VIII.

Снова въ Тансопъ.

Трудно себѣ представить большій контрастъ, чѣмъ тотъ, который существовалъ во внутренней и внѣшней жизни Майльса Гейвуда въ прежнее его пребываніе въ Тансопѣ и теперь, по его возвращеніи.

Какъ и слѣдовало ожидать, онъ нашелъ фабрику въ прекрасномъ порядкѣ, благодаря искусному управленію Сутклифа, такъ что въ этомъ отношеніи ему пришлось только поддерживать пущенную въ ходъ машину, но въ первое время ему было очень трудно преодолѣть преграды, воздвигаемыя на каждомъ шагу завистью и злобой его прежнихъ товарищей и даже начальниковъ, какъ, напримѣръ, Вильсона, которые теперь очутились въ положеніи его подчиненныхъ. Но его твердость, справедливость, полное презрѣніе къ насмѣшкамъ или клеветамъ, постоянная готовность оказать всякому услугу и вознаградить достойнаго, а главное его неусыпная, энергичная дѣятельность, снискали ему мало по-малу общее расположеніе. Такимъ образомъ, всѣ возникавшія непріятности быстро улаживались и Майльсъ даже не упоминалъ объ нихъ въ своихъ донесеніяхъ Себастьяну.

Вообще, онъ велъ жизнь очень дѣятельную и работящую, но тихую и уединенную. Его сестра Мэри съ мужемъ жили въ одномъ изъ промышленныхъ селеній, окружающихъ Тансопъ, гдѣ Гарри нашелъ себѣ выгодное мѣсто, такъ что Майльсъ только по воскресеньямъ и то не часто посѣщалъ ихъ скромное жилище. Изъ прежнихъ знакомыхъ лицъ въ Тансопѣ, онъ теперь никогда не встрѣчалъ своего врага Гойля, который, по слухамъ, за годъ передъ тѣмъ, уѣхалъ куда-то далеко. Такимъ образомъ, Майльсъ никогда не узналъ, какую дѣятельную роль онъ игралъ въ разлученіи его съ Адріенной. Что же касается до его прежнихъ товарищей, съ которыми онъ прежде любилъ разсуждать о политикѣ, то они теперь чуждались его, хотя въ тайнѣ и гордились, что одинъ изъ ихъ среды съумѣлъ достичь столь блестящаго положенія. Поэтому, единственнымъ обществомъ, которое онъ посѣщалъ, былъ небольшой кружокъ молодыхъ людей: докторовъ, инженеровъ и юристовъ, которые чаще всего собирались въ домѣ мистера Литльтона, смотрителя фабрикъ въ Тансопѣ и сосѣднихъ городахъ, очень умнаго и просвѣщеннаго старика, который сильно заинтересовался Майльсомъ. Тоже чувство питали къ нему и его новые друзья, хотя всѣ удивлялись, что онъ всегда былъ грустенъ и молчаливъ.

-- Странный, право, этотъ Гейвудъ, замѣчали они:-- онъ скорѣе походитъ на испанскаго гранда, чѣмъ на рабочаго.

Такъ прошло время до возвращенія Себастьяна съ Еленой и тогда, дѣйствительно, оказалось на дѣлѣ, что отношенія между Себастьяномъ и его управляющимъ были далеко не такія, какія обыкновенно существуютъ между хозяиномъ и слугою. Молодой Малори питалъ къ Майльсу полнѣйшее и глубокое довѣріе, а послѣдній, совершенно забывъ свою прежнюю ненависть, съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе къ нему привязывался, хотя снаружи сохранялъ довольно сдержанное и почтительное обращеніе. Во многомъ содѣйствовало этому дружескому общенію и то, что Майльсъ вполнѣ сочувствовалъ различнымъ планамъ Себастьяна о развитіи промышленной дѣятельности и улучшенія быта рабочихъ. Онъ всею силою своей энергіи помогалъ осуществленію этихъ добрыхъ намѣреній, и даже часто Себастьянъ просилъ его отдохнуть отъ чрезмѣрныхъ трудовъ. Что касается Елены, то она была очень добра къ нему и выказывала самое дружеское вниманіе, никогда не забывая, какъ истинная женщина, его романтической любви къ Адріеннѣ Блиссетъ, о которой ей разсказалъ Себастьянъ. Часто она говорила объ этомъ съ мужемъ, недоумѣвая, любитъ ли молодой человѣкъ доселѣ предметъ своей прежней страсти.

-- Я полагаю, что онъ любитъ ее по старому, всегда замѣчалъ въ такихъ случаяхъ Себастьянъ.

-- Такъ отчего же онъ не розыщетъ ея и не попроситъ ея руки?

Если Майльсъ и имѣлъ какія-нибудь надежды, мысли и планы насчетъ будущаго, то онъ тщательно хранилъ ихъ въ своемъ сердцѣ. Только когда ему выдавалась свободная минута, даже ночью, даже въ холодную, зимнюю пору, онъ отправлялся по уединенной Блэк-Стридъ и, остановившись передъ Стонгэтомъ, облокачивался на калитку и долго пристально смотрѣлъ на пустой домъ. Никто въ немъ теперь не жилъ. Какая-то женщина иногда приходила, отворяла окна, вытряхала пыль и топила камины -- но вотъ и все. Этотъ домъ всегда былъ унылымъ, мрачнымъ, но теперь онъ совершенно походилъ на жилище мертвецовъ. Еслибъ эта мѣстность не была столь уединенной, то, по всей вѣроятности, Майльсъ бросилъ бы свои прогулки, но здѣсь онъ не рисковалъ встрѣтить кого-нибудь и предавался въ волю грустному созерцанію тѣхъ стѣнъ, въ которыхъ виталъ дорогой его сердцу образъ Адріенны.

Относительно самой Адріенны онъ рѣшительно ничего не зналъ. Ея имя никогда не упоминалось ни имъ, ни его друзьями, и ему не было извѣстно, гдѣ она и что дѣлала, была ли она счастлива или нѣтъ.

Однако, наступилъ конецъ этому невѣденію. Однажды вечеромъ, въ концѣ апрѣля, послѣ семимѣсячнаго пребыванія въ Тансопѣ, Майльсъ получилъ первое извѣстіе объ Адріеннѣ. Себастьянъ былъ съ женою въ Лондонѣ съ открытія парламента въ февралѣ. Майльсъ выносилъ на своихъ плечахъ всю работу и отвѣтственность. Окончивъ свой ежедневный трудъ, онъ направилъ, какъ всегда, свои шаги къ Стонгэту. Еще издали онъ замѣтилъ, что въ саду покинутаго его обитательницей дома стоялъ какой-то человѣкъ и, подойдя ближе, узналъ въ немъ Брандона, стараго слугу мистера Блиссета.

Окна наружнаго фасада были отворены. Засунувъ руки въ карманъ, старикъ задумчиво смотрѣлъ на закатъ солнца и въ полголоса что-то насвистывалъ.

Майльсъ остановился. Но въ ту же минуту и Брандонъ обернулся. Они узнали другъ друга. Старый слуга провелъ въ Тансопѣ уже три дня и слышалъ о блестящей перемѣнѣ въ судьбѣ молодого рабочаго, а потому почтительно снялъ передъ нимъ шляпу. Майльсъ поздоровался съ нимъ и, облокотясь на калитку, спросилъ:

-- Вы живете въ Тансопѣ?

-- Нѣтъ, сэръ. Я пріѣхалъ сюда только на нѣсколько дней по дѣлу.

Майльсъ былъ очень радъ, что имѣлъ, наконецъ, случай и возможность узнать что-нибудь объ Адріеннѣ.

-- Имѣете вы какія-нибудь свѣдѣнія о миссъ Блиссетъ, послѣ смерти ея отца? спросилъ онъ.

-- Имѣю ли я объ ней свѣдѣнія? произнесъ съ удивленіемъ Брандонъ:-- но я у нея служу, сэръ.

-- Вы у нея служите? повторилъ машинально Майльсъ.

-- Да. Когда умеръ мой покойный господинъ, Миссъ Блиссетъ очень милостиво объяснила мнѣ, что желаетъ сохранить меня на своей службѣ, если я не имѣю ничего противъ этого. Я, конечно, не имѣлъ ничего противъ. Вотъ уже тринадцать лѣтъ, какъ я служу ея семейству и надѣюсь, что никогда не буду служить другимъ господамъ.

-- Я этого не зналъ и очень радъ слышать, что вы у нея служите. Она должна нуждаться въ другѣ.

-- Миссъ Блиссетъ, прося меня остаться, именно такъ и выразилась, что она считаетъ меня своимъ другомъ. Я и моя жена, единственные у нея слуги.

-- А! А какъ поживаетъ миссъ Блиссетъ, или поживала, когда вы ее видѣли въ послѣдній разъ?

-- Она совершенно здорова, благодарю васъ.

-- Она живетъ въ Англіи?

-- Теперь она въ Лондонѣ, но мы были во Флоренціи и въ Дрезденѣ.

-- Неужели? И она намѣрена поселиться навсегда въ Лондонѣ?

-- Я думаю, что она останется тамъ до осени, а потомъ поѣдетъ за-границу съ знакомымъ семействомъ; кажется, въ Италію, но навѣрное я не знаю. По всей вѣроятности, она возьметъ съ собою одного изъ насъ, меня или жену, а другого оставитъ здѣсь.

-- Такъ она не намѣрена болѣе жить въ Тансопѣ?

-- Нѣтъ. Ея арендное условіе на этотъ домъ оканчивается на этихъ дняхъ и она не хочетъ его возобновлять. Она видѣла мистера Малори въ Лондонѣ и объявила ему объ этомъ. Я именно затѣмъ и пріѣхалъ, чтобъ распорядиться насчетъ мебели.

-- А когда вы уѣзжаете?

-- Черезъ три дня, сэръ.

-- И тогда домъ будетъ пустой?

-- Да, сэръ.

Наступило молчаніе. Сердце Майльса сильно билось. Брандонъ смотрѣлъ на него вопросительно, какъ бы ожидая дальнѣйшихъ разспросовъ или порученія. Но Майльсъ не смѣлъ этого сдѣлать; онъ помнилъ, какъ онъ оставилъ безъ всякаго вниманія ея просьбу, переданную ему сестрою. Во всѣхъ обстоятельствахъ ежедневной жизни, онъ былъ очень находчивъ и практиченъ, но какъ только дѣло касалось его любви къ Адріеннѣ, онъ становился застѣнчивымъ, нервнымъ, трусливымъ. Послать ей съ старымъ слугою просто поклонъ казалось ему пошлой дерзостью, послѣ того, что произошло между ними. Еслибъ онъ самъ могъ ее увидать, и она удостоила бы его разговоромъ, то, можетъ быть, онъ собрался бы съ силами, покаялся бы въ своей винѣ и попросилъ бы у нея прощенія, но онъ не могъ ничего передать ей на словахъ, черезъ третье лицо.

Онъ сказалъ еще нѣсколько словъ Брандону и потомъ, пожелавъ ему доброй ночи, удалился. Добрый старикъ былъ очень удивленъ подобной забывчивостью молодого человѣка въ отношеніи миссъ Блиссетъ и пробормоталъ съ негодованіемъ:

-- И этотъ человѣкъ, такъ-часто сиживалъ у насъ и смотрѣлъ на барышню масляными глазами.

Вернувшись домой, Майльсъ рѣшилъ, что онъ не пойдетъ болѣе въ Бэкеръ-Стритъ, пока тамъ находится Брандонъ. Онъ рисовалъ себѣ картину той жизни, которую вела Адріенна въ Лондонѣ; она имѣла много друзей, посѣщала Малори и была счастлива; по крайней мѣрѣ, Брандонъ не намекнулъ, чтобъ она была несчастлива. Что было бы съ нимъ, еслибъ онъ встрѣтилъ ее въ Лондонѣ, на улицѣ или въ гостинной. Онъ такъ гнусно поступилъ съ нею, что не имѣлъ даже права подойти къ ней, какъ къ знакомой. Онъ сдѣлалъ ужасную, непоправимую ошибку, отвернувшись отъ нея, когда она сама вызывала его на любовь, а этотъ вызовъ былъ, такъ какъ никогда не было ничего между нею и Себастьяномъ Малори. Послѣдовавшее съ тѣхъ поръ съ ея стороны мертвое молчаніе доказывало, какъ она отнеслась къ его непростительному поступку.

Мрачныя мысли тѣснились въ его головѣ. Какая ему была польза въ его теперешнемъ одинокомъ благосостояніи? Съ радостью промѣнялъ бы онъ окружавшее его довольство на одинъ вечеръ въ Стонгэтѣ, какъ въ старину, за одинъ взглядъ Адріенны, въ которомъ подразумѣвалось столько блаженства. Онъ готовъ былъ бросить въ окно все, что имѣлъ, отказаться отъ своего блестящаго положенія и начать съизнова жизнь простымъ рабочимъ, еслибъ только онъ могъ этимъ пріобрѣсти ея нѣжный взглядъ, услышать ея бархатный голосъ, произнесшій однажды въ воскресный вечеръ: "О, Майльсъ!". Но этому уже никогда, не повториться. Она также нашла, что Тансопъ не мѣсто для нея. Она никогда болѣе не вернется въ Стонгэтъ и этотъ дорогой его сердцу домъ останется пустымъ, и мрачнымъ. При этой мысли онъ вдругъ почувствовалъ неотразимое желаніе жить въ этомъ домѣ. Но, быть можетъ, Себастьянъ Малори его уже отдалъ въ аренду другому лицу? Майльсъ тотчасъ написалъ ему письмо и самъ отнесъ его въ почтовый ящикъ. Въ этомъ письмѣ онъ съ большимъ жаромъ объяснялъ, что желалъ бы взять въ аренду Стонгэтъ, если Малори еще имъ не распорядился, и согласенъ былъ заплатить какую угодно цѣну, хоть половину получаемаго имъ содержанія. Кромѣ того, всѣ передѣлки и ремонтъ онъ бралъ на свои счетъ, а главное, онъ просилъ отвѣта поскорѣе.

Съ возвратной почтой онъ получилъ отвѣтъ:

"Любезный Гейвудъ,

"Я очень радъ что вы чѣмъ-нибудь дорожите, кромѣ вашихъ дѣловыхъ занятій. Въ виду отказа миссъ Блиссетъ отъ дальнѣйшей аренды Стонгэта, я не могу и желать лучшаго арендатора, чѣмъ вы. Впрочемъ, несмотря на ваши опасенія, желающихъ еще и не являлось. Вы можете въѣхать въ домъ, какъ только она его очиститъ, что, я думаю, будетъ черезъ нѣсколько дней. Не могу скрыть отъ васъ, что я никогда не выбралъ бы для своего житья такого мрачнаго дома; но у всякаго свой вкусъ.

Преданный вамъ С. М."

Майльсъ радостно положилъ въ боковой карманъ сюртука это письмо, и съ нетерпѣніемъ стадъ ждать, чтобы прошли три дня, которые Брандонъ, по его словамъ, долженъ былъ остаться въ Стонгэтѣ. Наконецъ, на четвертый день онъ отправился въ Бэкеръ-Стритъ.

Вечеръ былъ такой же свѣтлый, прохладный, какъ и въ послѣднее его посѣщеніе Стонгэта. Солнце весело садилось и вся природа улыбалась. Но тяжело и мрачно было на сердцѣ Майльса. Давно онъ не чувствовалъ себя столь одинокимъ. Дойдя до калитки дома, онъ, какъ всегда, облокотился и поднялъ глаза. Но что это? Онъ ожидалъ увидѣть двери и окна забитыми, однако, дверь была отворена, одно изъ оконъ открыто и чья-то тѣнь мелькала въ комнатѣ. Уже смеркалось и онъ не могъ различить двигавшуюся въ домѣ фигуру.

Все было тихо. Вдругъ раздались звуки фортепіано. Онъ вздрогнулъ и не вѣрилъ своимъ ушамъ. Но вотъ послышался голосъ, знакомый, дорогой его сердцу, всѣмъ фибрамъ его существа. Она пѣла не громко, но съ глубокимъ чувствомъ народную нѣмецкую пѣсню

"Ни, du, Hegst mir in Herzen".

Радость, страхъ, надежды, опасенія овладѣли имъ. Дрожа всѣмъ тѣломъ, жадно прислушивался онъ къ каждому звуку этого чуднаго голоса. А она, думая, что никто ея не слышитъ, на свободѣ отдавалась накипѣвшему въ ея сердцѣ горю. Она пѣла о "миломъ, который ее бросилъ, не зная, какъ она его любила", о томъ, что "жгучая страсть влекла ее къ нему", что, "хотя онъ и вдали, ея сердце стремится къ нему", что "неужели вѣчно она будетъ разлучена съ нимъ и никогда не увидитъ невѣрнаго, покинувшаго ее". О комъ она пѣла, къ кому стремилось,.ея сердце, пламенно трепетавшее въ каждой нотѣ? Неужели она думала о немъ, неужели она выбрала не случайно этотъ домъ, этотъ вечеръ, чтобы пѣть эту пѣсню? Самыя дикія, восторженныя мысли наполняли его сердце. Онъ надѣялся, сомнѣвался, радовался, боялся. Въ глазахъ его мутилось, ноги подкашивались. Наконецъ, все исчезло, глаза его, устремленные на окно, ничего не видѣли, уши ничего не слышали. Вдругъ какая-то тѣнь заслонила передъ нимъ окно.

-- Адріенна! промолвилъ онъ инстинктивно, безсознательно.

Онъ не зналъ, гдѣ онъ, что съ нимъ. Онъ чувствовалъ одно, что она стояла передъ нимъ, и когда глаза ихъ встрѣтились, она вздрогнула и поблѣднѣла.

-- О! прошептала она.

Съ минуту они оба молчали. Потомъ Майльсъ очнулся, вспомнилъ все и, снявъ шляпу, сказалъ тихо:

-- Простите меня. Я забылся. Я не зналъ, что вы здѣсь.

И, отвернувшись, онъ хотѣлъ уйти. Но она быстро отворила калитку и произнесла:

-- Вы снова уйдете, не сказавъ мнѣ ни слова.

Этотъ дрожащій упрекъ остановилъ его. Онъ вошелъ въ садъ.

-- Я именно потому и не смѣю взглянуть на васъ, произнесъ онъ съ глубокумъ чувствомъ: -- неужели я могу войти и поговорить съ вами?

Вмѣсто всякаго отвѣта, Адріенна протянула ему правую руку, а лѣвой затворила калитку. Майльсъ взялъ ея руку, но не могъ произнести ни слова.

-- Миссъ Блиссетъ, промолвилъ онъ, наконецъ: -- я поступилъ... два года тому назадъ... грубо... низко... непростительно. Я не заслуживаю прощенія.

Они теперь уже были въ домѣ и стояли въ гостинной подлѣ открытаго фортепіано.

-- Сначала я также думала, что никогда васъ не прощу, отвѣчала Адріенна все еще дрожащимъ голосомъ: -- вы поступили очень жестоко... и вы вѣдь не знали, что я хотѣла вамъ тогда сказать.

-- Что же вы хотѣли мнѣ сказать? спросилъ онъ почти шепотомъ и притаивъ дыханіе.

-- Я хотѣла съ вами проститься и сказать вамъ... чтобъ вы не думали несправедливо обо мнѣ... что я не забыла васъ въ вашемъ горѣ, а постоянно объ васъ думала. Я хотѣла вамъ сказать, что слышала... что про насъ обоихъ говорили...

-- Вы это слышали!.. но я бѣжалъ отсюда, только чтобъ до васъ не дошли эти слухи.

-- Я хотѣла вамъ сказать, что я цѣнила вашу дружбу такъ высоко, что никакія клеветы не могли меня заставать отказаться отъ васъ. Я хотѣла вамъ все это сказать, но когда вы уѣхали, не простившись, не бросивъ даже на меня послѣдняго взгляда, я не смѣла вамъ писать.

-- О, что я надѣлалъ! Сколько страданій, сколько мукъ я вытерпѣлъ въ эти два года. Только семь мѣсяцевъ тому назадъ я узналъ о свадьбѣ Себастьяна Малори, а до тѣхъ поръ я былъ увѣренъ, что вы выходите за него за-мужъ. Вы понимаете, почему я молчалъ и прятался.

Адріенна ничего не отвѣтила.

-- А теперь вы покидаете Тансопъ? спросилъ Майльсъ.

-- Да, навсегда.

-- Вы пріѣхали сегодня, чтобы проститься съ этимъ старымъ домомъ?

-- Я не хотѣла вовсе пріѣзжать. Но Брандонъ, которому я поручила все устроить здѣсь, по передачѣ дома, нашелъ какія-то затрудненія и вызвалъ меня по телеграфу. Я пріѣхала сегодня передъ обѣдомъ и уѣзжаю завтра утромъ.

Голосъ Адріенны все болѣе и болѣе дрожалъ.

-- Я всю жизнь буду вспоминать съ блаженствомъ эту минуту, произнесъ Майльсъ:-- я сердечно счастливъ, что видѣлъ васъ и имѣлъ возможность высказать вамъ -- все равно, простите ли вы меня или нѣтъ -- что я глубоко раскаялся въ своемъ глупомъ поступкѣ, и душевно поблагодарить васъ за вашу невыразимую доброту къ такому глупому, человѣку, какъ я. До гробовой доски я буду помнить о вашей добротѣ, а вы... живите счастливо, не знайте ни горя, ни заботъ.

Это пожеланіе, однако, казалось совершенно неумѣстнымъ, потому что Адріенна, закрывъ лицо руками, тихо плакала.

-- Но прежде, чѣмъ я уйду, продолжалъ Майльсъ:-- отвѣтьте мнѣ на одинъ вопросъ. Можетъ быть, я не имѣю права васъ спрашивать, но я весь горю пламенной жаждой услышать вашъ отвѣтъ. Я слышалъ, какъ вы пѣли, слышалъ каждое слово...

-- Да, промолвила шепотомъ молодая дѣвушка.

-- О, Адріенна! воскликнулъ онъ съ жаромъ, вдругъ забывая, что только что простился съ нею навсегда: -- о, Адріенна, простите меня за излишнюю смѣлость... но пожалѣйте меня... Скажите, когда вы пѣли: "Du, du liegst mir in Herzen", о комъ... но нѣтъ, я...

-- Не смотрите на меня такъ дико, промолвила она, поднимая голову: -- скажите лучше вы... Ахъ! прибавила она шопотомъ, почувствовавъ, что онъ пламенно обнялъ ее:-- да, да, я васъ люблю, Майльсъ, и всегда любила... но вы такъ горды.

Наступило долгое молчаніе.

-- И еслибы я пришелъ къ вамъ по вашему зову въ тотъ памятный вечеръ, наконецъ, произнесъ онъ: -- и признался бы вамъ въ своей любви, то вы отдали бы мнѣ свою руку, мнѣ, бѣдному, несчастному, безъ всякой будущности?

-- Да, еслибы вы пришли тогда ко мнѣ и сказали бы все это, мы оба не были бы такъ несчастны эти долгіе годы. Но теперь все прошло. Испытаніе кончено, и мы вышли изъ него побѣдителями.

-- Но сколько я перенесъ, и все по своей волѣ!

Ихъ голоса умолкли. Уже стемнѣло. Въ окно проникалъ свѣжій, ночной воздухъ, а гдѣ-то вдали слышался тихій звонъ городскихъ часовъ.

Конецъ.

"Отечественныя Записки", NoNo 9--12, 1879