Уже совсем смерклось. У Лесихи топится печь, и огонь пылает ярким, красным пламенем. Анна с Горпиной хозяйничают, варят, что нужно на завтра.
Дед Заруба вслух читает молитвы, сидя на лежанке, а Василь, наслушавшись ругани Лесихи и получив два-три подзатыльника, залез на печь и заснул, не дожидаясь ужина.
Под окном послышались тяжелые мужские шаги и звон косы, а немного погодя вошел в хату Гнат, бросил старую соломенную шляпу на лавку и сел у стола.
-- Эй, Горлопан! Быки привязаны?
-- Привязаны, привязаны,-- ответила Анна, перемывая посуду и собирая ужинать.
-- А ты, хозяйка, куда серпы сунула?
-- Куда же? В сенях, у притолоки! Где же им быть?..
-- Ага! А вот не догляди я, так бы ногу на всю жизнь и искалечил! У самого порога лежат!
-- То коты, верно...
-- Ой, голубка моя! Береги мое добро как зеницу ока. Своего-то у тебя нечего переводить! Не принесла мне никакого приданого!
Анна замолчала. Ее больно задели эти слова. "Зачем же ты брал меня? Ведь ты и тогда видел, что я бедна!" Такие мысли теснились у нее в голове, но у нее не хватало смелости высказать их в глаза Игнату.
-- Ну, спать! -- командует Лесиха.-- Ты, негодница, огонь в печи погаси, жар отгреби на загнетку, слышишь? Горшки в печь поставь, каша лучше на завтра допреет! Горпина, а воды еще нет! Беги по воду, живей!
Анна начала убирать, а Горпина выбежала в сени. Зазвенели ведра и коромысла, скрипнула дверь, а со двора уже слышалась веселая песенка:
Коби-м була така красна, як та зоря ясна,
Свiтила би-м миленькому, нiколи не згасла! *
* Если б я была так же хороша, как светлая звезда,
Светила бы милому, никогда бы не погасла! (укр.).
-- Ишь как у нее в голове ветер гуляет! -- отозвался Игнат, раздеваясь.-- Мама, не посылайте вы ее никогда вечером за водой!
-- Почему?
-- Да будто вы не знаете? Тот длинноносый Громик, вон, на той стороне, через дорогу, что-то к ней...
-- Что-о?-- взвизгнула Лесиха.-- Этот сопляк смеет лезть к моей дочке? Да я все волосы повыдергаю с его шелудивой башки! Я пойду к его матери, пусть она его возле себя держит, коли хочет, чтобы с ним беды не случилось!
Гнат уже улегся. Лесиха долго еще не ложилась и ходила по хате.
-- Эх, попадись только он мне! Будет меня помнить! Свиненок этакий! Пополам раздеру проклятого!
-- Ой, мама, да вам-то что? -- начала уговаривать ее Анна. Она до сих пор молчала, кончая уборку.-- Что вам пришло в голову? Слушайте больше, что Гнат плетёт! Пусть скажет, видал ли он своими глазами, как Громик к Горпине приставал?
-- Ишь какой аблакат нашелся! -- отозвался с постели Гнат.-- Ляжешь ты спать наконец, работница ты моя неоплатная!..
Лесиха разделась и легла на лежанку, где Анна постелила уже для нее мягкую перину и положила две подушки. На печи уже громко храпел дед Заруба да время от времени вскрикивал во сне Василь.
-- Дед, а дед, повернитесь на другой бок! Не храпите так, печь завалится! -- крикнула Лесиха, толкая деда в бок.
-- Бог заплатит! Ручкам работящим, и ноженькам приходящим, и головам внимающим,-- начал было Заруба сквозь сон свою обычную молитву, но тут же повернулся на другой бок и затих. Через минуту заснула и Лесиха.
Тихо стало в хате. Месяц несмело, бледно глядится сквозь тусклые окна. Анна еще не легла. Она уперлась головой в окно, а локтями о подоконник и долго стояла, глубоко задумавшись. О чем она думала? Бог весть! Быть может, проходили перед ее глазами ее молодые годы, невеселые, сиротские. Быть может, зашевелилась в ее сердце первая, счастливая, бесталанная любовь, потому что в глазах появились две слезинки, а из уст едва слышно полилась печальная думка:
Шумiли верби в Поповiй Дебрi,
Та й лозовое пруття;
Люблю тя, дiвча, люблю, серденько,
Про людей не вiзьму тя.
Не так про людей, не так про людей,
Отець-мати не велить...
Мене за тобов, мене за тобов
Само серденько болить! *
* Шумели вербы в Поповой Дебри
И ветви лозы;
Люблю тебя, девушка, люблю, сердечко.
Из-за людей не женюся на тебе.
Не из-за людей, не из-за людей,
Отец с матерью не велят...
У меня по тебе, у меня по тебе
Сердце болит! (укр.).
-- Жена, голодранка ты моя бестолковая! Мышей, что ли, ты собралась ловить? Чего спать не идешь? -- окликнул Гнат.
Анна встрепенулась, утерла слезы и стала на молитву. Молилась долго, горячо, простыми, сердечными словами.
Со двора доносилось ржанье лошадей, которых пастухи гнали в ночное, жалобный голос сопилки, пиликанье коростелей в траве. Залаяла собака и умолкла. Закричал поздний аист на соседской хате. А на выгоне прощалась Горпина со своим дружком.
-- Горпина, сердце, обожди еще хоть минуточку! Мы еще и не наговорились.
-- Нет, Дмитрик, нельзя больше, мама будет браниться. Ты знаешь, какая она! Спокойной ночи тебе! А завтра...
Не договорила, схватила ведра с водой и побежала к хате.
-- Завтра,-- шептал ей вслед Дмитро.-- Кто знает, какое-то завтра будет?
Долго смотрел он с выгона на Лесихину хату, а потом задумался.
"Не напрасно ли я полюбил ее? Отдаст ли ее за меня старая Лесиха?" -- подумал он. Сердце у него сжалось, когда он вспомнил о своей бедности.
"Нужно работать, работать, что есть силы работать, а выйдет ли еще что из этого?.. Такая уж наша доля..."
Он глубоко вздохнул, вынул сопилку из-за пазухи и заиграл на ней, да так жалобно и грустно, точно в этих звуках тонули все его надежды на тихое счастье.
-- Горькая моя доля! -- прошептал Дмитро и пошел к себе на двор, к бедной, обсаженной вербами хатенке, где жила его старуха мать. Из-за густых зеленых верб послышался вскоре молодой голос, он выводил песню:
Ой, ще кури не пiли,
Кажуть люди: день бiлий!
Ой, вийди, вийди, хороша дiвчино,
Поговори зо мною! *
* Ой, еще петухи не пели,
А люди говорят: уже день белый!
Ой, выйди, выйди, краса-девица,
Поговори со мною! (укр.).
Лолин, июнь 1876
"Лесихина семья" ("Лесишина челядь"). -- Впервые опубликован в альманахе "Днiстрянка на 1877 р.", вышедшем осенью 1876 года,-- под псевдонимом Джеджалик.