I.
Старый мостъ.
Великолѣпна была Флоренція при первомъ Медичи, Косьмѣ, прозванномъ Отцомъ отечества. Трепетъ новыхъ временъ пролеталъ по ней, жизнь озарялась новымъ свѣтомъ. Возрожденіе было уже на горизонтѣ. Брунелески, осуществляя свою мечту, создавалъ уже куполъ церкви Santa Maria del Fiore, Донателло въ своей скульптурѣ воплощалъ нѣжную и суровую красоту народа, Гиберти, этотъ божественный мастеръ, чеканилъ двери Баптистерія. На Старомъ мосту золотыхъ дѣлъ мастера плели гирлянды и діадемы для прелестныхъ флорентинокъ. Начинающіе художники съ благоговѣніемъ останавливались передъ произведеніемъ Мазаччьо въ капеллѣ Бранкаччи и поучались на его фрескахъ: этотъ урокъ долженъ былъ дать въ будущемъ чудеса. Въ то же время воскресала и античная мудрость: она отдѣлялась отъ палимпсестовъ и стряхивала пыль монастырей, которая посѣла на ея золотыя крылья. Вмѣстѣ съ греческими учеными, бѣжавшими изъ Византіи, на берегахъ Италіи явился самъ Платонъ, и каноникъ изъ Фьезоле Марсиліо Фицино уже комментировалъ Евангеліе при свѣтѣ Платоновскаго Федона.
Все было полно радости. Въ майскія календы молодыя дѣвушки, увѣнчанныя розами, танцовали на площадяхъ и, справляя праздникъ молодости и весны, ходили по городу, нарядившись въ драгоцѣнныя одежды.
Одинъ изъ такихъ чудныхъ вечеровъ только что спустился надъ рѣкою Арно. Вдоль набережной тихо двигались группы усталыхъ танцовщицъ. Онѣ шли тихо, по двѣ въ рядъ и держа другъ друга за руки. Вѣтеръ срывалъ лепестки розъ, и они падали за ними, словно языки пламени.
Въ одной изъ мастерскихъ на Старомъ мосту смотрѣлъ на это шествіе подмастерье золотыхъ дѣлъ Сандро. Это былъ еще почти совсѣмъ мальчикъ съ блѣднымъ лицомъ, вьющимися кудрями и чувственными, какъ у женщины, губами. Его свѣтлые, слегка выпуклые глаза принимали то мечтательное, то лукавое выраженіе и отражали флорентійскую подвижность. То были глаза влюбленнаго и смѣлаго пажа.
Сандро видѣлъ, какъ удалялись дѣвушки, исчезая въ дымкѣ лиловой дали. На рѣкѣ показалась небольшая лодка. Напѣвая тосканскую балладу, лодочникъ лѣниво опускалъ весло въ блѣдную воду. Звонили колокола.
Подмастерье вздохнулъ и съ видомъ нетерпѣнія и досады пожалъ плечами. Дѣвушки уже скрылись, пѣсня лодочника замолкла, и лишь переливы колоколовъ, звонившихъ къ вечерней молитвѣ и какъ бы оплакивавшихъ смерть дня, навѣвали на него печаль. Ему казалось, что сами вещи жалѣютъ его. Маэстро Симонъ поступилъ жестоко, оставивъ его сторожить мастерскую во время праздника, когда вся Венеція высыпала на улицу, а дѣвушки образовали танцы на Новомъ рынкѣ и на площади св. Троицы.
Съ досады Сандро отбросилъ на другой конецъ стола вещь, надъ которой работалъ съ самаго утра,-- золотую пластинку съ изображеніемъ Діаны, застигнутой Актеономъ. Симонъ художественно и тонко изобразилъ обѣ фигуры. Богиня отличалась хрупкимъ, нѣжнымъ сложеніемъ, какъ настоящая флорентинка, она сложила губы въ стыдливую гримасу и цѣломудренно опустила глаза. Дерзкій охотникъ походилъ на полуголыхъ рыбаковъ, толпившихся на бергу Арно. Сандро, съ своей стороны, долженъ былъ изобразить ручей, въ которомъ купалась богиня, и листья около него, раздвинутые нескромнымъ*охотникомъ.
Эта маленькая вещица, въ которую было вложено столько искусства, должна была войти въ жемчужное ожерелье для бѣлоснѣжной мадонны Жинервы, супруги постояннаго заказчика Симона, мессера Пандольфо Содерини. Сегодня вечеромъ она должна была прійти за этимъ ожерельемъ. Но мечтательность Сандро пошла во вредъ для дѣла, и онъ успѣлъ окончить только половину своей работы. Медальонъ, очевидно, не будетъ готовъ къ сроку, и маэстро Симонъ въ первый разъ въ жизни не сдержитъ слова, даннаго покупателю. Великъ, конечно, будетъ его гнѣвъ. Но что за дѣло до него Сандро? Хозяинъ можетъ бушевать, сколько ему угодно, ему рѣшительно все равно. Ему не страшно даже, если онъ его прогонитъ. Напротивъ, ему даже этого хочется. Его не влечетъ къ этому мастерству.
Не такъ еще давно, чтобы избѣжать ненавистной школы съ ея указкой, онъ далъ отцу клятву сдѣлаться лучшимъ изъ золотыхъ дѣлъ мастеровъ. Это ремесло ему нравилось, ибо онъ чувствовалъ въ себѣ способность прославиться въ немъ сразу. Но мало-по-малу его одушевленіе остыло, и теперь ужъ онъ мечталъ о другомъ.
Не разъ въ лѣтній вечеръ, по окончаніи работы, въ тотъ часъ, когда небо начинаетъ бросать мягкія синія тѣни на чудныя извилистыя очертанія Фьезоле и Монте-Морелли, приходилось ему гулять по долинѣ Арно съ своими товарищами, учениками маэстро Липпо Липпи. Рѣка медленно катила блѣдныя отъ дневного свѣта волны, зелень оливковыхъ деревьевъ заполняла равнину, стройные кипарисы устремлялись въ небесную лазурь, принимавшую въ наступающихъ сумеркахъ зеленоватый отливъ. Словно привидѣнія, бѣлѣли по всей равнинѣ бѣлыя виллы. Въ послѣдній разъ передъ тѣмъ, какъ смолкнуть на ночь, въ глубинѣ колокольни, звучала молитва колоколовъ. Невѣжественный Сандро, умѣвшій только читать и писать, оставался равнодушенъ къ этой таинственной гармоніи. Онъ только жалѣлъ, что ему приходится заниматься такимъ узкимъ дѣломъ, какъ это дѣло ювелира: вмѣсто того, чтобы быть ювелиромъ, хорошо было бы стать художникомъ.
Рѣчи его друзей еще болѣе усиливали въ немъ это сожалѣніе и мечты. При всякомъ случаѣ въ нихъ проглядывала гордость, что они художники. Она переходила въ энтузіазмъ, когда дѣло шло о ихъ учителѣ. Фра-Филиппо Липпи, этотъ монахъ-авантюристъ, о которомъ сплетничали всѣ кумушки Флоренціи, въ ихъ рѣчахъ представлялся богомъ живописи, и подмастерье Симона мучился только однимъ желаніемъ -- стать ученикомъ Филиппо Липпи. Но онъ скрывалъ это отъ другихъ, боясь, что его будутъ обвинять въ зависти, но, чѣмъ больше онъ держалъ свои мысли втайнѣ, тѣмъ сильнѣе разгоралось его честолюбіе.
Въ тотъ вечеръ, съ котораго начинается нашъ разсказъ, его мечта стала его тираномъ, онъ не чувствовалъ себя въ силахъ бороться съ своимъ болѣзненнымъ желаніемъ. Ему хотѣлось быть художникомъ, и онъ будетъ имъ. Вмѣсто того, чтобы изготовлять украшенія для дѣвушекъ, которыя только что прошли мимо него, онъ будетъ создавать ихъ образы, воплощать ихъ прелести, въ которыя влюбленъ даже окружающій ихъ воздухъ. Облокотись на столъ и подперевъ голову рукой, онъ всматривался въ свое будущее, и его глаза блестѣли.
Вдругъ раздался могучій ударъ кулака, отъ котораго запрыгали мелкія вещицы, лежавшія на столѣ. Сандро вскочилъ и едва не упалъ со своей табуретки: передъ нимъ стоялъ маэстро Симонъ.
-- Не безпокойся, милѣйшій Сандро, не безпокойся, пожалуйста,-- произнесъ онъ насмѣшливо. Онъ, очевидно, замѣтилъ, что работа не была окончена.
-- Birbante!-- вскричалъ онъ.-- Это тотъ самый медальонъ, который я обѣщалъ приготовить сегодня утромъ? Тебѣ оставалось поработать надъ нимъ четыре-пять часовъ. Но держу пари, что ты до него и не дотрагивался.
Сандро молчалъ.
-- Что же ты молчишь? Тебѣ, повидимому, и въ голову не приходитъ проситъ прощенія, хотя ты, быть можетъ, лишишь меня моей лучшей заказчицы. Мадонна Джинерва такъ много говорила о своемъ медальонѣ!.. Ей такъ хотѣлось получить его до завтра, до отъѣзда въ Римъ. Ну, отвѣчай! Что же ты дѣлалъ въ мое отсутствіе?
Онъ сталъ трясти его. Сандро поднялъ на него свои ясные глаза. Рѣшеніе его созрѣло.
-- Мессеръ Симонъ,-- вѣжливо сказалъ онъ,-- я хотѣлъ предупредить васъ потомъ, но я боялся огорчить васъ.
-- Не шути со мной и называй меня маэстро. Я не мессеръ, не нотаріусъ и не купецъ какой-нибудь. Я простой ремесленникъ, понимаешь?
-- Хорошо, маэстро,-- послушно промолвилъ Сандро.-- Я уже давно хотѣлъ сказать вамъ, что довольно съ меня этого ювелирнаго искусства.
-- Что такое? Да ты съ ума сошелъ!
Симонъ не могъ прійти въ себя отъ изумленія. Какъ! Какой-то мальчишка смѣетъ заявлять, что ему надоѣло ювелирное искусство, самое благородное и самое трудное! Неужели это тотъ маленькій Сандро, котораго къ нему за уши притащилъ кумъ Маріано Филипепи, кожевникъ изъ предмѣстья Оньиссанти, приговаривая: "Вотъ мальчишка, некуда негодный. Вы меня очень обяжате, если возьметесь за него. Я ужъ съ нимъ выбился изъ силъ".
Гнѣвъ мѣшалъ ему говорить: онъ даже сталъ заикаться.
-- Выслушайте меня, маэстро,-- продолжалъ Сандро.-- Вы меня хорошо учили, и я за это очень вамъ благодаренъ. До сего времени вы не имѣли поводовъ жаловаться на меня. Я честно исполнялъ всѣ обязанности ученика. Я не только дѣлалъ за условную цѣну всякія работы, но и чистилъ вашу мастерскую, мелъ комнаты вашу и свою и зимой рано утромъ топилъ каминъ. Вамъ не въ чемъ меня упрекнуть. Теперь я прошу васъ отпустить меня. Я покидаю васъ не для того, чтобы перейти къ какому-нибудь-другому хозяину: я знаю, что лучшаго мнѣ и не найти среди ювелировъ Флоренціи.
-- Нечего мнѣ льстить,-- ворчалъ старый маэстро.
-- Я не хочу больше заниматься ювелирнымъ искусствомъ -- вотъ въ чемъ дѣло. У меня другіе планы.
-- Какіе же это?-- насмѣшливо спросилъ Симонъ.-- Ты, вѣроятно, хочешь стать епископомъ. Очень жаль, однако, что, кромѣ азбуки, ты ничего не знаешь.
-- Я хочу быть художникомъ,-- съ тѣмъ же спокойствіемъ отвѣчалъ Сандро.
-- Чортъ возьми!-- вскричалъ его хозяинъ.-- Я такъ этого и ждалъ. У нихъ у всѣхъ является это желаніе, лишь только они сумѣютъ сдѣлать браслетъ или гирлянду. Они все ссылаются на Джотто, который былъ ювелиромъ, а потомъ создалъ Кампанилу, и на Мазаччьо, который уже потомъ изобразилъ жизнь св. Петра. А Донателло, Гиберти, Брунелески и другіе! Но ты-то не Джотто, несчастный! ты и не Мазаччьо! Ты -- плохой ремесленникъ, у котораго на грошъ знаній, а на пятакъ гордости. Художникъ! Синьоръ Сандро хочетъ быть художникомъ! Какая прелесть!
И онъ притворно разсмѣялся, хотя ему было вовсе не до смѣха, такъ какъ уходъ Сандро означалъ для него потерю лучшаго ученика, который когда-либо былъ въ его мастерской.
-- Можно узнать,-- сказалъ онъ насмѣшливо:-- кому же теперь будетъ ввѣрено обученіе такого ученика?
-- Фра Филиппо Липпи, если только онъ пожелаетъ заняться со мной,-- попрежнему спокойно отвѣтилъ Сандро.
Маэстро Симонъ снялъ шапку и отвѣсилъ насмѣшливый поклонъ.
-- О, о!-- произнесъ онъ.-- Фра Филиппо Липпи! Преклоняюсь. Желаю вамъ успѣха, мой милый.
Сандро былъ уже на порогѣ, но Симонъ положилъ ему руку на плечо.
-- Смотри мнѣ прямо въ лицо,-- сказалъ онъ.-- Хорошо ли ты обдумалъ все?
-- Да, маэстро.
-- Отлично. Тогда ступай себѣ съ Богомъ,-- проворчалъ онъ.
Это означало: можешь убираться къ чорту.
Онъ повернулся спиной къ Сандро и, ворча себѣ подъ носъ, направился въ мастерскую.
Юноша вышелъ на улицу и направился налѣво къ Оньиссанти.
Онъ былъ свободенъ, какъ этого хотѣлъ самъ, но не чувствовалъ отъ этого особой гордости.
Какъ-то приметъ его отецъ?
Онъ уже былъ недоволенъ имъ за то, что онъ измѣнилъ отцовской профессіи, и привелъ его къ Симону только потому, что не надѣялся сдѣлать изъ него хорошаго кожевника. А теперь приходится объясняться съ этимъ раздражительнымъ человѣкомъ по поводу новой сумасбродной выходки! Что-то будетъ! Дойдетъ ли дѣло только до пощечинъ? Ради любви къ живописи онъ готовъ претерпѣть ихъ. Мать, вѣроятно, будетъ плакать, и это будетъ для него очень больно. Впрочемъ, всегда приходится переносить невзгоды прежде чѣмъ добиться великихъ результатовъ. Неужели его насильно отведутъ опять къ Симону? Нѣтъ, онъ знаетъ, что это невозможно.
Путь отъ Стараго моста до Оньиссанти не далекъ. Пока Сандро задавалъ себѣ вопросы и самъ отвѣчалъ на нихъ, онъ незамѣтно очутился уже передъ домомъ кожевника. Онъ вошелъ туда. Его родители и братья сидѣли за столомъ. Увидя его, мать радостно поднялась ему навстрѣчу. Онъ рѣдко навѣщалъ ихъ, такъ какъ хозяинъ не давалъ ему большой свободы. Но отецъ, словно предчувствуя нѣчто, сдѣлалъ гримасу и подъ вліяніемъ зародившихся подозрѣній довольно сухо поздоровался съ сыномъ.
-- Здравствуй,-- промолвилъ онъ.-- Я не разсчитывалъ видѣть тебя здѣсь. Что тебя привело сюда? Надѣюсь, ты не сдѣлалъ какой-нибудь глупости?
-- Маріано!-- съ упрекомъ прервала его жена.
-- Ну, это зависитъ отъ взгляда,-- возразилъ Сандро.-- Я не думаю, чтобы это было.... Вотъ вы сами увидите.
-- А, есть новости! Я такъ и зналъ. Отъ тебя только этого и жди. Ну, что еще такое?
-- Я больше не состою ученикомъ маэстро Симона,-- отвѣчалъ Сандро, стараясь придать твердость своему голосу.
-- Тебя попросту прогнали.
-- Нѣтъ, я ушелъ самъ.
Отецъ смотрѣлъ на него съ такимъ же изумленіемъ, какъ и Симонъ, и не находилъ словъ. Наконецъ онъ едва внятно спросилъ:
-- Отчего ты ушелъ?
-- Мнѣ было слишкомъ скучно.
При такомъ признаніи Марино вскочилъ съ мѣста. Онъ оттолкнулъ жену и бросился къ сыну. Онъ уже занесъ надъ нимъ руку, но презрѣніе заглушило въ немъ гнѣвъ, и онъ снова опустилъ ее.
Затѣмъ онъ обратился къ матери Сандро, какъ будто ему было противно разговаривать съ нимъ самимъ:
-- Я тебѣ всегда говорилъ, Берта, что этотъ малый -- наше Несчастье. Въ его мозгу столько же злой хитрости, какъ у обезьяны. Ни одной минуты онъ не можетъ оставаться въ покоѣ. Онъ могъ быть кожевникомъ, но ему пришло желаніе стать ювелиромъ. Я уступилъ, ибо видѣлъ, что для нашего ремесла онъ не годится. Наконецъ у маэстро Симона онъ сталъ кое-что вырабатывать, и нужно было тамъ оставаться. Такъ нѣтъ, онъ сталъ скучать. Какъ это хорошо. Когда работаешь, то ужъ веселиться некогда. Тутъ вѣдь всѣ работаютъ, да еще какъ! Слышишь ты, разбойникъ? Только ты шатаешься. Ты все тотъ же... Вспомни...
Марино попалъ теперь на свою любимую тему. Онъ сталъ перечислять всѣ проявленія мятежнаго духа, которыя съ самаго дѣтства были замѣчены у Сандро. Это-то и привело его къ положенію еще болѣе печальному, чѣмъ невѣжество. Неужели въ самомъ дѣлѣ этотъ безграмотный малый хотѣлъ сравниться съ самыми удачливыми мастерами. Развѣ не вздумалъ онъ такъ еще недавно найти краску, которая не боялась бы дождя, и такимъ образомъ обезпечить сохранность знаменъ республики?
-- Впрочемъ, если ты хочешь быть мазилкой, то на здоровье,-- промолвилъ онъ въ заключеніе.-- Но не думай, что я примирюсь съ послѣдствіями. Ты бросилъ мѣсто и дѣлай, какъ знаешь! Надѣюсь, что ты не разсчитываешь жить на мой счетъ?
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣчалъ Сандро.-- Я знаю, что я буду дѣлать. Я стану художникомъ.
-- Будь чѣмъ хочешь, лишь бы только мнѣ и не слыхать о тебѣ!
-- Я пришелъ просить тебя, чтобы ты отвелъ меня завтра къ Фра-Филиппо. Онъ скоро уйдетъ на Прато, гдѣ будетъ отдѣлывать большую капеллу.
-- Другого я ничего и не хочу, лишь бы отдѣлаться отъ тебя.
Сандро поблѣднѣлъ отъ радости. Теперь дѣло сдѣлано, и онъ будетъ художникомъ.
Передъ нимъ предстали уже будущія его творенія: дѣвушки, почти дѣти, похожія на тѣхъ, которыя произвели на него такое впечатлѣніе сегодня вечеромъ, сладострастныя миѳологическія сцены, разыгрывающіяся на полянахъ возлѣ, ручейковъ, сотканныя изъ воздуха божества, рѣющія между лимонными деревьями и розовыми кустами. Призываемый заказчиками, онъ будетъ путешествовать. Онъ будетъ гостить по монастырямъ, затеряннымъ въ невѣдомыхъ долинахъ среди темныхъ сосенъ, будетъ гостемъ принцевъ, будетъ жить во дворцахъ, украшенныхъ порфиромъ и драгоцѣнными камнями, какъ это онъ видѣлъ на фрескахъ. Онъ будетъ въ состояніи заработать столько денегъ, сколько захочетъ самъ, и посѣтитъ всѣ города, названія которыхъ его привлекаютъ. Весь свѣтъ превратился въ его владѣніе: онъ будетъ художникомъ!