Ущелье сѣкиры.
Еще не успѣли карѳагеняне разойтись по домамъ, какъ появились на небѣ густыя тучи. Тѣ, которые подымали голову къ истукану, чувствовали на своихъ лицахъ тяжелыя капли. Пошелъ дождь.
Онъ шелъ всю ночь. Громъ грохоталъ. То былъ голосъ Молоха; Молохъ побѣдилъ Таниту, и вотъ теперь, оплодотворенная, она, съ высоты небесъ, открыла свою обильную утробу. Иногда, при блескѣ молніи видѣли богиню, почіющую на облакахъ. Густой мракъ скрывалъ ее потомъ; казалось, она не отдохнула еще отъ утомленія и снова клонилась ко сну. Карѳагеняне, думая, что луна производитъ дождь, кричали, желая своими воплями помочь страданіямъ.
Дождь лилъ, наводняя терассы, образуя озера на дворахъ, каскады по лѣстницамъ и водовороты по угламъ улицъ. Онъ лилъ и тяжелыми тепловатыми каплями, и частыми струями. Съ угловъ домовъ низвергались пѣнистые водопады; стѣны, словно бѣлыми скатертями, были покрыты массами ниспадающей воды, а крыши храмовъ, обмытыя дождемъ, сіяли при блескѣ молній. Съ высоты Акрополя стремительно полились потоки по каменнымъ плитамъ улицъ, подмывавшіе стѣны, увлекая за собою бревна, куски гипса и мебель. Воду собирали въ амфоры, чаши и холсты. Такъ-какъ факелы гасли на дождѣ, то брали головни съ костра Ваала. Многіе опрокидывали головы и пили воду, которая падала прямо имъ въ ротъ. Другіе ложились на краю пѣнистыхъ лужъ и, опустя въ нихъ руки по самыя плечи, напивались воды до такой степени, что она извергалась у нихъ назадъ, какъ у буйволовъ. Свѣжесть распространилась въ воздухѣ, люди расправляли свои члены, вдыхая влажный воздухъ, и надежда воскресла въ сладости этого упоенія. Всѣ бѣдствія были забыты. Карѳагенъ еще разъ возродился.
Тогда явилась потребность излить на другихъ тотъ избытокъ ярости, который осажденные не могли уже обращать противъ самихъ себя. Подобная жертва не была безполезна: несмотря на то, что люди не чувствовали никакихъ угрызеній, они все еще были въ состояніи того бѣшенства, которое происходитъ обыкновенно отъ сознанія неискупимыхъ преступленій.
Гроза и ливень застигли варваровъ въ худоукрѣпленномъ лагерѣ. Окоченѣлые бродили они на другой день по грязи, отыскивая свои припасы и оружіе. Все это было испорчено и растеряно.
Гамилькаръ явился лично къ Ганнону и, по своей неограниченной власти, ввѣрилъ ему начальство. Старый суффетъ колебался нѣсколько минутъ между своею ненавистью и жаждою власти; наконецъ онъ принялъ. Потомъ Гамилькаръ спустилъ галеру, вооруженную на каждомъ концѣ катапультою, и поставилъ ее въ заливѣ, противъ плота, его заслонявшаго, а самъ посадилъ на суда самыхъ храбрыхъ воиновъ и, направившись къ сѣверу, исчезъ въ туманѣ.
Черезъ три дня, когда собирались возобновить аттаку, въ смятеніи прибѣжали люди съ ливійскаго берега. Гамилькаръ явился къ нимъ и, запасшись у нихъ продовольствіемъ, вторгнулся въ страну.
Тогда варвары пришли въ такое остервенѣніе, какъ будто онъ имъ измѣнилъ. Тѣ, которые болѣе всего скучали осадою, въ особенности галлы Автарита, не замедлили отступить отъ стѣнъ и идти навстрѣчу суффету. Спендій предполагалъ возобновить гелеполу; Мато клялся пробиться до самой Мегары, и никто изъ войска не трогался съ мѣста. Смятеніе было такъ сильно, что никто не подумалъ поставить другое войско на мѣсто галловъ, стоявшихъ у западной части укрѣпленій. Парр'Авасъ наблюдалъ за варварами съ горныхъ вершинъ. Впродолженіе ночи онъ провелъ все свое войско на внѣшную сторону лагуны, но берегу моря, и вошелъ въ Карѳагенъ.
На него глядѣли въ городѣ, какъ на спасителя. Каждый изъ шести тысячъ его воиновъ принесъ подъ полою по мѣшку муки. Онъ привелъ съ собою сорокъ слоновъ, нагруженныхъ съѣстными припасами и сушенымъ мясомъ. Народъ толпился вокругъ слоновъ, давалъ имъ имена. Видъ этихъ животныхъ, посвященныхъ Ваалу, радовалъ ихъ болѣе, чѣмъ помощь, пришедшая въ городъ. Это былъ залогъ вѣрности нумидійцевъ, доказательство, что онъ пришелъ наконецъ защитить ихъ, присоединился къ нимъ.
Принявши привѣтствія отъ старшинъ, Нарр'Авасъ отправился во дворецъ Саламбо.
Онъ не видѣлъ ее съ тѣхъ самыхъ норъ, какъ въ шатрѣ Гамилькара, между четырьмя войсками, чувствовалъ въ своей рукѣ ея холодную нѣжную ручку. Послѣ помолвки она была отправлена въ Карѳагенъ. Любовь его, разсѣянная честолюбивыми мечтами, снова теперь возгорѣлась, и онъ предполагалъ воспользоваться своими правами, жениться на Саламбо и увезти ее. Она не понимала, какимъ образомъ этотъ молодой человѣкъ могъ когда нибудь сдѣлаться ея супругомъ. Несмотря на то, что каждый день она молила Таниту послать смерть Мато, отвращеніе ея къ ливійцу уменьшалось. Она смутно чувствовала, что ненависть, которою онъ преслѣдовалъ ее, имѣла источникъ почти религіозный, и ей хотѣлось видѣть въ Нарр'Авасѣ какъ-бы отблескъ того страстнаго порыва, отъ котораго до сихъ поръ не могла она опомниться. Она желала короче узнать своего жениха, а между тѣмъ его присутствіе смущало ее. Она велѣла ему отвѣтить, что не можетъ принять его.
Гамилькаръ, впрочемъ, приказалъ заранѣе своимъ людямъ не допускать нумидійскаго царя къ дочери. Отложивши до конца войны исполненіе своего обѣщанія, онъ надѣялся прочнѣе сохранить его вѣрность, и Нарр'Авасъ, боясь суффета, удалился. Но съ той поры нумидіецъ высоко поднялъ голову передъ совѣтомъ ста. Онъ измѣнилъ его планы, потребовалъ преимуществъ для своихъ воиновъ и занялъ ими главные посты. Варвары пришли въ немаюе удивленіе, увидя нумидійцевъ на башняхъ.
Еще сильнѣе было удивленіе карѳагенянъ, когда вдругъ прибыли на старой пунической триремѣ четыреста плѣнныхъ ихъ земляковъ, взятыхъ во время сицилійской войны. Это случилось вотъ какимъ образомъ. Гамилькаръ тайно отослать квиритамъ экипажи латинскихъ судовъ, взятыхъ передъ отложеніемъ тирійскихъ городовъ, и Римъ, въ вознагражденіе за эту любезность, возвратилъ плѣнныхъ. Гіеронъ, который царствовалъ въ Сиракузахъ, былъ увлеченъ этимъ примѣромъ. Ему было очень важно для своей безопасности, чтобы римляне и карѳагеняне сохранили равновѣсіе. Такимъ образомъ онъ имѣлъ нужду въ спасеніи послѣднихъ и потому объявилъ себя ихъ другомъ, и послалъ имъ двѣсти быковъ и большой запасъ отличной пшеницы. Была причина еще болѣе глубокая, вслѣдствіе которой карѳагенянамъ старались помочь. Чувствовали, что если наемники восторжествуютъ, то вооружится все, начиная съ воина до послѣдняго поломойщица, и тогда никакое правительство, никакой престолъ не удержится.
Гамилькаръ между тѣмъ опустошалъ восточныя провинціи. Онъ отразилъ галловъ, и варвары сами оказались какъ-бы осажденными. Тогда онъ началъ тревожить ихъ мелкими, частыми нападеніями и мало но малу заставилъ спаться съ позиціи. Спендій долженъ былъ слѣдовать за войскомъ; потомъ уступилъ и Мато.
Но Мато не миновалъ Туниса. Онъ заперся въ стѣнахъ его. Это было умное упорство, потому что вскорѣ, по вызову Гамилькара, Нарр'Авасъ вышелъ изъ воротъ Канона со своими воинами и слонами. Прочіе же варвары блуждали по провинціямъ, преслѣдуя суффета. Въ Клипеѣ Гамилькаръ принялъ въ свои ряды три тысячи галловъ, получилъ лошадей изъ Киренаики и оружіе изъ Бруціума и возобновилъ войну.
Никогда еще геній его не проявлялся такъ могущественно и плодотворно. Впродолженіе семи мѣсяцевъ преслѣдовали его варвары, а онъ шелъ все впередъ, ведя ихъ къ одной опредѣленной, задуманной имъ цѣли.
Нѣсколько разъ пытались они окружить его, посылая въ обходъ небольшіе отряды съ этою цѣлію. Но онъ постоянно успѣвалъ ускользать, и они перестали раздѣляться. Войско варваровъ простиралось до сорока тысячъ человѣкъ, и они нѣсколько разъ отражали карѳагенянъ.
Болѣе всего вредила варварамъ конница Нарр'Аваса. Часто, въ самые глухіе часы, когда они шли долиною, дремля подъ тяжестью оружія, вдругъ на краю горизонта подымались широкія облака пыли, кони мчались во весь опоръ, будто молніей сверкали очи изъ песчаныхъ тучъ, и сыпался на варваровъ цѣлый градъ копій. Нумидійцы въ бѣлыхъ плащахъ испускали громкіе крики, подымали руки и, сжимая колѣнами своихъ поднимающихся на дыбы коней, быстро поворачивались и удалялись. Они постоянно имѣли въ нѣкоторомъ разстояніи запасы копій на дромедерахъ; едва удалившись, они снова налетали на варваровъ, еще страшнѣе, выли какъ волки, и уносились, какъ коршуны. Варвары, расположенные по флангамъ, падали такимъ образомъ одинъ за другимъ; это продолжалось обыкновенно до вечера; тогда войска входили въ горы. Несмотря на то, что горы были опасны для слоновъ, Гамилькаръ постоянно держался ихъ. Онъ слѣдовалъ вдоль цѣпи горъ, простиравшейся отъ Гермейскаго перешейка до вершинъ Загуана. Варвары думали, что онъ хочетъ этимъ скрыть малочисленность своего войска. Но неизвѣстность, въ которой онъ постоянно держалъ ихъ, раздражала ихъ болѣе, чѣмъ какое либо пораженіе. Впрочемъ, они не унывали и слѣдовали за нимъ. Наконецъ, однажды вечеромъ между Серебряною и Свинцовою горами, среди высокихъ утесовъ, варвары встрѣтили отрядъ легковооруженныхъ. Войско карѳагенское было въ недалекомъ разстояніи впереди, такъ что посредствомъ трубъ можно было слышать шаги его. Отрядъ бросился въ ущелье и началъ спускаться въ долину, окруженную высокими скалами и имѣющую форму сѣкиры. Варвары погнались за нимъ. Въ глубинѣ ущелья, среди скачущихъ быковъ, бѣжало въ безпорядкѣ прочее войско карѳагенянъ. Среди него видѣнъ былъ человѣкъ въ красномъ плащѣ; это былъ суффетъ. Варвары осыпали его бранными криками; ярость ихъ, смѣшанная съ радостью, возросла до послѣдней крайности. Только нѣкоторые изъ лѣни или благоразумія остались при входѣ въ ущелье. Но внезапно налетѣвшая изъ лѣса конница двинула ихъ впередъ, и вскорѣ всѣ варвары были внизу, въ долинѣ. Тогда вся эта масса, двинувшись нѣсколько разъ то взадъ, то впередъ, остановилась. Не было никакого выхода. Тѣ, которые были сзади, бросились къ ущелью, но проходъ былъ совершенно запертъ. Переднимъ рядамъ кричали, чтобы они шли далѣе, но передъ ними торчали непроходимые утесы, и они издали осыпали бранью своихъ товарищей, которые не могли отыскать прежней дорога. Это произошло оттого, что едва варвары спустились въ долину, спрятанные за утесами отряды карѳагенянъ повалили рычагами скалы, и такъ-какъ склоны были очень круты, то огромныя массы завалили совершенно узкій проходъ.
На другомъ концѣ долины находился длинный проходъ, тамъ и сямъ прорѣзанный разсѣлинами. Проходъ этотъ велъ въ ровъ, подымавшійся къ возвышенной площадкѣ, которую заняло пуническое войско. Въ этомъ проходѣ, по стѣнамъ скалъ, раньше уже расположили лѣстницы. Такимъ образомъ легковооруженные могли занять заранѣе повороты и разсѣлины прохода и по лѣстницамъ взобраться вверхъ. Многіе изъ нихъ пытались спуститься въ ровъ; ихъ вытащили оттуда веревками, потому что почва въ этомъ мѣстѣ состояла изъ одного наноснаго песку и была такъ поката, что но ней нельзя было подняться даже и ползкомъ. Варвары немедленно бросились къ проходу, но вдругъ, при самомъ входѣ въ него, передъ ними словно съ неба спустилась стѣна въ сорокъ локтей вышиною и заняла всю ширину прохода. Такимъ образомъ планы суффета удались. Никто изъ наемниковъ не зналъ горъ, а между тѣмъ, идя во главѣ войска, они вели за собою другихъ. Скалы, узкія снизу, легко было повалить. Войско его кричало вдали, какъ будто въ отчаяньи всеобщаго бѣгства. Правда, Гамилькаръ могъ потерять легковооруженныхъ; только половина осталась изъ нихъ. Но онъ готовъ былъ пожертвовать въ двадцать разъ болѣе, лишь бы достигнуть успѣха въ своемъ предпріятіи.
До самаго утра бродили варвары по долинѣ тѣсными рядами, щупая руками горы и ища какого нибудь выхода. Наконецъ насталъ день. Варвары увидѣли вокругъ себя высокія стѣны, возносящіяся острыми верхами. Никакого средства къ спасенію, никакой надежды! Оба естественные прохода изъ этой западни были заграждены: одинъ опрокинутыми скалами, другой -- стѣною. Безмолвно глядѣли наемники другъ на друга. Ледяной холодъ пробѣгалъ по ихъ жиламъ, и отяжелѣвшіе вѣки смыкались въ усталости; они повалились одинъ на другаго. Потомъ они встали и начали толкать скалы. Но самыя низшія изъ нихъ были непоколебимы подъ тяжестью верхнихъ. Попробовали карабкаться одинъ на другаго, надѣясь взобраться такимъ образомъ до вершины; но это было невозможно по причинѣ выпуклой формы утесовъ. Пытались рыть землю въ обоихъ проходахъ, но орудія ломались. Развели огромный костеръ изъ шатерныхъ древокъ, но огонь не могъ зажечь скалы. Тогда обратились къ стѣнѣ. Она была вся усажена гвоздями, толстыми, какъ сваи, острыми, какъ иглы дикобраза, и частыми, какъ щетина на щеткѣ. Несмотря на то, варвары бросились на стѣну -- такъ велика была ихъ ярость. Но первые ряды повисли на гвоздяхъ, проткнутые ими навылетъ, прочіе отступили, и на гвоздяхъ остались клочки человѣческаго мяса и окровавленныхъ волосъ.
Когда первый пылъ отчаянія нѣсколько утихъ, обратили вниманіе на количество съѣстныхъ припасовъ. Оказалось, что у наемниковъ, потерявшихъ свои обозы, продовольствія едва хватало на два дня, а у прочихъ совсѣмъ его не было, потому что ожидали подвоза изъ южныхъ деревень.
Между тѣмъ быки, которыхъ карѳагеняне пустили для привлеченія варваровъ, бродили по ущельямъ. Ихъ убили копьями и съѣли; когда желудки были насыщены, мысли сдѣлались менѣе мрачны. На другой день зарѣзали всѣхъ муловъ (около сорока штукъ). Потомъ соскребли ихъ кожу, сварили внутренности, истолкли кости и все еще не унывали: надѣялись, что придетъ войско изъ Туниса, вѣроятно, уже предупрежденное объ ихъ положеніи.
Но къ вечеру на пятый день голодъ усилился; многіе кричали въ его мученіяхъ, грызли ремни мечей и маленькія губки, окаймлявшія шлемы.
Сорокъ тысячъ человѣкъ были стѣснены въ амфитеатрѣ, огражденномъ скалами. Одни стояли передъ стѣною или у подошвы скалъ; другіе бродили по долинѣ толпами. Храбрые уединились, а робкіе старались тѣсниться къ нимъ, какъ будто тѣ могли ихъ снасти.
Трупы легковооруженныхъ, но причинѣ смрада, уже прежде были преданы землѣ; теперь не видно было и мѣста, гдѣ они были зарыты.
Изнеможенные варвары валялись но землѣ; между ихъ рядами проходилъ тамъ и сямъ ветеранъ; они осыпали проклятіями карѳагенянъ, Гамилькара и Мато, хотя послѣдній былъ совершенно невиненъ въ ихъ бѣдствіи; но имъ казалось, что ихъ страданія не были бы такъ сильны, еслибы Мато раздѣлялъ ихъ съ ними. Одни стонали, другіе плакали, какъ дѣти.
Одни прибѣгали къ сотникамъ и умоляли ихъ облегчить чѣмъ нибудь ихъ страданія. Другіе ничего не говорили, подымали камни и бросали ихъ сотникамъ въ лицо. Нѣкоторые тщательно припрятали отъ всѣхъ остатки пищи, зарывая въ землю нѣсколько горстей финиковъ, немножко муки и ѣли эту пищу по ночамъ, закутывая голову плащами. Тѣ, у которыхъ были мечи, держали ихъ обнаженными въ рукахъ. Болѣе недовѣрчивые стояли, опершись о скалы. Обвиняли вождей и грозили имъ. Но Автаритъ не боялся показываться передъ всѣми. Съ непоколебимымъ упорствомъ варвара, разъ но двадцати въ день онъ обходилъ скалы, надѣясь каждый разъ, что авось онѣ сдвинулись съ мѣста. И потрясая своими дюжими плечами, покрытыми мѣхомъ, онъ собою напоминалъ сотоварищамъ медвѣдя, который выходитъ весною изъ берлоги, чтобы посмотрѣть, не растаяли ли снѣга.
Спендій, окруженный греками, скрывался въ расщелинѣ. Изъ страха онъ распустилъ о себѣ молву, что умеръ.
При страшномъ истощеніи, кожа повисала на ихъ тѣлѣ синеватыми морщинами. Вечеромъ въ девятый день умерло трое иберійцевъ. Въ ужасѣ отбѣжали отъ нихъ товарищи; ихъ раздѣли, и голые трупы ихъ бѣлѣли на пескѣ подъ лучами солнца. Тогда вокругъ нихъ начали бродить гараманты. Это были люди, привыкшіе къ степной жизни; они не чтили никакихъ боговъ. Наконецъ, самый старшій изъ нихъ сдѣлалъ знакъ, и они, наклонившись надъ трупомъ, отрѣзали своими ножами по куску и начали ѣсть. Издали смотрѣли на нихъ прочіе варвары, крики ужаса раздались повсюду; по многіе въ глубинѣ души завидовали гарамантамъ.
Среди ночи нѣкоторые изъ варваровъ приблизились къ нимъ и, скрывая свое желаніе, просили дать имъ по маленькому куску -- для того, говорили они, чтобы попробовать вкусъ. Мало по малу другіе стали присоединяться къ этимъ смѣльчакамъ, и вотъ кругомъ труповъ образовалась толпа. Но почти всѣ, едва касалось ихъ губъ холодное мясо, бросали его съ отвращеніемъ; другіе же, напротивъ, пожирали съ жадностью.
Варвары поощряли другъ друга приняться за человѣческое мясо. Тѣ, которые отказывались сначала, кончали тѣмъ, что шли посмотрѣть, какъ ѣдятъ гараманты, и уже не отходили отъ нихъ. Куски мяса варили, солили пескомъ; оспаривали другъ у друга лучшіе. Когда всѣ три трупа были съѣдены дочиста, стали искать глазами по всей долинѣ, не найдется ли еще труповъ.
Но, вѣдь, у нихъ было двадцать плѣнныхъ карѳагенянъ, взятыхъ въ послѣднемъ дѣлѣ; никто ихъ не замѣчалъ до сихъ поръ. Они были истреблены. Это было сверхъ того дѣло мести. Потомъ, такъ-какъ нужно было жить, такъ-какъ вкусъ къ человѣческому мясу развился и такъ-какъ умирали отъ голоду, то начали убивать носильщиковъ, конюховъ и всѣхъ слугъ. Каждый день убивали кого нибудь. Нѣкоторые, наѣвшись вдоволь, приходили въ силы и ободрялись духомъ.
Вскорѣ истощилось и это средство; тогда обратились къ раненымъ и больнымъ: такъ-какъ они не имѣли возможности лечиться, то ихъ избавляли отъ мученій смертью. Едва кто либо начиналъ шататься, сейчасъ же кричали, что онъ уже погибъ и долженъ служить другимъ. Чтобы ускорить смерть больныхъ, употребляли разныя хитрости: воровали у нихъ послѣдніе остатки протухлой пищи или наступали на нихъ ногами, какъ будто нечаянно. Умирающіе употребляли послѣднія усилія, желая казаться вполнѣ здоровыми, старались протягивать руки, вставать, смѣяться. Люди, готовые упасть въ обморокъ, старались придти въ себя, коля свое тѣло чѣмъ нибудь острымъ. Убивали другъ друга и безъ всякаго повода, единственно для того, чтобы потушить бѣшенство.
Въ четырнадцатый день густой и тяжелый туманъ спустился на долину, что всегда бываетъ въ этихъ странахъ въ концѣ зимы. Эта перемѣна воздуха увеличила смертность и трупы быстро разлагались въ тепловатой сырости, сдерживаемой каменными стѣнами утесовъ. Влажность, осѣдая на трупахъ, размягчала ихъ, и вся долина покрылась гніеніемъ. Бѣловатый паръ клубился надъ землею; онъ щекоталъ ноздри, пронизывалъ тѣло до костей, раздражалъ глаза. Варварамъ казалось, что это -- послѣднія издыханія души ихъ умершихъ товарищей. Ими овладѣло глубокое отвращеніе; они не хотѣли и дотрогиваться до этихъ труповъ, и рѣшились лучше умереть.
Но черезъ два дня погода опять сдѣлалась ясная и сухая, и голодъ снова началъ терзать ихъ. Имъ казалось, что желудки тянутъ изъ нихъ клещами. Они катались по землѣ въ судорогахъ; набивали ротъ землею, грызли руки и закатывались въ истерическомъ хохотѣ.
Еще болѣе мучила ихъ жажда; у нихъ не было ни капли воды; мѣхи были пусты уже на девятый день. Стараясь обмануть свою потребность, они сосали кремни и лизали языкомъ металлическія чешуйки перевязей, головки рукоятокъ изъ слоновой кости, желѣзо мечей. Старые проводники каравановъ стягивали животъ веревками. И постоянно ожидали прибытія войска изъ Туниса.
Принимая въ разсчетъ продолжительность своего ожиданія, они соображали, что войско должно придти теперь уже скоро. Тогда храбрый Мато не оставитъ ихъ безъ помощи. "Завтра непремѣнно придетъ!" говорили они, но это завтра проходило въ тщетномъ ожиданіи.
Въ началѣ они молились, давали обѣты, произносили всевозможныя заклинанія. Но теперь они чувствовали къ своимъ божествамъ одну ненависть и въ отмщеніе старались не вѣрить въ нихъ болѣе.
Люди горячаго характера погибли первые; африканцы сносили терпѣливѣе галловъ. Зарксасъ, окруженный балеарцами, лежалъ неподвижно, протянувшись во всю свою длину и заложивъ руки въ волоса. Спендій нашелъ растеніе съ широкими и сочными листьями; объявивъ, что оно ядовито, онъ отвлекъ отъ него другихъ, а самъ питался имъ.
Надъ долиною летали вороны. Но варвары были очень слабы для того, чтобы ударами камней убивать ихъ налету. Иногда ястребъ садился на трупъ и клевалъ его; человѣкъ подползалъ къ нему съ копьемъ въ зубахъ, и, прицѣлясь, бросалъ оружіе, опираясь на руку. Птица, испуганная внезапнымъ шумомъ, прерывала свое занятіе и спокойнымъ взглядомъ осматривалась кругомъ; потомъ подымалась, протягивая свой отвратительный клювъ, и человѣкъ въ отчаяніи ничкомъ падалъ въ пыль. Нѣкоторые отыскивали хамелеоновъ, змѣй. Но болѣе всего служило къ продленію ихъ существованія -- ихъ желаніе жить. Всѣ мысли свои сосредоточивали они на этомъ и употребляли всю силу воли не дать голодной смерти восторжествовать надъ ними. Люди твердаго характера собирались въ кружки и сидѣли среди долины, окруженные трупами, безмолвно и мрачно углубившись сами въ себя. Родившіеся въ городахъ вспоминали улицы, кипящія жизнію, гостинницы, театры, бани и цирюльни съ болтливыми содержателями. Другимъ представлялись поля, освѣщенныя заревомъ заката, золотистая рожь волновалась по нимъ, и быки съ ярмами на шеѣ бороздили холмы, таща за собою плуги. Путешественники мечтали о колодцахъ, охотники о лѣсахъ, ветераны о битвахъ; въ этой постоянной дремѣ мысли ихъ принимали живые образы и были настоящими снами на яву. Въ припадкѣ этихъ грёзъ они вдругъ вскакивали, искали выхода изъ горъ и были готовы пройти сквозь стѣны скалъ. Одни воображали себя на морѣ во время бури и раздавали приказанія, какъ-будто управляя плаваньемъ. Другіе въ ужасѣ отступали: имъ представлялись въ облакахъ ряды пуническихъ войскъ. Были и такіе, которые воображали себя на пиру и пѣли. Многіе въ странной маніи повторяли одно и то же слово или дѣлали постоянно одинъ и тотъ же жестъ. Потомъ, когда вдругъ они приходили въ себя, подымали голову и оглядывались вокругъ, то начинали рыдать, видя, что ихъ мечты рушились. Нѣкоторые уже не страдали болѣе и, чтобы убить время, разсказывали другъ другу о прежнихъ опасностяхъ, которыхъ избѣжали.
Смерть была близка и неизбѣжна. Какихъ только попытокъ ни дѣлали, чтобъ открыть проходъ. Думали и о переговорахъ съ непріятелемъ. Но какимъ образомъ войти въ переговоры? Не знали даже, гдѣ и находится Гамилькаръ. Вѣтеръ дулъ со стороны рва. Сверху стѣнъ цѣлымъ каскадомъ сыпался песокъ; волосы и платье варваровъ покрылись имъ, какъ будто земля, подымаясь, собиралась погребсти ихъ въ свои нѣдра живыми. Все было неподвижно вокругъ. Вѣчныя горы съ каждымъ утромъ казались выше и выше. Иногда стаи птицъ пролетали надъ головами, кружась на свободѣ въ голубомъ небѣ. Варвары закрывали глаза, чтобъ не видѣть ихъ. Сначала чувствовали шумъ въ ушахъ; ногти чернѣли, холодъ распространялся по членамъ и проникалъ въ грудь; тогда испускали духъ, лежа на боку безъ малѣйшаго крика.
На девятнадцатый день мертвыхъ было двѣ тысячи. Автаритъ, у котораго осталось всего пятьдесятъ галловъ, шелъ, думая лишить себя жизни, какъ вдругъ ему показалось, что на верху горы стоитъ передъ нимъ человѣкъ. Этотъ человѣкъ по причинѣ страшной высоты казался пигмеемъ. Но Автаритъ могъ разглядѣть въ его лѣвой рукѣ крестообразный щитъ. Тогда галлъ воскликнулъ: "карѳагенянинъ!" и всѣ въ долинѣ поднялись. Воинъ прогуливался по краю пропасти. Варвары смотрѣли на него снизу.
Спендіи нашелъ черепъ быка, потомъ устроилъ діадему изъ двухъ поясовъ и поставилъ ее на рога на концѣ шеста. Это былъ знакъ перемирія. Карѳагенянинъ исчезъ. Его ожидали. Наконецъ, вечеромъ, будто камень, пущенный изъ пращи, упала съ высоты перевязь. Она была изъ красной мѣди, покрыта шитьемъ съ тремя алмазными звѣздами. Среди нея была наложена печать великаго совѣта, изображавшая копя подъ пальмою. Это была охранная граната со стороны Гамилькара.
Варварамъ нечего было бояться. Всякая перемѣна участи полагала предѣлъ ихъ бездѣйствію. Безпредѣльная радость овладѣла ими; они обнимались и плакали. Спендій, Автаритъ, Зарксасъ, четверо италійцевъ, негръ и два спартанца вызвались вести переговоры. Предложеніе ихъ было принято немедленно, но не знали, какъ выйти изъ долины.
Внезапно среди утесовъ раздался сильный трескъ. И самая возвышенная скала, поколебавшись въ своемъ основаніи, покатилась внизъ. Со стороны варваровъ скалы были неколебимы, потому-что заслонялись сзади другимъ рядомъ скалъ; карѳагенянамъ, напротивъ того, достаточно было упереться въ нихъ съ силою, и они валились въ долину. Такимъ образомъ карѳагеняне поколебали скалы и къ утру онѣ уже лежали одна на другой, спускаясь въ долину, какъ громадныя ступени разрушеннаго крыльца.
Но варвары все еще не могли взобраться но нимъ. Имъ спустили лѣстницы. Толпою бросились они къ этимъ лѣстницамъ, но были отражены выстрѣломъ катапульты. Пропущено было только десять человѣкъ, выбранныхъ для переговоровъ. Они пошли, окруженные гамилькаровой конницей, держась за гриву лошадей, чтобъ не упасть. Когда прошла первая радость, безпокойство овладѣло ими. Требованія Гамилькара могли быть жестоки. Но Спендіи ихъ обнадежилъ.
-- Я буду говорить съ нимъ, сказалъ онъ.
И Спендій хвалился, что знаетъ хорошія слова, которыя послужатъ къ спасенію войска.
Пройдя лѣсокъ, они встрѣтили стражу. Стража преклонилась при видѣ перевязи, которую Спендій держалъ на своихъ плечахъ. Когда они вошли въ пуническій лагерь, толпа окружила ихъ. Шопотъ и смѣхъ слышались среди нея. Но вотъ пологъ шатра распахнулся.
Гамилькаръ сидѣлъ на скамьѣ, въ глубинѣ палатки. Возлѣ него стоялъ столъ, на которомъ блестѣлъ обнаженный мечъ. Сотники стояли вокругъ суффета. Увидя Спендія, Автарита и другихъ наемниковъ, съ ужасомъ отшатнулся онъ назадъ, потомъ наклонился впередъ и началъ вглядываться въ нихъ.
Зрачки ихъ глазъ были расширены до невѣроятности, а подъ глазами чернѣли огромныя круглыя пятна до ушей. Синеватые носы выдавались впередъ изъ-за впалыхъ, покрытыхъ морщинами щокъ; кожа, обвисшая на мускулахъ, была покрыта слоемъ грязи аспиднаго цвѣта. Губы слипались, скрывая желтые зубы. Отъ нихъ пахло нестерпимымъ смрадомъ. Они казались выходцами изъ могилъ, живыми мертвецами.
Среди палатки, на циновкѣ, на которой усѣлись сотники, стояло дымившееся блюдо тыквъ. Варвары, дрожа всѣми членами, уставили свои глаза на это блюдо, и даже слезы выступили на ихъ глазахъ. Однако они удерживались.
Гамилькаръ обратился къ нимъ, желая заговорить съ кѣмъ-нибудь. Тогда они вдругъ всѣ бросились впередъ, и, распростершись на животѣ передъ блюдомъ, опустили свои лица въ жиръ. Стукъ зубовъ при ѣдѣ смѣшивался съ всхлипываньями, которыя испускали они отъ радости. Болѣе отъ удивленія, чѣмъ изъ жалости, варварамъ дали доѣсть блюдо. Когда они встали, Гамилькаръ далъ знать рукою, приглашая начать рѣчь тому, кто держалъ перевязь. Но Спендій, въ страхѣ шевеля губами, началъ что-то бормотать про себя. Гамилькаръ, вслушиваясь въ его слова, вертѣлъ на рукѣ перстень съ такимъ же знакомъ, какой былъ на печати перевязи. Нечаянно онъ уронилъ этотъ перстень на нихъ. Спендій тотчасъ же поднялъ его: рабскія привычки возвратились къ нему, когда онъ сталъ передъ своимъ господиномъ. Прочіе наемники вздохнули отъ негодованія на это униженіе. Но вотъ грекъ возвысилъ голосъ и, зная, что Ганнонъ врагъ Гамилькара, началъ приводить на память всѣ преступленія Ганнона, стараясь вызвать жалость подробностями бѣдствій, претерпѣнныхъ наемниками, и напоминая ихъ прежнее усердіе. Долго говорилъ онъ, быстро, вкрадчиво и даже съ жаромъ. Онъ забылъ все, увлекшись потокомъ краснорѣчія.
Гамилькаръ прервалъ его, отвѣтивъ, что онъ принимаетъ ихъ извиненія и согласенъ на заключеніе окончательнаго мира, но что онъ требуетъ выдачи, по его выбору, десяти наемниковъ безъ оружія и безъ туникъ. Они не ожидали этой милости. Спендій вскричалъ:
-- О, господинъ! если захочешь, дадимъ и двадцать.
-- Нѣтъ, мнѣ довольно десяти, кротко отвѣчалъ Гамилькаръ.
Ихъ вывели изъ палатки, чтобы они переговорили между собою. Какъ только они остались одни, Автаритъ воспротивился выдачѣ десяти товарищей, а Зарксасъ сказалъ Спендію:
-- Почему ты не убилъ его? Мечъ его лежалъ возлѣ тебя.
-- Его!... воскликнулъ Спендій, и онъ нѣсколько разъ повторилъ: "Его, его!..." какъ будто это была невозможная вещь, какъ будто Гажилькаръ былъ безсмертенъ.
Усталость изнурила ихъ до такой степени, что они повалились всѣ на землю, не зная -- на что рѣшиться. Спендіи побуждалъ ихъ уступить. Наконецъ, всѣ согласились и вошли снова въ шатеръ.
Тогда суффетъ пожалъ руки у всѣхъ ихъ поочереди и потомъ обтеръ свою ладонь объ одежду, такъ-какъ липкая кожа ихъ рукъ производила самое непріятное впечатлѣніе, проходившее дрожью по всѣмъ нервамъ. Потомъ онъ имъ сказалъ:
-- Вы всѣ военачальники варваровъ, клянетесь вы за нихъ?
-- Да, отвѣчали они.
-- Безъ принужденія, отъ всей души, съ твердымъ намѣреніемъ сдержать ваши обѣщанія?
Они увѣряли, что сейчасъ же воротятся къ своимъ для исполненія воли суффета.
-- Если такъ, возразилъ суффетъ:-- то по договору, заключенному между мною Баркою и вами, посланниками наемниковъ, я выбираю васъ и васъ я удерживаю при себѣ.
Спендій упалъ безъ чувствъ на циновку. Варвары стѣснились въ кучку, будто отстраняясь отъ него. Ни одного слова, ни одной жалобы не раздалось съ ихъ стороны.
Между тѣмъ товарищи ихъ, тщетно ожидая ихъ возвращенія, начали наконецъ думать, что они измѣнили. По всей вѣроятности, посланники передались суффету.
Два дня ждали они ихъ; утромъ на третій день терпѣніе ихъ истощилось. Съ помощію веревокъ, копій, стрѣлъ и кусковъ полотна они устроили лѣстницы, перелѣзли черезъ опрокинутыя скалы, оставивъ за собою до трехъ тысячъ самыхъ слабыхъ, и отправились въ путь въ намѣреніи присоединиться къ войску, находившемуся въ Тунисѣ.
Въ концѣ ущелья разстилался лугъ, усѣянный кустарниками. Варвары обглодали эти кустарники до-чиста. Далѣе они встрѣтили на своемъ пути поле съ бобами, и бобы исчезли, какъ будто надъ ними пролетѣла саранча. Черезъ три часа они пришли въ долину, окаймленную зелеными холмиками.
По скатамъ этихъ холмиковъ тамъ и сямъ блестѣли серебристые снопы. Варвары, ослѣпленные солнечнымъ свѣтомъ, не могли разсмотрѣть, что эти снопы поддерживались снизу огромными черными массами; но вдругъ снопы поднялись -- это были ряды копій, торчавшихъ изъ башенъ на слонахъ, которые были вооружены страшнымъ образомъ. На груди у нихъ торчали вилы и острыя желѣзныя копья; бока были обложены мѣдью, колѣни вооружены кинжалами, а на концахъ хоботовъ прикрѣплены широкія косы; спустившись съ холмовъ въ долину, они шли прямо на варваровъ. Ужасъ оковалъ послѣднихъ. Они не смѣли и покуситься даже на бѣгство. Они были окружены со всѣхъ сторонъ. Слоны врѣзались въ толпу и начали боронить ее вилами, копьями и ножами, какъ соха боронитъ землю; косили, кололи, и рѣзали ее со всѣхъ сторонъ. Все смѣшалось въ одну нестройную кучу изъ человѣческаго мяса, выдававшагося бѣлыми пятнами на сѣрыхъ мѣдныхъ листахъ и между красныхъ потоковъ крови. Среди этой кучи проходили страшныя животныя, оставляя за собою черныя борозды. Самыя яростныя изъ нихъ были тѣ, которыми управлялъ нумидіецъ, увѣнчанный діадемою изъ перьевъ. Съ непостижимою скоростью металъ онъ копье за копьемъ, а въ промежуткахъ испускалъ длинный пронзительный свистъ; тогда, послушныя какъ собаки, чудовища обращали на него свои огромные глаза. Толпа варваровъ все болѣе и болѣе сжималась. Въ изнуреніи они перестали сопротивляться. Наконецъ, слоны были въ центрѣ долины. Они столпились, полѣзли дыбомъ одинъ на другаго и перепутались клыками. Нарр'Авасъ тотчасъ же усмирилъ ихъ и, повернувшись, они рысью побѣжали обратно къ холмамъ.
Между тѣмъ два отряда варваровъ какъ-то уцѣлѣли, спрятавшись въ рытвинѣ. Они побросали оружіе и на колѣняхъ передъ пуническими шатрами умоляли о пощадѣ. Имъ перевязали руки и ноги. Потомъ, когда они были всѣ распростерты по землѣ, привели снова слоновъ. Груди варваровъ затрещали подъ лапами чудовищъ, какъ крышки ломавшихся сундуковъ. Каждый шагъ слона раздавливалъ двухъ связанныхъ. Переваливаясь съ боку на бокъ, слоны вонзали въ тѣла свои толстыя лапы и прошли такимъ образомъ черезъ всѣхъ несчастныхъ съ одного конца до другаго.
И снова замолкла поверхность долины. Настала ночь. Гамилькаръ наслаждался зрѣлищемъ своего мщенія. Но вдругъ онъ задрожалъ. Онъ увидѣлъ, и всѣ увидѣли въ шестистахъ шагахъ налѣво, на верху небольшаго холмика, новыхъ варваровъ. Четыреста самыхъ храбрыхъ наемниковъ, этрусковъ, ливійцевъ и спартанцевъ, съ самаго начала успѣли взойти на холмы, и тамъ они стояли все время, не зная -- на что рѣшиться. Послѣ избіенія ихъ товарищей, они рѣшились прорваться сквозь карѳагенянъ и быстро спускались съ холмовъ стройными рядами.
Суффетъ немедленно же послалъ къ нимъ гонца. Онъ нуждался въ войскахъ, и такъ поразила его храбрость варваровъ, что онъ принималъ ихъ къ себѣ безъ всякихъ условій. Они должны были приблизиться еще на нѣсколько шаговъ въ мѣсто, назначенное суффетомъ, гдѣ для нихъ приготовлены были съѣстные припасы. Варвары согласились, и всю ночь они ѣли. Карѳагеняне начали роптать на эту снисходительность суффета къ наемникамъ. Уступилъ ли онъ этимъ проявленіемъ ненасытной ненависти, была ли эта новая затѣя утонченной хитрости, но только на другой день онъ явился къ варварамъ безъ меча, съ обнаженною головою, сопровождаемый отрядомъ конницы, и объявилъ варварамъ, что накормилъ ихъ вовсе не для того, чтобы сохранить ихъ всѣхъ, что ему нужны люди, но онъ не знаетъ, какъ ему избрать изъ нихъ лучшихъ. Съ этою цѣлію онъ предложилъ имъ вступить въ бой между собою; кто изъ нихъ, послѣ отчаянной схватки, останется въ числѣ побѣдителей, тѣхъ онъ приметъ въ свою особенную гвардію. Такой исходъ былъ лучше всякаго другаго; чтобъ показать это наглядно, Гамилькаръ отодвинулъ своихъ воиновъ, потому что пуническія копья и знамена скрывали отъ наемниковъ горизонтъ, и наемники увидѣли цѣлый рядъ, состоящій изъ ста-девяносто-двухъ слоновъ Нарр'Аваса.
Варвары безмолвно переглянулись между собою. Не столько предстоящая смерть заставила ихъ поблѣднѣть, сколько та страшная необходимость, къ которой ихъ принуждали.
Живя одною жизнью, всѣ они были связаны тѣсною дружбою. Лагерь замѣнялъ отечество для большей части изъ нихъ; безсемейные люди, они сосредоточивали на какомъ нибудь товарищѣ всѣ свои душевныя потребности, всю свою любовь. Они спали всѣ вмѣстѣ бокъ о бокъ, подъ однимъ плащомъ, при блескѣ однѣхъ и тѣхъ же звѣздъ. Подъ вліяніемъ вѣчныхъ странствованій по самымъ разнообразнымъ землямъ, убійствъ и приключеній всякаго рода, они сошлись между собою такъ же тѣсно, какъ сходятся супруги, и притомъ, сильный и храбрый бралъ подъ свою защиту въ битвахъ слабаго и молодаго, помогалъ ему переходить черезъ пропасти, отиралъ лихорадочный нотъ съ его лица и воровалъ для него пищу. Всѣ они въ часы разгульныхъ пировъ, послѣ преодолѣнія какой нибудь большой опасности, успѣли помѣняться другъ съ другомъ запястьями, серьгами и другими подарками. Всѣ они соглашались лучше умереть, чѣмъ драться между собою. Молодой говорилъ старику съ побѣлѣвшею бородою: "Нѣтъ, нѣтъ, ты храбрѣе меня; ты отомстишь за насъ, убей меня!..." Старикъ отвѣчалъ ему: "Мнѣ и безъ того не мало осталось я:нть; коли меня въ самое сердце; мнѣ только этого и надо!..."
Они сняли съ себя латы, чтобы концы мечей кололи ихъ скорѣе. Тогда на ихъ тѣлѣ обнажились многочисленные шрамы тѣхъ страшныхъ ударовъ, которые они получили, сражаясь подъ Карѳагеномъ. Шрамы эти испещряли тѣло, словно надписи на колоннахъ. Они раздѣлились на четыре равныя части, какъ гладіаторы, и начали битву нерѣшительными нападеніями другъ на друга. Нѣкоторые изъ нихъ завязали даже глаза и шарили мечами въ воздухѣ, какъ слѣпые шарятъ палками. Карѳагеняне начали свистать и кричали имъ, что они трусы. Тогда варвары воспламенились, и бой сдѣлался всеобщимъ, упорнымъ, страшнымъ. Нанося другъ другу смертельные удары, сражающіеся, случалось, обнимались, цалуя другъ друга, падали окровавленные. Никто не отступалъ; напротивъ того, кидались на протянутые мечи. Карѳагеняне въ ужасѣ смотрѣли издали на это бѣшенство отчаянья. Наконецъ бой прекратился. Прерывистое, хриплое дыханіе исходило изъ ихъ груди. Длинные, окровавленные волоса въ безпорядкѣ висѣли по глазамъ, какъ будто они только что вышли изъ пурпуровой ванны. Многіе изъ нихъ обращались на самихъ себя, какъ пантеры, раненыя въ лобъ. Другіе стояли неподвижно, не спуская глазъ съ трупа, который лежалъ у ихъ ногъ; потомъ начинали царапать лицо ногтями, схватывали мечъ въ обѣ руки и вонзали его себѣ въ животъ.
Осталось ихъ не болѣе шестидесяти. Они попросили пить. Имъ закричали, чтобъ они бросили мечи. Когда они бросили, имъ принесли воды. Въ то время, какъ они пили, опустивъ головы въ сосуды, шестьдесятъ карѳагенянъ бросились на нихъ сзади и перебили ихъ ударами кинжаловъ въ спину. Гамилькаръ хотѣлъ этимъ угодить требованіямъ своего войска и своимъ коварствомъ привязать его къ себѣ.
И такъ война была кончена, по крайней мѣрѣ такъ думалъ Гамилькаръ. Мато, по всей вѣроятности, не станетъ болѣе сопротивляться. Суффетъ повелѣлъ войску немедленно двинуться въ путь. Разъѣздные пришли ему сказать, что они видѣли отрядъ, который пробирался къ Свинцовой горѣ. Но Гамилькаръ не заботился объ этомъ. Наемники были уничтожены, бродячіе же остатки варваровъ не тревожили его. Главное дѣло теперь заключалось въ томъ, чтобы взять Тунисъ. И нотъ онъ отправился туда. Нарр'Аваса онъ послалъ въ Карѳагенъ возвѣстить о побѣдѣ.
Гордясь своими подвигами, Нарр'Авасъ явился къ Саламбо. Она приняла его въ своихъ садахъ подъ широкою сикоморою, на желтомъ, кожаномъ ложѣ. съ ней была Таанахъ. Нижняя часть лица и лобъ Саламбо были закрыты покрываломъ, оставлявшимъ наружу одни глаза; сквозь полупрозрачную ткань покрывала видны были только уста ея, да драгоцѣнные камни, блестѣвшіе на пальцахъ. Во все время разговора руки постоянно были закутаны, и Саламбо не сдѣлала ими ни малѣйшаго движенія. Нарр'Авасъ возвѣстилъ ей о гибели варваровъ. Она благодарила его, благословляя услуги, которыя онъ оказалъ ея отцу. Тогда онъ началъ разсказывать ей всѣ подробности войны.
Тихо ворковали голуби, сидя вокругъ нихъ на пальмахъ; другія птицы порхали по кустамъ. Запущенный садъ заросъ; всѣ роды растеній перемѣшались, перепутались и сплетались вѣтвями, образуя разнообразные своды. Солнце бросало на всю эту зелень косые лучи, и тѣнь отъ листьевъ падала на землю. Одичавшія домашнія /животныя убѣгали отъ малѣйшаго шороха. Городской шумъ несся издали, смѣшиваясь съ ропотомъ волнъ. На голубомъ небѣ не было видно ни тучки, на морѣ ни паруса.
Нарр'Авасъ замолчалъ наконецъ. Саламбо ничего не отвѣчала ему и глядѣла на него молча. На немъ былъ полотняный плащъ, вышитый цвѣтами, съ золотой бахрамой. Волосы его были заплетены къ ушамъ и заткнуты двумя серебряными стрѣлами; правою рукою онъ опирался о древко копья, украшеннаго янтарными кольцами и пучками волосъ. Саламбо смотрѣла на него, и тысячи мыслей кружились въ ея головѣ. Этотъ юноша съ сладкимъ голосомъ и женственнымъ станомъ оковалъ ея.взоры своею прелестью, пей казалось, что это старшая сестра ея, которую боги послали ей для того, чтобы она взяла Саламбо подъ свою защиту. При этомъ ей пришелъ на память Мато. Она не могла удержаться и не спросить о его положеніи.
Нарр'Авасъ отвѣчалъ, что карѳагеняне шли къ Тунису, чтобы взять его. Онъ высказалъ ей всѣ надежды на успѣхъ этого предпріятія при тѣхъ слабыхъ силахъ, которыми обладалъ Мато. Это ее видимо обрадовало, она исполнилась свѣтлыми надеждами. Губы ея дрожали, грудь волновалась. Когда Нарр'Авасъ обѣщалъ ей убить Мато собственноручно, она вскричала:
-- Да!... убей его, онъ стоитъ того!
Нумидіецъ прибавилъ, что онъ страстно жаждетъ смерти Мато, потому что, по окончаніи войны, сдѣлается ея супругомъ. Саламбб вздрогнула при этомъ и опустила глаза.
Но Нарр'Авасъ продолжалъ рѣчь, сравнивая свои желанія съ цвѣтами, томящимися безъ дождя, съ путниками, заблудившимися и ожидающими наступленія дня. Онъ говорилъ ей, что она прекрасна, какъ луна, краше утренняго вѣтерка и ласковаго пріема гостепріимнаго хозяина, что онъ привезетъ для нея изъ страны черныхъ такія вещи, о которыхъ и не подозрѣваютъ въ Карѳагенѣ, что покои ихъ дома будутъ усыпаны золотымъ пескомъ.
Между тѣмъ наступалъ вечеръ; благоуханія разносились въ воздухѣ. Долго глядѣли они другъ на друга, и глаза Саламбо блестѣли среди бѣлаго покрывала, какъ двѣ звѣзды среди бѣлаго облака. Наконецъ, еще солнце не успѣло зайти, Нарр'Авасъ удалился.
Когда онъ оставилъ Карѳагенъ, старшины были въ большой тревогѣ. Народъ принялъ его съ криками еще болѣе восторженными, чѣмъ въ первый разъ. Если Гамилькаръ съ ну индійскимъ царемъ одинъ низложитъ наемниковъ, то трудно будетъ ему противиться; и чтобы ослабить вліяніе Барки, они рѣшились устроить такъ, чтобы въ спасеніи республики принялъ участіе ихъ любимецъ, старый Ганнонъ.
Онъ отправился немедленно въ западныя провинціи излить свое мщеніе на тѣхъ самыхъ мѣстахъ, которыя видѣли его стыдъ. Но жители и варвары были или избиты, или скрывались въ бѣгствѣ. Тогда гнѣвъ его излился на села и поля. Онъ сжегъ послѣднія развалины, не оставилъ ни одного деревца, ни одной былинки; замучивалъ дѣтей и больныхъ, встрѣчаемыхъ на пути; женщинъ давалъ солдатамъ на обезчещеніе и потомъ на смерть, а самыхъ красивыхъ оставлялъ себѣ, потому что жестокая болѣзнь его разжигала въ немъ неукротимыя желанія и онъ утолялъ ихъ со всею необузданностью отчаянія. Часто на вершинѣ холмовъ виднѣлись, словно вѣтромъ поваленные, черные шатры; огромныя колеса телегъ, издавая жалобные звуки, спускались въ долины. Это скитались по провинціямъ племена, убѣжавшія отъ карѳагенскихъ стѣнъ. Сперва они выжидали какого нибудь случая, побѣды со стороны наемниковъ, чтобы присоединиться къ нимъ. Но потомъ мало по малу отъ страху или отъ голоду они разошлись по своимъ странамъ и исчезли.
Гамилькаръ не завидовалъ успѣхамъ Ганнона. Но онъ спѣшилъ окончить дѣло и потому повелѣлъ Ганнону идти къ Тунису. Ганнонъ любилъ свое отечество и въ назначенный день былъ уже подъ стѣнами города.
Городъ былъ защищенъ туземцами, двѣнадцатью тысячами наемниковъ и всѣми пожирателями гадовъ, которыхъ, такъ же какъ и Мато, тянуло къ Карѳагену и они, подобно Мато, издали смотрѣли на высокія стѣны столицы, представляя себѣ за ними безконечныя наслажденія. При этой общей ненависти къ сопротивленію, приготовились очень быстро. Изъ винныхъ мѣховъ устроили шишаки, а пальмы садовъ послужили древками для копій; вырыли колодцы, а съѣстные припасы замѣнила бѣлая рыба, вскормленная трупами и всякими нечистотами; ее ловили на берегу озера. Стѣны города, которыя карѳагеняне изъ опасенія нарочно поддерживали въ развалинахъ, были такъ слабы, что ихъ можно было опрокинуть напоромъ плеча. Мато поправилъ ихъ, задѣлавъ камнями, взятыми изъ домовъ, расщелины и трещины. Это была послѣдняя борьба. Мато ни на что не надѣялся и говорилъ только, что счастіе перемѣнчиво.
Приближаясь къ городу, карѳагеняне замѣтили на стѣнѣ человѣка, который выдавался изъ-за зубцовъ по самый поясъ. Стрѣлы летали вкругъ него, но онъ обращалъ на нихъ такъ мало вниманія, какъ будто это были рои ласточекъ. И ни одна стрѣла не ранила его. Гамилькаръ расположился лагеремъ на южной сторонѣ, Нарр'Авасъ занялъ направо отъ него долину Годеса, а Ганпонъ всталъ на берегу озера; всѣ три полководца должны были твердо сохранять свою позицію, чтобы сразу напасть на укрѣпленія. Но Гамилькаръ прежде всего хотѣлъ показать наемникамъ, что онъ пришелъ наказывать ихъ, какъ рабовъ. Онъ велѣлъ разставить на холмѣ передъ городомъ десять пословъ одного возлѣ другаго. Увидя это, осажденные ушли со стѣнъ.
Мато составилъ намѣреніе выйти изъ города, пробраться между стѣнами и шатрами Нарр'Аваса такъ скоро, чтобы нумидійцы не успѣли и выйти изъ шатровъ, и напасть съ тылу на карѳагенскую пѣхоту, которая будетъ такимъ образомъ окружена сзади отрядомъ Мато, а спереди прочими варварами. Съ этою цѣлію Мато сошелъ со стѣнъ съ своими ветеранами.
Нарр'Авасъ замѣтилъ его, бросился къ берегу озера и предупредилъ Ганнона, чтобъ онъ послалъ воиновъ на помощь Гамилькару. Думалъ ли онъ, что Барка не имѣетъ достаточно силъ, чтобы отразить варваровъ? Была ли это глупость или коварство -- осталось покрыто мракомъ неизвѣстности. Ганнонъ, желая унизить соперника, не задумался. Онъ велѣлъ затрубить въ трубы, и все войско его двинулось на варваровъ. Они повернули въ его сторону и пошли ему на встрѣчу. Карѳагеняне были опрокинуты; низвергая и. топча ихъ ногами, варвары шли все впередъ и впередъ, прорываясь сквозь пуническіе ряди, и наконецъ подошли къ палаткѣ Ганнона, который стоялъ окруженный тридцатью самыхъ знаменитыхъ старшинъ. Ганнонъ былъ пораженъ ихъ дерзостью. Онъ позвалъ сотниковъ. Варвары окружили его и подымали надъ нимъ кулаки, осыпая его градомъ проклятій. Съ трудомъ могли удержать его: онъ вырывался отъ нихъ и шепталъ каждому въ уши: "Я тебѣ дамъ все, что хочешь!... Я богатъ... Спаси меня!..." Его потащили, и какъ ни былъ онъ тяжелъ, ноги его не касались земли. Вмѣстѣ съ нимъ потащили старшинъ. Ужасъ Ганнона удвоился. "Вы меня разбили!... Я вашъ плѣнникъ!... Я выкуплюсь, послушайте, друзья мои!..." Но масса плечъ тащила его далѣе, стѣсняя ему бока. "Что вы хотите дѣлать", продолжалъ онъ кричать: "что вамъ надо такое?... Я не сопротивляюсь, вы видите! Я всегда былъ добръ!"
Огромный крестъ былъ поставленъ надъ воротами. Варвары кричали: "сюда! сюда!..." Но Ганнонъ завопилъ такъ громко, что заглушилъ всѣ ихъ голоса, и заклиналъ именемъ ихъ боговъ -- вести его къ Мато, потому что онъ имѣетъ сказать ему такую вещь, которая послужитъ къ ихъ спасенію.
Варвары остановились; нѣкоторые изъ нихъ говорили, что не дурно было позвать Мато. Пошли искать его. Ганнона положили на траву; и ему казалось, что казнь, которая ожидала его, уже началась. Наконецъ его подняли.
-- Говори!... сказалъ Мато.
Тогда Ганнонъ предложилъ предать Гамилькара, потомъ войти вмѣстѣ съ Мато въ Карѳагенъ и сдѣлаться обоимъ царями.
Мато удалился, давши знакъ варварамъ спѣшить дѣломъ. Онъ показалъ, что это была со стороны Ганнона только хитрость, чтобы выиграть время. Варваръ ошибался. Ганнонъ былъ въ той степени отчаянья, въ которой ничего не разбираютъ. И кромѣ того онъ до такой степени ненавидѣлъ Гамилькара, что былъ готовъ разсѣять его со всѣми его воинами.
Ганнона и старѣйшинъ положили у подножія тридцати крестовъ и уже продѣли веревки имъ подъ мышки. Старый суффетъ, видя, что смерть неминуема, началъ плакать. Съ него сорвали послѣдніе остатки одежды и обнажили все безобразіе его членовъ, покрытыхъ сплошными язвами. Ногти на его ногахъ скрывались подъ жиромъ, а въ пальцахъ рукъ висѣли будто какія-то зеленоватыя лохмотья. Слезы струились крупными каплями по его изрытымъ щекамъ и придавали лицу его страшный и печальный видъ. Повязка его головы, полуразвязавшись, болталась въ пыли вмѣстѣ съ его сѣдыми волосами.
Такъ-какъ у варваровъ не было такихъ крѣпкихъ веревокъ, которыми бы можно было подтянуть его кверху, то его пригвоздили къ кресту но пуническому способу, то-есть прежде, чѣмъ крестъ былъ поставленъ. Гордость его перешла въ отчаянье и онъ началъ осыпать варваровъ бранью, бѣсился до пѣны у рта, бился, какъ морское чудовище, которое убивали на берегу, и предрекалъ варварамъ, что они кончатъ жизнь еще страшнѣе, и что онъ будетъ отмщенъ. Наконецъ онъ былъ уже на крестѣ. Съ другой стороны города, откуда теперь возносилось языками пламя въ столбахъ дыма, умирали послы наемниковъ. Нѣкоторые изъ нихъ, бывшіе безъ чувствъ, пришли потомъ въ себя подъ вліяніемъ прохладнаго вѣтерка. Головы ихъ свѣшивались на груди; тѣла ихъ нѣсколько спустились, несмотря на то, что руки ихъ были прибытія гвоздями высоко надъ головою. Кровь медленно капала тяжелыми каплями съ ихъ рукъ и ногъ, будто падали съ дерева созрѣвшіе плоды, и Карѳагенъ, и заливъ, и горы, и долины -- все кружилось колесомъ въ ихъ глазахъ. Тучи ныли, подымаясь норою, столбами кружились надъ ними. Нестерпимая жажда сожигала ихъ, языки ихъ прилипали къ гортани, и холодный потъ лилъ по лицамъ. Они видѣли, какъ вдали, въ безконечномъ лабиринтѣ улицъ, двигались воины, сверкали мечи. Шумъ битвы глухо доносился до нихъ, какъ доносится ропотъ волнъ до ушей утопающихъ, которые спасаются на мачтахъ корабля. Италійскіе вожди, болѣе крѣпкаго сложенія, чѣмъ всѣ другіе, еще кричали. Лакедемоняне молчали, закрывши глаза. Зарксасъ, такой могучій когда-то, согнулся, какъ сломанный тростникъ. Возлѣ него висѣлъ эоіопъ, откинувъ назадъ къ ручкѣ креста, свою голову. Автаритъ былъ неподвиженъ; онъ только вращалъ глазами. Длинные волосы его, впутавшись въ трещину деревьевъ, дыбомъ торчали на его головѣ; хрипѣнье, которое онъ испускалъ, выражало болѣе гнѣвъ, чѣмъ страданіе. Что касается Спендія, то имъ овладѣла странная храбрость; онъ презиралъ жизнь и ожидалъ смерти спокойно, какъ надежнаго и вѣчнаго избавленія.
Но вдругъ среди этой агоніи распятые начали вздрагивать отъ прикосновенія чьихъ то крыльевъ, широко развѣвавшихся въ воздухѣ и задѣвшихъ ихъ по лицамъ. Громкое карканье раздалось вокругъ, и такъ-какъ крестъ Спендія былъ выше, то первый воронъ опустился на него. Тогда Снепдій обратился лицомъ къ Автариту и сказалъ ему медленно, съ неопредѣленной улыбкой:
-- Помнишь львовъ на дорогѣ въ Сикку?
-- Это были наши братья, отвѣчалъ галлъ, и испустилъ духъ.
Между тѣмъ суффетъ, проломавъ стѣну, добрался до крѣпости. Порывъ вѣтра разсѣялъ дымъ, и горизонтъ открылся до самыхъ стѣнъ Карѳагена, такъ что можно было различить людей, которые смотрѣли съ платформы храма Эшмуна. Обрати глаза налѣво, Гамилькаръ увидѣлъ на берегу озера тридцать огромныхъ крестовъ. Для того, чтобы придать имъ чудовищные размѣры, варвары сдѣлали ихъ изъ мачтъ своихъ шатровъ и привязали эти мачты одна къ другой веревками. Такимъ образомъ тридцать старшинъ высоко возносились въ самое небо. Грудь у всѣхъ у нихъ была усыпана словно бѣлыми бабочками. Это были стрѣлы, которыя варвары метали въ распятыхъ. На самомъ высокомъ крестѣ блестѣла золотая лента. Она была привѣшена къ плечу распятаго, а руки у плеча не было видно. Гамидькару трудно было узнать Ганнона. Губчатыя кости послѣдняго не могли дер, жаться на гвоздяхъ, и члены суффета разнеслись, такъ что на крестѣ висѣли безобразные куски мяса, въ родѣ тѣхъ, которые охотники вѣшаютъ на своихъ дверяхъ. Будучи въ городѣ, суффетъ ничего не зналъ, что дѣлается внѣ его. Онъ послалъ сотниковъ къ обоимъ полководцамъ, но сотники не возвращались. Наконецъ прибѣжали обращенные въ бѣгство и разсказали о пораженіи. Тогда пуническое войско остановилось. Вѣсть о неудачѣ, пришедшая среди побѣды, смутила его. Оно не внимало приказаніямъ суффета. Мато пользовался этимъ замѣшательствомъ и, разгромивъ лагерь Ганнона, обратился на нумидійцевъ. Вышли въ дѣло слоны. Но наемники, взявъ со стѣнъ горящія головни, устремились въ долину, вертя ими надъ головами. Испуганные слоны побросались въ озеро, гдѣ они перебили другъ друга, барахтаясь въ водѣ, и перетонули всѣ подъ тяжестью своихъ вооруженіи. Нарр'Авасъ послалъ свою конницу. Но варвары кололи коней кинжалами подъ животъ и такимъ образомъ, прежде, чѣмъ подоспѣлъ Варка, половина нумидійцевъ была истреблена.
Утомленные наемники не могли противустать войску Гамилькара и отступили въ порядкѣ къ горѣ Теплыхъ водъ. Суффетъ имѣлъ благоразуміе не преслѣдовать ихъ. Онъ отправился немедленно къ устью Макара.
Тунисъ былъ въ рукахъ Гамилькара, но онъ представлялъ одну груду курящихся развалинъ, которыя, выпадая изъ проломовъ стѣнъ, загромождали долину; на берегу залива плавали трупы слоновъ; вѣтеръ сталкиваясь ихъ, и они представлялись грудою черныхъ камней, движущихся но водѣ. Нарр'Авасъ, приготовляясь къ войнѣ, собралъ чуть что не всѣхъ слоновъ, наполнявшихъ его лѣса -- старыхъ и молодыхъ, самцовъ и самокъ, и теперь всѣ военныя силы его государства погибли. Народъ, который видѣлъ издали гибель слоновъ, пришелъ въ отчаяніе; по улицамъ раздавались вопли, при чемъ называли слоновъ но именамъ, какъ умершихъ друзей: "О, Непобѣдимый!" кричали повсюду, "о, Побѣда! о, Молніеносный! о, Ласточка!..." и въ первый день о слонахъ говорили болѣе, чѣмъ о погибшихъ гражданахъ. Но когда, на другой день, увидѣли шатры наемниковъ на горѣ Теплыхъ водъ, отчаяніе дошло до такой степени, что многіе, и въ особенности женщины, бросались внизъ головою съ вершинъ Акрополя.
Планы Гамилькара были неизвѣстны. Онъ не выходилъ изъ своего шатра и никого не допускалъ къ себѣ, кромѣ одного мальчика. Никто не раздѣлялъ съ нимъ и трапезы, не исключая даже и Нарр'Аваса. А между тѣмъ, ои-ь оказывалъ къ послѣднему особенное вниманіе послѣ смерти Ганнона; но нумидійскій царь слишкомъ желалъ сдѣлаться его сыномъ, чтобы не довѣрять ему.
Это бездѣйствіе прерывалось искусными маневрами. Гамильваръ привлекъ на свою сторону старшинъ деревень, и наемники были повсюду изгоняемы, отбиваемы, на нихъ дѣлали облавы, какъ на дикихъ звѣрей. Едва входили они въ лѣсъ, деревья загорались вокругъ нихъ. Пили они воду изъ источника -- вода отравляла ихъ; располагались спать въ какой нибудь пещерѣ -- отверстіе ея замуравливали. Сельское населеніе, которое прежде защищало ихъ, какъ союзниковъ, теперь ихъ преслѣдовало; и наемники замѣчали, что толпы поселянъ были вооружены карѳагенскимъ оружіемъ.
У многихъ изъ варваровъ появились на лицахъ красные лишаи. Одни думали, что эти язвы развились отъ прикосновеній къ Ганнону; другіе же видѣли въ этомъ кару боговъ за святотатственное съѣденіе рыбокъ Саламбо, но тѣмъ не менѣе не каялись и придумывали новыя ужасныя оскорбленія пуническимъ богамъ Они имѣли намѣреніе истребить ихъ всѣхъ до единаго.
Такимъ образомъ три мѣсяца бродили они по восточному берегу, потомъ за горою Селлумъ и около крайнихъ песковъ степи. Они искали какого бы то ни было убѣжища. Утика и Гиппо-Заритъ оставались имъ вѣрны, но Гамилькаръ окружалъ оба эти города. Потомъ, они поднялись къ сѣверу на удачу, не зная дороги. Голова ихъ шла кругомъ отъ всѣхъ этихъ неудачъ. Они были сильно раздражены, и это раздраженіе росло въ нихъ день это дня. Но вотъ они очутились въ ущельяхъ Каба, и опять стѣны Карѳагена были у нихъ передъ глазами. Тогда взаимныя нападенія участились. Успѣхъ былъ на обѣихъ сторонахъ равный. Но и карѳагеняне, и варвары были истомлены, и всѣ желали вмѣсто мелкихъ стычекъ большаго сраженія, которое рѣшило бы дѣло.
Мато вознамѣрился сдѣлать Гамилькару предложеніе объ этомъ. Одинъ изъ его ливійцевъ вызвался пожертвовать собою съ этою цѣлью. Когда онъ пошелъ въ карѳагенскій лагерь, всѣ были увѣрены, что онъ болѣе не вернется. Но онъ вернулся въ тотъ же вечеръ. Гамилькаръ принялъ вызовъ. На другой день войска должны были сойтись нарадесской долинѣ. Наемники хотѣли знать, что еще говорилъ Гамилькаръ. Ливіецъ прибавилъ:
-- Когда я стоялъ передъ нимъ, онъ спросилъ у меня, чего я еще жду; я отвѣчалъ ему, что я жду, чтобы онъ приказалъ меня убить. Тогда онъ сказалъ: нѣтъ, ступай, ты будешь убитъ завтра вмѣстѣ съ другими.
Это великодушіе удивило варваровъ; нѣкоторые были даже устрашены словами суффета, а Мато пожалѣлъ, что нумидійца не убили. У Мато было еще слишкомъ семь тысячъ воиновъ. Варвары зачинили дыры на своихъ броняхъ звѣриными костями, а вмѣсто мѣдныхъ котурнъ надѣли сандаліи изъ древесныхъ вѣтвей. Кольчуги висѣли на нихъ лохмотьями. Пурпуровыми бороздами виднѣлись шрамы изъ-за ихъ бородъ и на рукахъ, обросшихъ волосами.
Мысль о погибшихъ товарищахъ воспламеняла ихъ мужество, и они смутно видѣли на себѣ орудіе гнѣва бога угнетенныхъ, жрецовъ всеобщаго мщенія. Чувство возмутительной несправедливости приводило ихъ въ ярость при видѣ стѣнъ Карѳагена, и они клялись сражаться не на животъ, а на смерть и умереть другъ за друга. Для того, чтобы придать себѣ болѣе бодрости и силы, заклали вьючныхъ животныхъ и наѣлись мяса ихъ досыта; потомъ улеглись спать. Нѣкоторые молились, обращаясь къ разнымъ созвѣздіямъ..
Карѳагеняне пришли въ долину прежде варваровъ. Они намазали масломъ свои луки, чтобы стрѣлы легче скользили по нимъ. Пѣхотинцы имѣли благоразуміе обрѣзать свои длинные волосы. Гамилькаръ уже съ пятаго часа истребилъ всѣ трапезныя чаши, зная, какъ неудобно сражаться съ полными желудками. Войско его было почти вдвое больше варварскаго. Но между тѣмъ никогда не чувствовалъ онъ такой тревоги; онъ зналъ, что если онъ будетъ побѣжденъ, то погибнетъ и республика, а онъ будетъ распятъ; если же побѣда будетъ на его сторонѣ, то онъ мечталъ уже черезъ Испанію, Галлію и Альпы проникнуть въ Италію, и тогда власть Барки будетъ вѣчна. Двадцать разъ вставалъ онъ въ теченіе ночи, чтобы присутствовать при всѣхъ приготовленіяхъ, входить въ малѣйшія подробности. Что касается до карѳагенянъ, то они были объяты большимъ страхомъ.
Нарр'Авасъ сомнѣвался въ вѣрности своихъ нумидійцевъ и кромѣ того, они могли быть разбиты. Въ волненіи онъ безпрестанно осушалъ огромныя чаши воды. Но вотъ въ его палатку вошелъ какой-то незнакомый человѣкъ и положилъ на землю вѣнецъ изъ каменной соли, украшенный священными изображеніями, сдѣланными изъ сѣры и жемчужныхъ раковинъ. Подобные вѣнцы невѣсты иногда посылали своимъ женихамъ. Это былъ знакъ и призывъ любви.
Но дочь Гамилькара не чувствовала особенной нѣжности къ Нарр'Авасу. Мысль о Мато преслѣдовала ее неотразимо, и ей казалось, что только смерть этого человѣка освободитъ ее отъ этой тревоги; такъ рану, происшедшую отъ ужаленія ехидны, лечутъ тѣмъ, что убиваютъ змѣю на самой ранѣ. Нумидійскій царь былъ совершенно преданъ ей, и такъ-какъ свадьба, которой онъ ожидалъ съ нетерпѣніемъ, могла состояться только послѣ побѣды, то Саламбо послала ему вѣнецъ для возбужденія храбрости. Тревога его исчезла при видѣ подарка, и послѣ того онъ думалъ объ одномъ -- о счастіи обладать такой красавицей.
Тѣ же грезы мелькнули и въ головѣ Мато, по онъ сейчасъ же отогналъ ихъ и, подавивши въ себѣ любовь къ Саламбо, сосредоточилъ все свое чувство на сотоварищахъ. Онъ любилъ ихъ, смотря на нихъ, какъ на часть самого себя, своей ненависти -- и это чувство возвышало его духъ и придавало мощь его рукѣ; ему ясно представилось все, что приходилось ему совершить; и если иногда изъ груди его вырывались вздохи, то они происходили отъ воспоминанія о Спендіѣ.
Мато раздѣлилъ варваровъ на шесть равныхъ отрядовъ. Въ серединѣ онъ поставилъ этрусковъ, скрѣпивъ ихъ ряды бронзовою цѣпью, и за ними стрѣлковъ; по сторонамъ онъ расположилъ нумидійскихъ разбойниковъ, наффуровъ, которые сидѣли на гладкошерстныхъ верблюдахъ, украшенныхъ страусовыми перьями.
Суффетъ расположилъ войско въ такомъ же порядкѣ. Передъ пѣхотою, возлѣ легковооруженныхъ, онъ поставилъ карѳагенскую конницу, а по другую сторону нумидійцевъ. Когда разсвѣло, войска были выстроены въ линію одно противъ другаго. Воины обѣихъ сторонъ издали свирѣпо глядѣли другъ на друга. Послѣ нѣкотораго колебанія, оба войска двинулись впередъ.
Чтобы не запыхаться, варвары шли медленнымъ, тяжелымъ шагомъ. Средняя часть пуническаго войска выдалась впередъ выпуклою линіею. Затѣмъ раздался страшный трескъ, какъ при столкновеніи двухъ кораблей. Первый рядъ варваровъ быстро полураздвинулся и стрѣлки, спрятанные сзади, начали метать камни, стрѣлы и копья. Между тѣмъ выпуклая линія, образовавшаяся впереди карѳагенскаго войска, мало-по-малу распрямилась, и потомъ на ея мѣстѣ образовалась линія вогнутая. Легковооруженные начали сходиться подъ угломъ другъ къ другу, какъ будто сдвигались ножки циркуля. Варвары, атаковавшіе фалангу, находились уже въ этомъ отверстіи; они были на краю погибели. Мато остановилъ ихъ и между тѣмъ, какъ крылья карѳагенскаго войска продолжали сдвигаться, онъ двинулъ впередъ изъ фланговъ три внутренніе ряда своего войска, и такимъ образомъ наемники образовали тройную ломаную линію. Но расположенные по краямъ были слабы и особенно тѣ, которые занимали лѣвый край: они успѣли уже истощить свои колчаны, и легковооруженные карѳагеняне, наконецъ, атаковали ихъ и привели въ безпорядокъ.
Мато отодвинулъ ихъ назадъ, а на мѣсто ихъ поставилъ кампанейцевъ, вооруженныхъ сѣкирами. Центръ варваровъ началъ съ своей стороны атаку, а правое крыло держалось твердо противъ легковооруженныхъ.
Тогда Гамилькаръ раздѣлилъ свою конницу на эскадроны, поставилъ между ними тяжеловооруженныхъ и двинулъ ихъ противъ наемниковъ. Цѣлый лѣсъ копій торчалъ изъ этихъ массъ, имѣвшихъ форму конусовъ. Варвары не имѣли никакой возможности сопротивляться имъ. У однихъ греческихъ пѣхотинцевъ было хорошее оружіе; прочіе же были вооружены косами и ножнами, насаженными на дубины. Карѳагеняне разили ихъ направо и налѣво.
Этруски, прикованные къ своей цѣни, были неподвижны; убитые не могли упасть, и трупы ихъ производили большое затрудненіе. Эта огромная бронзовая линія то сжималась, то расширялась, сгибалась какъ змѣя и была непоколебима, какъ скала. Варвары укрылись за нею и, оправившись тамъ, снова выступили съ обломками своего оружія въ рукахъ.
Многіе изъ нихъ, не имѣя вовсе оружія, бросались на карѳагенянъ и вцѣплялись зубами въ лицо, какъ собаки. Галлы въ гордости сняли съ себя свои одежды; издали виднѣлись ихъ бѣлыя тѣла; они расширяли свои раны, желая этимъ испугать враговъ. Не было возможности разслышать голоса глашатаевъ, выкрикивашихъ за рядами приказанія полководца, и сигналы ихъ повторялись знаменами, развивавшимися среди пыли. Каждый двигался въ ту сторону, куда влекла окружавшая его толпа.
Гамилькаръ приказалъ нумидійцамъ двинуться впередъ. Но наффуры устремились имъ на встрѣчу. Въ черныхъ одеждахъ, съ пучками волосъ на головѣ, они были вооружены щитами изъ кожи носороговъ и желѣзными остроконечниками, которые они метко бросали, и вытаскивали обратно посредствомъ веревокъ, привязанныхъ къ концу остроконечниковъ. Верблюды ихъ скакали сзади отрядовъ, испуская рѣзкое ржаніе. Нѣкоторые изъ верблюдовъ прискакивали на сломаныхъ ногахъ, какъ раненые страусы.
Наконецъ вся пуническая пѣхота была въ дѣлѣ противъ варваровъ. Она разрѣзала ряды ихъ, и они извивались, раздѣленные одинъ отъ другаго. Оружіе карѳагенское окружало ихъ, словно золотыми вѣнками, на которыхъ солнечные лучи мерцали тысячами блестокъ. Между тѣмъ но долинѣ были распростерты цѣлые ряды карѳагенскихъ всадниковъ; наемники сняли съ нихъ доспѣхи и, одѣвшись въ нихъ, возвратились въ пылъ сраженія. Карѳагеняне, обманутые этимъ, постоянно запутывались среди враговъ. Они останавливались въ недоумѣніи, или обращались въ бѣгство. И вотъ вдали раздались громкіе побѣдные крики, которые погнали карѳагенянъ, какъ ревъ бури гонитъ застигнутый въ полѣ скотъ. Гамилькаръ былъ въ отчаяніи. Все, казалось, погибло, уступая пылу Мато и непобѣдимой храбрости наемниковъ. Но вдругъ раздался вдали оглушительный шумъ тамбуриновъ. Это была толпа стариковъ, больныхъ, дѣтей пятнадцати лѣтъ и даже женщинъ, которые вышли наконецъ изъ Карѳагена, не въ силахъ будучи противиться своей скорби. Чтобы быть подъ защитою чего нибудь громаднаго, они взяли у Гамилькара слона съ отрѣзаннымъ хоботомъ, единственнаго, которымъ теперь обладала республика. Тогда карѳагенянамъ показалось, что само отечество сошло со стѣнъ и предстаю передъ ними, чтобы завѣщать имъ умереть за него. Новымъ мужествомъ воспламенились они, и всѣ увлеклись за нумидійцами.
Варвары были притиснуты къ холму. Никакой надежды не осталось у нихъ не только на побѣду, но и на жизнь; но это были лучшія ихъ войска, храбрѣйшія и сильнѣйшія. Жители Карѳагена бросали въ нихъ, черезъ головы нумидійцевъ, кухонную утварь, молоты; храбрѣйшихъ ветерановъ убивали женщины, бросая въ нихъ палки. Пуническій народъ истреблялъ наемниковъ. Варвары взобрались на вершину холма. Толпа ихъ сжималась послѣ каждаго новаго въ ней пролома. Два раза спускалась она съ холма, и новый натискъ каждый разъ заставлялъ ее снова взбираться наверхъ. Карѳагеняне простирали руки; уставляя свой копья между ногъ своихъ товарищей, они наудачу кололи все, что попадалось впереди. Ноги вязли въ крови. Трупы скатывались съ крутаго холма. Слонъ, который старался взобраться наверхъ, съ особеннымъ наслажденіемъ вязнулъ въ ихъ грудѣ по самое брюхо. Онъ подымалъ свой обрѣзанный, широкій въ основаніи хоботъ, и хоботъ брызгалъ кровью, какъ какая нибудь колоссальная артерія. Потомъ всѣ остановились. Карѳагеняне, скрежеща зубами, смотрѣли на вершину холма, гдѣ стояли варвары. Наконецъ снова бросились съ яростью, и опять началась свалка. Наемники кричали, что хотятъ сдаться, но, не видя пощады, убивали себя однимъ ударомъ, страшно усмѣхаясь; по мѣрѣ того, какъ падали мертвые, живые подымались на ихъ трупы, и вся ихъ масса имѣла видъ пирамиды, которая постоянно возвышалась. Вскорѣ и.въ было не болѣе пятидесяти, потомъ двадцати, потомъ только трое и наконецъ осталось двое -- самнитянинъ, вооруженный сѣкирою, и Матоса, мечомъ въ рукѣ.
Самнитянинъ, стоя на колѣняхъ, рубилъ сѣкирою направо и налѣво и угрожала. Мато объ ударахъ, которые ему предупреждали: "господина, вотъ тамъ; господина, вотъ здѣсь, наклоняйся!..." Мато потеряла, наплечники, шлема, броню. Онъ оставался совершенно обнаженнымъ. Онъ былъ синѣе мертвеца, волоса его стояли дыбомъ, пѣна запеклась на устахъ; размахи его меча были такъ быстры, что сливались за, одинъ блестящій круга, Камень сломала, его мечъ по самую рукоятку. Самнитянинъ была, убитъ, и толпы карѳагенянъ окружили Мато. Поднявши ка, небу глаза и обѣ свои пустыя руки, словно съ вершнны морской скалы, бросился она, на копья. Но копья раздвинулись переда, нимъ. Нѣсколько раза, бросался она, на карѳагенскія оружія, но оружія каждый разъ отклонялись. Нога его нащупала мечъ. Мато хотѣлъ взять его, но почувствовалъ, что руки и ноги его были связаны. Она, упалъ.
Нарр'Авасъ, давно уже слѣдившій за нимъ съ тенетами, въ которыхъ запутываютъ дикихъ звѣрей, подкравшись сзади и улучивъ минуту, накинула, на него эти тенета.
Мато привязали крестообразно къ слону и всѣ, кто не былъ раненъ, окруживши его, направились огромною толпою къ Карѳагену.
Непонятно, какимъ образомъ вѣсть о побѣдѣ разнеслась по Карѳагену еще въ третьемъ часу ночи; водяные часы на храмѣ Камона показывали пятый, когда толпа пришла за, Малькву. Мато раскрылъ глаза. На домахъ сіяло столько огней, что весь города, казалось, былъ залита, пламенемъ! Неясный, но чудовищный гулъ доносился до ушей Мато. Онъ лежалъ на спинѣ и смотрѣлъ на звѣзды. Потомъ заперли двери, и глубокій мракъ окружилъ, его.
На другой день въ тотъ же самый часъ испустилъ духъ послѣдній изъ оставшихся въ ущельѣ сѣкиры. Въ тотъ день, какъ ушли товарищи ихъ, нѣкоторые туземцы разчистили проходъ въ скалы и нѣсколько времени кормили умирающихъ. Варвары постоянно ожидали Мато и не хотѣли оставить ущелье, отчасти вслѣдствіе унынія, отчасти отъ усталости и того упрямства, по которому больные отказываются перемѣнять мѣсто. Наконецъ запасы истощились, туземцы ушли. Варваровъ оставалось не болѣе тысячи трехсотъ человѣкъ, такъ что было никакой надобности посылать на нихъ солдатъ.
Впродолженіе трехлѣтней войны особенно размножились въ странѣ дикіе звѣри и болѣе всего львы. Нарр'Авасъ поднялъ на нихъ большую охоту; привлекаемые козами, нарочно привязанными въ разныхъ разстояніяхъ, звѣри стеклись къ ущелью сѣкиры; и много ихъ было тамъ, когда ущелье посѣтилъ человѣкъ, посланный старшинами узнать, много ли осталось тамъ живыхъ изъ варваровъ.
Долина была наполнена трупами и львами; клочки одеждъ и доспѣхи валялись среди тѣлъ. Почти у каждаго трупа недоставало головы или руки. Нѣкоторые изъ нихъ еще гнили, другіе же высохли совершенно; изъ шлемовъ выглядывали черепа, наполненные прахомъ; ноги безъ мяса торчали изъ-подъ наколѣнниковъ, скелеты прикрывались плащами, и кости, разсѣянныя по песку, блестѣли на солнцѣ бѣлыми пятнами.
Львы валялись на солнцѣ, щуря глаза отъ его блеска и отъ яркаго отраженья бѣлыхъ скалъ; другіе сидѣли на заднихъ ладахъ и смотрѣли неподвижно впередъ; третьи спали, свернувшись клубкомъ и закутавшись въ гриву. Всѣ они казались какими-то сонными, отяжелѣвшими отъ объяденья, истомленными. Всѣ они были такъ же неподвижны, какъ горы и трупы. Ночь сходила на долину. Широкія красныя полосы шли по небу съ запада и постепенно гасли. Но вотъ что-то поднялось среди безобразныхъ грудъ, наполнявшихъ долину, словно возсталъ какой-то призракъ. Тогда одинъ изъ львовъ направился къ этому призраку, рисуясь огромною тѣнью на пурпуровомъ небосклонѣ. Приблизясь къ человѣку, онъ повалилъ его ударомъ лапы и, развалясь на нёмъ, началъ раздирать костями его внутренности. Потомъ онъ открылъ свой чудовищный зѣвъ и испустилъ долгій ревъ, который тысячами отголосковъ пронесся между скалъ и исчезъ въ пустынѣ. Внезапно мелкіе камешки покатились сверху. Послышались чьи-то быстрые шаги, и съ той, съ другой стороны показались острыя морды и прямыя уши; красные зрачки засверкали. То были шакалы, которые приближались, чтобы поглотить остатки.
Карѳагенянинъ, который смотрѣлъ внизъ съ краю пропасти, удалился.