Маргарита открыла глаза, окинула комнату медленнымъ взглядомъ и убѣдилась, что пока она сидѣла съ закрытыми глазами, совершенно стемнѣло. Въ каминѣ по прежнему горѣлъ яркій огонь, освѣтившій высокую фигуру, красивое, доброе, честное лицо, темные глаза, которые пытливо смотрѣли на нее, словомъ, фигуру Джона Маллабара, о которомъ она только-что думала.
-- Мистеръ Маллабаръ!-- воскликнула она, поднимаясь съ мѣста.
Онъ подошелъ, протянулъ ей руку и сказалъ:
-- Да, это я. Вы не ожидали меня видѣть.
Она пыталась выговорить: "Нѣтъ, но я вамъ очень рада", но не могла, да и онъ, казалось, не ожидалъ никакихъ подобныхъ увѣреній.
Онъ положилъ свою шляпу на столъ, сталъ на коврѣ у камина и молча смотрѣлъ на нее. Маргарита замѣтила въ немъ большую перемѣну. Сердце ея замерло подъ вліяніемъ печальнаго предчувствія. Сердце ея было мягкое, ей тяжело было оскорбить или обидѣть кого бы то ни было. Мысль, что ей придется подвергнуть такое благородное существо величайшей нравственной пыткѣ, уже заранѣе терзала ее. Никогда не былъ онъ такъ красивъ, какъ въ настоящую минуту, съ этимъ рѣшительнымъ выраженіемъ лица, по которому она догадывалась, что онъ приготовился въ борьбѣ и уступитъ не легко. Слова Луиса Бальдвина были слишкомъ справедливы. Маллабара, дѣйствительно, "больно затронули". Пока онъ молчалъ, Маргаритѣ пришла въ голову безумная мысль. Въ сущности, ея инстинктъ также, какъ ея разсудокъ, говорилъ ей, что онъ лучшій изъ этихъ трехъ людей, которые всѣ, въ такое короткое время, любили ее и говорили ей о своей любви -- онъ благороденъ, чистосердеченъ и великодушенъ. Послѣ того, какъ она получила понятіе о суровой и неподдающейся на компромиссы сторонѣ характера Луиса, она его боялась. Не рѣшиться ли ей все разомъ поставить на карту, не сказать ли "да" Джону Маллабару? Онъ увезетъ ее такъ далеко отъ Фаульгавена, какъ только она пожелаетъ, на столько времени, на сколько она захочетъ, и она, если не сойдетъ съ ума или не окажется очень дурной женщиной, должна будетъ со временемъ хоть сколько-нибудь къ нему привязаться.-- "Ужасныя соображенія"!-- говоритъ чопорность,-- "неприличныя, безстыдныя". Вы достойны всякихъ похвалъ, милая чопорность, вы, безъ сомнѣнія, прекрасный другъ тѣмъ, кто нуждается въ вашемъ покровительствѣ; но вы не можете отрицать, что такія ужасныя соображенія ежедневно приходятъ въ голову женщинамъ и приличнымъ, и скромнымъ, и что онѣ очень часто разрѣшаются въ благопріятномъ смыслѣ. Прежде чѣмъ Маргарита могла придти къ какому-нибудь заключенію, Джонъ Малдабаръ заговорилъ и она вынуждена была прислушаться къ его словамъ:
-- Повѣрите ли, что я почти все это время былъ въ Лондонѣ. У меня было очень много дѣла. Ничего не зная о томъ, что происходило въ Фаульгавенѣ, я спокойно оставался въ городѣ. Я вернулся домой третьяго дня, вчера навѣстилъ мистриссъ Лассель, спросилъ о васъ, гдѣ вы, и она мнѣ сказала...
-- Что давала у себя пріютъ обманщицѣ.
-- Обманщица! вы!-- повторилъ онъ съ досадой.-- Это доказываетъ, какія ложныя понятія вамъ внушены на счетъ вашей ангельской доброты. Она говорила о васъ съ восторгомъ, съ самой горячей дружбой. Она стала, что до вашего отъѣзда они и представить себѣ не могли, до какой степени вы были солнцемъ ихъ дома; что вы возвратились домой, потому что ваша пріятельница должна вѣнчаться изъ вашего дома, а также -- извините мою откровенность, но отъ нея зависитъ многое,-- потому, что у васъ кажется произошла ссора съ Луисомъ Бадьдвиномъ, который сказалъ что-то, чего не имѣлъ права говорить вамъ. Она сказала мнѣ его по секрету, говоря, что ей такъ грустно, что она чувствуетъ себя такой одинокой, что Луисъ ихъ совсѣмъ оставилъ.
Маллабаръ остановился и бросилъ на нее серьезный, задумчивый взглядъ. Передъ этимъ взглядомъ Маргарита не могла ни отрицать, ни вдаваться въ діалектическія тонкости. Она чувствовала, что теперь не до деликатничанья, не до сомнѣній, не до препирательствъ. Она отвѣчала ему съ насильственнымъ спокойствіемъ:
-- Мистриссъ Лассель была права. Онъ наговорилъ мнѣ такихъ вещей, которыхъ я не простила бы никому. Я не могла оставаться въ домѣ, гдѣ рисковала часто видѣть его.
-- Я не сообщалъ мистриссъ Лассель моего намѣренія. Я видѣлъ, что она огорчена, и не хотѣлъ огорчать ее еще сильнѣе. Она не имѣетъ никакого понятія о томъ, что у меня было на умѣ.
-- Какъ я рада!-- шопотомъ сказала Маргарита.
-- Я сказалъ, что сожалѣю о происшедшей ссорѣ. Быть можетъ, сказалъ я, она скоро обойдется.
-- Никогда,-- сказала Маргарита, нахмуривъ брови.
-- Тогда,-- сказалъ онъ, послѣ паузы, очень спокойно и кротко:-- скажите, Маргарита, не будетъ ли когда-нибудь надежды для меня, я не говорю теперь, но когда-нибудь?
Пауза. Она сидѣла съ блѣднымъ лицомъ и высоко вздымающейся грудью, крѣпко сжавъ руки. Потомъ она призвала на помощь всю свою рѣшимость, и выговоривъ одно слово: нѣтъ, попыталась твердо взглянуть на него, но взглядъ, который она встрѣтила, потрясъ ее до глубины души. "Больно затронула" было слабое выраженіе для описанія раны Джона Маллабара. Но разъ произнеся это нѣтъ, хотя самымъ мягкимъ тономъ, она держалась за это слово, какъ за свою единственную надежду.
Безполезно описывать эту сцену въ подробностяхъ. Прежде чѣмъ она кончилась, Маргарита была подавлена и измучена, болѣе потрясена, если менѣе огорчена, чѣмъ онъ. Ничто не могло быть для нея ужаснѣе этого. Было истинной пыткой быть вынужденной видѣть его сердце открытымъ передъ ней, понимать всю силу страсти, которую она внушила ему, видѣть его поблѣднѣвшее лицо, слышать его страдальческій голосъ, видѣть передъ собой полное разрушеніе всего, твердости, гордости, всего, среди его мучительной мольбы. Это не была быстро вспыхнувшая страсть мальчика. Это было глубокое чувство глубокой натуры. "Это была", какъ онъ сказалъ ей въ теченіи этого свиданія, "такая любовь, которую можно испытать только разъ; двѣ подобныхъ страсти въ жизни способны убить человѣка". Она по прежнему повторяла нѣтъ, не возражая ни на какіе аргументы, не отвѣчая ни на какіе вопросы; не въ силахъ понять ничего, кромѣ того, что она обязана отказать.
Наконецъ она встала съ дивана, на который бросилась, и взглянула на него, шопотомъ повторяя то же слово въ двадцатый разъ, и сопровождая его взглядомъ, походившимъ на мольбу о пощадѣ. Никто никогда тщетно не взывалъ къ Джону Маллабаръ о пощадѣ, никакая женщина, никакой ребенокъ. Взглядъ сдѣлалъ то, чего ея голосъ сдѣлать не могъ. Онъ замолчалъ, взглянулъ на нее блуждающими глазами и сказалъ:
-- Можетъ быть, я забылся, я не совсѣмъ ясно сознаю, что дѣлаю; но мнѣ кажется, я не долженъ болѣе настаивать.
Съ этимъ, не прибавивъ болѣе ни звука, безъ прощальныхъ взглядовъ и рѣчей, онъ повернулся, опустивъ голову на грудь, и вышелъ изъ комнаты, не оглядываясь. Маргарита оперлась руками о каменную доску, опустила на нихъ голову и такъ простояла нѣсколько времени, слишкомъ обезсилѣвъ нравственно, чтобы двинуться съ мѣста.
"Я хотѣла видѣть жизнь,-- устало думала она.-- Если это часть жизни, лучше вовсе не родиться!" Она, наконецъ, собралась съ силами, чтобы позвать горничную, и объявила ей, что больна и никого болѣе въ этотъ вечеръ видѣть не желаетъ. Потомъ она потащилась наверхъ, заперлась въ своей комнатѣ и бросилась на диванъ, чтобы проплакать всю ночь, думая о Маллабарѣ, который ушелъ отъ нея во мракъ ночи, безъ тѣни надежды, человѣкомъ, надломленнымъ на всю остальную жизнь изъ любви въ ней.
"Я когда-то мечтала,-- думала она,-- что никто, кто меня полюбитъ, никогда не будетъ отъ этого несчастнѣе, но счастливѣе; а теперь, что сталось съ Джономъ, что съ Луисомъ? Да что и со мной самой? я, несчастное яблоко раздора!"