Приятно проснуться во Флоренции! Открыть глаза в светлой комнате с голыми стенами, полом, выложенным красной немаркой керамической плиткой, и разрисованным потолком, на котором розовые грифоны и голубые амуры резвились в лесу под звуки скрипок и фаготов. Широко распахнуть створки окна, предварительно подергав непривычные задвижки, высунуться из окна навстречу живописным холмам, деревьям и мраморным церквям, а главное — увидеть, как внизу воды Арно бьются о парапет набережной.
За рекой, на песчаном берегу, рабочие копали и просеивали песок сквозь сито, а на воде качалась лодка, также выполняя какое-то непонятное задание. Под самым окном прошуршал трамвай. В салоне был всего один турист, зато на открытых площадках толпились итальянцы, предпочитавшие стоять. Сзади цеплялись мальчишки, и кондуктор беззлобно награждал их шлепками, чтобы заставить слезть. Потом на улице появились солдаты — бравые, все примерно одного небольшого роста; каждый нес заплечный мешок, заляпанный грязью и был одет в длинную, не по росту, шинель. По бокам колонны шли офицеры со свирепым и довольно-таки глупым видом. Трамвай полз медленно, как гусеница в муравейнике, боясь на них наехать. Какой-то мальчонка свалился с подножки, а из подворотни вышло несколько белых бычков. Если бы не мудрые советы старого продавца крючков для одежды, движение могло бы совсем застопориться.
На созерцание подобных пустяков можно угробить немало драгоценного времени, так что турист, прибывший в Италию для изучения «совсем как живых» образов Джотто или развращенности папства, по возвращении домой зачастую может припомнить только небесную лазурь и копошащихся внизу мужчин и женщин. Поэтому появление в комнате мисс Бартлетт оказалось весьма кстати. Она отругала Люси за незапертую дверь и за то, что та высунулась в окно не полностью одетой, и велела поторапливаться, чтобы лучшее время суток не прошло впустую. К тому времени как Люси была готова, кузина уже разделалась со своим завтраком и теперь, сидя за столом с крошками, внимала речам умной дамы.
Разговор покатился по наезженной колее. Мисс Бартлетт чувствовала себя недостаточно отдохнувшей и предпочла бы никуда не ходить, а получше освоиться в своих комнатах. Но, может быть, Люси хочет прогуляться? Люси хотела, ведь это был ее первый день во Флоренции, но при условии, что отправится на прогулку одна. Мисс Бартлетт сказала, что об этом не может быть и речи. Значит, Люси останется. Нет, так тоже не годится! Нет, годится!
Тут в разговор вмешалась умная дама.
— Если вас волнует, что скажет миссис Гранди, то, уверяю вас, вы смело можете не обращать внимания на эту достойную особу. Будучи англичанкой, мисс Ханичерч абсолютно ничем не рискует. Итальянцы все понимают. У моей приятельницы, графини Барончелли, две дочери, и когда служанка не может отвести их в школу, мать дает им надеть матросские бескозырки, и все принимают их за англичанок, особенно если волосы убраны назад.
Мисс Бартлетт усомнилась в методе графини Барончелли. Нет уж, она сама будет повсюду сопровождать Люси. Тогда умная дама сказала, что собирается на все утро в Санта-Кроче, и предложила Люси составить ей компанию.
— Возвращаться будем дворами, и, может быть, вы принесете мне удачу в виде настоящего приключения.
Люси поблагодарила ее за столь любезное приглашение и открыла путеводитель, чтобы посмотреть, где находится храм Санта-Кроче.
— Ну-ну, мисс Люси. Надеюсь, скоро мы отучим вас заглядывать в «Бедекер». Это хороший справочник, но... слишком поверхностный. Настоящей Италией там и не пахнет. Настоящую Италию можно узнать только путем терпеливого самостоятельного исследования.
Это звучало заманчиво. Люси быстро закончила свой завтрак и в приподнятом настроении вместе с новой знакомой отправилась на экскурсию по Флоренции. Наконец-то она увидит Италию! Синьора-кокни и ее заведение испарились как дурной сон.
Мисс Лавиш — так звали умную даму — свернула направо и пошла по залитой солнцем набережной.
— Какой замечательный, теплый денек! Однако на боковых улочках ветер пронзает как нож, не правда ли? Особенно живописен Мост Благодарения, о нем можно найти упоминание у Данте. Храм Сан-Миниато тоже очень красив и интересен, мисс Ханичерч наверняка помнит историю о распятии, поцеловавшем убийцу. Возможно, в действительности этого не было, но ведь история сплошь и рядом грешит неточностями.
Тут мисс Лавиш нырнула под арку, откуда утром выходили белые бычки, и воскликнула:
— Чувствуете, как пахнет? У каждого города, позвольте вас просветить, свой особый запах.
— По-вашему, этот — приятный? — усомнилась Люси, которой от матери передалось отвращение к грязи.
— В Италию ездят не за приятным, — отрезала ее спутница, — а за жизнью! Buon giomo! Buon giomo! — здоровалась она с прохожими, кивая головой направо и налево. — Взгляните на эту восхитительную повозку с вином! Как возница уставился на нас — милейший человек, простая душа!
Так мисс Лавиш продолжала путешествие по улицам Флоренции, маленькая, суетливая, игривая, как котенок, хотя не столь грациозная. Люси получала огромное удовольствие в обществе такой умной и жизнерадостной особы! Ее синий жакет — точно такого цвета, как итальянский мундир, усиливал ощущение праздника.
— Buon giomo! Уж поверьте старой женщине, вежливость по отношению к тем, кто ниже вас, никогда не помешает. Это и есть подлинная демократия. Хотя вообще я — убежденный радикал. Это вас шокирует?
— Вот уж нет! — воскликнула Люси. — Мы тоже радикалы. Папа всегда голосовал за мистера Гладстона — пока он так жестоко не обошелся с Ирландией.
— Ясно. А теперь вы переметнулись в лагерь противника.
— Ну что вы! Если бы папа был жив, он бы снова голосовал за радикалов — теперь, когда там восстановлен порядок. Во время прошлых выборов у нас выбили стекло над входной дверью. Фредди говорит, это сделали тори, а мама — какой-нибудь бродяга.
— Стыд-позор! Это что же — промышленный район?
— Нет — горная местность в Суррее. В пяти милях от Доркинга. От нас хорошо виден Уилд1.
Мисс Лавиш была настолько заинтересована, что даже замедлила шаг.
— Очень красивая местность, она мне хорошо знакома. Там живут милые люди. Может быть, вы знаете сэра Гарри Отвея? Вот уж радикал дальше некуда.
— Да, и довольно близко.
— А старую филантропку миссис Баттерворт?
— О да, она арендует у нас поле.
— Надо же! — Мисс Лавиш посмотрела на узкую полосу неба. — Так у вас в Суррее недвижимость?
— Так, пустяки, — ответила Люси, боясь обвинения в снобизме. — Каких-то тридцать акров: сад на склоне холма и несколько полей.
Мисс Лавиш отнеслась к этой информации без неудовольствия и в ответ сообщила, что поместье ее тетушки в Суффолке примерно тех же размеров. Италия была забыта. Некоторое время они пытались оживить в памяти фамилию леди Луизы, которая в прошлом году арендовала дом в деревне Саммер Стрит, но он ее чем-то не устроил, и она съехала. Наконец мисс Лавиш вспомнила ее фамилию — и тотчас воскликнула:
— О Боже! Господи, спаси нас и сохрани! Мы заблудились.
Действительно, им потребовалось слишком много времени, чтобы
достичь церкви Санта-Кроче, чьи готические башни были видны из окна на лестничной площадке пансиона, но мисс Лавиш столько раз уверяла, что знает Флоренцию как свои пять пальцев, что Люси следовала за ней без каких-либо опасений.
— Заблудились! Люси, мы так увлеклись политикой, что пропустили нужный поворот. Вот бы консерваторы позлорадствовали, если б узнали! Но что же нам делать? Две одинокие беспомощные женщины в незнакомом городе! Вот оно — то, что я называю приключением!
Люси, которой не терпелось посмотреть Санта-Кроче, предложила самый простой и самый очевидный выход: спросить дорогу у прохожих.
— Ну нет, так поступают только слабаки! И, пожалуйста, не открывайте свой «Бедекер»! Давайте-ка его сюда! Потащимся наугад и положимся на волю случая.
И они потащились по серо-коричневым улицам, которыми изобилует восточная часть города и о которых можно сказать «ни красы, ни радости». Люси почувствовала, что ей больше нет дела до причин недовольства леди Луизы, она начала испытывать его сама.
И вдруг перед ними предстала настоящая Италия! Стоя на Площади Аннунциаты, Люси залюбовалась ожившими терракотовыми детишками, которых даже самое бездарное копирование не могло лишить обаяния. Их ножки просвечивали сквозь ветхие, пожертвованные прихожанами одежки, и они тянули крепкие ручонки к небу. Люси показалось, что она не видела ничего более прекрасного, но мисс Лавиш брезгливо поморщилась и потянула ее дальше, сказав, что они уклонились от курса на добрую милю.
Наступило обычное на континенте время завтрака. Путешественницы купили в какой-то лавчонке горячую каштановую пасту, пахнущую оберточной бумагой, маслом для волос и еще чем-то, не поддающимся определению. Но она дала им силы дотащиться до следующей, большой и пыльной площади, на противоположной стороне которой высилось безобразное черно-белое здание. Мисс Лавиш с драматическими нотками в голосе объявила, что это и есть Санта-Кроче. Приключение закончилось.
— Пропустим этих людей, а то как бы не пришлось с ними разговаривать. Терпеть не могу пустую болтовню. Кошмар! Они идут в ту же церковь, что и мы. Ох уж эти англичане за границей!
— Это те, что вчера вечером сидели напротив нас в столовой. Они были так добры, что уступили нам свои комнаты.
— Нет, вы только посмотрите на эти фигуры! — развеселилась мисс Лавиш. — Топают по моей Италии, как коровы. Это, конечно, грубо с моей стороны, но я бы устроила в Дувре экзамен для туристов и не пускала бы тех, кто провалится.
— И о чем бы вы нас спрашивали?
Мисс Лавиш благосклонным жестом положила руку на плечо Люси, словно говоря, что уж она-то выдержала бы экзамен с блеском. В приподнятом настроении они поднялись по ступеням церкви и уже собирались войти, как вдруг мисс Лавиш взвизгнула, воздела руки к небу и воскликнула:
— Вон идет мой источник местного колорита. Мне нужно перемолвиться с ним парой фраз!
В следующее мгновение она уже летела через площадь, с развевающимися полами «военного» жакета, и наконец на полном ходу врезалась в пожилого мужчину с седыми бакенбардами, чтобы кокетливо повиснуть у него на руке.
Люси ждала ее десять минут, и в конце концов ей надоело. К ней цеплялись нищие, в глаза лезла пыль, и в довершение всего она вспомнила, что молодой девушке неприлично одной стоять в публичном месте. Она медленно спустилась по ступеням, чтобы присоединиться к мисс Лавиш, чья оригинальность поистине не знала границ. Но в этот самый момент мисс Лавиш и ее «источник» тоже, энергично жестикулируя, двинулись с места и скрылись в переулке.
У Люси выступили слезы на глазах: мало того, что мисс Лавиш ее обманула, так еще и унесла с собой путеводитель. Как ей теперь найти дорогу в пансион? Как ориентироваться в Санта-Кроче?
Первое утро пребывания во Флоренции было безнадежно испорчено. Лучше б она и не приезжала! Всего лишь несколько минут назад Люси была полна энтузиазма, ощущая себя культурной женщиной, и почти убедила себя в собственной оригинальности. А теперь она вошла в храм подавленной и даже не могла вспомнить, кто его построил: францисканцы или доминиканцы.
Здание, конечно, впечатляет, но уж слишком похоже на амбар! А внутри оказалось очень холодно. Да, фрески Джотто заставили ее ощутить положенное благоговение. Но кто объяснит ей, что на них изображено? Исполненная скептицизма, Люси бесцельно бродила по залу, не желая восторгаться скульптурами неизвестных авторов и бог весть какого исторического периода. Откуда ей знать, которая из надгробных плит в нефах действительно хороша и о которой восторженно отзывался в своих книгах мистер Рескин?
Постепенно на нее начало действовать неотразимое обаяние Италии, и вместо того чтобы впитывать информацию, Люси позволила себе расслабиться и получать удовольствие. Ее внимание привлекли объявления — например, запрещающие брать с собой в церковь собак и плеваться в этом священном месте. Она наблюдала за туристами — у многих от холода носы стали красными, как обложка «Бедекера». Посокрушалась над тяжкой участью трех маленьких католиков — двух мальчиков и девочки, которые сначала брызгали друг на друга святой водой, а затем перешли к мемориалу Макиавелли, мокрые, дрожащие, зато получившие благословение. Подойдя к памятнику, они стали касаться камня руками, головами и носовыми платками, а потом отошли на солидное расстояние. Эту процедуру они повторили несколько раз. Что бы это значило? Потом Люси догадалась: они приняли Макиавелли за одного из святых и надеялись набраться от него силы. Наказание не заставило долго себя ждать. Младший мальчик споткнулся о фигуру какого-то епископа. Несмотря на свое протестантское вероисповедание, Люси бросилась к нему, но опоздала: ребенок с размаху грохнулся на ноги прелата.
— Чертов поп! — выругался подбежавший мистер Эмерсон. — Как при жизни не давал людям спокойно жить, так и после смерти. Ступай на улицу, малыш, пусть тебя приласкает солнышко. Вот где твое настоящее место! Чертов епископ!
При этих словах ребенок дико заверещал, показывая свое отношение к страшным людям, которые подняли его, отряхнули, погладили и сказали, что не нужно верить во всякую чушь.
— Вы только посмотрите на него, — сказал мистер Эмерсон Люси. — Вот вам и месса. Ребенок ударился, замерз и смертельно напуган. Но чего можно было ждать от церкви?
Ножки мальчика сделались мягкими, как расплавленный воск. Всякий раз, когда мистер Эмерсон или Люси пытались поставить его на пол, он с криком падал. К счастью, итальянка, молившаяся поблизости, пришла им на помощь. Благодаря какой-то загадочной материнской силе она заставила его косточки отвердеть, мальчик встал и, бормоча от волнения что-то нечленораздельное, поплелся на улицу.
— Вы умная женщина, — похвалил ее мистер Эмерсон. — Вам удалось то, что не под силу никаким святым мощам на земле. Никакой божий промысел... — тут он запнулся, подбирая слова.
— Niente (Ничего), — произнесла итальянка и продолжала молиться.
— Наверное, она не понимает по-английски, — предположила Люси.
Этот эпизод отрезвил ее. Получив щелчок по носу, она больше не
презирала мистера Эмерсона и решила, что отныне будет мила с этими двоими — действительно мила, а не только учтива. Может быть, ей даже удастся какой-нибудь похвалой смягчить сердце мисс Бартлетт.
— Все она понимает, эта женщина, — возразил мистер Эмерсон. — Но что вы-то здесь делаете? Молитесь или с этим уже покончено?
— Нет-нет! — воскликнула Люси, вспомнив свои злоключения. — Я пришла сюда вместе с мисс Лавиш, она обещала мне все объяснить, но вдруг увидела в отдалении знакомого и убежала. Я подождала немного и наконец была вынуждена войти в церковь одна.
— Ну, и что тут такого? — удивился мистер Эмерсон.
— Действительно, что тут такого? — наконец подал голос его сын.
— Дело в том, что мисс Лавиш унесла с собой мой «Бедекер».
— «Бедекер»? — повторил мистер Эмерсон. — Я рад, что вы расстроились именно из-за «Бедекера». Он того стоит.
Люси растерялась. Она опять столкнулась с чем-то новым и не знала, куда это может привести.
— Без путеводителя вам лучше держаться нас, — посоветовал мистер Эмерсон-младший.
Люси призвала на помощь гордость.
— Благодарю вас, но об этом я и не помышляла. Уж не думаете ли вы, что я здесь для того, чтобы составить вам компанию? Я просто хотела помочь ребенку и, пользуясь случаем, хочу поблагодарить вас за то, что вы вчера уступили нам свои комнаты. Надеюсь, это не причинило вам особого ущерба?
— Дорогая, — мягко произнес старик, — мне кажется, вы повторяете то, что слышали от других. Притворяетесь обиженной, тогда как на самом деле не чувствуете этого. Не будьте ханжой — скажите лучше, какую часть церкви вам бы хотелось осмотреть. Я с удовольствием стану вашим гидом.
Ну, такой неслыханной дерзостью Люси просто обязана была возмутиться! Но иногда так же трудно вызвать у себя гнев, как в других случаях — сдержать его. Мистер Эмерсон был пожилым человеком, и, понятно, общество молодой девушки доставляло ему удовольствие. Да, но Джордж Эмерсон молод, на него-то ей и нужно сердиться! Или, по крайней мере, сделать вид, будто сердится.
Она какое-то время смотрела на него, прежде чем сказать:
— Я не обидчива. Мне хочется посмотреть работы Джотто. Буду признательна, если вы поможете мне отличить их от работ других художников.
Молодой человек кивнул в знак согласия. И с выражением мрачного удовольствия на лице возглавил маленькую процессию в часовню Перуц- ци. В нем было что-то от учителя. Люси почувствовала себя школьницей, только что правильно ответившей урок.
В часовне было полно солидных горожан. Один из них, видимо лектор, громко, во весь голос призвал всех восторгаться Джотто, руководствуясь не чисто художественными, а духовными критериями.
— Запомните, — вещал он, — навсегда запомните факты, которые я вам сообщу и которые относятся к истории построения храма Санта-Кроче, возводимого пылкой верой, присущей средневековью, хотя в то время с порчей Возрождения не было совсем покончено. Обратите внимание на то, как на этих фресках — к несчастью, пострадавших при реставрации, Джотто удалось избежать силков анатомии и перспективы. Что может быть величественнее, трогательнее и правдивее? Точное знание и техническое совершенство бессильны против умения истинно чувствовать!
— Ничего подобного! — раздался громовой голос мистера Эмерсона. — Даже не думайте это запоминать! Возведен верой, как же! Это надо понимать так, что строителям платили жалкие гроши! А что до фресок, то они не имеют никакого отношения к жизненной правде. Посмотрите вон на того толстяка в синем! Он весит столько же, сколько я, и, тем не менее, взмывает в небо, как воздушный шарик!
Это относилось к фреске «Вознесение святого Иоанна».
Лектор на мгновение умолк. Экскурсанты, включая Люси, неловко переминались с ноги на ногу. Она уже поняла, что ей не место рядом с этими двумя, по какой-то причине подпала под их влияние. Они были так серьезны и настолько отличались от других, что она не знала, как себя вести.
— Ну так как же — было это в действительности или не было? Да или нет? — спросил кто-то из присутствующих.
— Если и было, — сказал Джордж Эмерсон, — то именно так, как здесь нарисовано. Хотя я лично предпочел бы самостоятельно добираться до неба и не позволил бы херувимам себя тащить.
— Ты не попадешь на небо, — возразил его отец. — Таким, как мы, суждено упокоиться в земле, откуда мы пришли в мир, и наши имена забудутся, но останутся наши труды.
— Извините, — раздался пронзительный голос лектора, — эта часовня мала для двух групп. Идемте, не будем им мешать.
Лектор был священником, а экскурсанты, по-видимому, его паствой. Все они молча потянулись к выходу. Среди них оказались и две миниатюрные старушки из пансиона Бертолини — мисс Тереза и мисс Кэтрин Алан.
— Стойте! — крикнул мистер Эмерсон. — Здесь хватит места для всех!
Процессия удалилась без единого слова. И вскоре голос лектора раздавался уже в соседней часовне. Речь шла о святом Франциске.
— Джордж, кажется, этот экскурсовод — тот самый викарий из Брикстона.
— Может быть. Точно не помню.
— Тогда я пойду туда и напомню ему, кто я такой. Да, точно, это мистер Эгер. Почему он ушел? Неужели я слишком громко говорил? Неужели мы слишком громко говорили? Как это неприятно. Я должен пойти и извиниться. Да. Пойду, извинюсь за нас обоих. Может, он вернется?
— Не вернется, — уронил Джордж.
Но мистер Эмерсон, полный раскаяния, поспешил в соседнюю молельню, чтобы извиниться перед преподобным Катбергом Эгером. Люси, ушедшая в созерцание круглого окна на потолке, услышала, как прервалась лекция, затем послышался раздраженный голос мистера Эмерсона и пронзительные нотки в голосе его оппонента. Джордж Эмерсон, от рождения склонный воспринимать любое осложнение трагически, тоже прислушался.
— Отец почти всем действует на нервы, — сказал он Люси. — А ведь он хочет только добра.
— Все мы стремимся к добру, — с вымученной улыбкой произнесла Люси.
— Потому что считаем это полезным для нашего характера. А его доброта идет от любви к людям. Они же стараются вывести его на чистую воду, злятся или пугаются.
— Ну и глупо, — сказала Люси, хотя на деле была солидарна с большинством. — Добрый поступок, совершенный с надлежащим тактом...
— Тактом! — он возмущенно вскинул голову и стал нервно вышагивать взад-вперед по часовне.
Для молодого человека лицо Джорджа Эмерсона было суровым и даже грубым — пока на него падал свет. Зато, очутившись в тени, оно стало мягче.
Он был сильным, мускулистым молодым человеком, но почему-то сейчас представился ей убеленным сединой, как будто на нем лежал серый, невидимый в темноте налет трагедии.
Скоро это ощущение прошло — Люси не умела долго сосредоточиваться на чем-либо сложном, туманном. К тому же вернулся мистер Эмерсон, возвращая ее к привычному обмену репликами.
— Ну что, отбрили тебя? — спокойно спросил Джордж.
— Ничего не поделаешь. Мы испортили настроение множеству людей. Они не вернутся.
Сквозь перегородку до них доносились обрывки повествования о святом Франциске: «...полный врожденного сострадания... распознавать в людях добро... братство людей...»
— Не обижайтесь хоть вы на нас, — обратился мистер Эмерсон к Люси. — Ну что, насмотрелись на святых?
— Да. Они производят сильное впечатление. А вы не знаете, о чьем именно надгробии писал Рескин?
Он не знал — и предложил ей попробовать угадать.
К большому облегчению Люси, Джордж не последовал за ними. Они вдвоем бродили по храму Санта-Кроче, который, хотя снаружи и походил на амбар, хранил в своих недрах настоящие шедевры. Правда, им постоянно мешали то нищие, от которых приходилось уворачиваться и прятаться за колоннами, то старуха с собачкой, то какой-нибудь священник, бочком пробиравшийся к мессе.
Мистер Эмерсон был не особенно внимателен и время от времени с тревогой поглядывал на сына.
— Что он не может оторваться вон от той фрески? Я лично не вижу в ней ничего особенного.
— Мне нравятся люди на фресках Джотто, — сказала Люси. — Они и впрямь как живые. Хотя на меня больше подействовали младенцы делла Роббиа.
— Так и должно быть. Один ребенок стоит дюжины святых. А мое дитя стоит Эдема, но пока он живет в аду.
Люси почувствовала себя неловко.
— Живет в аду, — повторил ее спутник. — Он очень несчастен.
— О Господи!
— Вы спросите: как он может быть несчастлив, если здоров и силен? Чего ему не хватает? И ведь как его воспитывали! Ни предрассудков, ни невежества, из-за чего люди портят друг другу кровь во имя Бога. С таким воспитанием — и не чувствовать себя счастливым!
Люси ничего не смыслила в теологии, но она видела перед собой пожилого человека, который был невероятно глуп, при всей своей учености. Мама не одобрила бы то, что она разговаривает с таким человеком. А о Шарлотте и говорить не приходится.
— Ну что мне с ним делать? — сокрушался мистер Эмерсон. — Приехал в Италию отдыхать, а ведет себя, как тот мальчишка, которому полагается бегать и прыгать, а он в первый же день споткнулся о чье-то надгробье и повредил ногу. А? Что вы сказали?
Люси ничего не говорила. Неожиданно старик обратился к ней с просьбой:
— Бросьте глупые мысли. Никто не просит вас в него влюбляться. Но мне кажется, вы могли бы попытаться понять его. Вы почти его сверстница и, когда не притворяетесь, производите впечатление здравомыслящей девушки. Сын рос вдали от женщин, а у вас уйма свободного времени. Вы ведь приехали на несколько недель? Так будьте же собой! Иначе, судя по вчерашнему инциденту, вы запутаетесь и сами испортите себе жизнь. Выбирайтесь из болота чужих мнений, не мучайтесь из-за того, чего не понимаете. Пытаясь понять Джорджа, вы начнете разбираться в самой себе. Это принесет пользу вам обоим.
На столь шокирующее предложение у нее не было ответа.
— Я знаю, что с ним происходит, — подвел итог мистер Эмерсон. — Только не понимаю, почему.
— И что же это? — испуганно спросила Люси.
— Все та же вечная история. Все идет кувырком.
— Что именно?
— Вселенная. Это правда, я не преувеличиваю. Мир катится по наклонной плоскости.
— О, мистер Эмерсон, что вы все-таки имеете в виду?
Вместо ответа он продекламировал:
В далекой дали, каждое мгновенье,
Рождается загадка бытия.
Случайный сгусток, ветра дуновенье —
И вот на свете появился я.
— Мы оба читали эти строки, но почему Джордж воспринимает их столь трагично? Мы знаем, что в мир нас случайно занес ветер и он же унесет навсегда, что жизнь — это клубок противоречий, отклонение, крохотное пятнышко, зазубринка на безупречно гладкой поверхности. Но с какой стати расстраиваться? Давайте любить друг друга, трудиться и радоваться жизни! Я против мировой скорби.
Мисс Ханичерч наклонила голову в знак согласия.
— Так повлияйте на моего сына. Помогите ему понять, что рядом с вечным «почему» существует «да» — пусть преходящее, но все-таки «да»!
Она вдруг засмеялась — кто-то же должен был засмеяться. Молодой человек впал в меланхолию, потому что Вселенная несовершенна...
— Мне очень жаль! — откликнулась она. — Вы сочтете меня бесчувственной, но... — в ней заговорила светская женщина. — Я думаю, вашему сыну нужно чем-нибудь увлечься. У него есть хобби? Знаете, у меня тоже бывают приступы беспричинной тоски, но я забываю о них, садясь за фортепьяно. А коллекционирование марок принесло неоценимую пользу моему брату. Если вашему сыну скучно в Италии, увезите его в Альпы, в Озерный край...
Старик с грустью коснулся ее руки. Она не обиделась, сочтя это жестом благодарности за добрый совет. И действительно, она больше не боялась его, так как прониклась убеждением, что он — глупый, но хороший. И снова ощутила прилив радости — как час назад, перед тем как мисс Лавиш убежала с ее «Бедекером». Джордж, спешащий навстречу им, перешагивая через надгробия, казался смешным и заслуживающим снисхождения. Он приблизился, лицо его оказалось в тени. И объявил:
— Мисс Бартлетт.
— Господи! — ужаснулась Люси. Жизнь опять повернулась на 180 градусов. — Где?
— В нефе.
— Ясно. Должно быть, это те маленькие сплетницы, сестры Алан...
Она прикусила язычок.
— Бедная девочка! — со вздохом произнес мистер Эмерсон. — Бедная девочка!
Ну, уж этого она не могла стерпеть — может быть, потому, что чувствовала то же самое.
— Бедная девочка? Не понимаю, какой смысл вы вкладываете в эти слова. Я совершенно счастлива и с пользой провела утро. Не тратьте, пожалуйста, время попусту, оплакивая мою жалкую участь. В мире достаточно невыдуманного горя, не правда ли, чтобы не высасывать из пальца. До свидания. О, я вижу, сюда идет моя кузина! Вы были очень любезны. Какое замечательное утро! Санта-Кроче — удивительный храм!
И она присоединилась к кузине.