Спать пришлось Игнашке и Прокошке с особенными приключениями. Знай они, что в жизни существуют гостиницы со свободными комнатами, они бы могли свободно проникнуть в помещение, выспаться там и уйти утром незамеченными; но они этого не знали и долго ломали головы, где бы им переночевать.
Сначала им пришла в голову мысль ночевать в мебельном магазине: там были и кровати, и матрацы, и подушки, но… хотя ребята наши были и не особенно избалованный народ, ночевка в мебельном магазине им не понравилась.
— По-моему уж лучше на улице ночевать — предложил Прошка. — А то — домой направимся.
— А, домой! — с сердцем сказал Игнашка. — Раз ушли, теперь нечего возвращаться.
— Идем!
Уже совсем стало темно. С трубой и барабаном ребята прошлись еще по улице и остановились у магазина с готовым платьем. На окне ребятам бросились в глаза два хорошеньких деревянных мальчика в детских костюмчиках, что дало повод Игнашке предложить своему другу переодеться. На самом деле, ребята были одеты плохо.
— Что ж, идем — сказал Прошка.
Но, войдя в магазин, ребята не сообразили, что одежу можно взять в самом магазине, и они залезли на окно, благо оно было изнутри завешено, и приступили к раздеванию деревянных мальчиков. Раздевают они их, а с улицы народ глядит в окно и дивится: Прошки-то с Игнашкой, благодаря шарикам, не видно, а болваны крутятся в их руках и раздеваются, — точно по волшебству — сами. Стал собираться народ. Вот, думают, купец какую рекламу придумал.
— Гляди, гляди, одеваются! Вот так штука!
Это Прошка с Игнашкой стали на деревянных мальчиков свои портки и рубаху одевать.
— Вешай им и трубу с барабаном — предложил Прошка.
Толпа с улицы, как увидала, что на деревянных мальчиках рваное, грязное белье и барабан с трубой на шее, то пришла в такой восторг, что чуть окно не выдавила.
Какой-то представитель газеты, увидев все это, заинтересовался и, думая, что это новоизобретенная реклама, бросился в магазин интервьюировать купца. А там сидят себе и ничего не видят, что на улице происходит, — окно-то второе изнутри магазина завешено.
— Слушайте, гражданин! — вбежал в магазин репортер, обращаясь ко всем. — Кто здесь хозяин?
— Я-с! — выступил человек шарообразного вида. — Вам костюмчик изволите?
— Да нет. Как это у вас здорово с переодеваньем-то сделано.
— А! — ухмыльнулся купец. — С переодеваньем-то. Оченно-с удобно. Пожалуйте сюда — указал он за перегородку. — Ни единая душа ничего-с не увидит.
— Да я не про то… реклама ваша на окне оригинальна.
— Как же-с, как же-с — реклама самая настоящая.
— Да как это?
— Что?
— Да с переодеваньем-то.
Тут купец переглянулся с приказчиками: дескать, ребята, гляди в оба: или жулик ловкий, или того — указал он на лоб. Молодцы встали.
— Так что же, вам, господин, угодно? — спросил купец.
— Да вы посмотрите, что у вас на окне-то делается.
— Да вы посмотрите, что у вас
на окне-то делается.
— А что? — уже испугался купец.
Взглянул и обомлел: стоят на окне два деревянных мальчика в рубище и у одного труба на шее, а у другого барабан. А народу с улицы у окна — уйма. Смех, хохот. Купец до того растерялся, что не мог слова вымолвить. Стоит и вращает глазами. В голове одна мысль: чудо… как есть чудо.
Городовой с поста, заметив большое скопление народа у магазина, думал: несчастье какое случилось; прибежал, увидал, засмеялся и сплюнул:
Ведь это што ж, на что идут мошенники — подумал он на купца.
А купец, заметив городового через окно, к нему, чтобы выяснить.
Подошел и не знает, что сказать.
— Ну-с, — засмеялся городовой, узнав купца, — ловко-с обдумали.
— Да-с, — ответил купец, тоже улыбаясь.
— Хитро-с! — сказал городовой.
— Да уж, что говорить! — произнес купец.
Прошка с Игнашкой, видя, что дело тут принимает серьезный оборот, шмыгнули на улицу.
Они теперь были одеты в хорошие матросские костюмчики, с босыми ногами, неумытые и нечесанные. Шарики они держали в руках и шли невидимо. Обоих уже клонило ко сну.
— Идем сюда — предложил Прошка, останавливаясь у дома с богатым подъездом.
Ребята вошли вверх по ковровой лестнице и остановились у двери.
— Звони сюда!
Игнашка изобразил из себя козла у стены, Прошка забрался к нему на спину и позвонил. Дверь открыла горничная.
Неужели почудилось, — подумала она, никого не видя.
Приятели тем временем юркнули в дом. Было что-то около десяти часов вечера. Самих хозяев в квартире еще не было, но во всех комнатах горел свет — таких комнат ребята раньше никогда не видели: кресла, диваны, столы, цветы, ковры, картины, и так все чисто, красиво.
— Во-о! Попали-то! — шепнул Прошка Игнашке.
— Живут здорово: богатеющие, должно быть, барины.
В столовой ребята увидели приготовленный к ужину стол. Захотелось подзакусить, но, так как тарелки были пусты, Прошка с Игнашкой взяли и побросали их с досады на пол. На звон посуды прибежала старуха экономка, за ней горничная. Старуха так и ахнула.
— Аннушка, да ты что это, милая, ошалела что-ли, — набросилась она на горничную, — а?
— Да вы что это, Варвара Филипповна, в самом деле, за дуру меня что ли принимаете: сами свалили на пол посуду, да на меня.
— Как… я? Ах ты, корова архиерейская, да я тебя за этакие слова, знаешь?
— А ну, ну, попробуй! — наступала молодая на старую.
Женщины чуть-чуть не вцепились друг другу в волосы, если бы вдруг не залаяла в зале собака. Игнашка с Прошкой, видя, что им в столовой делать было нечего, прошли дальше и попали в залу, а там на медвежьей шкуре лежал большой барский пес. Не видя ребят, собака все-таки учуяла их запах и залилась на весь дом так, что в соседней комнате, где была детская, заплакали дети. Проснулись няньки. Все кинулись в зал унимать собаку. Прибежал швейцар Мартын с щеткой, няньки, горничная, экономка.
— Лапидас тише, цыц! Что ты, сбесился, что ли? У-у, дьявол! — замахнулся на него щеткой Мартын.
В это время, как на грех, раздался у парадной звонок.
— Батюшки мои, сами приехали! Аннушка, накрывай на стол.
— Лелечка, Мишечка, тише! — зашептали в детской няньки.
Собака и Мартын бросились к парадному…
Вошел барин с женою и сразу заметили, что в доме беспорядок.
— И что вы тут делаете! — накинулась барыня на прислугу.
— Еще стол не накрыт? Не спят дети? Что это за безобразие! Это еще что за новость! — ужаснулась барыня. — Кто смеет играть!
Игнашка с Прошкой, заметив пианино, моргнули друг другу глазом, стали рядом у пианино и как ударили по клавишам, так по всему дому и покатилось, словно кто посуду битую швырять стал.
Старуха экономка, не успевшая вовремя выйти из зала, как услыхала, что пианино без людей заиграло, да, крестясь, бегом из зала.
— Родные, милые! С нами крестная сила! У нас нечистый!
Вбежал и барин с барыней, да так на пороге и застыли: пианино рычит, а около никого нет. Настоящая чертовщина.
— Мартын, Мартын! — еле выговорил барин. — Позвони в телефон. Вызови!
— Да кого ж, барин, вызвать-то в эдакую пору?
— Зови врача.
— Попа!
— Пожарных!
Мартын кинулся к телефону; а Прошка с Игнашкой, никогда не видя этой штуки, слышат, о чем народ говорит, да следом за Мартыном. Стали и смотрят, как Мартын трубку взял и к уху приставил.
— Пожарная часть! — кричит. — Да, да. Нет! Нечистая сила… вроде пожара.
Не прошло минуты, как в дом в блестящих касках с кишками в руках ввалились пожарные.
— Где, где пожар?
— Где, где пожар?
Тут заговорили, все хором, кто о чем. Брандмейстер, как человек образованный, приписал все это испугу и, переглянувшись с пожарными, решил без слов, что в доме не у всех все в порядке.
— Надо бы врача, — посоветовал он. И шасть к телефону, за дежурным врачом, да кстати уж и за полицией на случай составления протокола по части нечистой силы.
А Прошка, когда, Мартын отошел от телефона (и что ему вздумалось!) побежал в столовую, схватил там горчицу да возьми трубку-то, что к уху прикладывают, и намажь.
Только брандмейстер приложил ее к уху, чтобы говорить, да как бросит… с уха у него так и потекло жидкое, вроде детского. Пожарные как загогочут, а горничная, желая помочь знакомому ей брандмейстеру, подскочила к нему да фартучком и пошла ему вытирать ухо.
Дело кончилось тем, что всем стало смешно, забыли про нечистую силу, барин дал пожарным на чай, и, благодаря горчице, все обошлось благополучно.
Ночь приближалась. Ребятам сильно захотелось спать и они, пробравшись в спальню и увидев две постели, там легли: Прошка на одну, Игнашка на другую.
Уснули, забыв все и вся.
Должно быть, уже было очень поздно…
Слышат ребята-в спальне крик.
— Спасите! Караул! Разбойники!
Кричала барыня. Она спокойно пришла в спальню, разделась и только хотела было лечь на свою кровать, чувствует, кто-то лежит на ней, а это Прошка. Видать-то его не видно, а чувствуется, что лежит. На крик прибежал барин. Прошка проснулся, да в кровать к Игнашке. Барин пощупал постель — никого.
— Это тебе почудилось, милочка, — успокоил он жену.
Так и решили, что почудилось.
Барыня уснула, барин ушел в свой кабинет работать. Прошка и Игнашкой спокойно проспали до утра на постели барина, и, когда утром рано заглянуло в спальню солнце, Игнашка, проснувшийся первым, сказал Прошке, толкая его в бок:
— Ну, пора, брат, нам выбираться отсюда. Вставай!