, вонзилъ ему кинжалъ въ горло; потомъ кинулся на рану съ радостнымъ крикомъ, который раздался по равнинѣ, и началъ жадно пить изъ нея текущую кровь; потомъ, спокойно усѣвшись на трупѣ, поднялъ лицо и полной грудью началъ вдыхать воздухъ, какъ дѣлаютъ олени, когда ныотъ воду, и пронзительнымъ голосомъ запѣлъ балеарскую пѣсню, длинную, съ протяжными переливами, и гремящую какъ эхо въ горахъ; онъ призывалъ своихъ убитыхъ братьевъ на кровавый пиръ; потомъ онъ обхватилъ колѣни руками, опустилъ голову и заплакалъ.
Съ этой минуты карѳагеняне не дѣлали уже вылазокъ, и они не хотѣли сдаваться, ожидая мучительной смерти. Между тѣмъ съѣстные припасы, несмотря на заботы Гамилькара, истощались: осталось только немного ржи, пшена и сушеныхъ плодовъ; ни говядины, ни масла, ни корму лошадямъ не было. Часто часовые съ террасы видѣли при свѣтѣ мѣсяца собакъ изъ непріятельскаго лагеря, которыя приходили подъ самыя укрѣпленія и рылись въ помойныхъ ямахъ. Въ нихъ кидали камнями, убивали ихъ и потомъ съѣдали. Но иногда собаки эти поднимали страшный лай, и воинъ, выходившій за стѣны, уже не возвращался назадъ. Три воина на смерть подрались между собой изъ-за крысы. Всѣ съ сожалѣніемъ вспоминали о своихъ семействахъ, о городѣ, бѣдняки -- о своихъ ульеобразныхъ хижинахъ, богачи -- объ огромныхъ палатахъ, полныхъ голубоватымъ сумракомъ, гдѣ они, бывало, въ самый сладострастный часъ дня, покоились, слушая протяжный гулъ и шумъ улицъ и шелестъ листьевъ въ тѣнистыхъ садахъ; они закрывали глаза, чтобы лучше погружаться въ свою глубокую скорбь, но боль отъ ранъ заставляла ихъ пробуждаться. Они были въ постоянномъ страхѣ; башни горѣли, пожиратели гадовъ взлѣзали на частоколъ; топорами имъ отрубали руки; другіе пошли толпою, но ихъ встрѣтилъ дождь стрѣлъ и дротиковъ. Тогда осаждающіе подняли надъ собою плетёнки изъ тростника, чтобы защититься отъ камней, стрѣлъ и дротиковъ. Карѳагеняне заперлись и уже не трогались съ мѣста.
Уже съ ранняго утра солнце не освѣщало глубину ущелья, оставляя ее въ тѣни. Сзади и спереди подымались сѣрыя горы, покрытыя камнями, обросшими рѣдкимъ мхомъ, и надъ ихъ вершинами небо чистое и прозрачное блистало холоднѣе и безучастнѣе металлическаго купола. Гамидькаръ былъ такъ раздраженъ противъ Карѳагена, что чувствовалъ желаніе броситься къ варварамъ, чтобы вести ихъ противъ него. Носильщики, маркитанты, рабы начали роптать, но ни народъ, ни великій совѣтъ, никто не надѣялся ни на что. Къ довершенію бѣдствія, Карѳагенъ какъ-бы застылъ въ гнѣвѣ и ненависти; суффета проклинали бы меньше, еслибы онъ съ самаго начала сдался.
Добыть новыхъ наемниковъ не было ни времени, ни денегъ. Мало призвать воиновъ въ городъ: нужно ихъ одѣть, кормить и вооружить. Гамилькаръ забралъ все оружіе! И кто ими будетъ предводительствовать? Лучшіе начальники были тамъ внизу съ нимъ! Люди, отправленные суффетомъ, ходили по улицамъ съ крикомъ. Великій совѣтъ, смущенный этимъ, распорядился, чтобы ихъ разогнали.
Но это была безполезная предосторожность. Всѣ обвиняли Барку въ слабости и нерѣшительности. Онъ долженъ былъ послѣ своей побѣды истребить наемниковъ. Зачѣмъ онъ грабилъ туземцевъ? И такъ уже было много тяжкихъ жертвъ; патриціи жалѣли, что заплатили огромный налогъ, сцисситы тоже жалѣли о своемъ золотѣ; бѣдняки, и тѣ волновались, повторяя слова богатыхъ. Народъ сталъ завидовать новымъ карѳагенянамъ, которымъ Гамилькаръ обѣщалъ право полнаго гражданства; и даже лигурійцевъ, которые бились такъ неустрашимо, смѣшивали съ варварами и проклинали. Купцы на порогахъ своихъ лавокъ, поденьщики съ свинцовыми линейками въ рукахъ, продавцы разсола, полоская свои коробы, всѣ осуждали дѣйствія войска. Чертили пальцами но песку планы сраженіи; не было такого смиреннѣйшаго работника-поденщика, который не брался бы поправлять ошибки Гамилькара. Виною всему, увѣряли жрецы, было его неблагочестіе. Онъ не совершилъ надъ войсками обрядъ очищенія. Онъ даже не хотѣлъ спросить птицегадателей -- и ужасъ святотатства увеличилъ сдержанную ненависть. Припоминали опустошеніе Сициліи, его невыносимую гордость, которую, однако, до сихъ поръ выносили! Сословіе жрецовъ не могло ему простить, что онъ захватилъ ихъ сокровища, и они предложили великому совѣту распять его на крестѣ, когда онъ возвратится.
Зной, особенно палящій и удушливый въ этомъ году, довершалъ бѣдствія. Съ береговъ озера подымались смрадные пары. Они наполняли воздухъ вмѣстѣ съ благовоніями куреніи, зажженныхъ по угламъ улицъ. Съ утра до ночи слышалось пѣніе гимновъ. Волны народа шумѣли на ступеняхъ храмовъ; стѣны вездѣ завѣсили черными тканями; восковыя свѣчи мерцали на челѣ боговъ, и кровь верблюдовъ, принесенныхъ въ жертву, стекая по переходамъ лѣстницъ, лилась красными потоками на площадяхъ. Мрачное отчаяніе овладѣло Карѳагеномъ. Изъ глубины самыхъ узкихъ переулковъ, изъ самыхъ мрачныхъ обиталища, выползали какія-то блѣдныя фигуры, злобно скрежеща зубами. Пронзительные вопли женщина, наполняли дома и, проникая сквозь рѣшотки оконъ, заставляли оборачиваться проходящихъ. Нѣсколько разъ разносился слухъ, что варвары ворвались въ городъ, что ихъ видѣли за горами Теплыхъ Водъ, что они разбили лагерь въ Тунисѣ; и говоръ увеличивался и соединялся въ одно общее проклятіе. Потомъ вдругъ настаетъ всеобщее молчаніе: кто сидитъ на ступеняхъ зданій, приложивъ руку къ глазамъ отъ солнца, кто лежитъ у крѣпостной стѣны и прислушивается. Страхъ проходитъ, гнѣвъ увеличивается. Но потомъ сознаніе безсилія и безпомощности опять наводитъ на всѣхъ уныніе и тоску. Она удвоивалась, когда но вечерамъ всѣ выходили на терассы, и, восклицая девять разъ, громко привѣтствовали солнце. Оно медленно уходило за лагуну и потомъ вдругъ сверкало въ послѣдній разъ между горъ со стороны варваровъ.
Ждали трижды-священнаго праздника, когда съ высоты костра подымался къ небу орелъ, символъ воскресенія новаго года, посланникъ народа къ высшему изъ боговъ Бааловъ -- орелъ, въ которомъ народъ видѣлъ свою связь съ силою солнца. Полный ненависти, народъ наивно обращался теперь къ Молоху-пожирателю, и всѣ оставили Таниту. Въ самомъ дѣлѣ, она, лишившись своего покрывала, лишилась вмѣстѣ съ тѣмъ части своихъ добродѣтелей. Она перестала покровительствовать Карѳагену, не напоила его водами своими и опустошила городъ. Это -- измѣнница, врагъ города. Нѣкоторые, чтобъ оскорбить ее, бросали въ нее камнями. Но принося жертвы, жаловались ей много; ее все-таки любили и, можетъ быть, больше прежняго. Всѣ несчастія начались съ потерею заимфа. Саламбо виновна въ томъ -- хоть косвеннымъ образомъ; ее должно наказать. Неопредѣленная, смутная мысль принести ее въ жертву богамъ начала бродить въ народѣ. Чтобы умилостивить ихъ, нужно предложить имъ чрезвычайную жертву, существо молодое, прекрасное, дѣвственное, изъ древняго рода, звѣзду человѣчества. Каждый день люди страннаго вида мрачно ходили близь садовъ Мегары, и рабы, дрожа за самихъ себя, не смѣли имъ препятствовать. Однако, люди эти не всходили на ступени галлерей. Они стояли внизу, только глядя вверхъ на терассу; они ждали Саламбо и по цѣлымъ часамъ бранили ее какъ собаки, дающія на луну.