Утром, через день после бури, на море близ Актеи показалось большое удлиненной формы судно. Оно не походило на тяжелые купеческие суда, снующие вдоль побережья, кроме того, на верхушке большой мачты развевался красный боевой флаг, а длинные весла, касаясь поверхности моря, делали его похожим на громадную птицу, летящую над спокойными волнами.
Караульные первые заметили его со сторожевой башни. Матросы и праздный люд, толпившийся на набережной, -- все бросились к молу. Опытные глаза моряков скоро определили что это за судно. Они даже знали его название. Это была "Газель" -- самое быстроходное из разведывательных судов во всем флоте. Один из моряков рассказал, как в сражении при Кизике искусство триерарха, удивительная быстрота хода и поворотливость этой триеры способствовали удаче боя.
Триера вошла в гавань. Толпа шла следом за ней по насыпи, разглядывая потрепанный бурей корабль. Покрытая водорослями и ракушками медная обшивка тяжело поднималась на волнах. Многих гребцов не хватало на скамейках, большая рея была сломана, стоявшие на палубе матросы, готовившиеся пристать к берегу не сопровождали свою работу обычным пением.
Судно не было вестником победы. Тоскливое чувство овладело толпой, она примолкла.
Триерарх, сойдя на берег, вскочил на первую попавшуюся из стоявших тут же на набережной колесниц, и лошади, пробужденные от дремы ударом бича, пустились в галоп по дороге к Афинам.
Вслед затем на набережную сошел экипаж "Газели", и толпа узнала грустные новости. Калликратид с восемьюдесятью судами, уцелевшими из двухсот судов, запер в Лесбосе остатки афинского флота. У Конона осталось всего сорок афинских триер и несколько финикийских галер, захваченных перед бурей; остальные погибли. "Газель", атакованная в Метинском канале шестью пелопонесскими кораблями, хотя и потопила один из них, только благодаря своей быстроте, ускользнула от преследования.
Печальные известия распространяются, точно на крыльях. Через несколько минут ужасная весть распространилась по всему городу. Шумная, волнующаяся толпа наполнила улицы и площади. Спустя некоторое время глашатаи уже трубили в свои медные трубы на всех перекрестках. Они шли по двое. Старший держал в руке дощечку черного дерева, на которой Эпистать собственноручно написал, что пританы созывают граждан на народное собрание. Прочитав написанное на дощечке, глашатай поднимал ее над головой, чтобы народ мог видеть на большой печати из красного воска гордый профиль Афины. Граждане всех четырех классов направились к агоре.
Вечером того же дня Гиппарх, возвращаясь из собрания, встретил возле могилы Кимона жену, вышедшую ему навстречу, и оба, держась за руки, медленно пошли по крутой, почти пустынной дороге, которая вела к пропилеям. Наступила ночь. Холодный, дувший с гор ветер, возвещал приближение зимы.
Эринна ждала их. Как только она увидела их, побежала навстречу, обняла Ренайю и спросила, обращаясь к Гиппарху:
-- Ну, ну что же ты мне скажешь?
-- У меня есть что сказать тебе, Эринна.
-- Пойдем в дом иерофанта, уже поздно вести вас в храм в это время.
Иерофант принял их ласково. -- "Друзья Эринны здесь у себя в доме", -- сказал он, и предложил хлеба, сухих фиг, пирогов с медом и горячий напиток, приготовленный из трав, собранных им самим.
Через минуту Гиппарх начал рассказывать:
-- Собрание было многочисленное. Немногих граждан не доставало на трибунах, каждый знал уже вести, распространившиеся еще утром. Ты слышала об этом, Эринна?
-- Да. Афинский флот разбит бурею.
-- Постановление сената объявлено народу, и народ одобрил его. Афины снаряжают еще семьдесят триер. Союзники дадут тридцать, Самос десять, и все сто десять судов отправятся в Митилену на выручку флоту.
-- Если не поздно, -- прошептал иерофант.
-- Если только еще не поздно, -- повторил Гиппарх. -- Но я не думаю, чтобы Конон дал захватить себя врагам.
-- Калликратид командует опытными воинами, йогом у него втрое больше войска. Эринна принесла жертву и наблюдала предзнаменования. Они скорее благоприятны для нас; но голова жертвы была совсем сожжена пламенем, -- сказал иерофант.
-- Что же это предвещает? -- спросил Гиппарх.
-- Это предвещает, что парки готовятся принести в жертву одного из вождей.
-- Я спрашивала также и богиню, -- сказала спокойно Эринна. -- Я знаю, что македонский наварх найдет смерть в битве. Я знаю также, что он оставил в Спарте невесту. Как она будет плакать, бедняжка. Война несет с собою горе и слезы. Зачем это горе, зачем нужна война?
-- В таком случае можно спросить, зачем нужна смерть? -- возразил Гиппарх. -- Не надо говорить о том, что может поколебать наше мужество.
В это время Ренайя, не в силах удержать слез, которые уже блестели на ресницах, плача обняла своего мужа.
-- Что с тобою? -- спросил иерофант.
-- Ренайя, что ты делаешь? -- строго сказал Гиппарх. -- Она плачет, -- прибавил он мягче, -- потому что я опять надеваю оружие и поступаю на службу. Это мой долг. Если Афины и могут быть спасены, то только ценою крови их сынов. Не я один оставляю жену и ребенка. Не у одной тебя тяжело на сердце, Ренайя.
-- Может быть! Но какое мне дело до других, Гиппарх, когда ты идешь умирать!
-- Довольно, -- остановил ее Гиппарх, -- закон повелевает, и мы должны ему повиноваться. Народное собрание постановило вооружить всех взрослых граждан, способных носить оружие. Я взрослый, я могу носить оружие; я должен идти, и я иду.
-- Ты прав, Гиппарх, -- сказала Эринна, -- ты говоришь, как мужчина и как афинянин... Кроме того, я знаю, что судьба не отметила тебя для руки Атропос.
-- Правда?! -- воскликнула Ренайя, успокаиваясь. -- О, боги, как я люблю их, они покровительствуют тебе! Афродита, которую ты изобразил такой чистой! Как я буду молить их обеих.
-- Твоя любовь также покровительствует ему, -- сказала Эринна твердым голосом. -- Любовь это вера; вера это щит!
-- Рассказывай дальше, Гиппарх, -- сказал иерофант.
-- Вот что постановили на собрании. Мы решили вооружить всех годных к военной службе рабов.
-- Это вы правильно сделали, -- сказал иерофант.
-- Мы решили предоставить права гражданства всем чужестранцам в Афинах и даже таким, которые не живут у нас постоянно, если только они согласятся служить в войске.
-- Это очень важное решение...
-- Иначе нельзя, нам нужны воины. Народ хочет, -- продолжал Гиппарх, чтобы все было готово через месяц. Он назначил десять начальников. Он оставил Конона в его теперешнем звании. Тразивул и Терамен, которые теперь в Афинах, должны будут наблюдать за работами и следить, чтобы все было кончено, как можно скорее. В заключение собрание постановило совершить в Парфеноне торжественное жертвоприношение, просить тебя призвать благословение на оружие воинов и отправить на проводы флота в Пирей эфебов и всех девушек. Когда наши корабли будут выходить с распущенными парусами из гавани, народ проводит их пением священных гимнов...